Много горя и страданья
Сердце терпит невзначай.
Милый скажет: «До свиданья…»
Сердце слышит: «И прощай».
Наперед не угадаешь,
С кем судьбу свою найдешь.
Коль полюбишь, пострадаешь,
Эту песню запоешь.Если Волга разольется,
Трудно Волгу переплыть,
Если милый не смеется,
Мы предчувствовали полыханье
этого трагического дня.
Он пришел. Вот жизнь моя, дыханье.
Родина! Возьми их у меня! Я и в этот день не позабыла
горьких лет гонения и зла,
но в слепящей вспышке поняла:
это не со мной — с Тобою было,
это Ты мужалась и ждала.Нет, я ничего не позабыла!
Но была б мертва, осуждена, -
встала бы на зов Твой из могилы,
Есть время природы особого света,
неяркого солнца, нежнейшего зноя.
Оно называется бабье лето
и в прелести спорит с самою весною.Уже на лицо осторожно садится
летучая, легкая паутина…
Как звонко поют запоздалые птицы!
Как пышно и грозно пылают куртины! Давно отгремели могучие ливни,
всё отдано тихой и темною нивой…
Всё чаще от взгляда бываю счастливой,
всё реже и горше бываю ревнивой.О мудрость щедрейшего бабьего лета,
Улыбаюсь, а сердце плачет
в одинокие вечера.
Я люблю тебя.
Это значит —
я желаю тебе добра.
Это значит, моя отрада,
слов не надо и встреч не надо,
и не надо моей печали,
Я люблю, когда шумят березы,
Когда листья падают с берез.
Слушаю — и набегают слезы
На глаза, отвыкшие от слез.Все очнется в памяти невольно,
Отзовется в сердце и в крови.
Станет как-то радостно и больно,
Будто кто-то шепчет о любви.Только чаще побеждает проза,
Словно дунет ветер хмурых дней.
Ведь шумит такая же береза
Над могилой матери моей.На войне отца убила пуля,
Человек,
Укрощающий молнии,
Каждое утро смотрящий буре в глаза,
Очень скверно играет на скрипке.
Человек,
Который под пыткой
Улыбался зло и презрительно,
Улыбается нежно ребенку.
В дальний путь идут корабли
И летят самолеты…
Уходя от милой земли,
Крепче любишь ее ты.Много стран на свете большом, —
Но своя нам милее,
Много звезд на небе чужом, —
Только наши светлее! Нет таких друзей и подруг,
Как на родине нашей, —
Вся страна миллионами рук
Нам приветливо машет! Словно мать, в бою нас хранит,
Что ты любишь?
— Степь. Луга.
И речные берега.
Ветер.
Солнце.
Дождь.
Росу.
И ночлег в глухом лесу.
Дом без крыши,
Стен, дверей.
Я давно спросить тебя хотела:
разве ты совсем уже забыл,
как любил мои глаза и тело,
сердце и слова мои любил… Я тогда была твоей отрадой,
а теперь душа твоя пуста.
Так однажды с бронзового сада
облетает поутру листва.Так снежинки — звездчатое чудо —
тонким паром улетают ввысь.
Я ищу, ищу тебя повсюду,
где же ты? откликнись, отзовись.Как мне горько, странно, одиноко,
Ты — словно тихий шорох ветра,
(Я так тебя люблю!)
Ты — словно добрый лучик света,
(Я так тебя люблю!)
Ты — и надежда, и мечта,
Мне даже страшно поверить в это…
Ты и тепло мое и вьюга, —
(Любовь моя всегда ждала тебя.)
Как мы смогли найти друг друга,
Ограбь кулака, не обидь середняка, дай бедняку.
Ленин.
Власть советская любит ли мужика?
Вопрошения бросьте праздные!
Мужика с мужиком не сравнить никак,
Спи, моя крошка, спи, моя дочь.
Мы победили и холод и ночь,
Враг не отнимет радость твою,
Баюшки-баю-баю.Солнце свободное греет тебя,
Родина-мать обнимает, любя,
Ждут тебя радость, и песни, и смех, —
Крошка моя, ты счастливее всех! Духом отважны и телом сильны
Дочери нашей великой страны,
Есть у страны для любимых детей
Сотни счастливых дорог и путей! Счастье не всходит, как в небе луна, —
Въезжаем в рощу золотую,
В грибную бабушкину глушь.
Лошадка встряхивает сбрую
И пьет порой из теплых луж.Вот показались вдоль дороги
Поля, деревни, монастырь,
А там — с кустарником убогим
Унылый тянется пустырь.Я рад тому, что мы кочуем,
Я рад садам монастыря
И мимолетным поцелуям
Прохладных листьев сентября.А где-то в солнечном Тифлисе
Я тоже служил на флоте!
Я тоже памятью пола
О той бесподобной работе —
На гребнях чудовищных волн.
Тобою — ах, море, море! —
Я взвинчен до самых жил,
Но, видно, себе на горе
Так долго тебе служил…
Среди любовью слывшего
сплетенья рук и бед
ты от меня не слышала,
любима или нет.
Не спрашивай об истине.
Пусть буду я в долгу —
я не могу быть искренним,
и лгать я не могу.
Но не гляди тоскующе
и верь своей звезде —
Век наш короток, да долги ночи,
Хлопотливы и быстры дни,
Наработаешься — ночью хочется
Ласку теплую и грудь рабочую
Ночью хочется соединить.
Поработаешь, и делать нечего,
Молодую не сдержишь прыть…
Оттого-то люблю я вечером,
Напирая на эти плечи вот,
Люблю я вечером поговорить.
Он был красив, как сто чертей,
Любил животных и детей,
Имел любовниц всех мастей
И был со всеми мил…
Да полно! Так ли уж права
Жестокая молва,
Швырнув в ответ ему слова:
«Он Пушкина убил!..»
Он навсегда покинул свет,
Мы соблюдаем правила зимы.
Играем мы, не уступая смеху,
и, придавая очертанья снегу,
приподнимаем белый снег с земли.И, будто бы предчувствуя беду,
прохожие толпятся у забора,
снедает их тяжелая, забота:
а что с тобой имеем мы в виду.Мы бабу лепим, только и всего.
О, это торжество и удивленье,
когда и высота и удлиненье
зависят от движенья твоего.Ты говоришь: -Смотри, как я леплю.-
В семнадцать совсем уже были мы взрослые —
Ведь нам подрастать на войне довелось…
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.Красивые, черти! Мы были другими —
Военной голодной поры малыши.
Но парни, которые с нами дружили,
Считали, как видно, что мы хороши.Любимые нас целовали в траншее,
Любимые нам перед боем клялись.
Чумазые, тощие, мы хорошели
И верили: это на целую жизнь.Эх, только бы выжить!.. Вернулись немногие.
Можно ли дружить, не разделяя
Убеждений друга своего?
Можно ли дружить, не одобряя
В нем почти буквально ничего?
Разным и по мыслям и по взглядам,
Им давным-давно расстаться б надо,
Чтоб друг друга в ссорах не казнить
И не отравлять друг друга ядом.
А они, посмотришь, вечно рядом,
Я любил и женщин и проказы:
Что ни день, то новая была, -
И ходили устные рассказы
Про мои любовные дела.
И однажды как-то на дороге
Рядом с морем — с этим не шути -
Встретил я одну из очень многих
На моем на жизненном пути.
Айда, голубарь,
пошевеливай, трогай,
Бродяга, — мой конь вороной!
Все люди —
как люди,
поедут дорогой,
А мы пронесем стороной.
Чтобы мать не любить
и красавицу тоже,
Мы, нашу судьбу не кляня,
Ты любишь меня и не любишь его.
Ответь: ну не дико ли это, право,
Что тут у него есть любое право,
А у меня — ну почти ничего?!
Ты любишь меня, а его не любишь.
Прости, если что-то скажу не то,
Ни кто с тобой рядом все время, кто
И нынче, и завтра, и вечно кто?
Что ты ответишь мне, как рассудишь?
Она вошла, совсем седая,
Устало села у огня,
И вдруг сказала «Я не знаю,
За что ты мучаешь меня.
Ведь я же молода, красива,
И жить хочу, хочу любить.
А ты меня смиряешь силой
И избиваешь до крови.
Он в гости меня приглашал вчера.
— Прошу, по-соседски, не церемониться!
И, кстати, я думаю, познакомиться
Вам с милой моею давно пора.
Не знаю, насколько она понравится,
Да я и не слишком ее хвалю.
Она не мыслитель и не красавица,
Такая, как сотни. Ничем не славится,
Но я, между прочим, её люблю
Записал я длинный адрес на бумажном лоскутке,
Все никак не мог проститься и листок держал в руке.
Свет растекся по брусчастке. На ресницы и на мех,
И на серые перчатки начал падать мокрый снег.
Шел фонарщик, обернулся, возле нас фонарь зажег,
Засвистел фонарь, запнулся, как пастушеский рожок.
И рассыпался неловкий, бестолковый разговор,
Легче пуха, мельче дроби… Десять лет прошло с тех пор.
Звезды высыпали вдруг
необузданной толпой.
Между летом и зимой
запылала осень трепетно.
Между стуком двух сердец,
между мною и тобой
есть-
помимо расстояний-
просто разница во времени.
Я обыкновенно жил.
Вот некролог, словно отговорка,
Объяснил смертельный мой исход.
Просто: он помор, она поморка —
Это то же, что огонь и лёд… И тогда все поймут, кого потеряли,
И осудят её — это точно, —
Скажут: «Как он любил! А она…» — и так дале.
Вот причина: «Муму» и пощёчина.Будет так — суда и караваны
Проревут про траурную весть,
И запьют от горя капитаны,
И суровей станет Север весь.И тогда все поймут, кого потеряли,
Я, как к женщинам, шел к городам.
Города, был обласкан я вами.
Но когда я любил Амстердам,
в Амстердаме я плакал о Хвамли.Скромным жестом богини ко мне
протянула ты руки, Эллада.
Я в садах твоих спал, и во сне
видел Хвамли я в день снегопада.О Эмпайр, по воле твоей
я парил высоко над Гудзоном.
Сумма всех площадей и полей
представлялась мне малым газоном.Но твердил я — О Хвамли, лишь ты,
Мужчины женщинам не отдаются
а их, как водку, судорожно пьют,
и если, прости Господи, упьются,
то под руку горячую их бъют.Мужская нежность выглядит как слабость?
Отдаться — как по-рабски шею гнуть?
Играя в силу, любят хапать, лапать,
грабастать даже душу, словно грудь.Успел и я за жизнь поистаскаться,
но я, наверно, женщинам сестра,
и так люблю к ним просто приласкаться,
и гладить их во сне или со сна.Во всех грехах я ласковостью каюсь,
Цветут необозримые
Колхозные поля.
Огромная, любимая,
Лежит моя земля.
Как весело мне, граждане,
В моей большой стране, —
Пою я песни каждому,
И каждый вторит мне!
Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил — потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.
И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.
Час рассветный подъема,
Час мой ранний люблю.
Ни в дороге, ни дома
Никогда не просплю.
Для меня в этом часе
Суток лучшая часть:
Непочатый в запасе
День, а жизнь началась.
Любить — это прежде всего отдавать.
Любить — значит чувства свои, как реку,
С весенней щедростью расплескать
На радость близкому человеку.
Любить — это только глаза открыть
И сразу подумать еще с зарею:
Ну чем бы порадовать, одарить
Того, кого любишь ты всей душою?!
Любим друг друга мы или не любим?
Мы спорим, мы что-то друг в друге судим,
Вздорим, к чему-то порой цепляемся,
Нередко друг друга подмять стараемся.
То недоверчивость нас смущает,
То ревность как пламенем обжигает,
А то вдруг тревога вонзает жало,
Что счастье ушло, что любовь пропала!