Еще я в детстве слышал часто:
Не мало в Лондоне добра, —
Там золотая мостовая,
Там стены все из серебра:
Там красотой своей всесильной
Умеют женщины пленять,
Там можно — люди говорили —
И все купить, и все продать.
Вот, наконец, попал я в Лондон. —
То было ясным летним днем, —
Весь день по городу я рыскал,
То в экипаже, то пешком.
Я от волненья вспыхнул разом,
Когда сказал возница мне:
— „Вот Лондон! Города богаче
Ты не найдешь в другой стране“…
Я стал разcпрашивать, и что же?
Где ж, Лондон, блеск роскошный твой?
Нет стен серебряных в столице,
И золотой нет мостовой.
Красивых женщин очень много,
Но смелость их — могла смущать…
Да, в этом городе возможно
И все купить, и все продать.
Все блага жизни, блага мира
Здесь стали люди продавать.
Моряк поставит жизнь на карту
И дочь продаст любая мать;
Идет патентами торговля,
Торг самый страшный — не позор,
И жизнь товарища за деньги
Продаст для виселйцы вор.
Поэт торгует вдохновеньем,
Судья — достоинством судей,
И люди скльные повсюду
Безсильных продают людей.
Продажно слово моралиста,
Кругом азартная игра,
И женщина собой торгует
До гроба или… до утра.
За деньги гордое искусство
Впадает в мелочность, в разврат,
За деньги девственная роза
Отдаст свой первый аромат;
За деньги гонит и позорит
Людей невинных клевета,
И гибнут жертвою корысти
Любовь, невинность, красота.
Прощай же, Лондон, темный рынок,
Где все продажно без стыда,
Где дремлет сытое богатство,
Где стонет горькая нужда, —
Где все ревет, смеется, плачет —
От „сильных мира“ до шута,
Пока не ляжет на кладбище
Под сень могильнаго креста.
Пора бы жизнь осмыслить, подытожить;
Уже в былом — сороковой порог,
И, если дни на счет годов помножить,
Пятнадцать тысяч превзойдет итог.
Но эти тысячи, порой несчастных,
Порой счастливых, пережитых дней, —
Как ожерелья белых, синих, красных,
Зеленых, желтых, всех цветов огней!
И эти бусы жгут и давят шею,
По телу разливают острый яд.
Я погасить их пламя не умею,
И в ночь и днем они меня язвят…
Какие камни сбросить мне? Не вас ли,
Рубины алые, где тлеет страсть?
Беру их в руку… Но давно погасли,
Как жемчуга, они. За что ж их клясть!
Так вас, быть может, яркие алмазы,
Вас, тайные, преступные мечты?
Нет! в ясном свете, вы — слепые стразы,
Обманный блеск поддельной красоты!
Так, значит, вас, глубокие опалы,
Воспоминанья скорби и могил?
Нет, нет! и вы — цветок уже завялый,
И ваш огонь стал мертвым и остыл!
А вы, исканья бога, аметисты?
И вы, сапфиры вдумчивых стихов?
Сверкал из вас, в былом, огонь лучистый,
Но вы теперь — лишь груз холодных слов!
Так что ж палит? Вы, скромные агаты?
Ты, нежная, святая бирюза?
Ты, гиацинт? — случайные утраты,
Мелькнувшие в вечерней мгле глаза,
Сны недовиденные встреч мгновенных,
Губ недоласканных прощальный суд?
Что жжет еще меж зерен драгоценных?
Смарагд? топаз? лал? оникс? изумруд?
Всмотрюсь, — и блекнет блеск великолепий:
На белых нитях — только тусклый груз…
Но эти нити сжали жизнь, как цепи,
Палят, как угли, звенья длинных бус!
И жаль порвать уборы ожерелий:
Палим, любуюсь ими я в тиши…
Пусть каждый камень мертв: они горели,
Горят и ныне — в тайниках души!
Кто говорит: передышка.
Кто говорит: карачун.
Кто говорит: старой жизни отрыжка.
Кто говорит: новой жизни канун.
Выдался вечер погожий.
Тройка летит по Тверской.
Кучер-то, кучер какой краснорожий!
Весело окрик звучит кучерской:
— «Эп! Сторонися, прохожий»!..
Эп!..
Эп!.
Крик бесшабашный, на что-то похожий:
— «Нэп! Сторонися, прохожий!..
Нэп!.»Публика… Батюшки-светы!
Шику-то сколько, беда!
Барыни эвона как разодеты!..
Подняли головы вновь господа.
Ярко блестит магазея.
Выставка в каждом окне.
Публика топчется, жадно глазея.
Всё расхватает… По всякой цене!..
— «Эп! Сторонися, прохожий!..
Эп!
Эп!.»
Крик бесшабашный, на что-то похожий:
— «Нэп! Сторонися, прохожий!..
Нэп!.»Соболь, фальшивые блёстки…
Слой из румян и белил…
Роскошь и бедность… Девицы… Подростки…
Густо «панельный товар» повалил.
Всем — по одёжке дорожка:
Этим — в шикарный «Ампир»,
Этим туда, где не шёлк, а рогожка,
В тёмный вонючий, сивушный трактир.
— «Эп! Сторонися, прохожий!..
Эп!..
Эп!.»
Крик бесшабашный, на что-то похожий:
— «Нэп! Сторонися, прохожий!
Нэп!.»Кружев прозрачная пена…
Ножек приманчивый взлёт.
— «Митя… Нам море теперь по колена…
Всю, брат, Расею возьмём в переплёт!..
Митя… Поедем к цыганам!..»
— «Тройкою?..»
— «Тр-рой-ку скарей!.»
— «Нищие… Чорт их несёт к ресторанам…
Клянчат, мерзавцы, у каждых дверей!»
— «Эп! Сторонися, прохожий!
Эп!
Эп!.»
Крик бесшабашный, на что-то похожий:
— «Нэп! Сторонися прохожий!
Нэп!.»Дробь выбивают копыта
Взмыленных, быстрых коней.
Отзвук ли это минувшего быта?
Иль первоцвет наступающих дней?
Выдался вечер пригожий.
Тройка летит по Тверской.
Кучер-то, кучер какой краснорожий!
Весело окрик звучит кучерской:
— «Эп! Сторонися, прохожий!
Эп!
Эп!.»
Окрик разгульный, на что-то похожий:
— «Нэп! Сторонися, прохожий!
Нэп!.»
Среди игры, среди забавы,
Среди благополучных дней,
Среди богатства, чести, славы
И в полной радости своей,
Что всё сие, как дым, преходит,
Природа к смерти нас приводит,
Воспоминай, о человек!
Умрешь, хоть смерти ненавидишь,
И всё, что ты теперь ни видишь,
Исчезнет от тебя навек.Покинешь матерню утробу —
Твой первый глас есть горький стон,
И, исходя отсель ко гробу,
Исходишь ты, стеня, и вон;
Предписано то смертных части,
Чтоб ты прошел беды, напасти
И разны мира суеты,
Вкусил бы горесть ты и сладость,
Печаль, утеху, грусть и радость
И всё бы то окончил ты.Во всем на свете сем премена,
И всё непостоянно в нем,
И всё составлено из тлена:
Не зрим мы твердости ни в чем;
Пременой естество играет,
Оно дарует, отбирает;
Свет — только образ колеса.
Не грянет гром, и ветр не дохнет,
Земля падет, вода иссохнет,
И разрушатся небеса.Зри, как животных гибнут роды,
На собственный свой род воззри,
Воззри на красоты природы
И коловратность разбери:
Зимой луга покрыты снегом,
Река спрягается со брегом,
Творя из струй крепчайший мост;
Прекрасны, благовонны розы
Едины оставляют лозы
И обнаженный только грозд.Почтем мы жизнь и свет мечтою;
Что мы ни делаем, то сон,
Живем, родимся с суетою,
Из света с ней выходим вон,
Достигнем роскоши, забавы,
Великолепия и славы,
Пройдем печаль, досаду, страх,
Достигнем крайнего богатства,
Преодолеем все препятства
И после превратимся в прах.Умерим мы страстей пыланье;
О чем излишне нам тужить?
Оставим лишнее желанье;
Не вечно нам на свете жить.
От смерти убежать не можно,
Умрети смертным неотложно
И свет покинуть навсегда.
На свете жизни нет миляе.
И нет на свете смерти зляе, —
Но смерть — последняя беда.
По этой
дороге,
спеша во дворец,
бесчисленные Людовики
трясли
в шелках
золочёных каретц
телес
десятипудовики.
И ляжек
своих
отмахав шатуны,
по ней,
марсельезой пропет,
плюя на корону,
теряя штаны,
бежал
из Парижа
Капет.
Теперь
по ней
весёлый Париж
гоняет
авто рассияв, —
кокотки,
рантье, подсчитавший барыш,
американцы
и я.
Версаль.
Возглас первый:
«Хорошо жили стервы!»
Дворцы
на тыщи спален и зал —
и в каждой
и стол
и кровать.
Таких
вторых
и построить нельзя —
хоть целую жизнь
воровать!
А за дворцом,
и сюды
и туды,
чтоб жизнь им
была
свежа,
пруды,
фонтаны,
и снова пруды
с фонтаном
из медных жаб.
Вокруг,
в поощренье
жантильных манер,
дорожки
полны статуями —
везде Аполлоны,
а этих
Венер
безруких, —
так целые уймы.
А дальше —
жилья
для их Помпадурш —
Большой Трианон
и Маленький.
Вот тут
Помпадуршу
водили под душ,
вот тут
помпадуршины спаленки.
Смотрю на жизнь —
ах, как не нова!
Красивость —
аж дух выматывает!
Как будто
влип
в акварель Бенуа,
к каким-то
стишкам Ахматовой.
Я все осмотрел,
поощупал вещи.
Из всей
красотищи этой
мне
больше всего
понравилась трещина
на столике
Антуанетты.
В него
штыка революции
клин
вогнали,
пляша под распевку,
когда
санкюлоты
поволокли
на эшафот
королевку.
Смотрю,
а всё же —
завидные видики!
Сады завидные —
в розах!
Скорей бы
культуру
такой же выделки,
но в новый,
машинный ро́змах!
В музеи
вот эти
лачуги б вымести!
Сюда бы —
стальной
и стекольный
рабочий дворец
миллионной вместимости, —
такой,
чтоб и глазу больно.
Всем,
ещё имеющим
купоны
и монеты,
всем царям —
ещё имеющимся —
в назидание:
с гильотины неба,
головой Антуанетты,
солнце
покатилось
умирать на зданиях.
Расплылась
и лип
и каштанов толпа,
слегка
листочки ворся.
Прозрачный
вечерний
небесный колпак
закрыл
музейный Версаль.
Молитвой нашей Бог смягчился;
Царевне жить еще велел:
Опять к нам Ангел возвратился,
Который уж к Нему летел.М. Маркус
С полудороги прилетел ты
Обратно, чистый Ангел, к нам;
Вблизи на небо поглядел ты,
Но не забыл о нас и там.
От нас тебя так нежно звали
Небесных братьев голоса;
Тебя принять — уж отверзали
Свою святыню небеса.
И нам смотреть так страшно было
На изменившийся твой вид;
Нам горе сердца говорило:
Он улетит! он улетит!
И уж готов к отлету был ты,
Уж на земле был не земной;
Уж все житейское сложил ты
И полон жизни был иной.
И неизбежное свершалось,
Был близок нам грозивший час;
Невозвратимо удалялось
Святое, милое от нас.
Уж ты летел, уж ты стремился
Преображенный, к небесам...
Скажи же, как к нам возвратился?
Как небом был уступлен нам?
К пределам горним подлетая,
Ты вспомнил о друзьях земли,
И до тебя в блаженства рая
Их воздыхания дошли.
Любовь тебя остановила;
Сильней блаженств была она;
И рай душа твоя забыла,
Страданьем наших душ полна.
И ты опять, как прежде, с нами;
Опять для нас твоя краса;
Ты повидался с небесами
И перенес к нам небеса.
И жизнь теперь меж нас иная
Начнется, Ангел, для тебя;
Ты заглянул в святыни рая —
Но землю избрал сам, любя.
И в новом к нам переселенье
Стал ближе к вечному Отцу,
Его очами на мгновенье
Увидев там лицом к лицу.
И чище будет жизнь земная,
С тобой, наш друг, нам данный вновь:
Ты к нам принес с собой из рая
Надежду, Веру и Любовь.
I
Ты ведь видишь, что ночь хорошая,
Нет ни холода, ни тепла.
Так зачем же под лунной порошею
В эту ночь ты совсем не спала?
Не спала почему? Скажи мне,
Я все, все перенесу.
И хоть месяцем желтым выжну
Непосеянную полосу.
Весне зима есть, Да, зима!
Ты ее ведь видела, любимая, сама.
Береза, как в метель с зеленым рукавом,
Хотя печалится, но не по мне живом.
Скажи же, милая, когда она печалится?
Кругом весна, и жизнь моя кончается.
Но к гробу уходя и смерть приняв постель
древесную метель.
Вот потому всегда, когда мой глаз остер,
Мне душу греет так рябиновый костер,
Но все пройдет навек, как этот жар в груди,
Береза милая, постой, не уходи.
IIа
Сани. Сани. Конский бег.
Поле. Петухи да ветер.
Полюбил я русский снег
Тем, что чист и светел.
Сам я русский и далёк,
Никогда не скрою:
Та звезда, что дал мне рок,
Пропадёт со мною.
IIб
Ночь проходит. Свет потух.
За окном поёт петух.
И зачем в такую рань
Он поёт — дурак и дрянь?
Но коль есть в том смысл и знак,
Я такой, как он, дурак.
IIв
Небо хмурое. Небо сурится.
К голосам я привычен и глух.
Лишь тебя только, доброй курицы,
Я желаю, далекий петух.
Нам ведь нечего делать и надо ли?
Сдохну я, только ты не ложись.
У моей, я хотел бы, падали
Процветала куриная жизнь.
III
Ты ведь видишь, что небо серое
Так и виснет и липнет к очам.
Ты прости, что я в Бога не верую —
Я молюсь ему по ночам.
Так мне нужно. И нужно молиться.
И, желая чужого тепла,
Чтоб душа, как бескрылая птица,
От земли улететь не могла.
Прошли года тяжелые разлуки,
Отсутствия исполнен долгий срок,
Прельщения, сомнения и муки
Испытаны, — и взят благой урок.
Оторваны могучею рукою,
Мы бросили отечество свое,
Умчались вдаль, пленясь чужой землею,
Земли родной презревши бытие.Преступно мы о ней позабывали,
И голос к нам ее не доходил;
Лишь иногда мы смутно тосковали:
Нас жизни ход насильственный давил.
Изменников, предателей немало
Меж нами, в долгом странствии, нашлось;
В чужой земле ничто их не смущало,
Сухой душе там весело жилось.Слетел туман! Пред нашими очами
Явилась Русь!.. Родной ее призыв
Звучит опять, и нашими сердцами
Могущественный овладел порыв.
Конец, конец томительной разлуке,
Отсутствию настал желанным срок!
Знакомые, теснятся в душу звуки,
И взор вперен с любовью на Восток.
Пора домой! И, песни повторяя
Старинные, мы весело идем.
Пора домой! Нас ждет земля родная,
Великая в страдании немом.
Презрением отягчена жестоким,
Народного столица торжества,
Опять полна значением глубоким,
Является великая Москва.
Постыдное, бесчестное презренье
Скорее в прах! Свободно сердце вновь,
И грудь полна тревоги и смятенья,
И душу всю наполнила любовь… Друзья, друзья! Теснее в круг сомкнёмся,
Покорные движенью своему,
И радостно и крепко обоймемся,
Любя одно, стремяся к одному!
Земле родной — всё, что нам небо дало,
Мы посвятим! Пускай заблещет меч, —
И за псе, как в старину бывало,
Мы радостно готовы стать и лечь.
Друзья, друзья! Грядущее обильно;
Надежды сладкой веруйте словам,
И жизнь сама, нас движущая сильно,
Порукою за будущее нам!..
Смотрите — мрак уж робко убегает,
На Западе земли лишь он растет;
Восток горит, день недалек, светает —
И скоро солнце красное взойдет!
Крестьянин
Эй, старик! чего у плуга
Ты стоишь, глядясь в мечты?
Принимай меня, как друга:
Землепашец я, как ты!
Мы, быть может, не допашем
Нивы в этот летний зной,
Но зато уже попляшем, —
Ай-люли! — вдвоем с тобой!
Дай мне руку! понемногу
Расходись! пускайся в пляс!
Жизнь — работал; час — в дорогу!
Прямо в ад! — ловите нас!
Любовник
Здравствуй, друг! Ты горд нарядом,
Шляпы ты загнул края.
Не пойти ль с тобой мне рядом?
Как и ты, любовник я!
Разве счастье только в ласке,
Только в том, чтоб обнимать?
Эй! доверься бодрой пляске,
Зачинай со мной плясать!
Как с возлюбленной на ложе,
Так в весельи плясовом,
Дух тебе захватит тоже,
И ты рухнешь в ад лицом!
Монахиня
В платье черное одета,
Богу ты посвящена…
Эй, не верь словам обета,
Сочинял их сатана!
Я ведь тоже в черной рясе:
Ты — черница, я — чернец.
Что ж! поди, в удалом плясе,
Ты со Смертью под венец!
Звон? то к свадьбе зазвонили!
Дай обнять тебя, душа!
В такт завертимся, — к могиле
Приготовленной спеша!
Младенец
Милый мальчик, в люльке малой!
Сердце тронул ты мое!
Мать куда-то запропала?
Я присяду за нее.
Не скажу тебе я сказки,
Той, что шепчет мать, любя.
Я тебя наставлю пляске,
Укачаю я тебя!
Укачаю, закачаю
И от жизни упасу:
Взяв в объятья, прямо к раю
В легкой пляске понесу!
Король
За столом, под балдахином,
Ты пируешь, мой король.
Как пред ленным господином,
Преклониться мне позволь!
Я на тоненькой свирели
Зовы к пляске пропою.
У тебя глаза сомлели?
Ты узнал родню свою?
Встань, король! по тронной зале
Завертись, податель благ!
Ну, — вот мы и доплясали:
С трона в гроб — один лишь шаг!
190
9.
1910
Романс
О Нина, о мой друг! ужель без сожаленья
Покинешь для меня и свет и пышный град?
И в бедном шалаше, обители смиренья,
На сельский променяв блестящий свой наряд,
Не украшенная ни златом, ни парчою,
Сияя для пустынь невидимой красою,
Не вспомнишь прежних лет, как в городе цвела
И несравненною в кругу Прелест слыла?
Ужель, направя путь в далекую долину,
Назад не обратишь очей своих с тоской?
Готова ль пренести убожества судьбину,
Зимы жестокий хлад, палящий лета зной?
О ты, рожденная быть прелестью природы!
Ужель, затворница, в весенни жизни годы
Не вспомнишь сладких дней, как в городе цвела
И несравненною в кругу Прелест слыла?
Ах! будешь ли в бедах мне верная подруга?
Опасности со мной дерзнешь ли разделить?
И, в горький жизни час, прискорбного супруга
Усмешкою любви придешь ли оживить?
Ужель, во глубине души тая страданья,
О Нина! в страшную минуту испытанья
Не вспомнишь прежних лет, как в городе цвела
И несравненною в кругу Прелест слыла?
В последнее любви и радостей мгновенье,
Когда мой Нину взор уже не различит,
Утешит ли меня твое благословенье
И смертную мою постелю усладит?
Придешь ли украшать мой тихий гроб цветами?
Ужель, простертая на прах мой со слезами,
Не вспомнишь прежних лет, как в городе цвела
И несравненною в кругу Прелест слыла?
Благословен Господь мой Бог,
Мою десницу укрепивый
И персты в брани научивый
Согреть врагов взнесенный рог.Заступник и спаситель мой,
Покров, и милость, и отрада,
Надежда в брани и ограда,
Под власть мне дал народ святой.О Боже, что есть человек?
Что ты ему себя являешь,
И так его ты почитаешь,
Которого толь краток век.Он утро, вечер, ночь и день
Во тщетных помыслах проводит;
И так вся жизнь его проходит,
Подобно как пустая тень.Склони, Зиждитель, небеса,
Коснись горам, и воздымятся,
Да паки на земли явятся
Твои ужасны чудеса.И молнией твоей блесни,
Рази от стран гремящих стрелы,
Рассыпь врагов твоих пределы,
Как бурей, плевы разжени.Меня объял чужой народ,
В пучине я погряз глубокой;
Ты с тверди длань простри высокой,
Спаси меня от многих вод.Вещает ложь язык врагов,
Десница их сильна враждою,
Уста обильны суетою,
Скрывают в сердце злобный ков.Но я, о Боже, возглашу
Тебе песнь нову повсечасно;
Я в десять струн тебе согласно
Псалмы и песни приношу, Тебе, Спасителю Царей,
Что крепостью меня прославил,
От лютого меча избавил,
Что враг вознес рукой своей.Избавь меня от хищных рук
И от чужих народов власти:
Их речь полна тщеты, напасти;
Рука их в нас наводит лук.Подобно масличным древам
Сынов их лета процветают,
Одеждой дщери их блистают,
Как златом испещренный храм.Пшеницы полны гумна их,
Несчетно овцы их плодятся,
На тучных пажитях хранятся
Стада в траве волов толстых.Цела обширность крепких стен,
Везде столпами укрепленных;
Там вопля в стогнах нет стесненных,
Не знают скорбных там времен.Счастлива жизнь моих врагов!
Но те светлее веселятся,
Ни бурь, ни громов не боятся,
Которым Вышний сам покров.
Вступая в круг счастливцев молодых,
Я мыслил там — на миг товарищ их —
С веселыми весельем поделиться
И юношей блаженством насладиться.
Но в сем кругу меня мой Гений ждал!
Там Эверс мне на братство руку дал…
Благодарю, хранитель-провиденье!
Могу ль забыть священное мгновенье,
Когда, мой брат, к руке твоей святой
Я прикоснуть дерзнул уста с лобзаньем,
Когда стоял ты, старец, предо мной
С отеческим мне счастия желаньем!
О старец мой, в прекрасных днях твоих
Не пропадет и сей прекрасный миг,
Величием души запечатленный, -
Но для тебя я был пришлец мгновенный;
Как друг всего, и мне ты другом был;
Ты с нежностью меня благословил,
Нечаянно в сей жизни повстречавши!
Уже отсель ты в лучший смотришь свет,
И мой тебе незнаем будет след!
Но я, едва полжизни испытавши,
Едва сошед с предела ранних лет,
Не с лучшею, не с легкою судьбою
(И может быть, путь долгий предо мною!),
Мысль о тебе, о брат священный мой,
Как Божий дар, возьму на жизнь с собой!
Брат Эверса!.. так! я сказать дерзаю,
Что имени сего всю цену знаю!
В сем имени мой долг изображен!
Не беден тот, кто свойства не лишен
Пред добрыми душою согреваться;
Кто мыслию способен возвышаться,
Зря благости величественный лик.
О! сладкий жар во грудь мою проник,
Когда твоя рука мне руку сжала!
Мне лучшею земная жизнь предстала,
Училищем для неба здешний свет!
«Не унывать, хотя и счастья нет;
Ждать в тишине и помнить провиденье;
Прекрасному — текущее мгновенье;
Грядущее — беспечно небесам;
Что мрачно здесь, то будет ясно там!
Земная жизнь, как странница крылата,
С печалями от гроба улетит;
Что было здесь для доброго утрата,
То жизнь ему другая возвратит!»
Вот правила для Эверсова брата.Я зрел вчера: сходя на край небес,
Как божество, нас солнце покидало;
Свершив свой день, прощальный луч бросало
Оно с высот на холм, и дол, и лес,
И, тихий блеск оставя на закате,
От нас к другим скатилось небесам…
О! сколько мне красот явилось там!
Я вспомянул о небом данном брате;
О дне его, о ясной тишине
И сладостном на вечере сиянье:
Я вспомянул о нежном завещанье,
Оставленном в названье брата мне, -
И мужество мне в душу пробежало!..
Благослови ж меня, священный друг!
Что б на пути меня ни ожидало,
Отныне мне, как благотворный дух,
Сопутником твое воспоминанье.
Где б ни был я, мой старец брат со мной!
И тихое вечернее сиянье,
С моей о нем беседуя душой, -
Таинственный символ его завета, -
Учителем отныне будет мне:
«Свой здешний путь окончить в тишине!»-
И вестником прекраснейшего света.
Я, двух корабликов хозяин с юных лет,
Стал снаряжать их в путь; один кораблик мой
Ушел в прошедшее, на поиски людей,
Прославленных молвой,—
Другой — заветные мечты мои помчал
В загадочную даль,— в туман грядущих дней,
Туда, где братства и свободы идеал,
Но — нет еще людей.
И вот, назад пришли кораблики мои:
Один из них принес мне бледный рой теней,
Борьбу их, казни, стон, мучения любви
Да тяжкий груз идей.
Другой кораблик мой рой призраков принес,
Мечтою созданных, невидимых людей,
С довольством без рабов, с утратами без слез,
С любовью без цепей.
И вот, одни из них, как тени прошлых лет,
Мне голосят: увы! для всех один закон,—
К чему стремиться?! знай, — без горя жизни нет;
Надежда — глупый сон.
Другие мне в ответ таинственно звучат:
У нас иная жизнь! У нас иной закон…
Не верь отжившим,— пусть плывут они назад!
Былое — глупый сон!
Я, двух корабликов хозяин с юных лет,
Стал снаряжать их в путь; один кораблик мой
Ушел в прошедшее, на поиски людей,
Прославленных молвой,—
Другой — заветные мечты мои помчал
В загадочную даль,— в туман грядущих дней,
Туда, где братства и свободы идеал,
Но — нет еще людей.
И вот, назад пришли кораблики мои:
Один из них принес мне бледный рой теней,
Борьбу их, казни, стон, мучения любви
Да тяжкий груз идей.
Другой кораблик мой рой призраков принес,
Мечтою созданных, невидимых людей,
С довольством без рабов, с утратами без слез,
С любовью без цепей.
И вот, одни из них, как тени прошлых лет,
Мне голосят: увы! для всех один закон,—
К чему стремиться?! знай, — без горя жизни нет;
Надежда — глупый сон.
Другие мне в ответ таинственно звучат:
У нас иная жизнь! У нас иной закон…
Не верь отжившим,— пусть плывут они назад!
Былое — глупый сон!
1
Я знал его: мы странствовали с ним
В горах востока, и тоску изгнанья
Делили дружно; но к полям родным
Вернулся я, и время испытанья
Промчалося законной чередой;
А он не дождался минуты сладкой:
Под бедною походною палаткой
Болезнь его сразила, и с собой
В могилу он унес летучий рой
Еще незрелых, темных вдохновений,
Обманутых надежд и горьких сожалений!
2
Он был рожден для них, для тех надежд,
Поэзии и счастья… Но, безумный –
Из детских рано вырвался одежд
И сердце бросил в море жизни шумной,
И свет не пощадил — и бог не спас!
Но до конца среди волнений трудных,
В толпе людской и средь пустынь безлюдных,
В нем тихий пламень чувства не угас:
Он сохранил и блеск лазурных глаз,
И звонкий детский смех, и речь живую,
И веру гордую в людей и жизнь иную.
3
Но он погиб далеко от друзей…
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Покрытое землей чужих полей,
Пусть тихо спит оно, как дружба наша
В немом кладбище памяти моей!
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью. Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза закрылись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших тебя не понял ни единый…
4
И было ль то привет стране родной,
Названье ли оставленного друга,
Или тоска по жизни молодой,
Иль просто крик последнего недуга,
Кто скажет нам?.. Твоих последних слов
Глубокое и горькое значенье
Потеряно… Дела твои, и мненья,
И думы, — всё исчезло без следов,
Как легкий пар вечерних облаков:
Едва блеснут, их ветер вновь уносит –
Куда они? Зачем? Откуда? — Кто их спросит…
5
И после их на небе нет следа,
Как от любви ребенка безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не вверял заботам дружбы нежной…
Что за нужда? Пускай забудет свет
Столь чуждое ему существованье:
Зачем тебе венцы его вниманья
И терния пустых его клевет?
Ты не служил ему. Ты с юных лет
Коварные его отвергнул цепи:
Любил ты моря шум, молчанье синей степи –
6
И мрачных гор зубчатые хребты…
И, вкруг твоей могилы неизвестной,
Всё, чем при жизни радовался ты,
Судьба соединила так чудесно:
Немая степь синеет, и венцом
Серебряным Кавказ ее объемлет;
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Как великан, склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит не умолкая.
Великий гений! муж кровавый!
Вдали, на рубеже родном,
Стоишь ты в блеске страшной славы
С окровавленным топором.
С великой мыслью просвещения
В своей отчизне ты возник,
И страшные подъял мученья,
И казни страшные воздвиг.
Во имя пользы и науки,
Добытой из страны чужой,
Не раз твои могучи руки
Багрились кровию родной.
Ты думал, — быстротою взора
Предупреждая времена, —
Что, кровью политые, скоро
Взойдут науки семена!
И вкруг она лилась обильно;
И, воплям Руси не внемля,
Упорство ты сломил, о сильный!
И смолкла Русская земля.
И по назначенному следу,
Куда ты ей сказал: «Иди!» —
Она пошла. Ты мог победу
Торжествовать… Но погоди!
Ты много снес голов стрелецких,
Ты много крепких рук сломил,
Сердец ты много молодецких
Ударом смерти поразил;
Но, в час невзгоды удаляся,
Скрыв право вечное свое,
Народа дух живет, таяся,
Храня родное бытие.
И ждет он рокового часа;
И вожделенный час придет,
И снова звук родного гласа
Народа волны соберет;
И снова вспыхнет взор отважный
И вновь подвигнется рука!
Порыв младой и помысл важный
Взволнуют дух, немой пока.
Тогда к желанному пределу
Борьба достигнет — и конец
Положит начатому делу.
Достойный, истинный венец!
Могучий муж! Желал ты блага,
Ты мысль великую питал,
В тебе и сила, и отвага,
И дух высокий обитал;
Но, истребляя зло в отчизне,
Ты всю отчизну оскорбил;
Гоня пороки русской жизни,
Ты жизнь безжалостно давил.
На благородный труд, стремленье
Не вызывал народ ты свой,
В его не верил убежденья
И весь закрыл его собой.
Вся Русь, вся жизнь се доселе
Тобою презрена была,
И на твоем великом деле
Печать проклятия легла.
Откинул ты Москву жестоко
И, от народа ты вдали,
Построил город одинокой —
Вы вместе жить уж не могли!
Ты граду дал свое названье,
Лишь о тебе гласит оно,
И — добровольное сознанье —
На чуждом языке дано.
Настало время зла и горя,
И с чужестранною толпой
Твой град, пирующий у моря,
Стал Руси тяжкою бедой.
Он соки жизни истощает;
Названный именем твоим,
О Русской он земле не знает
И духом движется чужим.
Грех Руси дал тебе победу,
И Русь ты смял. Но не -всегда
По твоему ей влечься следу,
Путем блестящего стыда.
Так, будет время! — Русь воспрянет,
Рассеет долголетний сон
И на неправду грозно грянет, —
В неправде подвиг твой свершен!
Народа дух распустит крылья,
Изменников обымет страх,
Гнездо и памятник насилья —
Твой град рассыплется во прах!
Восстанет снова после боя
Опять оправданный народ
С освобожденною Москвою —
И жизнь свободный примет ход:
Всё отпадет, что было лживо,
Любовь все узы сокрушит,
Отчизна зацветет счастливо —
И твой народ тебя простит.
Посвящается Эллису1
Пусть вокруг свищет ветер сердитый,
облака проползают у ног.
Я блуждаю в горах, — позабытый,
в тишине замолчавший пророк.
Горький вздох полусонного кедра.
Грустный шепот: «Неси же свой крест…»
Черный бархат истыкан так щедро
бесконечностью огненных звезд.
Великан, запахнувшийся в тучу,
как утес, мне грозится сквозь мглу.
Я кричу, что осилю все кручи,
не отдам себя в жертву я злу.
2
И всё выше и выше всхожу я.
И всё легче и легче дышать.
Крутизны и провалы минуя,
начинаю протяжно взывать.
Се, кричу вдохновенный и дикий:
«Иммануил грядет! С нами Бог!»
Но оттуда, где хаос великий,
раздается озлобленный вздох.
И опять я подкошен кручиной.
Еще радостный день не настал.
Слишком рано я встал над низиной,
слишком рано я к спящим воззвал.
И бегут уж с надеждою жгучей
на безумные крики мои,
но стою я, как идол. над кручей,
раздирая одежды свои.
3
Там… в низинах… ждут с верой денницу.
Жизнь мрачна и печальна, как гроб.
Облеките меня в багряницу!
Пусть вонзаются тернии в лоб.
Острым тернием лоб увенчайте!
Обманул я вас песнью своей.
Распинайте меня, распинайте.
Знаю жаждете крови моей.
Нa кресте пригвожден. Умираю.
На щеках застывает слеза.
Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю»,
поцелуем смыкает глаза.
Ах, я знаю — средь образов горных
пропадет сиротливой мечтой,
лишь умру, — стая воронов черных,
что кружилась всю жизнь надо мной.
Пригвожденный к кресту, умираю.
На щеках застывает слеза.
Кто-то, Милый, мне шепчет: «Я знаю».
Поцелуем смыкает уста.
4
Черный бархат, усеянный щедро
миллионами огненных звезд.
Сонный вздох одинокого кедра.
Тишина и безлюдье окрест.
(Отрывок)79
Два человека в этот страшный год,
Когда всех занимала смерть одна,
Хранили чувство дружбы. Жизнь их, род
Незнания хранила тишина.
Толпами гиб отчаянный народ,
Вкруг них валялись трупы — и страна
Веселья — стала гроб — и в эти дни
Без страха обнималися они!..
80
Один был юн годами и душой,
Имел блистающий и быстрый взор,
Играла кровь в щеках его порой,
В движениях и в мыслях он был скор
И мужествен с лица. Но он с тоской
И ужасом глядел на гладный мор,
Молился, плакал он, и день и ночь
Отталкивал и сон и пищу прочь!
81
Другой узнал, казалось, жизни зло;
И разорвал свои надежды сам.
Высокое и бледное чело
Являло наблюдательным очам,
Что сердце много мук перенесло
И было прежде отдано страстям.
Но, несмотря на мрачный сей удел,
И он как бы невольно жить хотел.
82
Безмолвствуя, на друга он взирал,
И в жилах останавливалась кровь;
Он вздрагивал, садился. Он вставал,
Ходил, бледнел и вдруг садился вновь,
Ломал в безумье руки — но молчал.
Он подавлял в груди своей любовь
И сердца беспокойный вещий глас,
Что скоро бьет неизбежимый час!
83
И час пробил! Его нежнейший друг
Стал медленно слабеть. Хоть говорить
Не мог уж юноша, его недуг
Не отнимал еще надежду жить;
Казалось, судрожным движеньем рук
Старался он кончину удалить.
Но вот утих… Взор ясный поднял он,
Закрыл — хотя б один последний стон!
84
Как сумасшедший, руки сжав крестом,
Стоял его товарищ. Он хотел
Смеяться… И с открытым ртом
Остался — взгляд его оцепенел.
Пришли к ним люди: зацепив крючком
Холодный труп, к высокой груде тел
Они без сожаленья повлекли,
И подложили бревен, и зажгли…
Вспомним,
Вспомним,как жили,
Вспомним, как жили,грошей не копя,
Платы
Платыне зная,
Платы не зная,в карманах
Платы не зная, в карманахне шаря…
Жизнь
Жизньпо душам,
Жизнь по душам,за душой —
Жизнь по душам, за душой —ни копья,
Кроме
Кромеземного шара.
Кроме одной
Кроме однойдорогой
Кроме одной дорогойстороны
С песней
С песнейдо звездных
С песней до звездныхвышек!
Чем мы
Чем мыбогаты?
Чем мы богаты?Тем, что —
Чем мы богаты? Тем, что —стройны.
Счастливы?
Счастливы?Тем, что
Счастливы? Тем, чтодышим.
Тем, что —
Тем, что —по бабушке
Тем, что — по бабушкене родня —
Мы
Мыпобратались
Мы побраталисьдо гроба.
Я —
Я —за тебя,
Я — за тебя,ты —
Я — за тебя, ты —за меня.
И за Республику
И за Республикуоба…
Что же ты
Что же тыпесню
Что же ты песнюна хитрую
Что же ты песню на хитруюречь
Стал перестраивать,
Стал перестраивать,сверстник?
Надо,
Надо,товарищ,
Надо, товарищ,любить
Надо, товарищ, любитьи беречь
Наши
Нашивоенные
Наши военныепесни.
Надо беречь —
Надо беречь —чтобы пела
Надо беречь — чтобы пелаи жглась
И никогда
И никогдане скользила
По голубой
По голубойгололедице глаз
Наша
Нашагражданская
Наша гражданскаясила.
Чтобы
Чтобыи в песнях
Чтобы и в песняхлюбимой страны
Брали
Браливсе выше
Брали все вышеи выше!
Чем мы
Чем мыбогаты?
Да тем, что —
Да тем, что —стройны,
Тем, что
Тем, чтоживем
Тем, что живеми дышим.
Тем, что —
Тем, что —по бабушке
Тем, что — по бабушкене родня —
Мы
Мыпобратались
Мы побраталисьдо гроба.
Я —
Я —за тебя,
Я — за тебя,ты —
Я — за тебя, ты —за меня.
И за Республику
И за Республикуоба!
Когда-то правда, человек,
Что цепь печалей весь твой век:
Почто ж нам веком долгим льститься?
На то ль, чтоб плакать и крушиться
И, меря жизнь свою тоской,
Не знать отрады никакой?
Кончать день зол днем зол других,
Страшиться радостей своих,
На счастья блеск не полагаться
И каждый миг того бояться:
Вот грусть, вот скорбь, вот смерть придет!
Начала все конец сечет.
Младенец лишь родится в свет,
Увы! увы! он вопиет,
Уж чувствует свое он горе;
Низвержен в треволненно море,
Волной несется чрез волну,
Песчинка, в вечну глубину.
Се нашей жизни образец!
Се наших всех сует венец!
Что жизнь? — Жизнь смерти тленно семя.
Что жить? — Жить — миг летяща время
Едва почувствовать, познать,
Познать ничтожество — страдать,
Страдать — и скорбно чувство мук
Уметь еще сносить без скук.
На то ли создал Ты от века,
О Боже! бренна человека?
Творец!.. Но на Тебя ль роптать?
Так что ж осталося? — страдать.
Такая жизнь — не жизнь, но яд:
Змея в груди, геенна, ад
Живого жрет меня до гроба.
Ах! если самая та ж злоба
По смерти мстит нам и в гробах,
Кого ж Творцом назвать? кто благ?
Лишь Парки жизни нить прервут,
Уж встречу Фурии бегут:
Отсель изъемлет скоротечность;
А там?.., а там разверста вечность!
Дрожу! — лиется в жилах хлад.
О вечность, вечна мука, ад!
Но что? зрю молнии кругом!
В свирепой буре слышу гром!
Перун перуны прерывает,
Звучней всех громов глас взывает:
«Бог благ, отец Он твари всей;
Ты зол — и ад в душе твоей!»
Божественный сей крепкий глас
Кичливый дух во мне потряс;
Вострепетала совесть черна,
Исчезла мысль неимоверна,
Прошли отчаянья мечты:
Всесильный! помоги мне Ты.
Уйми страстей моих Ты шум,
И бурный обуздай мой ум:
Чего понять он не возможет,
Да благость в том Твоя поможет,
Чтоб я средь зол покоен был;
Терпя беды, Тебя любил!
Поборствуй руку лобызать,
Котора поднята карать.
Средь юности моей неспелой,
Средь зрелой жизни, престарелой,
Средь ярых волн морских сует
Дай сил сносить мне иго бед!
Чтоб меньше скорби ощущать,
Собою больше обладать,
Пошли, пошли, Творец вселенной,
Своей Ты твари бедной, бренной
Небесну помощь с высоты:
Ты щедр, щедрот источник Ты!
Над безднами горящих тел,
Которых луч не долетел
До нас еще с начала мира,
Отколь, среди зыбей эфира,
Всех звезд, всех лун, всех солнцев вид,
Как злачный червь, во тьме блестит, —
Там внемлет насекомым Бог.
Достиг мой вопль в Его чертог,
Я зрю: избранна прежде века
Грядет покоить человека;
Надежды ветвь в руке у ней:
Ты, Вера? — мир душе моей!
Ты мысли дерзкие пленишь,
Сердцам незлобие даришь,
Терпеньем души укрепляешь,
На подвиг немощь ободряешь;
Ты кротким свет и красота,
Ты гордым мрак и суета!
Пристойно цель иметь уму,
Куда паря лететь ему.
Пусть все подвержено сомненью;
Но без Творца как быть творенью?
Его ты, Вера, учишь знать,
Любить, молить, — не постигать.
Непостижимый сей Творец
Да будет мой покров, отец!
Он взором волны укрощает,
Он всей природой мне вещает:
«Испытывать судьбы забудь,
Надейся, верь — и счастлив будь!»
О вы, что мысли остротой,
Разврата славитесь мечтой!
Последуя сему примеру,
Придите, обымите Веру:
Она одна спокоит вас,
Утешит в самый смертный час.
Я был на могиле, похитившей брата,
И горькие слезы кропили ее,
В душе пролилася святая отрада,
От горя проснулося сердце мое.Проснулися чувства и думы толпою,
И память о прежнем в душе ожила,
И резво, роскошно опять предо мною
Былого картина как май расцвела.Как будто бы горе мое миновало,
Как будто б я с братом, и брат мой со мной,
Как будто б на сердце тоски не бывало;
Но я был обманут коварной мечтой: Не брат предо мною — могила сырая,
Сокрывшая тленный остаток того,
С кем весело мчалася жизнь молодая,
Кто был мне на свете дороже всего.О слезы, о слезы! несчастных отрада!
Чрез хладную землю катитесь к нему,
На грудь упадите бесценного брата
И горе мое передайте ему! Скажите, скажите, горючие слезы,
Что я одиноко веду мою жизнь,
Завяли в душе моей счастия розы
И тернии горя лишь в ней разрослись.Но что я, безумец? Поймет ли бездушный
Остаток истлевший печали мои?
Душа его в небе, а гроб равнодушный
Лишь тело да кости взял в недра свои.О небо, о вы, безграничные выси!
Я отдал бы счастье, оставил бы мир,
Чтоб в ваши пределы душой вознестися,
Орлом легкокрылым вспорхнуть на эфир.Я там бы увидел бесценного брата
И с ним поделился бы грустью моей;
И это б мне было святая награда
За дни, проведенные в муках скорбей.Увидел бы брата — и с ним не расстался;
Но небо высоко, а на небе он.
Лишь труп охладелый на память остался
И в душной могиле давно погребен.Касатка порхает над братней могилой,
Душистая травка роскошно цветет,
И плющ зеленеет, и ветер унылый
Над ней заунывную песню поет.Храм бога высокий, часовня, отрада,
Кресты да курганы — кругом тишина.
Покойся же мирно, прах милого брата,
Пока не восстанешь от долгого сна.
Женщина сказала мне однажды:
— Я тебя люблю за то, что ты
Не такой, как многие, не каждый,
А душевной полон красоты.
Ты прошел суровый путь солдата,
Не растратив вешнего огня.
Все, что для тебя сегодня свято,
То отныне свято для меня.
В думах, в сердце только ты один.
Не могу любить наполовину,
Мир велик, но в нем один мужчина.
Больше нету на земле мужчин.
Мне с тобою не страшны тревоги.
Дай мне руку! Я не подведу.
Сквозь невзгоды, по любой дороге
Хоть до звезд, счастливая, дойду!
Годы гасли, снова загорались
Вешними зарницами в реке.
И слова хорошие остались
Легкой рябью где-то вдалеке.
И теперь я должен был узнать,
Что весь мир — курорты с магазинами
И что свет наш заселен мужчинами
Гуще, чем я мог предполагать.
А потом та женщина, в погоне
За улыбкой нового тепла,
Выдернула руку из ладони
И до звезд со мною не дошла…
Жизнь опять трудна, как у солдата.
Годы, вьюги, версты впереди…
Только верю все же, что когда-то
Встретится мне женщина в пути.
Из таких, кто верности не губит,
Ни рубля не ищет, ни венца,
Кто коли полюбит, то полюбит,
Только раз и только до конца.
Будет звездным глаз ее сияние,
И, невзгоды прошлого гоня,
В синий, вечер нашего свидания
Мне она расскажет про меня.
— Как же ты всю жизнь мою измерила?
Ворожила? —
Улыбнется: — Нет,
Просто полюбила и поверила,
А для сердца — сердце не секрет!
И пойду я, тихий и торжественный,
Сквозь застывший тополиный строй.
Словно в праздник, радостью расцвеченный,
Не постылый вновь и не чужой.
И, развеяв боль, как горький пепел,
Так скажу я той, что разлюбила:
— Нынче в мире женщину я встретил,
Что меня для счастья воскресила!
Приступить я должен нынче к завещанью,
Так как жизнь приходит скоро к окончанью.
Удивляюсь только, как уже давно
Сердце гневом, скорбью не сокрушено.
Ты, краса всех женщин, Лиза, мой дружочек,
Оставляю старых дюжину сорочек
Я тебе в наследство, сотню блох при них
И мильон проклятий искренних моих.
Друга, что советы мне давал, но ровно
Ничего не сделал, награжу любовно
Тоже я советом: позаботься, брат,
Завестись коровой и плоди телят.
Грезы о немецком равенстве, свободе —
Пузыри из мыла в самом лучшем роде —
Отдаю на долю цензоров моих;
Пряник бы, конечно, был сытней для них.
Подвиги, которых я свершить при жизни
Не успел, весь план мой для реформ в отчизне
И лекарство — в болях от похмелья клад,
Отдаю героям баденским палат.
Стражу благочестья в Штутгарте — он вместе,
Сторож и морали, охранитель чести —
Пару пистолетов (но пустых) даю;
Пусть пугает ими он жену свою.
Швабской школе тоже дать наследство надо:
Ей дарю я оттиск собственного з—а;
Моего лица вы не хотели взять —
Можете противным взоры услаждать.
Дюжину бутылок Зейдлицкого средства
Славному поэту я даю в наследство
Для его спасенья; ах, уж с давних пор
Мучит стихотворный бедного запор.
Пункт теперь последний: если так случится,
Что вещей всех этих взять не согласится
Ни один наследник — то угодно мне,
Чтобы к римской церкви перешли они.
Перевод с английского
Отец всего, согласно чтимый
Во всяком веке, всех странах —
И диким, и святым, и мудрым, —
Иегова, Зевс или господь!
Источник первый, непонятный,
Открывший мне едино то,
Что ты еси источник блага,
Что я и немощен и слеп;
Но давший мне в сем мраке око
От блага злое отличать,
И, всё здесь року покоряя,
Свободы не лишивший нас!
Что совесть делать понуждает,
То паче неба да люблю;
Но то мне будь страшнее ада,
Что совесть делать не велит!
Да буйно не отвергну дара
Твоей щедроты и любви!
Доволен ты, когда он принят, —
Вкушая дар, тебе служу.
Но к сей земной и бренной жизни
Да ввек не буду прилеплен;
Не чту себя единой тварью
Творца бесчисленных миров!
Не дай руке моей бессильной
Брать стрелы грома твоего
И всех разить во гневе злобном,
Кого почту твоим врагом!
Когда я прав, то дай мне, боже,
Всегда во правде пребывать;
Когда неправ, рассей туманы
И правду в свете мне яви!
Да тем безумно не хвалюся,
Что дар есть благости твоей;
Да ввек за то роптать не буду,
Чего, премудрый, мне не дашь!
Да в горе с ближним сострадаю,
Сокрою ближнего порок!
Как я оставлю долги братьям,
Так ты остави долги мне!
Быв слаб, тогда бываю силен,
Когда твой дух меня живит;
Веди меня во дни сей жизни,
И в смерти, боже, не оставь!
В сей день мне дай покой и пищу;
Что сверх сего под солнцем есть
И нужно мне, ты лучше знаешь —
Твоя будь воля ввек и ввек!
Тебе, чей храм есть всё пространство,
Олтарь — земля, моря, эфир,
Тебе вся тварь хвалу пой хором,
Кури, Натура, фимиам!
С залогом славы, но не бренной,
О Племя Славы, ты стоить,
И на племен поток смятенный
С надеждой ясною глядишь.
Когда кипя страстями зверя,
Народы растерзали Рим, —
И в дух, и в жизнь, и в братство веря,
Ты ненавистно стало им,
И их озлобленная сила
Тебя метою избрала,
Тебя терзала и губила,
Свершая страшныя деда, —
О Племя Славы, племя мира!
В беде и зле со всех сторон,
Ты не хотело чтить кумира
Сих кровожаждущих племен;
Ценою нравственнаго блага
Ты не купило торжества,
Хотя бы сила и отвага
Могли сберечь твои права.
Но в зверя ты не обратилось,
Но то что благ земных святей —
Сокровище в тебе таилось
Духовной жизни с давних дней!…
Опасней чужеземной власти
Для испытуемых Славян,
Как тати вкравшияся страсти
Лжепросвещенных чуждых стран.
Не страхом входит к ним измена,
Соблазн грозит их обольстить
И внешний гнет и горечь плена
Духовным рабством заменить!…
Всегда ль к Европе суесловной
Прикован будет род Славян?
Всего тяжеле плен духовный,
Больнее нет душевных ран!
Не все Славянские народы
Узнали гнет чужой руки:
На тех полях, где льются воды
Днепра и Волги и Оки,
Живет народ не побежденный,
Смиривший множество врагов,
Всегда пред Господом смиренный,
Хранящий веру праотцов.
Но и к нему, как испытанье,
Соблазны Запада вошли,
И подвиг духа и сознанья
Ему готовится вдали.
О братья, плен тяжелый духа,
Постыдный плен мы разорвем,
Всей силой нравственнаго слуха
Призыв наш внутренний поймем!
Дух братства кроткий, величавый,
Дух мира снова воскресим
И скажем свету слово славы,
Еще неслыханное им.
Когда прощался я с тобою,
И твой корабль стремился в путь, —
Какой ужасною тоскою
Моя тогда стеснялась грудь!
Унылой мрачностью оделось
Души цветущей бытие,
И мне, безумному, хотелось
Всё сердце выплакать моё.Кто б мне сказал, что роковая
Пора минует и что мне
Тужить, о ней воспоминая
Как о прекрасном, милом сне?
И то сбылось — и ты явилась,
Опять пленительна красой;
Но уж любовь не возвратилась,
Ни радость жизни молодой.Когда опять взыграли волны
С назад плывущим кораблем
И прибежал я, неги полный;
В восторге сладостном моём
Когда душа моя кипела,
Бледнел, дрожал, смущался я, —
Ты не коаснела, не бледнела,
Взглянула просто на меня.С тех пор простился я с мечтами,
Смотрю в слезах на божий свет;
За ночью ночь и день за днями
Текут, текут, — а жизни нет.
Одно лишь в памяти унылой —
Как наша молодость цвела,
Когда прелестною, счастливой
Ты для меня и мной жила.Бывало, пылкою душою
Я всё, что свято, обнимал,
И, быв твоим, любим тобою,
Я сам себе цены не знал.
Но розлил взгляд твой безнадежный
Могильный холод вкруг меня, —
Он отравил в груди мятежной
Весь жар небесного огня.И мрачной томностью крушимый,
Не знаю я, как с сердцем быть,
И образ, столь давно любимый,
Боюсь и помнить, и забыть.
В тревоге дум теряя силы,
Почти без чувств скитаюсь я,
Как будто вышел из могилы,
Как будто мир не для меня.Хочу, лишен всего, что мило,
Страшась сердечной пустоты, —
Чтоб мне хоть горе заменило
Всё то, чем мне бывала ты,
Чтоб об утраченной надежде
Душой взбунтованной тужил;
Хоть нет того, что было прежде,
Но я б попрежнему любил.
На жизнь надеяться страшась,
Живу, как камень меж камней,
Излить страдания скупясь:
Пускай сгниют в груди моей.
Рассказ моих сердечных мук
Не возмутит ушей людских.
Ужель при сшибке камней звук
Проникнет в середину их?
Хранится пламень неземной
Со дней младенчества во мне.
Но велено ему судьбой,
Как жил, погибнуть в тишине.
Я твердо ждал его плодов,
С собой беседовать любя.
Утихнет звук сердечных слов:
Один, один останусь я.
Для тайных дум я пренебрег
И путь любви и славы путь,
Все, чем хоть мало в свете мог
Иль отличиться, иль блеснуть;
Беднейший средь существ земных,
Останусь я в кругу людей,
Навек лишась достоинств их
И добродетели своей!
Две жизни в нас до гроба есть,
Есть грозный дух: он чужд уму;
Любовь, надежда, скорбь и месть:
Все, все подвержено ему.
Он основал жилище там,
Где можем память сохранять,
И предвещает гибель нам,
Когда уж поздно избегать.
Терзать и мучить любит он;
В его речах нередко ложь;
Он точит жизнь, как скорпион.
Ему поверил я — и что ж!
Взгляните на мое чело,
Всмотритесь в очи, в бледный цвет;
Лицо мое вам не могло
Сказать, что мне пятнадцать лет.
И скоро старость приведет
Меня к могиле — я взгляну
На жизнь — на весь ничтожный плод -
И о прошедшем вспомяну:
Придет сей верный друг могил,
С своей холодной красотой:
Об чем страдал, что я любил,
Тогда лишь будет мне мечтой.
Ужель единый гроб для всех
Уничтожением грозит?
Как знать: тогда, быть может, смех
Полмертвого воспламенит!
Придет веселость, звук чужой
Поныне в словаре моем,
И я об юности златой
Не погорюю пред концом.
Теперь я вижу: пышный свет
Не для людей был сотворен.
Мы сгибнем, наш сотрется след,
Таков наш рок, таков закон;
Наш дух вселенной вихрь умчит
К безбрежным, мрачным сторонам,
Наш прах лишь землю умягчит
Другим, чистейшим существам.
Не будут проклинать они;
Меж них ни злата, ни честей
Не будет.- Станут течь их дни,
Невинные, как дни детей;
Меж них ни дружбу, ни любовь
Приличья цепи не сожмут,
И братьев праведную кровь
Они со смехом не прольют!..
К ним станут (как всегда могли)
Слетаться ангелы.- А мы
Увидим этот рай земли,
Окованы над бездной тьмы.
Укоры зависти, тоска
И вечность с целию одной:
Вот казнь за целые века
Злодейств, кипевших под луной.
Ахелой Мной, Океановым сыном, ударившим в скалы, источен
Шумный в поля водоток.
Вся Акарнания, тем напоенная, в дар принесла мне
Много цветов и плодов. Вакх Мной, Зевесовым сыном, из прутиев полуиссохших
Сладостный выращен грозд.
Оного соку испив, фракийский пастырь в восторге
Доброго бога воспел. Ахелой Среброчешуйные сонмы питаю, и раковин груды
Струй благотворных на дне!
Жажду зверя толю, напояю агнчее стадо,
Стадо мычащих волов. ВакхЯ выжимаю плоды густолиственных лоз винограда —
Людям отраду принесть,
Удоволить богов, о праздниках, жертв возлияньми,
Ты же — будь пойлом скоту. Ахелой Всех я жизнь содержу — кровей и ран к омовенью
Чист и врачебен теку,
Пей, селянин, мою воду и будь царя долговечней,
Коего Вакх отравит! ВакхИстинный я дарователь жизни, убийца же скорби —
Сущей отравы сердец.
Царь, насладившийся мною, себя почувствует богом,
Раб превратится в царя. АхелойПредо мной обнажаются робкие девы, купая
Тело в прозрачной струе;
Видеть все красоты и все их девичьи игры,
Спрятан, лежу в тростнике. ВакхДевушки робкой к устам поднесу бокал искрометный:
Где ее робость тогда?
Между шуток и игр не увидит, что пылкий любовник
Пояс ее развязал. АхелойДруг! сочетай мою воду с твоим толь сильным напитком.
О, вожделенный союз,
Ежели радует жизнь вино — вода же спасает
Радость сию от вреда! ВакхНа! подлей к твоей урне, мой бедный, зяблый содружник,
Мех сей с огнистым вином…
Тем бы продлить нам вкуса роскошь и здравия целость
С сению кроткого сна! ВертумнВ вашем союзе, о спорники! мне позвольте быть третьим.
Выжму вам сих золотых
Яблоков кислый нутр; но прежде в новом напитке
Сей растворите песок.
Тверд и блестящ как снег (из сладких выварен тростий
Нимфами Индуса он) —
Крепкий, оттуда ж добытый спирт, в сосуде кристальном
Здесь у меня заточен:
Капли две-три того прибавив, отведайте! — Знайте ж:
С сим превращенным вином
Я подольстился к Помоне, — в виде юноши прежде
Доступу к ней не имев,
В виде старушки доброй легко привел на попойку,
Легче привел на любовь.
Услышьте все, живущи в мире,
Убогих и богатых сонм,
Ходящи в рубище, в порфире,
Склонитеся ко мне челом!
Язык мой истину вещает,
Премудрость сердце говорит;
Что свыше Дух Святый внушает,
Моя то лира днесь звучит.
Не убоюсь во дни я злые,
Коль сильный гнать меня начнет,
Опершись на столпы златые,
Богатств пятой меня попрет;
В день лют — брат брату не спасенье,
Не заменит души душой;
У смерти тщетно искупленье,
Цены нет жизни никакой.
Пускай же князи процветают,
Не чая гибели своей;
Но коль и мудры умирают
И погребаются землей
Равно с безумцами вседневно:
За гробом должен всяк своим
Свой сан, сокровище бесценно,
Оставить по себе другим.
Ах, тщетно смертны мнят в надменье,
Что ввек их зданья не падут;
Что титл и славы расширенье
Потомки в надписях почтут.
Увы! вся власть и честь земная
Минует с нами, будто тень:
Затмит лишь солнце тьма ночная,
Где звук? где блеск? где светлый день?
Где скиптр, — коль только добродетель
Не освещала жизни путь,
И хвал тщеславье лишь содетель,
По нас которые поют?
Ах! глупому равны мы стаду,
Косой что гонит к гробу Смерть:
В ней праведник один в награду
Удобен утро жизни зреть.
Не вечно бездна дух обымет,
Но он ее переживет.
Господь мою как душу примет
И облечет бессмертья в свет:
Воззрит она на долгоденство
Тогда, без зависти, того,
Кто честь, богатство, благоденство
Умножил дому своего.
По смерти не возьмет с собою
Никто вещей своих драгих;
Блаженный жизнью здесь святою
Блажится меж духов благих;
А если здесь не освятится
И в злобе век свой проведет,
Между благими не вселится,
Его не облистает свет.
От нашей воли то зависит,
Чтоб здесь и там блаженным быть,
Себя унизить иль возвысить,
Погребсть во тьме иль осветить.
На высшей степени мы власти
Свою теряем высоту:
В порочные упадший страсти
Подобен человек скоту.
1796
Наполним бокалы, — я жаждой такой
Досель никогда не томился, —
О, выпьем же! Кто не пивал под луной,
За чашей с людьми не мирился?
Все в пестрой сей жизни коварный обман;
Лишь ты без обмана, шипучий стакан!
Всего на пиру я у жизни вкусил;
Душою пред черными таял очами, —
Любил я. О! кто на земле не любил?
Но милыми кто ж обаянный устами,
Всю цену блаженства изведал вполне,
Доколе он страсти томился в огне?
В те годы, когда наш младой идеал
Без крыльев нам дружество кажет,
Ласкал я друзей. Кто своих не ласкал?
Но кто же теперь нам докажет,
Что так ему верны бывали друзья,
Как ты, винограда златая струя?
Любви изменяет нам часто звезда,
Для дружбы душа холодеет.
Лишь ты неизменен, наш нектар, всегда!
Становишься стар ты. И кто ж не стареет?
Но кто же, как ты, похвалиться бы мог,
Что годы сугубят в нем сил кипяток?
Девичьим ли сердцем кто в жизни счастлив —
Соперник уж нашего близок кумира:
И вот мы ревнивы. Но кто ж не ревнив?
В тебе лишь гармония мира!
О чаша, чем больше счастливых тобой,
Тем каждый твой рыцарь довольней судьбой!
Когда с летом жизни для наших сердец
Разгул милых шалостей гибнет,
К бутылке мы рвемся душой наконец,
И вдруг постигаем, — но кто ж не постигнет, —
Что истины яркой теперь, как всегда,
На дне лишь бутылки играет звезда?
Когда отворился Пандоры сундук
И радость исчезла прямая,
Осталась надежда, бальзамом от мук.
Да, да! лишь надежда златая!
Но что нам в ее обольстительном сне:
Рой благ досундучных у чаши на дне!
Да зреет же вечно в садах виноград!
Когда мы с своей распростимся весною,
Вино, постарев, наш утешит закат.
Умрем мы. Но кто ж не умрет под луною?
Тогда на Олимпе нас встретит Зевес
И Геба наполнит фиалы небес!
Ты не любишь меня, — нет сомненья, —
Ненавидишь меня и клянешь
И перу моему в озлобленьи
Постоянно угрозы ты шлешь.
Ты не любишь меня… Мои строки
Ядовиты, как жало змеи;
В них и желчи, и грязи потоки, —
И не любишь ты песни мои!
Ведь с гримасою горечь лекарства
Принимает дитя от врача,
От луны убегает коварство,
Скорпион — от дневного луча…
Твои боги — тельцы золотые —
Все повергнуты мною во прах;
На далекие звезды святые
Указал я тебе в небесах.
Не бывает пророка в отчизне!
Тот, кто правду всегда говорит,
Терпит зло и гонение в жизни
И лохмотьями вечно покрыт.
Ты сказал мне, безумец несчастный,
Когда свергнул я ложных богов:
«Мне не надо свободы напрасной!
Пусть я буду под гнетом оков!»
Совершил ли ты доброе дело?
Что принес ты родимой стране?
Или жизнью гордишься ты смело,
Что провел ты в обжорстве и сне?
Ты не любишь меня… Не за то ли,
Что о долге твержу я всегда?..
Чтоб добиться достойнейшей доли,
Надо много борьбы и труда!
О себе и о детях подумай!
Свою веру, язык сохрани!
Я избавлюсь от мысли угрюмой, —
И меня ты, как хочешь, кляни!
Пронесутся года вереницей,
Уж истлеет мой прах без следа, —
И ваш грех над моею гробницей
Ваши дети оплачут тогда!
Не нежных щек атласной белизною,
Не прелестью смеющагося рта,
Не южных глаз античной красотою,
Но чудною душевной чистотою
Она была прекрасна, как мечта!
Несчастный сын неверья и разврата,
Ты в ней одной ценил еще к добру
Стремление, священное когда-то,
Ее одну любил любовью брата,
Любил ее, как друга и сестру.
И в час тоски и муки невозможной,
Под бременем духовной нищеты,
Ты приходил к ней с думою тревожной…
И от тоски и муки невозможной
У ног ея искал спасенья ты.
У ног ея, сквозь горькия рыданья,
Ты говорил: о, друг! какая тьма!
Ты говорил: напрасны ожиданья,
Людская доля — вечное страданье
И вечный звон железнаго ярма!
Ты говорил: безжалостна природа,
Глухая ночь отчаянья полна!
К чему мне жизнь, искусство и свобода,
Когда в душе бушует непогода,
Когда тоской отравлена она!… —
Тогда, рукой задумчиво лаская
Волнистый шелк густых твоих кудрей,
Она к тебе склонялась, как святая,
И речь ея, пленительно живая,
Будила мир в больной душе твоей.
Она тебе печально говорила:
— Мой бедный друг, опомнись, ободрись!
Пусть велика отчаяния сила,
Но вспомни дни, когда еще светила
Твоей душе неведомая высь!
Поверь, мой друг, не все же тьма над нами!
Не все же жизнь уныла и пуста!
Взгляни кругом спокойными очами:
Земля блестит под ясными лучами,
И всюду жизнь, и всюду красота!
Умей любить возвышенней и чище,
Душевный жар на помощь призови,
И ты найдешь и счастье на кладбище,
И светлый ум в отверженном жилище,
И в каторге сокровища любви!
Жизнь — не тюрьма, не сумрак непроглядный,
Не роковой безсмысленный фантом,
Но и не пир веселый и нарядный…
Повсюду мрак сменяет свет отрадный,
Повсюду злое смешано с добром!
Порой трудна и тяжела дорога..,
Но еслиб мир не утопал в крови,
Но еслиб нас не мучила тревога,
Тогда, о друг, ведь не было б и Бога,
И чистых жертв и подвигов любви!
Мечта, внимай! Здесь, в полночи бездонной,
Где изнемог мрак, пологи стеля,
Как враг врагу, как другу брат влюбленный,
Тебе кричит, верша свой круг, Земля:
«Довольно, люди, грозных распрь! устала
Я дым вдыхать, кровь телом всем впивать!
Иль вам убийств, слав, дележей — все мало?
К оливе мира длань — вас молит мать.
Взрыт океан огнем эскадр бродячих,
Поля пальбой дрожат до тучных недр,
Пожаров буйный блеск слепит незрячих…
Смиритесь, дети! дар мой будет щедр.
Грызите грудь мне остро-тяжким плугом,
Вдвигайте в чрево камни стройных стен, —
Но пусть с востоком запад, север с югом
Признают вновь мой дружественный плен!»
— Нет, мать-Земля, молчи! ты миллиарды
Веков жила, чтоб встретить этот век;
Рождались черви, ящеры и парды,
Но смысл твоих рождений — человек!
Теперь он встал, чтоб жизнь твою осмыслить,
Твои дела венчать своим венцом.
Он смеет ныне мыслить, мерить, числить,
Он во вселенной хочет стать творцом.
Гул наших битв есть бой святой, последний,
Чтоб земли все связать в единый жгут,
Все силы слить в один порыв, победней
Взнести над миром мудро-дружный труд.
Земля, смотри! упор единой выи
Ввысь всюду взводит светлый ряд аркад:
Рабы нам воды, ветры, все стихии,
Ты вся — эдем, ты вся — поющий сад.
Мы челны шлем путем междупланетным,
Мы учим правде звездных мудрецов,
Твой мир несем мы, именем заветным
Твоим крестим мы жизнь иных миров.
Тебе, Земля, путь устрояем новый,
Твой, мощью знаний, оживляем прах,
Жуть вечных далей одолев, готовы
От солнца к солнцу плыть в эфирных днях!
Пойте, птички, вы свободу,
Пойте красную погоду;
Но когда бы в рощах сих,
Ах, несносных мук моих
Вы хоть соту часть имели,
Больше б вы не пели.Мчит весна назад прежни красоты,
Луг позеленел, сыплются цветы.
Легки ветры возлетают,
Розы плен свой покидают,
Тают снеги на горах,
Реки во своих брегах,
Веселясь, струями плещут.
Всё пременно. Только мне
В сей печальной стороне
Солнечны лучи не блещут.О потоки, кои зрели радости мои,
Рощи и пещеры, холмы, все места сии!
Вы-то видели тогда, как я веселился,
Ныне, ах! того уж нет, я тех дней лишился.
Вы-то знаете одни,
Сносно ль без Кларисы ныне
Пребывать мне в сей пустыне
И иметь такие дни.Земледелец в жаркий полдень отдыхает
И в тени любезну сладко вспоминает,
В день трудится над сохой,
Ввечеру пойдет домой
И в одре своей любезной
Засыпает по трудах;
Ах! а мне в сей жизни слезной
Не видать в своих руках
Дорогой Кларисы боле,
Только тень ея здесь в поле.Древеса, я в первый раз
Жар любви познал при вас;
Вы мне кажетеся сиры,
К вам уж сладкие зефиры
С смехами не прилетят,
Грации в листах оплетенных,
Глаз лишася драгоценных,
Завсегда о них грустят.Ах, зачем вы приходили,
Дни драгие, ах, зачем!
Лучше б вы мне не манили
Счастием в жилище сем.
За немногие минуты
Дни оставши стали люты,
И куда я ни пойду, —
Ни в приятнейшей погоде,
Ни в пастушьем короводе
Я утехи не найду.Где ты, вольность золотая,
Как Кларисы я не знал,
А когда вздыхати стал,
Где ты, где ты, жизнь драгая! Не смотрю я на девиц,
Не ловлю уже силками
Я, прикармливая, птиц,
Не гоняюсь за зверями
И не ужу рыб; грущу,
Ни на час не испущу,
Больше в сих местах незримой,
Из ума моей любимой.
(Посвящено Л. А. Якубовичу)
Итак, прощайте! Скоро, скоро
Переселюсь я, наконец,
В страну такую, из которой
Не возвратился мой отец!
Не жду от вас ни сожаленья,
Не жду ни слез, мои друзья!
Враги мои! Уверен я,
Вы тоже с чувством умиленья
Во гроб уложите меня!
Удел весьма обыкновенный!
Когда же в очередь свою
И вам придется непременно
Сойти в Харонову ладью,
Чтоб отыскать в реке забвенья
Свои несчастные творенья,—
То верьте, милые, и вас
Проводят с смехом, в добрый час!
Когда сыграл на сцене мира
Пустую роль свою актер —
Тогда с народного кумира
Долой мишурная порфира,
И свист — безумцу приговор!
Болезнью тяжкой изнуренных,
Я видел много разных лиц:
Седых ханжей, седых девиц,
Мужей и мудрых и почтенных.
Увы! Греховного плода
Они вкушали неизбежно —
И отходили безмятежно,
Никто не ведает куда!
Холодный зритель улыбался;
Лукавый родственник смеялся;
Сатира колким языком
Об них минуты две судила,
Потом — холодная могила
Навек бесчувственным песком
Их трупы грешные прикрыла!
Скажите ж мне в последний раз,
Непостижимые созданья!
Куда из круга мирозданья,
Куда вы кроетесь от нас?..
Кто этот мир без сожаленья
Покинуть может навсегда?
Не тот ли, кто, без заблужденья,
Как неподвижная звезда,
Среди воздушного волненья
Привык умом своим владеть...
И, сын бессмертия и праха,
Без суеверия и страха
Умеет жить и умереть.
Я родился простым зерном;
Был заживо зарыт в могилу;
Но бог весны своим лучом
Мне возвратил и жизнь и силу.И долговязой коноплей
Покинул я земное недро;
И был испытан я судьбой, -
Ненастье зная, зная ведро.Зной пек меня, бил тяжкий град,
И ветер гнул в свирепой злобе —
Так, что я жизни был не рад
И горевал о прежнем гробе.Но было и раздолье мне!
Как веселился я, бывало,
Когда в час ночи, при луне,
Вокруг меня все засыпало! Когда прохладный ветерок
Меня качал, ко мне ласкался,
Когда веселый мотылек,
Блестя, на колос мой спускался.Но время юности прошло;
Созрел я — и пошла тревога!
Однако ж на земле и зло —
Не зло, а только милость Бога.Пока я цвел и созревал
С моими сверстниками в поле —
Я ни о чем не помышлял
И думал век прожить на воле.Но роковой ударил час!
Вдруг на поле пришли крестьянки,
И вырвали с корнями нас,
И крепко стиснули в вязанки.Сперва нас заперли в овин
И там безжалостно сушили,
Потом, оставя ствол один,
Нас безголовых потопили —И мяли, мяли нас потом…
Но описать все наши муки
Нельзя ни словом, ни пером!..
Вот мы ткачу достались в руки —И обратил его челнок
Нас вдруг, для превращений новых,
В простой батистовый кусок
Из ниток тонких и суровых.Тогда нежалостливый рок
Мне благосклонным оказался,
Я, как батистовый платок,
Княжне Урусовой достался.По маслу жизнь моя пошла!
(С батистом масло хоть не ладно,
Но масла муза мне дала,
Чтоб мог я выразиться складно) —О, как я счастлив, счастлив был!
Готов в том подписаться кровью:
Княжне Софии я служил
С надеждой, верой и любовью.Но как судьба нам не верна!
За радость зло дает сторицей!
Вот что случилося: княжна
Каталась раз с императрицей —И захотела, торопясь
Остановить она карету…
И я попал, несчастный, в грязь,
А из грязи — в карман к поэту.И что же? Совестный поэт
Меня — мной завладеть не смея
Вдруг в лотерею отдает!..
Спаси ж меня, о лотерея! Спеши княжне меня отдать
И, кончив тем мое мученье,
Дай свету целому познать,
Что цель твоя: благотворенье!