Я все оставляю тебе при уходе:
все лучшее
в каждом промчавшемся годе.
Всю нежность былую,
всю верность былую,
и краешек счастья, как знамя, целую:
военному, грозному
вновь присягаю,
с колена поднявшись, из рук отпускаю. Уже не узнаем — ни ты и ни я —
такого же счастья, владевшего нами.
1170 г.
Свободно, высоко взлетает орел,
Свободно волнуется море;
Замедли орлиный полет,
Сдержи своенравное море!
Не так ли, о други, к отчизне любовь,
Краса благородного сердца,
На битве за вольность и честь
Вот Руси граница, вот Неман. Французы —
Наводят понтоны: работа кипит…
И с грохотом катятся медные пушки,
И стонет земля от копыт.Чу! бьют в барабаны… Склоняют знамена:
Как гром далеко раздается: «Vivat!»
За кем на конях короли-адъютанты
В парадных мундирах летят? Надвинув свою треугольную шляпу,
Все в том же походном своем сюртуке,
На белом коне проскакал император
С подзорной трубою в руке.Чело его ясно, движенья спокойны,
Ты — герой
И в горних сенях
Ты к горе пришел горой…
Сохранив в своих коленях,
Как и в струнах, горный строй… Обессиленный цепями,
Вновь стоишь ты среди нас…
Держишь облако, как знамя,
Щуря выколотый глаз.И когда мы гроб открыли,
Где царили
Тлен и смерть,
Прощай, учитель наш! Прощай, борец,
Поднявший высоко свое над нами знамя,
Во храме Истины, как верный жрец,
Всю жизнь поддерживавший пламя!
Прощай, прощай, народа верный друг!
Ты умер, но живет твое святое дело:
Твоих учеников растет могучий круг, —
Вперед они глядят, как ты учил их, смело.
Вперед они идут,—туда, где луч зари
Блистал тебе наградой и приветом
Сладко выйти в весеннее поле.
Ярко светит заря. Тишина.
Веет ветром, прохладой и волей,
И далекая песня слышна.Вновь весна. И осыпался иней,
Раскрывается трепетный лист.
Вечер русский, торжественно-синий,
Как ты благостен, нежен и чист! Вот оглянешься, так и поверишь,
Что напрасны тревога и грусть…
Никакой тебя мерой не смеришь,
О, Великая Красная Русь! Мать-отчизна! Ты долго томилась,
Сегодня мы с песней веселой
Под знаменем красным войдем
В просторную новую школу,
В наш светлый и радостный дом.
Мы — дети заводов и пашен,
И наша дорога ясна.
За детство счастливое наше
Спасибо, родная страна!
Меж тем как мы вразброд стезею жизни шли,
На знамя, средь толпы, наткнулся я ногою.
Я подобрал его, лежавшее в пыли,
И с той поры несу, возвысив над толпою.
Девиз на знамени: «Дух доблести храни».
Так, воин рядовой за честь на бранном поле,
Я, счастлив и смущен, явился в наши дни
Знаменоносцем поневоле.Но подвиг не свершен, мне выпавший в удел, -
Разбредшуюся рать сплотить бы воедино…
Названье мне дано поэта-гражданина
На тех холмах, где Годефруа, Танкред
предстали нам, как горняя дружина
во славу рыцарских и ангельских побед,
пылают желтые знамена Саладина.
Король в цепях, на площадях купцы
на рыцаря, смеясь, меняют мула,
от радостного, вражеского гула
вселенной содрогаются концы.
Давно не умолкают Mиsеrеrе
на улицах, во храмах, во дворцах,
Поклон борцу минувших лет
На новый день его рожденья!
Пусть примет дружеский привет
Во имя вечного движенья,
Во имя боя всех веков
За справедливость и свободу,
Во имя всех живых борцов
За благо русского народа.
Ты ль это, Неман величавый?
Твоя ль струя передо мной?
Ты, столько лет, с такою славой,
России верный часовой?..
Один лишь раз, по воле Бога,
Ты супостата к ней впустил —
И целость русского порога
Ты тем навеки утвердил…
Ты помнишь ли былое, Неман?
Тот день годины роковой,
Целуя знамя в пропылённый шёлк
И выплюнув в отчаянье протезы,
Фельдмаршал звал: «Вперёд, мой славный полк!
Презрейте смерть, мои головорезы!»Измятыми знамёнами горды,
Воспалены талантливою речью,
Расталкивая спины и зады,
Одни стремились в первые ряды —
И первыми ложились под картечью.Хитрец и тот, который не был смел,
Не пожелав платить такую цену,
Полз в задний ряд, но там не уцелел:
Что слышится сквозь шум и говор смутный
О том, что умер он так рано? Гость минутный
В тысячелетней жизни родины своей,
Он был, как ветер, видимо попутный,
На мутной толчее встревоженных зыбей.
Исканье знамени, как нового оплота,
В виду поблекнувших и выцветших знамен,
Развернутых в толпе, без цели и без счета —
Вот смысл того неясного чего-то,
Клинк-линк, бум-бум и чингда дах!
Не едет ли персидский шах?
Грохочут трубы за углом,
Как в судный день: и звон, гром!
Вот бубен и трещотки.
Брум-брум! А вот большой тромбон,
Кларнет с корнетом а пистон;
Вот гобоист и литаврист,
И барабанщик, и флейтист.
(1853 г.).
Ты ль это, Неман величавый?
Твоя ль струя передо мной?
Ты, столько лет с такою славой—
России верный часовой!
Один лишь раз, по воле Бога,
Ты супостата к ней впустил
И целость русскаго порога
Ты тем навеки утвердил.
Первое мая!
Праздник ожидания…
Расцветись, стихия,
В пламень и сапфир!
Занимайтесь, здания,
Пламенем восстания!
Занимайтесь заревом:
Москва,
Россия,
Мир!
Мы —
Эдисоны
невиданных взлетов,
энергий
и светов.
Но главное в нас —
и это
ничем не засло́нится, —
главное в нас
это — наша
Декабристы,
Это первый ветер свободы,
Что нежданно сладко повеял
Над Россией в цепях и язвах.
Аракчеев, доносы, плети
И глухие, темные слухи,
И слепые, страшные вести,
И военные поселенья.
Жутко было и слово молвить,
Жутко было и в очи глянуть.
Немногие помнят
про дни про те,
как звались,
как дрались они,
но память
об этом
красном дне
рабочее сердце хранит.
Когда
капитал еще молод был
Так и надо — крой, спартакиада! Щеки,
знамена —
красные маки.
Золото
лозунгов
блещет на спуске.
Синие,
желтые,
красные майки.
Белые,
Храните
память
бережней.
Слушай
истории топот.
Учитывай
в днях теперешних
прошедших
восстаний
опыт.
Щеки,
знамена —
красные маки.
Золото
лозунгов
блещет на спуске.
Синие,
желтые,
красные майки.
Белые,
Поэты —
народ дошлый.
Стих?
Изволь.
Только рифмы дай им.
Не говорилось пошлостей
больше,
чем о мае.
Существительные: Мечты.
Грёзы.
По кухне и счастьеН. А. Гнуни
Молчи, скрывайся и таи.
Молчи, скрывайсяТютчев
По кухне и счастье усвоено…
Я нежен,
А щеточник — тих:
Он волосы
Он волосыпонял по-своему,
Кто за нас—иди за нами!
И сомкнутыми рядами
Мы пройдем над головами
Проклинающих врагов…
Кто за нас—иди за нами,
Чтобы не было рабов!
Кто мы? Нас много. Мы—люди великой свободы.
Мы за страданья доступнаго счастья хотим.
Родина! Родина! Даром пропавшие годы,
Даром пропавшую мощь мы тебе возвратим.
Не туча над Русью всходила востоком,
Не буря готовила гибель земли,
Не воды с Кавказа срывались потоком, ―
Под знамя Мамая ордынцы текли.
Стеклися и хлынули в Русское царство!
Но дремлет ли в праздном бессильи орел, ―
Когда расстилает сетями коварство,
Готовя великому тесный удел?
Воскресло, воскресло ты, чувство свободы,
Дуют ветры дождевые
Над речной осокой.
Щорса цепи боевые
Держат фронт широкий.
Над хатами тучи дыма
Смертельной отравы,
Меж бойцами молодыми
Побурели травы.
За спиною батальона
Белошицка хаты,
1Багрового солнца над нами шары,
под нами стоит лебеда,
в кожухе, мутная от жары,
перевернулась вода.Надвое мир разделяет щит,
ленты — одна за другой…
Пуля стонет,
пуля трещит,
пуля пошла дугой.Снова во вражеские ряды
пуля идет, рыча, —
если не будет у нас воды,
Ноябрь,
а народ
зажат до жары.
Стою
и смотрю долго:
на шинах машинных
мимо —
шары
катаются
в треуголках.
В тот вечер мы стояли у окна.
Была весна, и плыл горячий запах
Еще не распустившихся акаций
И влажной пыли. Тишина стояла
Такой стеною плотной, что звонки
Трамваев и пролеток дребезжанье
Высокого окна не достигали.
Весенний дух, веселый и беспутный,
Ходил повсюду. Он на мокрых крышах
Котов и кошек заставлял мяукать,
1
Пригвождена к позорному столбу
Славянской совести старинной,
С змеёю в сердце и с клеймом на лбу,
Я утверждаю, что — невинна.
Я утверждаю, что во мне покой
Причастницы перед причастьем.
Что не моя вина, что я с рукой
(На голос: „Гром победы, раздавайся!“)
Раздавайся, гром победы!
Пойте песню старины:
Бились храбро наши деды;
Бьются храбро их сыны.
Пробуждай, вражда, измену!
Подымай знамена, бунт!
Не прорвать вам нашу стену,
С. А. ПоляковуПроходят толпы с фабрик прочь.
Отхлынули в пустые дали.
Над толпами знамена в ночь
Кровавою волной взлетали.Мы ехали. Юна, свежа,
Плеснула перьями красотка.
А пуля плакала, визжа,
Над одинокою пролеткой.Нас обжигал златистый хмель
Отравленной своей усладой.
И сыпалась — вон там — шрапнель
Над рухнувшею баррикадой.В «Aquarium’е» с ней шутил
Сколько я немецкого Михеля ни знал —
Лежебоком-сонею все его считал.
После марта месяца мне казалось — он
Стал бодр, и мужествен, сбросил лень и сон.
Как он гордо голову поднял с этих дней
Пред отцами мудрыми родины своей!
Как непозволительно речи он метал
В тех, кто этой родине гнусно изменял!
Сколько я немецкаго Михеля ни знал —
Лежебоком-сонею все его считал.
После марта месяца мне казалось — он
Стал бодр, и мужествен, сбросил лень и сон.
Как он гордо голову поднял с этих дней
Пред отцами мудрыми родины своей!
Как непозволительно речи он метал
В тех, кто этой родине гнусно изменял!