Сегодня с неба день поспешней
Свой охладелый луч унес.
Гостеприимные скворешни
Пустеют в проседи берез.В кустах акаций хруст, — сказать бы:
Сухие щелкают стручки.
Но слишком странны тишь усадьбы
И сердца громкие толчки… Да, эта осень — осень дважды!
И то же, что листве, шурша,
Листок нашептывает каждый,
Твердит усталая душа.
Прекрасная пора была!
Мне шел двадцатый год.
Алмазною параболой
взвивался водомет.Пушок валился с тополя,
и с самого утра
вокруг фонтана топала
в аллее детвора, и мир был необъятнее,
и небо голубей,
и в небо голубятники
пускали голубей… И жизнь не больше весила,
чем тополевый пух, -
и страшно так и весело
захватывало дух!
Не небо — купол безвоздушный
Над голой белизной домов,
Как будто кто-то равнодушный
С вещей и лиц совлек покров.И тьма — как будто тень от света,
И свет — как будто отблеск тьмы.
Да был ли день? И ночь ли это?
Не сон ли чей-то смутный мы? Гляжу на все прозревшим взором,
И как покой мой странно тих,
Гляжу на рот твой, на котором
Печать лобзаний не моих.Пусть лживо-нежен, лживо-ровен
Твой взгляд из-под усталых век, —
Ах, разве может быть виновен
Под этим небом человек!
Она беззаботна еще, она молода,
Еще не прорезались зубы у Страсти, —
Не водка, не спирт, но уже не вода,
А пенистое, озорное, певучее Асти.Еще не умеешь бледнеть, когда подхожу,
Еще во весь глаз твой зрачок не расширен,
Но знаю, я в мыслях твоих ворожу
Сильнее, чем в ласковом Кашине или Кашире.О, где же затерянный этот в садах городок
(Быть может, совсем не указан на карте?),
Куда убегает мечта со всех ног
В каком-то шестнадцатилетнем азарте? Где домик с жасмином, и гостеприимная ночь,
И хмеля над нами кудрявые арки,
И жажда, которой уж нечем помочь,
И небо, и небо страстнее, чем небо Петрарки! В канун последней иль предпоследней весны
— О, как запоздала она, наша встреча! —
Я вижу с тобой сумасшедшие сны,
В свирепом, в прекрасном пожаре сжигаю свой вечер!
И голос окликнул тебя среди ночи,
и кто-то, как в детстве, качнул колыбель.
Закрылись глаза. Распахнулись очи.
Играй, Адель! Играй, Адель! Играй, Адель! Не знай печали,
играй, Адель, — ты видишь сны,
какими грезила в начале
своей младенческой весны.Ты видишь, как луна по волнам
мерцающий волочит шарф,
ты слышишь, как вздыхает полночь,
касаясь струн воздушных арф.И небо — словно полный невод,
где блещет рыбья чешуя,
и на жемчужных талях с неба
к тебе спускается ладья… И ты на корму, как лунатик, проходишь,
и тихо ладьи накреняется край,
и медленно взором пустынным обводишь
во всю ширину развернувшийся рай…
Играй, Адель! Играй, играй…
Я не люблю церквей, где зодчий
Слышнее Бога говорит,
Где гений в споре с волей Отчей
В ней не затерян, с ней не слит.Где человечий дух тщеславный
Как бы возносится над ней, —
Мне византийский купол плавный
Колючей готики родней.Собор Миланский! Мне чужая
Краса! — Дивлюсь ему и я.—
Он, точно небу угрожая,
Свои вздымает острия.Но оттого ли, что так мирно
Сияет небо, он — как крик?
Под небом, мудростью надмирной,
Он суетливо так велик.Вы, башни! В высоте орлиной
Мятежным духом взнесены,
Как мысли вы, когда единой
Они не объединены! И вот другой собор… Был смуглый
Закат и желтоват и ал,
Когда впервые очерк круглый
Мне куполов твоих предстал.Как упоительно неярко
На плавном небе, плавный, ты
Блеснул мне, благостный Сан-Марко,
Подъемля тонкие кресты! Ложился, как налет загара,
На мрамор твой — закатный свет…
Мне думалось: какою чарой
Одушевлен ты и согрет? Что есть в тебе, что инокиней
Готова я пред Богом пасть?
— Господней воли плавность линий
Святую знаменует власть.Пять куполов твоих — как волны…
Их плавной силой поднята,
Душа моя, как кубок полный,
До края Богом налита.