Найдено стихов - 45.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Умер от чахотки, умер одиноко,
Как и жил на свете, — круглым сиротою;
Тяжело вздохнул, задумался глубоко
И угас, прильнув к подушке головою.
Кое-кто о нем припомнил… отыскались
Старые друзья… его похоронили
Бедно, но тепло, тепло с ним попрощались,
Молча разошлись — и вскоре позабыли.
Тревожно сегодня мятежное море —
В раздумье я долго над ним простоял.
Как мощный орган в величавом соборе,
Оно беспокойно гудело у скал.
Поднимется вал, набежит, разобьется
И в жемчуге пены отхлынет назад…
И кажется, кто-то безумно смеется,
И кажется, чьи-то угрозы звучат!
Тоска гнетет меня и жжет неутомимо,
Что день — то все душней, все тягостней дышать,
И с пестрой суетой, мелькающею мимо,
Не властен я души, изверившись, связать.
Я жизни чужд давно... Всего, что увлекает,
Всего, что манит вдаль, проникнул я обман,
Хмель отбродил в крови, тревога остывает,
И только скорбь жива да боль недавних ран...
Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Спите, тревожные думы, в сердце моем!..
Тихая ночь в жемчуг росы нарядилась…
Вон одинокая звездочка с неба скатилась…
В темных кустах дрогнула птица крылом…
Спите, тревожные думы! Покоя, покоя!
Полосы лунного света лежат на пруду…
Спите, тревожные думы.
Темно грядущее... Пытливый ум людской
Пред тайною его бессильно замирает:
Кто скажет — день ли там мерцает золотой
Иль новая гроза зарницами играет?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Напрасно человек в смятеньи и тоске
Грядущие века пытливо вопрошает.
Кто понял этот свет, блеснувший вдалеке, —
Заря ли там зажглась, зарница ли мерцает?
Смирись, — шептал мне ум холодный, —
Ты сын толпы — живи с толпой…
К чему в темнице гимн свободный,
К чему вакханке стон больной?..
Ты проповедуешь в пустыне,
Ты от языческих богов
К иной, враждебной им святыне
Зовешь фанатиков-жрецов…
Серебрясь переливами звездных лучей,
Тихо летняя полночь плывет
Над шатрами дубрав, над цветами полей
И над зеркалом дремлющих вод.
Ни дыханья, ни звука… Затихла волна,
Не колышет листы плаунов,
И далеко, далеко по взморью видна
[В лунном блеске кайма] берегов…
Сегодняшняя ночь одна из тех ночей,
Которых я боюсь и робко избегаю.
От них, как от врагов, я в комнате моей
Сурово ставни закрываю.
Я, как беды, страшусь, что темный этот сад
Повеет на меня прохладой благодатной,
Что бедный угол мой наполнит аромат
И грудь стеснится вновь тоскою непонятной!..
Пусть стонет мрачный лес при шуме непогоды,
Пусть в берег бьет река мятежною волной,
С ночными звуками бушующей природы
Сливаюсь я моей истерзанной душой.
Я не один теперь — суровые страданья
Со мною делит ночь, могучий друг и брат.
В рыданиях ее — звучат мои рыданья,
В борьбе ее — мои проклятия кипят.
Пусть смятенья и грома полны небеса,
Пусть над черною бездной морскою
Чайкой носится буря, и рвет паруса,
И вздымает волну за волною.
Не рыдай, как дитя, на своем корабле, —
Встанет утро — и стихнет волненье,
И помчит тебя снова к желанной земле
Вечно мощною силой теченья…
Посмотри в глаза мне, милый, веселее!
Эта ночь пьяна, пьяна и ароматна.
Сквозь намет деревьев на песок аллеи
Бросила луна серебряные пятна.
Дремлют тополя… дрожат и млеют звезды;
Встал туман, бродя над озером зеркальным;
Медлят соловьи вернуться на ночь в гнезды,
Только ты остался бледным и печальным!
Порваны прежние струны на лире моей,
Смолкли любви и надежд вдохновенные звуки.
Новая песня звучит и рыдает на ней,
Песня осмеянных слез и подавленной муки.
Пусть же она раздается, как отзыв живой,
Всем, кто напрасно молил у людей состраданья,
Пусть утешает своей безобидной слезой
Жгучую боль и отраву тоски и страданья.
О, спасибо вам, детские годы мои,
С вашей ранней недетской тоскою!
Вы меня научили на слово любви
Отзываться всей братской душою.
Истомивши меня, истерзавши мне грудь,
С глаз моих вы завесу сорвали,
И блеснул предо мною неведомый путь —
Путь горячей любви и печали...
Он спал, разметавшись в своей колыбели,
И тихо две тени к нему подошли,
И долго стояли, и долго глядели
В раздумье на нового гостя земли.
И взоры одной просияли любовью,
И, вся озарившись небесным огнем,
Она наклонилась к его изголовью
И тихо его осенила крылом...
О, не молчи, кукуевец бездушный,
Пиши скорей из северных снегов!
Твоим строкам всегда прием радушный
В моей душе заранее готов.
Я так люблю твои иероглифы,
Хотя порой их трудно разобрать…
Забудь на миг расчеты и тарифы,
Пиши скорей, — пиши, я буду ждать!
Она была славная девушка, — смело
Ты мог бы ей братскую руку подать,
Чтоб вместе бороться за общее дело,
И вместе трудиться, и вместе страдать…
Она развивалась спокойно на воле,
В затишье привольных полей и лесов, —
А свежий цветок, распустившийся в поле,
Душистее пышных, тепличных цветов.
Омывшись на заре душистою росою,
Сегодня ясный день, как девушка, румян.
Едва колышется дремотною волною
Морская гладь, вдали переходя в туман...
В сияньи солнечном сады благоухают,
Прозрачна глубь небес — ни облачка кругом;
И только чайки в ней и вьются и мелькают,
Блестят снежинками в просторе голубом.
Не хочу я, мой друг, чтоб судьба нам с тобой
Все дарила улыбки да розы,
Чтобы нас обходили всегда стороной
Роковые житейские грозы;
Чтоб ни разу не сжалась тревогою грудь
И за мир бы не стало обидно…
Чем такую бесцветную жизнь помянуть?..
Да и жизнью назвать ее стыдно!..
Нашим счастьем пусть будет — несчастье вдвоем…
Не упрекай себя за то, что ты порою
Даешь покой душе от дум и от тревог,
Что любишь ты поля с их мирной тишиною,
И зыбь родной реки, и дремлющий лесок;
Что песню любишь ты и, молча ей внимая,
Пока звучит она, лаская и маня,
Позабываешь ты, отрадно отдыхая,
Призыв рабочего, не медлящего дня;
Что не убил в себе ты молодость и чувство,
Что не принес ты их на жертвенник труда,
Что властно над тобой мирящее искусство
И красота тебе внятна и не чужда!
Нет, не верится мне, чтоб и тут ты лгала,
Жизнь моя, жизнь борьбы и страданий.
Слишком много ты грез у меня отняла
И разбила святых упований.
Я стою как в пустыне — пески и пески,
Знойный полдень горит над песками,
И не видно вокруг благодатной реки
Или пальм с их немыми ветвями.
Не завидуй им, слепым и беззаботным,
Что твоим они не мучатся мученьем,
Что живут они мгновеньем безотчетным,
Пошлой суетой и детским обольщеньем…
Не считай с упреком слез, за них пролитых,
И обид, от них услышанных тобою:
Тяжесть жгучих мук и песен ядовитых
Скажется тебе бессмертия зарею.
Не говорите мне «он умер». Он живет!
Пусть жертвенник разбит — огонь еще пылает,
Пусть роза сорвана — она еще цветет,
Пусть арфа сломана — аккорд еще рыдает!..
Напрасно, дитя, ты мечтаешь горячими ласками
Меня исцелить от моих незакрывшихся ран.
Давно между жизнью, сверкающей яркими красками,
И другом твоим — опустился угрюмый туман.
Я слышу оттуда напевы, отрадно манящие,
Но тщетно я руки вперед простираю с тоской, —
Они обнимают какие-то тени скользящие,
Неверные тени, рожденные смутною мглой…
Памяти Н. М. Д.
Я вновь один — и вновь кругом
Все та же ночь и мрак унылый,
И я в раздумье роковом
Стою над свежею могилой:
Чего мне ждать, к чему мне жить,
К чему бороться и трудиться:
Мне больше некого любить,
Мне больше некому молиться!..
Мне не больно, что жизнь мне солгала, — о нет.
В жизни, словно в наскучившей сказке,
Как бы ни был прекрасен твой юный расцвет,
Не уйти от избитой развязки.
Не уйти от отравы стремлений и дум,
От усталости, желчи и скуки,
И изноет душа, и озлобится ум,
И больные опустятся руки!
Минуло время вдохновений
И с ним отрадных звуков рой,
И ряд вопросов и сомнений
Один царит в душе больной.
Вся жизнь с ее страстями и угаром,
С ее пустой, блестящей мишурой
Мне кажется мучительным кошмаром
И душною, роскошною тюрьмой,
Мертва душа моя: ни грез, ни упованья!
Как степь безводная, душа моя мертва,
И только, как и встарь, над тайной мирозданья
В работе тягостной пылает голова.
Вопросы жгут меня, и нет им разрешенья
И нет конца. Как цепь, звено вслед за звеном,
Кипят в груди они, и тяжкие сомненья
Встают в мозгу моем усталом и больном.
Мелкие волненья, будничные встречи,
Длинный ряд бесцветных и бесплодных дней,
Ни одной из сердца прозвучавшей речи,
Что ни слово — ложь иль глупый бред детей!
И равно все жалко — счастье и страданья,
Роскошь богача и слезы бедняков…
Не кипи ж в груди, порыв негодованья,
Не вдохнешь ты жизнь в бездушных мертвецов.
Когда порой я волю дам мечтам —
Мне снится лес. Над ним — ночная мгла.
Гляжу вперед и вижу — здесь и там
Чернеется отверстие дупла.
Мильоны птиц, головки подвернув
Под перья крыльев, спят во мгле ночной,
А я лечу, разинув жадный клюв,
Свободною и гордою совой.
Когда душа твоя истерзана страданьем
И грудь полна тоской, безумною тоской, —
Склонись тогда пред тем с горячим упованьем,
Кто — кротость и любовь, забвенье и покой.
Откинь в уме твоем возникшие сомненья,
Молись ему, как раб, с покорностью немой —
И он подаст тебе и слезы примиренья,
И силу на борьбу с безжалостной судьбой…
Им казалось, весь мир изменился с тех пор,
Как друг друга они полюбили;
Всю природу в сверкающий чудный убор
В эти дни их мечты нарядили.
Темный сад их свиданья, любя, сторожил,
Соловей помогал их признаньям,
Бледный месяц на лица их кротко светил
Серебристым и нежным сияньем...
Когда заносчиво над стонущим рабом
Поднимет гибкий бич властитель разяренный,
И вспыхнет стыд в рабе, и, корчась под бичом,
Глядит он на врага со злобой затаенной, —
Я рад: в грядущем я уж вижу палача
Под львиной лапою восставшего народа:
Нет в воинстве твоем апостолов, свобода,
Красноречивее подятого бича!..
Замолк последний звук. Как тихое рыданье,
Звеня, пронесся он над сонною рекой.
В нем вылилась тоска последнего свиданья,
Последнее «прости» разлуки роковой!
Не плачь… не возвратить безумною слезою
Прошедших светлых дней, осмеянных судьбой…
Они прошли, как сон, навеянный мечтою,
Как эта песнь, допетая тобой.
Если был бы я Агарков,
Я б оркестр соорудил,
И мильонами огарков
Все пюпитры озарил.
И на флейте, на тромбоне
И фаготах всех времен
Нежно б пел в минорном тоне:
«Милый ангел, я влюблен!»
Душа наша — в сумраке светоч приветный,
Шел путник, зажег огонек золотой, —
И ярко горит он во мгле беспросветной,
И смело он борется с вьюгой ночной.
Он мог бы согреть, — он так ярко сияет,
Мог путь озарить бы во мраке ночном,
Но тщетно к себе он людей призывает, —
В угрюмой пустыне все глухо кругом…