Смотришь порой на нее, а мечтается,
— смотришь на небо:
Так у ней ясно чело,
и так очи на звезды похожи!
Музыка — то же, что вздох, излетевший внезапно
из сердца…
Многое чувствуешь в нем, но понятного мало рассудку.
Сердце молодое
Верует всему:
Благородным — злое
Кажется ему.Изучивши зрело
И людей и свет,
Я решаюсь смело
Дать тебе совет: Дружбе угождая,
Не забудь себя,
Верь — не доверяя,
Люби — не любя…
Он не приветлив, но ему
Ты можешь вверить сердца тайны,
Он их не выдаст никому,
Не кинет на ветер случайно… Он не приветлив, но когда
Заметит след тоски во взоре,
Он первый встретит вас тогда,
И первый он разделит горе.Он не приветлив, но зато
Когда полюбит он однажды,
Он не разлюбит — ни за что,
А это сделает не каждый…
Любовью страстною горит во мне душа.
Прийди ко мне, Хромис: взгляни — я хороша:
И прелестью лица и легкостию стана,
Равняться я могу с воздушною Дианой.
Нередко селянин, вечернею порой,
Случайно где-нибудь увидевшись со мной,
Бывает поражен какою-то святыней —
И я ему кажусь не смертной, а богиней…
Он шепчет издали: «Неэра, подожди,
На взморье синее купаться не ходи,
Пловцы, увидевши твое чело и шею,
Сочтут, красавица, тебя за Галатею».
Что в жизни, если мы не любим никого,
Когда и нас взамен никто любить не может,
Когда в прошедшем мы не видим ничего
И в будущем ничто нам сердца не тревожит?
Тоска, одна тоска! а между тем из нас,
Из жертв, влекущих цепь дней тягостных и вялых,
Никто с отвагою на смерть не кинет глаз,
Никто не сложит жизнь с рамен своих усталых.
Не так ли иногда вечернею порой,
Занявшись чтением пустой и глупой сказки,
Зеваем мы сто раз над каждою строкой
И все-таки идем, упорствуя, к развязке…
Когда моя радость начнет говорить.
Воркуя нежнее голубки,
Я, жадный, боюся словцо проронить,
Слетевшее с розовой губки,
И очи не смея поднять на нее,
Всё слушал бы, слушал да слушал ее.
Когда же, уставши, умолкнет она
И вспыхнет на щечках румянец,
Живей на челе молодом белизна
И ярче в очах ее глянец.
Тогда я отважно гляжу на нее
И всё целовал, целовал бы ее.
Кого любить? Кому доверить
Святыню сердца своего?
Чьим нежным ласкам можно верить
И положиться на кого? Где друг прямой и беспристрастный,
Который руку нам подаст
И не осудит нас напрасно,
И осудить другим не дает?.Где? Как подумаешь об этом,
Так как-то сердцу тяжелей,
И, право, хочется со светом
Расчет окончить поскорей…
В зеленой дубраве, в глуши, под травою
На утре явился цветок;
Но к вечеру был он притоптан грозою,
А к новому утру поблек.
И жил он, и цвел он, и умер украдкой,
Никто на него не взглянул, —
Скажите, зачем же дышал он так сладко,
Зачем он в глуши промелькнул?
Я не приду на праздник шумный,
К вам, сердцу милые друзья, —
Делиться чувствами безумно
Уже давно не в силах я.
Со мной повсюду неразлучны
Противуречащие сны.
Все ваши радости — мне скучны,
Все ваши горести — смешны…
Жаркое чувство любви не надолго в душе остается:
Только что вспыхнет оно и угаснет сейчас же. Но пепел
Этого чувства души возрождает в нас новое чувство:
Дружбу, которая нам никогда и ни в чем не изменит.
Так из простого цветка образуется осенью поздней
Плод, услаждающий вкус, обонянье и взгляд человека.
«У меня, — сказало море, —
На моем глубоком дне,
Много раковин чудесных,
Много светлых жемчугов».
«У меня, — сказало небо, —
В недоступной вышине,
Утром — солнце, ночью — месяц, А над ними Вечный Бог…
Нигде, ни в ком любви не обретая,
Мучительным сомнением томим,
Я умолял, чтоб истина святая
Представилась хоть раз очам моим.И вечером, как сходит тень ночная
И по полю клубится влажный дым,
Явилась мне жилица неземная
И голосом сказала неземным: «Ты звал меня — и я твой зов приемлю,
Лицом к лицу стою перед тобой
И холодом мечты твои объемлю.Живи теперь в обители земной;
Тот не смущен ни счастьем, ни бедой,
Кто истину умел призвать на землю!»
Европа движется… Над ней
Громады черных туч нависли.
Там жизнь всецело у людей
Обречена труду и мысли.А мы в родных своих степях,
Храня преданья вековые,
Живем, как пташки в небесах
Иль как лилеи полевые.
Нет хлеба — мы кору едим;
Сгорит изба — ночуем в поле;
Обидит кто-нибудь — молчим,
Во всем предавшись Божьей воле.
Сердце исчахло у нас от науки холодной. В ребенке,
Только что снявшем с себя пелены и оставившем куклы,
Вы не найдете теперь ни надежд увлекательно-милых,
Ни сладко-пленительных слов, ни веры в грядущее счастье,
В нем, как в поддельном цветке, нет ни жизни, ни красок тех ярких,
Кои встречаются вам на питомцах долин благодатных.
Вскормленных вешней росой и раскрашенных солнцем полудня.
И плакать хочется, и хочется смеяться,
Как вспомнишь о былом:
Как можно было мне так горько ошибаться
В самом себе, и в людях, и во всем… И плакать хочется, и хочется смеяться,
Когда заглянешь в даль:
Всё манит, кажется, любить и наслаждаться,
А между тем везде грозит печаль.
Люблю я искренно соседа…
Он каждый день в мою нору,
Приходит утром, до обеда,
Потом заходит ввечеру.Неистощимые рассказы
Всегда готовы у него:
Про жизнь, про давние проказы
И годы юности его.Ценитель подвигов народа,
Он любит часто вспоминать
Поход двенадцатого года
И нашей славы благодать… Про то, как он, горя отвагой,
Искал везде опасных мест
И награжден за это шпагой,
И получил в петличку крест… Его Восторг и речь живая
Шумит и льется, как поток.
Сказала весенняя Роза:
«Скажи, Кипарис молодой,
Зачем ты зеленой верхушкой,
Печально повис надо мной?» —
«Затем, — отвечал он, — чтоб солнце
Тебя опалить не могло,
И лучше в тени очертилось
Твое молодое чело…»
Есть непонятные кручины:
Они родятся без причины
И, словно ржава на меди,
Ложатся едко на груди… Не надо им несчастий близких;
Они, как сосны гор альпийских,
На голом камне могут цвесть:
Всегда, во всем им пища есть… Из сердца вырвать их нет средства,.
Они пускают корень с детства;
Но если б даже вырвать их —
Нам горько стало бы без них…
Ложным приманкам не верь и вослед не ходи за толпою;
Сам себе путь избери, сообразный с влечением сердца;
Если на нем ты не сыщешь желанного счастья, то всё же…
Тем усладишь свое горе, что выбрал его произвольно.
Мой взор, по прихоти, летел Бог весть куда.
И кажется, мне слышалось тогда,
Что горы и леса прибрежные шептали
И что-то у небес и моря вопрошали… И звёзды яркие на небе безграничном,
Роскошно шествуя своим путем обычным,
И волны шумные, в раздолье водяном,
Играя и журча на море голубом,
Твердили, сочетав свой голос воедино:
«Все это Бог, все Бог — Начало и Причина!»
Бывают дни недуга рокового:
Напрасно я гляжу кругом —
Среди тревог волнения земного
Услады сердцу нет ни в чем.
Мне тяжело цветов благоуханье,
Докучен свет роскошный дня,
Н звуков сладостных живое сочетанье
Не трогает меня.Но есть часы отрадного безумства:
Печаль минувшую забыв,
Я всё готов почтить приветом чувства,
Платя отзывом на призыв-
И грустные дотоле впечатленья
Мне кажутся так дивно хороши,
Что я б хотел иметь в подобные мгновенья
Два сердца, две души.
В нас воля разума слаба,
Желанья наши своевольны;
Что б ни сулила нам судьба,
Всегда мы ею недовольны.Нам новизны давай для глаз,
Давай для сердца нам обновы;
И если счастье ловит нас,
Мы горе выдумать готовы.
Я думаю: на что облокотиться?
На что теперь осталося взглянуть?
К чему душой и сердцем приютиться?
Чем вылечить мою больную грудь?
Над головой златое небо тмится,
В безвестности теряется мой путь,
Густой туман вокруг меня ложится:
Нет пристани, где б мог я отдохнуть.
Любить — нет сил; надеяться — нет мочи; Желать — теперь мне кажется смешно:
Желаниям не верю я давно…
Так пешеход, во время поздней ночи,
В неведомую даль стремит напрасно очи:
Вокруг него все смутно, все темно…
Вечер был светел как день; небо сияло лазурью; поля
Яркозеленым ковром расстилались далеко, далеко;
Звонко журчащий ручей, ниспадая с горы у подножья,
Радужной пеной сверкал, а в лесу, из-за кущи ветвистой,
Слышалась песнь соловья. — И подумал тогда я невольно:
«О, для чего не дано человеческой жизни под вечер
Светлого неба любви, упований широкого поля,
Быстрых желаний ручья и надежд соловьиных напевов!..»
Перекрестясь, пустился я в дорогу…
Но надоел мне путь,
Я поглазел довольно, слава богу,
Пора бы отдохнуть…
Не вечно же мне маяться по свету
Бог знает для чего:
Ведь у меня, сказать по правде, нету
По сердцу никого.Люблю я лес, раскидистое поле,
Люблю грозу и гром,
Да и они прискучат поневоле
Не нынче, так потом…
И для чего, подумаешь, родится
И бродит человек!
Эх! На ночлег скорей бы приютиться!
Да и заснуть навек…
Не гляди на солнце
Летом, в яркий полдень;
Если богом не дан
Оку взор орлиный,
Если ты заране
Знаешь, что от блеска
Пламенного солнца
Потеряешь зренье.Не читай Шекспира,
Если ты боишься
Глубоко проникнуть
В тайны роковые
Бытия земного.
Если ты не хочешь
Разгадать движений
Сердца человека…
Есть люди в памяти моей,
Которых видел я когда-то;
Судьба меня и тех людей
Ничем не связывала свято.
Любви не мог я ждать от них,
Бояться их едва ли можно;
Труда не стоит помнить их,
А позабыть их невозможно…
Куда ни посмотришь — повсюду,
Всегда видишь грустные лица:
Не встретишь веселой улыбки,
Веселого взгляда не встретишь… Захочешь ли вслушаться в речи,
Летучие речи людские, —
В них слышишь какую-то муку
Сомненья, надежды и страха.Сойдешься ли с искренним другом
И тайны ему поверяешь, —
Всё как-то не выскажешь мысли.
Ответа от друга не выждешь… И трудно, и больно, и горько
Больному с больными встречаться.
Но может ли горе быть вечно?
Ужели границ нет терпенью?
О родного дерева отпадший,
На волю преданный грозам,
Окажи, листок полуувядший,
Куда летишь? — Не знаю сам! О тех пор, как дуб упал от бури,
От дружной ветки отлучась,
То я ношусь в степях лазури,
То снова падаю я в грязь.Я мчусь по прихоти суровой,
Куда влечет меня мой рок,
Куда несется лист лавровый
И легкий розовый листок.
С горячим участьем гляжу на тебя я, ребенок!
Как взгляд твой приветлив, как голос твой мягок и звонок,
Как каждое слово мне в грудь западает глубоко
И как увлекает оно мое сердце далеко…
Что день, за тебя я молюся пред светлой иконой:
Да будет тебе он на трудном пути обороной,
Да вечно хранит он тебя от житейской невзгоды:
Пускай бы цвела ты средь мира, любви и душевной свободы…
О, плачьте над судьбой отверженных племен,
Блуждающих в пустынях Вавилона:
Их храм лежит в пыли, их край порабощен, Унижено величие Сиона:
Где Бог присутствовал, там идол вознесен…
И где теперь Израиль злополучный
Омоет пот с лица и кровь с усталых ног?
Чем усладит часы неволи скучной?
В какой стране его опять допустит Бог
Утешить слух Сиона песнью звучной?.
Народ затерянный, разбросанный судьбой,
Где ты найдешь надежное жилище? У птицы есть гнездо, у зверя лес густой,
Тебе ж одно осталося кладбище
Прибежищем от бурь и горести земной…
Люблю, облокотясь на скалу Аюдага,
Глядеть, как борется волна с седой волной,
Как, вдребезги летя, бунтующая влага
Горит алмазами и радугой живой, —Как с илистого дна встает китов ватага
И силится разбить оплот береговой;
Но после, уходя, роняет, вместо стяга,
Кораллы яркие и жемчуг дорогой.Не так ли в грудь твою горячую, певец,
Невзгоды тайные и бури набегают,
Но арфу ты берешь, и горестям конец.Они, тревожные, мгновенно исчезают
И песни дивные в побеге оставляют,
Из коих для тебя века плетут венец.
С невыразимым наслажденьем,
О невыразимою тоской
Слежу за речью, за движеньем,
За взглядом, кинутым тобой.Мне сладко верить, что судьбою
Тебе проложен светлый путь,
Что радость встретится с тобою
Когда-нибудь и где-нибудь… Но, грустно то, что, может статься,
Идя с тобой путем иным,
Мне поневоле не удастся
Упиться счастием твоим.Так иногда под небо юга,
В благословенный теплый край,
Нам проводить приятно друга,
Но горько вымолвить: прощай!
Мы встретились — и тотчас разошлись.
Ни он, ни я не высказали мыслей
И чувств своих друг другу; будто сон,
Свиданье с ним мелькнуло и исчезло;
Но сердце мне твердит: не знаю, где,
Здесь или там, сегодня или завтра
Сольетесь вы душа с душой, как небо
Сливается вдали с лазурным морем.