Слепая осень. Город грязь топтал.
Давило небо низкое, и даже
Подчас казалось: воздух черным стал,
И все вдыхают смесь воды и сажи.Давило так, как будто, взяв разбег
К бессмысленной, жестокой, стыдной цели,
Всё это нам наслал наш хитрый век,
Чтоб мы о жизни слишком не жалели.А вечером мороз сковал легко
Густую грязь… И вдруг просторно стало.
И небо снова где-то высоко
В своей дали прозрачно заблистало.И отделился мир от мутных вод,
Пришел в себя. Отбросил грязь и скверну.
И я иду. Давлю ногами лёд.
А лёд трещит. Как в детстве. Достоверно.
Небо синее,
нет у неба предела
здесь, близко,
и там, далеко.
Появилось облачко
и поредело.
Небу
тайну хранить нелегко.Я прикрою веки,
прикрою веки,
чтобы мир едва голубел н серел.
Слечу я
на твои синие ветки,
на твои синие ветки
слечу, сирень! Я буду петь твоим мелким цветочкам,
о, буду петь,
буду только петь-
твоим прожилкам,
крапинкам, точкам,
потому что не смогу утерпеть.Я буду петь голосисто и тонко.
Как мне хочется петь, сирень!
Никому так не хочется!
Может быть, только
небу хочется так же синеть.О облака!
Я догнать их надеюсь.
Я за ними следую
всегда и сейчас.
Но куда я денусь?
О, никуда не денусь,
сирень,
от твоих сиреневых глаз.О, зачем мне скрывать эту тайну?
Навеки,
навсегда
одного хочу.
Я слечу на твои синие ветки,
на твои синие ветки слечу.
Еще в скорлупе мы висим на хвощах
Мы — ранняя проба природы,
У нас еще кровь не красна, и в хрящах
Шумят силурийские воды,
Еще мы в пещере костра не зажгли
И мамонтов не рисовали,
Ни белого неба, ни черной земли
Богами еще не назвали,
А мы уже в горле у мира стоим
И бомбою мстим водородной
Еще не рожденным потомкам своим
За собственный грех первородный.
Ну что ж, златоверхие башни смахнем,
Развеем число Галилея
И Моцарта флейту продуем огнем,
От первого тлена хмелея.
Нам снится немая, как камень, земля
И небо, нагое без птицы,
И море без рыбы и без корабля,
Сухие, пустые глазницы.
Пленительней не было стана,
Победнее не было глаз —
Багряна, Багряна, Багряна
Кометой по жизни неслась.А в небе нахмуренном где-то,
Вселенную вызвав на бой,
Другая блистала комета,
Свой шлейф волоча за собой.Все грады и все деревеньки
Тревогою были полны.
Случилось такое давненько —
До первой великой войны… И встретились женщины эти —
Комета с Багряной — опять.
Ничто не сумело на свете
Свиданию их помешать.Прошла, не сдаваясь, Багряна
Сквозь черные пропасти лет —
Мерцание телеэкрана,
Стихов неслабеющий свет.А в небе нахмуренном где-то,
Покинув наш дом голубой,
В другое столетье комета
Уносит свой шлейф за собой…
Я трогал листы эвкалипта
И твердые перья агавы,
Мне пели вечернюю песню
Аджарии сладкие травы.
Магнолия в белом уборе
Склоняла туманное тело,
И синее-синее море
У берега бешено пело.Но в яростном блеске природы
Мне снились московские рощи,
Где синее небо бледнее,
Растенья скромнее и проще.
Где нежная иволга стонет
Над светлым видением луга,
Где взоры печальные клонит
Моя дорогая подруга.И вздрогнуло сердце от боли,
И светлые слезы печали
Упали на чаши растений,
Где белые птицы кричали.
А в небе, седые от пыли,
Стояли камфарные лавры
И в бледные трубы трубили,
И в медные били литавры.
Галдарейка, рыжеватый снег,
небо в наступившем декабре,
хорошо и одиноко мне
на заставском замершем дворе. Флигель окна тушит на снегу,
и деревья тонкие легки.
Не могу укрыться, не могу
от ночного инея тоски,
если небо светится в снегу,
если лай
да дальние гудки… Вот седой, нахохленный сарай
озарит рыданье петуха —
и опять гудки,
и в переулке лай,
и заводу близкому вздыхать… Всё я жду —
придешь из-за угла,
где фонарь гадает на кольцо.
Я скажу:
«Я — рада!
Я ждала…
У меня холодное лицо…» Выпал снег… С заводов шли давно.
«Я ждала не только эту ночь.
Лавочка пушиста и мягка.
Ни в душе,
ни в мире не темно,
вздрагивает на небе слегка…» Но ложится иней на плечах.
За тремя кварталами пыхтит
темный поезд, уходящий в час
на твои далекие пути…
И начинает уставать вода.
И это означает близость снега.
Вода устала быть ручьями, быть дождем,
По корню подниматься, падать с неба.
Вода устала петь, устала течь,
Сиять, струиться и переливаться.
Ей хочется утратить речь, залечь
И там, где залегла, там оставаться.
Под низким небом, тяжелей свинца,
Усталая вода сияет тускло.
Она устала быть самой собой,
Но предстоит еще утратить чувства,
Но предстоит еще заледенеть
И уж не петь, а, как броня, звенеть.
Ну, а покуда — в мире тишина.
Торчат кустов безлиственные прутья.
Распутица кончается. Распутья
Подмерзли. Но земля еще черна.
Вот-вот повалит первый снег.
С небесных ворот восторга
в разбитое канешь корыто.
Мотаешься, словно картонка,
табличка «Открыто — закрыто».
Открою, потом закрою,
то раскалюсь, то простыну.
То землю усердно рою,
то волосы рву постыдно.
С надежды — до отчаянья.
С отчаянья — к надежде.
Но в четком ритме качания
я нахожусь, как прежде.
Как некогда, как бывало,
охота ли, неохота —
из страшных ритмов обвала
в блаженные ритмы восхода!
То лучше, то снова хуже.
И длится это движение
от неба до неба в луже
зеркального отражения.
Покуда растут деревья,
становится космосом хаос,
я все скорее, скорее
качаюсь и колыхаюсь.
Качаюсь и колыхаюсь —
таков твой удел, человек, —
и все-таки продвигаюсь
куда-то вперед и вверх.
Последних листьев жар
сплошным самосожженьем
Восходит на небо, и на пути твоем
Весь этот лес живет
таким же раздраженьем,
Каким последний год и мы с тобой живем.
В заплаканных глазах отражена дорога,
Как в пойме сумрачной кусты отражены.
Не привередничай, не угрожай,
не трогай,
Не задевай лесной наволгшей тишины.
Ты можешь услыхать дыханье старой жизни:
Осклизлые грибы в сырой траве растут,
До самых сердцевин их проточили слизни,
А кожу все-таки щекочет влажный зуд.
Все наше прошлое похоже на угрозу -
Смотри, сейчас вернусь, гляди,
убью сейчас!
А небо ежится и держит клен, как розу, -
Пусть жжет еще сильней! — почти у самых глаз.
Смотри, какое небо звездное,
Смотри, звезда летит, летит звезда.
Хочу, чтоб зимы стали веснами,
Хочу, чтоб было так, было всегда.
Загадай желанье самой синей полночью
И никому его не назови.
Загадай желанье, пусть оно исполнится —
Будет светло всегда, светло в нашей любви!
Мне этот час мечтою кажется,
Все соловьи земли спешат сюда.
И сердце вдруг по небу катится —
Оно звезда теперь, оно звезда.
Смотри, какое небо звездное,
Смотри, звезда летит, летит звезда.
Хочу, чтоб зимы стали веснами,
Хочу, чтоб было так, было всегда.
Загадай желанье самой синей полночью
И никому его не назови.
Загадай желанье, пусть оно исполнится…
Будет светло всегда, светло в нашей любви!
Я на камне сижу
И на море гляжу,
А по морю плывут корабли.
Я на травке лежу
И на небо гляжу,
А по небу летят журавли.
И кричат журавли:
— Вон плывут корабли,
Поднимаются мачтами к нам.
Ты взойди на корабль
И за нами плыви,
И за нами плыви по волнам. —
Я кричу кораблям,
Я кричу журавлям.
— Нет, спасибо! — я громко кричу. —
Вы плывите себе!
И летите себе!
Только я никуда не хочу. —
Мне кричат журавли:
— Так оставь корабли!
Мы на крыльях тебя понесём.
Все покажем тебе
И расскажем тебе,
И расскажем тебе обо всём. —
— Нет, спасибо! — кричу. —
Уж я не полечу.
Лучше вы возвращайтесь ко мне.
Я отсюда
Совсем
Никуда
Не хочу!
Я останусь в Советской Стране!
Дела мои весьма плохи:
Не получаются стихи.
Я все по комнате хожу
И все на улицу гляжу.
И небо сердито, и ветер сердит,
Сердитый старик на скамейке сидит.
А с тротуара,
И важен и строг,
Смотрит сердито
Сердитый бульдог.
Тащится мальчик
С портфелем в руке.
Видно, он двойки
Несет в дневнике…
Все рассердилось,
И сам я сержусь,
Наверно, в писатели
Я не гожусь.
Но вот авторучку
Схватила рука,
И за строкой
Побежала строка.
И все по-другому
Окрасилось вмиг:
Веселое небо,
Веселый старик.
Веселое солнце
В веселом окне.
Веселый бульдог
Улыбается мне.
Скачет мальчишка
С портфелем в руке:
Значит, пятерки
Несет в дневнике.
Каждый мне весел
И каждый мне друг.
Смотришь — и книжка
Получится вдруг.
Чутко горы спят,
Южный Крест залез на небо,
Спустились вниз в долину облака.
Осторожней, друг, —
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
Может стать, что смерть
Ты найдёшь за океаном,
Но всё же ты от смерти не беги.
Осторожней, друг, —
Даль подёрнулась туманом,
Сними с плеча свой верный карабин.
Ночью труден путь,
На востоке воздух серый,
Но вскоре солнце встанет из-за скал.
Осторожней, друг, —
Тяжелы и метки стрелы
У жителей страны Мадагаскар.
Южный Крест погас
В золотом рассветном небе,
Поднялись из долины облака.
Осторожней, друг, —
Ведь никто из нас здесь не был,
В таинственной стране Мадагаскар.
Покуда небо сумрачное меркнет,
мой дальний друг, прислушайся, поверь.
Клянусь тебе, клянусь, что мы бессмертны,
мы, смертью попирающие смерть.
Мы защищаем город наш любимый,
все испытанья поровну деля.
Клянусь тебе, что мы неистребимы,
за нами — наша русская земля.
Она могучая, она у нас большая.
Припомни-ка простор ее сплошной.
Клянусь тебе, мы подвиг совершаем
во имя всей земли своей родной.
Мы, ленинградцы, ныне держим знамя,
мы — Родины передовой отряд.
Весь шар земной сейчас следит за нами,
пароль и отзыв мира: «Ленинград».
Клянусь тебе, у нас не будет трусов.
Мы закричим бегущему вослед:
— Ты предал нас фашистам. Ты не русский.—
И не оставим труса на земле.
Клянусь тебе, мы страшно будем биться,
клянусь тебе — мы скоро победим,
и даже смерть отступит, устрашится
и рухнет наземь остовом своим.
Лик ваш серебряный, как алебарда.
Жесты легки.
В вашей гостинице аляповатой
в банке спрессованы васильки.Милый, вот что вы действительно любите!
С Витебска ими раним и любим.
Дикорастущие сорные тюбики
с дьявольски выдавленным голубым! Сирый цветок из породы репейников,
но его синий не знает соперников.
Марка Шагала, загадка Шагала —
рупь у Савеловского вокзала! Это росло у Бориса и Глеба,
в хохоте нэпа и чебурек.
Во поле хлеба — чуточку неба.
Небом единым жив человек.Их витражей голубые зазубрины —
с чисто готической тягою вверх.
Поле любимо, но небо возлюблено.
Небом единым жив человек.В небе коровы парят и ундины.
Зонтик раскройте, идя на проспект.
Родины разны, но небо едино.
Небом единым жив человек.Как занесло васильковое семя
на Елисейские, на поля?
Как заплетали венок Вы на темя
Гранд Опера, Гранд Опера! В век ширпотреба нет его, неба.
Доля художников хуже калек.
Давать им сребреники нелепо —
небом единым жив человек.Ваши холсты из фашистского бреда
от изуверов свершали побег.
Свернуто в трубку запретное небо,
но только небом жив человек.Не протрубили трубы господни
над катастрофою мировой —
в трубочку свернутые полотна
воют архангельскою трубой! Кто целовал твое поле, Россия,
пока не выступят васильки?
Твои сорняки всемирно красивы,
хоть экспортируй их, сорняки.С поезда выйдешь — как окликают!
По полю дрожь.
Поле пришпорено васильками,
как ни уходишь — все не уйдешь… Выйдешь ли вечером — будто захварываешь,
во поле углические зрачки.
Ах, Марк Захарович, Марк Захарович,
все васильки, все васильки… Не Иегова, не Иисусе,
ах, Марк Захарович, нарисуйте
непобедимо синий завет —
Небом Единым Жив Человек.
Облака,
Облака —
Кучерявые бока,
Облака кудрявые,
Целые,
Дырявые,
Лёгкие,
Воздушные —
Ветерку послушные…
На полянке я лежу,
Из травы на вас гляжу.
Я лежу себе, мечтаю:
Почему я не летаю
Вроде этих облаков,
Я — Серёжа Михалков?
Это было бы чудесно,
Чрезвычайно интересно,
Если б облако любое
Я увидел над собою
И — движением одним
Оказался рядом с ним!
Это вам не самолёт,
Что летает «до» и «от» —
«От» Москвы «до» Еревана
Рейсом двести двадцать пять…
Облака в любые страны
Через горы, океанам
Могут запросто летать:
Выше, ниже — как угодно!
Тёмной ночью — без огня!
Небо — всё для них свободно
И в любое время дня.
Скажем, облако решило
Посмотреть Владивосток
И — поплыло,
И поплыло…
Дул бы в спину ветерок!..
Плохо только, что бывает
Вдруг такая ерунда:
В небе облако летает,
А потом возьмёт растает,
Не оставив и следа!
Я не верю чудесам,
Но такое видел сам!
Лично! Лёжа на спине.
Даже страшно стало мне!
Рыженькую и смешную
дочь баюкая свою,
я дремливую, ночную
колыбельную спою, С парашютной ближней вышки
опустился наземь сон,
под окошками колышет
голубой небесный зонт.Разгорелись в небе звезды,
лучики во все концы;
соколята бредят в гнездах,
а в скворечниках скворцы.Звездной ночью, птичьей ночью
потихоньку брежу я:
«Кем ты будешь, дочка, дочка,
рыженькая ты моя? Будешь ты парашютисткой,
соколенком пролетать:
небо — низко, звезды — близко,
до зари рукой подать! Над зеленым круглым миром
распахнется белый шелк,
скажет маршал Ворошилов:
«Вот спасибо, хорошо!»Старый маршал Ворошилов
скажет: «Ладно, будем знать:
в главный бой тебя решил я
старшим соколом послать».И придешь ты очень гордой,
крикнешь: «Мама, погляди!
Золотой красивый орден,
точно солнце, на груди…»Сокол мой, парашютистка,
спи… не хнычь… время спать…
небо низко,
звезды близко,
до зари рукой подать…
Все будет также после нас, а нас не будет,
Когда нам мир сполна воздаст — у мира не убудет.
По небу скатится звезда слезой горючей
И не останется следа — обычный случай.
Я вроде смерти не боюсь, хотя нелепо
Порвать загадочный союз земли и неба.
Хотя бы ниточкой одной, едва заметной
Став одинокой тишиной на рощей летней,
Негромкой песней у огня, слезою поздней…
Но так же было до меня и будет после.
И все ж расстаться нелегко со всем, что было
И то, что радостью влекло и что постыло.
Но кто-то выйдет в первый раз вновь на дорогу,
И сбросит листья старый вяз у наших окон ….
Все будет также после нас — и слава богу.
Я к друзьям приехал в гости.
Горы, воздух…
Синий край.
И над быстрой речкой мостик
Что твоя дорога в рай.
Здесь у речки
Утром ранним
Мы увидели орла.
Кем-то был он подло ранен:
В пятнах крови
Полкрыла.
Не за то ль орёл наказан,
Что так верен небесам?
Он смотрел зелёным глазом,
Полным ненависти к нам.
Мы с орлом вернулись к дому,
Оказав владыке честь…
Всё он понял по-другому,
Отказался пить и есть.
Мы снесли его к подножью,
В голубую круговерть.
В небо он взлететь не может,
Может рядом умереть.
Но, взглянув на нас без гнева,
Он поднялся тяжело
И пошел пешком на небо,
Волоча свое крыло.
Шёл орёл осиротело,
Клювом мясо рвал с крыла,
Будто выклевать хотел он
Боль, что тоже в небо шла.
Только там он может выжить
Иль погибнуть в синеве…
Он успел на память вышить
Строчку красную в траве.
Пели две подруги,
Пели две Маруси,
Как осенним утром
Улетали гуси; Как прощались гуси
Со своим гнездовьем:
С речками, с лесами,
С тихим Приднепровьем; И кричали гуси,
В небе пропадая,
Что всего дороже
Сторона родная…*Улетали гуси,
Лето закатилось,
По лесам брусника
В кузовок просилась; По лесам орешник
Гнулся, безутешен,
И ронял орехи
Со своих орешин.И пошли подруги
Тропами лесными,
Поднималось небо
Высоко над ними; Осыпались липы,
Облетали клены,
Лист на землю падал,
Словно раскаленный; Стлалася тропинка
Золотой каемкой,
И хотелось песни —
Ласковой, негромкой.И внезапно в небе
Гуси прокричали
О разлуке тяжкой,
О своей печали.Прокричали гуси
Над лесной округой,
Два пера на память
Сбросили подругам.И подруги стали,
Головы закинув,
Словно две осенних,
Две лесных рябины.И запели разом,
Стаю провожая,
Что всего дороже
Сторона родная…
В минуты музыки печальной
Я представляю желтый плес,
И голос женщины прощальный,
И шум порывистых берез,
И первый снег под небом серым
Среди погаснувших полей,
И путь без солнца, путь без веры
Гонимых снегом журавлей…
Давно душа блуждать устала
В былой любви, в былом хмелю,
Давно понять пора настала,
Что слишком призраки люблю.
Но все равно в жилищах зыбких —
Попробуй их останови! —
Перекликаясь, плачут скрипки
О желтом плесе, о любви.
И все равно под небом низким
Я вижу явственно, до слез,
И желтый плес, и голос близкий,
И шум порывистых берез.
Как будто вечен час прощальный,
Как будто время ни при чем…
В минуты музыки печальной
Не говорите ни о чем.
Земля сама себя глотает
И, тычась в небо головой,
Провалы памяти латает
То человеком, то травой.Трава — под конскою подковой,
Душа — в коробке костяной,
И только слово, только слово
В степи маячит под луной.Почиет степь, как неживая,
И на курганах валуны
Лежат — цари сторожевые,
Опившись оловом луны.Последним умирает слово.
Но небо движется, пока
Сверло воды проходит снова
Сквозь жесткий щит материка.Дохнет репейника ресница,
Сверкнет кузнечика седло,
Как радугу, степная птица
Расчешет сонное крыло, И в сизом молоке по плечи
Из рая выйдет в степь Адам
И дар прямой разумной речи
Вернет и птицам и камням.Любовный бред самосознанья
Вдохнет, как душу, в корни трав,
Трепещущие их названья
Еще во сне пересоздав.
Хмурую землю
стужа сковала,
небо по солнцу
затосковало.
Утром темно,
и в полдень темно,
а мне всё равно,
мне всё равно!
А у меня есть любимый, любимый,
с повадкой орлиной,
с душой голубиной,
с усмешкою дерзкой,
с улыбкою детской,
на всём белом свете
один-единый.
Он мне и воздух,
он мне и небо,
всё без него бездыханно
и немо…
А он ничего про это не знает,
своими делами и мыслями занят,
пройдёт и не взглянет,
и не оглянется,
и мне улыбнуться
не догадается.
Лежат между нами
на веки вечные
не дальние дали —
года быстротечные,
стоит между нами
не море большое —
горькое горе,
сердце чужое.
Вовеки нам встретиться
не суждено…
А мне всё равно,
мне всё равно,
а у меня есть любимый, любимый!
Могучий день пришел. Деревья встали прямо,
Вздохнули листья. В деревянных жилах
Вода закапала. Квадратное окошко
Над светлою землею распахнулось,
И все, кто были в башенке, сошлись
Взглянуть на небо, полное сиянья.
И мы стояли тоже у окна.
Была жена в своем весеннем платье.
И мальчик на руках ее сидел,
Весь розовый и голый, и смеялся,
И, полный безмятежной чистоты,
Смотрел на небо, где сияло солнце.
А там, внизу, деревья, звери, птицы,
Большие, сильные, мохнатые, живые,
Сошлись в кружок и на больших гитарах,
На дудочках, на скрипках, на волынках
Вдруг заиграли утреннюю песню,
Встречая нас. И все кругом запело.
И все кругом запело так, что козлик
И тот пошел скакать вокруг амбара.
И понял я в то золотое утро,
Что счастье человечества — бессмертно.
Человек в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет.
У него ничего не выходит.
Все выходит наоборот.
И в работе опять не выходит.
и в любви, как всегда, не везет.
Что же он в чисто поле выходит,
травку клевер зубами берет?
Для чего он лицо поднимает,
улыбается, в небо глядит?
Что он видит там, что понимает
и какая в нем дерзость гудит?
Человече, тесно ль тебе в поле?
Погоди, не спеши умереть.
Но опять он до звона, до боли
хочет в белое небо смотреть.
Есть на это разгадка простая.
Нас единой заботой свело.
Человечеству сроду пристало
делать дерзкое дело свое.
В нем согласье беды и таланта
и готовность опять и опять
эти древние муки Тантала
на большие плеча принимать.
В металлическом блеске конструкций,
в устремленном движенье винта
жажда вечная — неба коснуться,
эта тяжкая жажда видна.
Посреди именин, новоселий
нет удачи желанней, чем та
не уставшая от невезений,
воссиявшая правота.
Заря упала и растаяла.
Ночные дремлют корпуса.
Многоэтажная окраина
Плывет по лунным небесам…
Плывет по лунным небесам
Плывет по лунным небесам
Плывет по лунным небесам…. И шапку сняв, задравши голову,
Как зачарованный стою
Я на краю степи и города
Земли и неба на краю на краю…
Земли и неба на краю на краю
Земли и неба на краю на краю
Земли и неба на краю на краю … И снова песней нескончаемой
Запела древняя струна
Веками числилась окраиной
Моя родная сторона
Моя родная сторона
Моя родная сторона
Моя родная сторона Страна великая. красивая
В круговороте всех веков
Весь мир спасала от насилия
От злых набегов чужаков…
От злых набегов чужаков
От злых набегов чужаков…
От злых набегов чужаков. Весь мир спасала от отчаяния
И не боялась ничего.
Моя любовь, моё дыхание
Отчизна сердца моего…
Отчизна сердца моего
Отчизна сердца моего…
Отчизна сердца моего. Заря упала и растаяла
Ночные дремлют корпуса
Многоэтажная окраина
Плывет по лунным небесам…
Плывет по лунным небесам
Плывет по лунным небесам…
Плывет по лунным небесам.
Содрогаясь от мук, пробежала над миром зарница,
Тень от тучи легла, и слилась, и смешалась с травой.
Все труднее дышать, в небе облачный вал шевелится.
Низко стелется птица, пролетев над моей головой.Я люблю этот сумрак восторга, эту краткую ночь вдохновенья,
Человеческий шорох травы, вещий холод на темной руке,
Эту молнию мысли и медлительное появленье
Первых дальних громов — первых слов на родном языке.Так из темной воды появляется в мир светлоокая дева,
И стекает по телу, замирая в восторге, вода,
Травы падают в обморок, и направо бегут и налево
Увидавшие небо стада.А она над водой, над просторами круга земного,
Удивленная, смотрит в дивном блеске своей наготы.
И, играя громами, в белом облаке катится слово,
И сияющий дождь на счастливые рвётся цветы.
Лишь тебя одну я искал повсюду,
Плыли в вышине звездные пути,
Я тебя искал, жил и верил в чудо.
Страшно, что тебя мог я не найти,
Ты в судьбе моей как весенний ветер,
Ты в любви моей вечное тепло.
Хорошо, что мы встретились на свете,
Но не знаю я, за что мне повезло.
Я люблю тебя,
Смотри восходит в небе солнце молодое.
Я люблю тебя,
И даже небо стало вдруг еще просторней.
Я люблю тебя,
Тебе протягиваю сердце на ладони.
Я люблю тебя,
Я так люблю одну тебя.
Что для нас теперь грома громыханье,
Что для нас теперь долгие года,
Ты моя мечта, ты мое дыханье,
Ты вся жизнь моя, песня навсегда.
Над землей любовь распахнула крылья,
Радостный рассвет трубы протрубили,
Это мы с тобой, мы любовь открыли,
И никто до нас на свете не любил.
Мороз был — как жара, и свет — как мгла.
Все очертанья тень заволокла.
Предмет неотличим был от теней.
И стал огромным в полутьме — пигмей.И должен был твой разум каждый день
Вновь открывать, что значит свет и тень.
Что значит ночь и день, и топь и гать…
Простые вещи снова открывать.Он осязанье мыслью подтверждал,
Он сам с годами вроде чувства стал.Другие наступают времена.
С глаз наконец спадает пелена.
А ты, как за постыдные грехи,
Ругаешь за рассудочность стихи.Но я не рассуждал. Я шел ко дну.
Смотрел вперед, а видел пелену.
Я ослеплен быть мог от молний-стрел.
Но я глазами разума смотрел.И повторял, что в небе небо есть
И что земля еще на месте, здесь.Что тут пучина, ну, а там — причал.
Так мне мой разум чувства возвращал.
Нет! Я на этом до сих пор стою.
Пусть мне простят рассудочность мою.
Вьется дымка золотая, придорожная…
Ой ты, радость молодая, невозможная!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Точно небо, высока ты,
Точно море, широка ты,
Необъятная дорога молодежная! В море чайку обгоняем мы далекую,
В небе тучу пробиваем мы высокую!
Улыбаясь нашей стае,
Всей земли одна шестая
Нашей радостью наполнена широкою! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Улыбаясь нашей стае,
Всей земли одна шестая
Нашей радостью наполнена широкою! Что мечталось и хотелось, то сбывается,
Прямо к солнцу наша смелость пробивается!
Всех разбудим-будим-будим!
Все добудем-будем-будем!
Словно колос, наша радость наливается! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Всех разбудим, будим, будим!
Все добудем, будем, будем!
Словно колос, наша радость наливается! В пляске ноги ходят сами, сами просятся,
И над нами соловьями песни носятся!
Эй, подруга, выходи-ка,
И на друга погляди-ка,
Чтобы шуткою веселой переброситься! Эй, грянем
Сильнее,
Подтянем
Дружнее!
Эй, подруга, выходи-ка,
И на друга погляди-ка,
Чтобы шуткою веселой переброситься!
Тают беленькие точки
В зимнем небе голубом —
Улетают «ястребочки»
На жестокий бой с врагом.Среди многих, среди прочих
Там летит в одном звене
Молодой веселый летчик,
Тот, что всех дороже мне.Взор его и прям и светел,
Ясный голос, звонкий смех…
Много летчиков на свете,
Мой любимый — лучше всех! Про его большую смелость
Говорили мне друзья.
Мне ответить им хотелось:
«Не трудитесь, знаю я!.. Знаю все его повадки
И сказать не постыжусь:
За него боюсь украдкой,
Беспокоюсь… и горжусь! Сердцем я всегда на страже.
Если милый мой в бою, —
Верю я, что пулей вражьей
Не убить любовь мою.Вам смешно, а я вот знаю,
Как там в небе у него,
Помогаю, охраняю
Ястребочка моего.Знаю сердцем, чую кровью,
Что и рану и беду
Я своей большой любовью
От родного отведу.И вернется невредимый,
Всем врагам задав урок,
Мой веселый, мой любимый,
Мой отважный ястребок!»
Тусклый луч блестит на олове,
мокрых вмятинах ковша…
Чуть поваркивают голуби,
белым веером шурша.
Запрокидывают голову,
брызжут солнечной водой,
бродят взад-вперед по желобу
тропкой скользкой и крутой.
Бродят сонные и важные,
грудки выгнуты в дугу,
и блестят глаза их влажные,
как брусника на снегу.
Сад поник под зноем парящим,
небо — синьки голубей…
— Ты возьми меня в товарищи,
дай потрогать голубей. —
Верно, день тот был удачливым
ты ответил: — Ладно, лезь… —
Дребезжать ступеньки начали,
загремела гулко жесть…
Мне расти мальчишкой надо бы
у мальчишек больше льгот…
А на крыше — пекло адово,
сквозь подошвы ноги жжет.
Целый час с тобой стояли мы
(неужели наяву?),
птицы в небо шли спиралями,
упирались в синеву…
Воркованье голубиное,
смятый ковш, в ковше — вода…
А часы-то в детстве длинные —
и такие же года.
Кто их знал, что так прокатятся,
птичьей стайкой отсверкав…
Я ли это — в белом платьице,
с белым голубем в руках?
Старый дуб, словно прутик, сгибаю,
Достаю в синем небе орла.
Я один колоброжу, гуляю,
Гогочу, как лихая орда.Я хозяин заброшенных хижин,
Что мелькают в лесу кое-где.
Осторожный и стройный, как хищник,
Жадно я припадаю к еде.Мне повадно и в стужу и в ветер
Здесь бродить и ступать тяжело.
Этот лес — словно шкура медведя,
Так в нем густо, темно и тепло.Я охотник. С тяжелою ношей
Прихожу и сажусь у огня.
Я смеюсь этой темною ночью,
Я один — и довольно с меня! Сказки сказываю до рассвета
И пою. А кому — никому!
Я себе открываю все это,
Я-то все рассужу и пойму.Я по бору хожу. Слава бору!
Город — там, где отроги темны,
Мне не видно его. Слава богу!
Даже ветер с другой стороны! Только облако в небе. Да эхо.
Да рассвет предстоящего дня.
Лишь одно только облако это, —
Нет знакомых других у меня! С длинным посохом, долгие годы,
Одинокий и вечный старик,
Я брожу. И как крепость свободы,
В чаще леса мой домик стоит!
Я замечаю, как мчится время.
Маленький парень в лошадки играет,
потом надевает шинель, и на шлеме
красная звездочка вырастает.
Мать удивится: «Какой ты высокий!»
Мы до вокзала его провожаем.
Он погибает на Дальнем Востоке.
Мы его именем клуб называем.Я замечаю, как движется время.Выйдем на улицу.
Небо синее… Воспламеняя горючую темень,
падают бомбы на Абиссинию.
Только смятение.
Только шарит
негнущийся ветер прожекторов… Маленький житель земного шара,
я пробегаю мимо домов.
Деревья стоят, как озябшие птицы,
мокрые перья на землю роняя.
Небо!
Я знаю твои границы.
Их самолеты мои охраняют.Рядом со мною идущие люди,
может, мы слишком уж сентиментальны? Все мы боимся, что сняться забудем
на фотографии моментальной,
что не останутся наши лица,
запечатлеется группа иная… Дерево сада — осенняя птица —
мокрые перья на землю роняет.Я замечаю, как время проходит.Я еще столько недоглядела.
В мире, на белом свете, в природе
столько волнений и столько дела.Нам не удастся прожить на свете
маленькой и неприметной судьбою.
Нам выходить в перекрестный ветер
грузных орудий дальнего боя.Я ничего еще не успела.
Мне еще многое сделать надо.
Только успеть бы! Яблоком спелым осень нависла над каждым садом.Ночь высекает и сушит слезы.
Низко пригнулось тревожное небо.
Дальние вспышки… Близкие грозы…
Земля моя, правда моя, потребуй!
Почему все не так? Вроде — все как всегда:
То же небо — опять голубое,
Тот же лес, тот же воздух и та же вода…
Только — он не вернулся из боя.
Мне теперь не понять, кто же прав был из нас
В наших спорах без сна и покоя.
Мне не стало хватать его только сейчас —
Когда он не вернулся из боя.
Он молчал невпопад и не в такт подпевал,
Он всегда говорил про другое,
Он мне спать не давал, он с восходом вставал, —
А вчера не вернулся из боя.
То, что пусто теперь, — не про то разговор:
Вдруг заметил я — нас было двое…
Для меня — будто ветром задуло костер,
Когда он не вернулся из боя.
Нынче вырвалась, словно из плена, весна, —
По ошибке окликнул его я:
«Друг, оставь покурить!» — а в ответ — тишина…
Он вчера не вернулся из боя.
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие — как часовые…
Отражается небо в лесу, как в воде, —
И деревья стоят голубые.
Нам и места в землянке хватало вполне,
Нам и время текло — для обоих.
Все теперь — одному, — только кажется мне —
Это я не вернулся из боя.