Поленом вор
Прохожего хватил.
Разбойнику прохожий говорил:
Забыл ты разве, вор,
Что на полено есть топор?
Жестокий век! Палач и вор
Достигли славы легендарной.
А там, на площади базарной,
Среди бесчувственных сердец
Кликушей кликает певец.
Дитя со злобой теребит
Сосцы кормилицы голодной.
Мертвец десятый день смердит,
Пока его к червям на суд
Под грязной тряпкой не снесут.
Грабители кричат: «Бранит, он нас!»
Грабители! Не трогаю я вас,
Не в злобе — в ревности к отечеству дух стонет;
А вас и Ювенал сатирою не тронет.
Тому, кто вор,
Какой стихи укор?
Ворам сатира то: веревка и топор.
Гришка-Вор тебя не ополячил,
Петр-Царь тебя не онемечил.
Что же делаешь, голубка? — Плачу.
Где же спесь твоя, Москва? — Далече.
— Голубочки где твои? — Нет корму.
— Кто унес его? — Да ворон черный.
— Где кресты твои святые? — Сбиты.
— Где сыны твои, Москва? — Убиты.
Петух
однажды,
дог
и вор
такой скрепили договор:
дог
соберет из догов свору,
накрасть предоставлялось вору,
а петуху
про гром побед
орать,
и будет всем обед.
Но это все раскрылось скоро.
Прогнали
с трона
в шею
вора.
Навертывается мораль:
туда же
догу
не пора ль?
Пес лаял на воров; пса утром отодрали —
За то, что лаем смел встревожить барский сон.
Пес спал в другую ночь; дом воры обокрали:
Отодран пес за то, зачем не лаял он.
Ты разбойнику и вору
Бросил славную корону,
Предку твоему дарованную
За военные труды.
Предок твой был горд и громок, —
Правнук — ты дурной потомок.
Ты разбойнику и вору
Отдал сына дорогого,
Княжью кровь высокородную.
Бросил псам на площади.
Полотенцем ручки вытер…
— Правнук, ты дурной родитель.
Ты разбойнику и вору
Больше княжеской короны
Отдал — больше сына! — сердце,
Вырванное из груди.
Прадед твой гремит, вояка:
— «Браво! — Молодцом — атака!»
К актеру раз зашел в квартиру вор
(Хозяин был в то время на прогулке).
Вор все обшарил закоулки
И ни на чем не мог остановить свой взор.
В шкафу, в комоде—пустота;
Бумага на столе, а под столом газета…
Квартира хоть и заперта,
Но в ней нельзя украсть ни одного предмета.
Вор злобно плюнул и сказал:
«Черт побери! Такой скандал
Впервые от роду со мною лишь бывает:
И взять-то нечего, ей-ей!..
Ишь, жулик … на замок квартиру запирает
И только вводит в грех порядочных людей!».
Нынче день такой забавный:
От возниц что было сил
Конь умчался своенравный;
Мальчик змей свой упустил;
Вор цыпленка утащил
У безносой Николавны.
Но — настигнут вор нахальный,
Змей упал в соседний сад,
Мальчик ладит хвост мочальный,
И коня ведут назад:
Восстает мой тихий ад
В стройности первоначальной.
С министра-вора взятки гладки:
Ему подносят шоколадки
И, как гласит газетный слог,
Дают свободу «под залог»
Затем, чтоб после приговора
Снять и залог с большого вора.
Но вот бедняк стянул пирог,
И суд к нему безмерно строг.
Вот судят как, любуйтесь, нате,
В одном американском штате:
Поставили на улице фонарь —
И уняли ночного вора.
Плут секретарь
Остерегается прямого прокурора.
То ль дело воровать впотьмах?
То ль дело командир, который не читает,
Не смыслит ничего в делах,
А подписью своей бумаги утверждает!
Хвала от всех воров, воришек — темноте,
Невежеству и глупой доброте.
Лошак монеты вез,
Другой овес,
И кто из них честняй они имели споры.
Скончали так они о чести разговоры:
Честняе тот из них, которой деньги вез,
А тот подляй, которой вез
Овес.
Напали воры:
Сказали лошаку, которой вез
Овес!
Вези ты свой овес,
Куда ево ты вез:
И лошаков на волю отпустили;
Лиш только деньги ухватили,
И деньги унесли. Какая ето честь,
Котору может вор унесть!
Спеша на званый пир по улице прегрязной,
Вчера был поражен я сценой безобразной:
Торгаш, у коего украден был калач,
Вздрогнув и побледнев, вдруг поднял вой и плач
И, бросясь от лотка, кричал: «Держите вора!»
И вор был окружен и остановлен скоро.
Закушенный калач дрожал в его руке;
Он был без сапогов, в дырявом сертуке;
Лицо являло след недавнего недуга,
Стыда, отчаянья, моленья и испуга…
Пришёл городовой, подчаска подозвал,
По пунктам отобрал допрос отменно строгой,
И вора повели торжественно в квартал.
Я крикнул кучеру: «Пошёл своей дорогой!» —
И Богу поспешил молебствие принесть
За то, что у меня наследственное есть…
Недавно воровать Ермолке запретили,
Да кражи никакой с него не возвратили.
Ермолка мой покойно спит,
На что ему обед? Уже Ермолка сыт.
Ермолка мой за плутни не повешен.
А сверх того Ермолка и не грешен.
Покаялся пред богом он,
А денег у себя имеет миллион,
И златорунный стал ягненок он из волка.
О небо! Кто же вор, когда не вор Ермолка,
И можно ль истину на свете утвердить,
Коль можешь ты Ермолку пощадить?
Целовалась с нищим, с вором, с горбачом,
Со всей каторгой гуляла — нипочём!
Алых губ своих отказом не тружу,
Прокаженный подойди — не откажу!
Пока молода —
Всё как с гуся вода!
Никогда никому:
Нет!
Всегда — да!
Что за дело мне, что рваный ты, босой:
Без разбору я кошу, как смерть косой!
Говорят мне, что цыган-ты-конокрад,
Про тебя еще другое говорят…
А мне что́ за беда —
Что с копытом нога!
Никогда никому:
Нет!
Всегда — да!
Блещут, плещут, хлещут раны — кумачом,
Целоваться я не стану — с палачом!
1.
При свободной торговлеособенно смотреть надо.
2.
Смотри, чтоб не таскали из вагонов;
3.
смотри, чтоб не крали с казенных складов.
4.
Рынкикишат
всяким соблазном.
5.
Необходимо иметь за всем глаз нам.
6.
За складами смотреть надо, чтоб ничего
не утекало со складов без наряда.
7.
Перед вокзаламисмотреть нужно, —
не торгуют ли тем, что на вокзале погружено.
8.
Смотрите, чтоб сторож,
который стережет, время не проводил этак вот.
9.
Воров тащите сюда вон.1
0.
Нынчеи к вору
и к посреднику
строг закон.
1.
Раньше иностранцы шли в Россию как разбойники и воры.
2.
Кто просто, как немцы, походом идет,
3.
кто, как американцы, на железные дороги лапы наложит;
4.
кто золотоносные оттяпает горы.
5.
И мы им готовили должную встречу —оружием встречали, а не ласковой речью.
6.
Теперь изменилось это.Рабочие едут в республику Советов.
7.
И эти гости-пролетарии, а не буржуи-грабители, расскажут дома про все, что видели.
8.
Рассеют про Россию буржуазную ложь, что большевики-де на культуру точат нож.
9.
Расскажут, что всем пролетариям прочимрука протянута русским рабочим.1
0.
Что цель ее трудящимся свободу добыть, 1
1.
что цель ее международных разбойников добить.1
2.
Поэтому привет вам истый, итальянские рабочие-коммунисты.
Осла стянули воры:
Свели ево с двора долой,
И на пути вступили в разговоры,
Вести ль ево домой,
Или ту кражу,
Вести в продажу.
Во споре завсегда конец иль добр иль худ:
Добра выходит фунт, а худа целый пуд.
Из спора столько худа,
У добрых лишь людей.
И у судей,
А у воров выходит по три пуда.
У поединщиков разсудок ясно здравъ;
Кто более колнетъ; так тот у них и прав.
А воры грубы;
Устав у них таков:
Прав тот у них, который выбьет зубы.
Пришло до кулаков.
Вор мимо шел, а два дерутся:
Качает головой, где силы их берутся.
Кулачному не мнит коснуться ремеслу;
Да лезит на осла и говорит ослу:
Пора домой: пускай друг друга повстречают,
И тщатся побеждать:
Нам долго ждать;
Они комедию не скоро окончают.
Не бойтесь, убивающих тело,
Души же не могущих убить.Еванг<елие> от Матф<ея>, гл. 10, 2
8.
Как вора дерзкого, меня
У града врат не стерегите
И под кувшинами огня
Соглядатайно не храните.
Едва уснувший небосклон
Забрезжит тайной неразгадной,
Меня князей синедрион
Осудит казни беспощадной.
Обезображенная плоть
Поникнет долу зрелым плодом.
Но жив мой дух, как жив Господь,
Как сев пшеничный перед всходом.
Еще бесчувственна земля,
Но проплывают тучи мимо.
И, тонким ладоном куря,
Проходит пажитью Незримый.
Его одежды, чуть шурша,
Неуловимы бренным слухом,
Как одуванчика душа,
В лазури тающая пухом.
Чуть светает —
Спешит, сбегается
Мышиной стаей
На звон колокольный
Москва подпольная.
Покидают норы —
Старухи, воры.
Ведут разговоры.
Свечи горят.
Сходит Дух
На малых ребят,
На полоумных старух.
В полумраке,
Нехотя, кое-как
Бормочет дьяк.
Из чёрной тряпицы
Выползают на свет Божий —
Гроши нищие,
Гроши острожные,
По́том и кровью добытые
Гроши вдовьи,
Про чёрный день
Да на помин души
Отложенные.
Та́к, на рассвете,
Ставят свечи,
Вынимают просфоры —
Старухи, воры:
За живот, за здравие
Раба Божьего — Николая.
Та́к, на рассвете,
Тёмный свой пир
Справляет подполье.
Рембрандта полумрак
У тлеющей печурки.
Голодных крыс гопак, —
Взлетающие шкурки.Узорец ледяной
На стёклах уцелевших,
И силуэт сквозной
Людей, давно не евших.У печки разговор,
Возвышенный, конечно,
О том, что время — вор,
И всё недолговечно.О том, что неспроста
Разгневали судьбу мы,
Что родина свята,
А все мы — вольнодумы.Что трудно хоронить,
А умереть — не трудно…
Прервав беседы нить
Сирена стала выть
Истошно так и нудно.Тогда брусничный чай
Разлили по стаканам,
И стала горяча
Кишечная нирвана.Затихнул разговор.
Сирена выла глуше.
А время, старый вор,
Глядя на нас в упор,
Обкрадывало души.
1
Пришел к парикмахеру Колька Карась.
— Садитесь, — сказал парикмахер, смеясь.
Но вместо волос он увидел ежа
И кинулся к двери, крича и визжа.
Но Колька проказник не долго тужил
И тете Наташе ежа подложил.
А тетя Наташа, увидев ежа,
Вскочила, как мячик, от страха визжа.
Об этих проказах услышал отец:
— Подать мне ежа! — он вскричал наконец.
А Колька, от смеха трясясь и визжа,
Принёс напечатанный номер «Ежа».
2
— Помогите! Караул!
Мальчик яблоки стянул!
— Я прошу без разговора
Отыскать немедля вора!
Ванька с Васькой караулят,
А старушка спит на стуле.
— Что же это? Это что ж?
Вор не вор, а просто ёж!
— До чего дошли ежи!
Стой! Хватай! Лови! Держи!
…Ёж решился на грабёж,
Чтоб купить последний «ёж»!
Старой обычай и давная мода,
Были б ворота всегда на крепи.
В доме, всегда, у приказнова рода,
Пес, на часах, у ворот на цепи.
Дворник забывшись не запер калитки;
Следственно можно втереться во двор.
В вымыслах мудрыя остры и прытки:
Входит мудрец тут, а именно вор.
Ластится, ластится льстец, ко собаке,
Бросил ей жирнова мяса кусок:
Пес разсердясь закричал будто в драке:
Рвешся напрасно нахал, а не в прок:
Вор подкупити меня предпримаеш,
Хочеш прибраться ты к нашим крохам
Верна подарками пса не сломаешъ;
Я не повинна приказным грехам.
Знаю сево я приветства причину;
В завтре пожалуй, да в день, а не в ночь,
Мясо снеси к моему господину;
Он до подарков поболе охоч.
Нет, бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили:
То зубы царёвы над мертвым певцом
Почетную дробь выводили.Такой уж почет, что ближайшим друзьям —
Нет места. В изглавьи, в изножьи,
И справа, и слева — ручищи по швам —
Жандармские груди и рожи.Не диво ли — и на тишайшем из лож
Пребыть поднадзорным мальчишкой?
На что-то, на что-то, на что-то похож
Почет сей, почетно — да слишком! Гляди, мол, страна, как, молве вопреки,
Монарх о поэте печется!
Почетно — почетно — почетно — архи —
Почетно, — почетно — до черту! Кого ж это так — точно воры вор?
Пристреленного — выносили?
Изменника? Нет. С проходного двора —
Умнейшего мужа России.Медон, 19 июля
Гром прогремел — золяция идёт,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнута з ворами
И что настал критический момент
И заедает тёмный элемент.
Не тот расклад — начальники грустят:
Во всех притонах пьют не вины, а отравы,
Во всем у городе — убивства и облавы.
Они приказ дают: идти ва-банк
И применить запасный вариант!
Вот мент идёт — идёт в обход,
Губернский розыск рассылает телеграммы,
Что вся Одесса переполнута з ворами
И что настал критический момент
И заедает тёмный элемент.
А им в ответ дают такой совет:
Имейте каплю уваженья к этой драме,
Четыре сбоку — ваших нет в Одессе-маме!
Пусть мент идёт, идёт себе в обход,
Расклад не тот — и номер не пройдёт!
Один француз
Жевал арбуз.
Француз хоть и маркиз французский,
Но жалует вкус русский,
И сладкое глотать он не весьма ленив.
Мужик, вскочивши на осину,
За обе щеки драл рябину,
Иль, попросту сказать, российский чернослив:
Знать, он в любви был несчастлив!
Осел, увидя то, ослины лупит взоры
И лает: «Воры! Воры!»
Но наш француз
С рожденья не был трус;
Мужик же тож не пешка,
И на ослину часть не выпало орешка.
Здесь в притче кроется толикий узл на вкус:
Что госпожа Ослица,
Хоть с лаю надорвись, не будет ввек лисица.
Зачем они ко мне собрались, думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий?
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Зачем жестокой требовали мести?
Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.
За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,
За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки,
За всё теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищего во тьме, меня задушат.
Однажды под Пасху мальчик
Родился на свете,
Розовый и невинный,
Как все остальные дети.Родители его были
Не бедны и не богаты,
Он учился, молился Богу,
Играл в снежки и солдаты.Когда же подрос молодчик,
Пригожий, румяный, удалый,
Стал он карманным вором,
Шулером и вышибалой.Полюбил водку и женщин,
Разучился Богу молиться,
Жил беззаботно, словно
Дерево или птица.Сапоги Скороход, бриолином
Напомаженный, на руку скорый…
И в драке во время дележки
Его закололи воры.В Калинкинскую больницу
Отправили тело,
А душа на серебряных крыльях
В рай улетела.Никто не служил панихиды,
Никто не плакал о Ване,
Никто не знает, что стал он
Ангелом в Божьем стане.Что ласкова с ним Божья Матерь,
Любит его Спаситель,
Что, быть может, твой или мой он
Ангел-хранитель.
1.
Для правой руки
Аллегро модерато
Весь год — ни валко и ни шатко,
И все, как прежде, в январе.
Но каждый день горела шапка,
Горела шапка на воре.
А вор белье тащил с забора,
Снимал с прохожего пальто,
И так вопил:
— Держите вора!
Что даже верил кое-кто!
2.
Для левой руки
Маэстозо
Ты прокашляйся, февраль, прометелься,
Грянь морозом на ходу, с поворотца!
Промотали мы свое прометейство,
Проворонили свое первородство!
Что ж, утешимся больничной палатой,
Тем, что можно ни на что не решаться…
Как объелись чечевичной баландой —
Так не в силах до сих пор отдышаться!
3.
Для обеих рук
Виваче
Кто безгласных разводит рыбок,
Кто — скупец — бережет копейку,
А я поеду на птичий рынок
И куплю себе канарейку.
Все полста отвалю, ни гривну
Привезу ее, кроху, на дом,
Обучу канарейку гимну,
Благо слов ей учить не надо!
Соловей, соловей, пташечка,
Канареечка жалобно свистит:
— Союз нерушимый республик свободных…
Из стада серый Волк
В лес овцу затащил, в укромный уголок,
Уж разумеется, не в гости:
Овечку бедную обжора ободрал,
И так ее он убирал,
Что на зубах хрустели кости.
Но как ни жаден был, а сесть всего не мог;
Оставил к ужину запас и подле лег
Понежиться, вздохнуть от жирного обеда.
Вот, близкого его соседа,
Мышонка запахом пирушки привлекло.
Меж мхов и кочек он тихохонько подкрался,
Схватил кусок мясца — и с ним скорей убрался
К себе домой, в дупло.
Увидя похищенье,
Волк мой
По лесу поднял вой;
Кричит он: «Караул! разбой!
Держите вора! Разоренье:
Расхитили мое именье!»
Такое ж в городе я видел приключенье:
У Климыча судьи часишки вор стянул,
И он кричит на вора: караул!
ФельетонСлон купается фурча
держит хоботом миры
волки бродят у ручья
в окна лазают воры
им навстречу жгут свечу
они слезают нож в зубах
бегут по саду. Каланчу
огибают в трёх шагах
поперёк пути забор
много выше чем овин
быстро лезет первый, вор
остальные вслед за ним
БАХ! звучит ружейный гром
пуля врезалась в сосну
гости сели на паром
и отправились ко сну
Ляля дремлет вверх ногой
вид её зато сердит
мать качает головой
снится юноша нагой
и глазами вдаль вертит
где-то стукает вагон
освещая мрак внутри
тетя Вера шлет поклон
Костя едет без погон
в пеший полк 93
ищут экстренно врача
кто-то много съел блинов
врач приходит осерча
слон купается фурча
у ленивых берегов.
Вот, наконец, за все терпенье
Судьба вознаградила нас:
Мы, наконец, нашли именье
По вкусу нашему, как раз.
Прекрасно местоположенье,
Гора над быстрою рекой,
Заслонено от глаз селенье
Зеленой рощею густой.Там есть и парк, и пропасть тени,
И всякой множество воды;
Там пруд — не лужа по колени,
И дом годится хоть куды.
Вокруг чудесное гулянье,
Родник с водою ключевой,
В пруде, в реке — везде купанье,
И на горе и под горой.Не бедно там живут крестьяне;
Дворовых только три души;
Лесок хоть вырублен заране —
Остались рощи хороши.
Там вечно мужики на пашне,
На Воре нет совсем воров,
Там есть весь обиход домашний
И белых множество грибов.Разнообразная природа,
Уединенный уголок!
Конечно, много нет дохода,
Да здесь не о доходах толк.
Зато там уженье привольно
Язей, плотвы и окуней,
И раков водится довольно,
Налимов, щук и головлей.
Зачем оне ко мне собрались, думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий?
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Зачем жестокой требовали мести?
Ушла надежда, и мечты бежали,
Глаза мои открылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Свои слова, дела и помышленья.
За то, что я спокойными очами
Смотрел на уплывающих к победам,
За то, что я горячими губами
Касался губ, которым грех неведом,
За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком тонки,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Томили только, горестны и звонки,
За все теперь настало время мести.
Обманный, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищаго во тьме, меня задушат.
Коль в доме станут воровать,
А нет прилики вору,
То берегись клепать,
Или наказывать всех сплошь и без разбору:
Ты вора этим не уймешь
И не исправишь,
А только добрых слуг с двора бежать заставишь,
И от меньшой беды в большую попадешь.
Купчина выстроил анбары
И в них поклал сестные все товары.
А чтоб мышиный род ему не навредил,
Так он полицию из кошек учредил.
Спокоен от Мышей Купчина;
По кладовым и день и ночь дозор;
И все бы хорошо, да сделалась причина:
В дозорных появился вор.
У кошек, как у нас (кто этого не знает?),
Не без греха в надсмотрщиках бывает.
Тут, чем бы вора подстеречь
И наказать его, а правых поберечь,
Хозяин мой велел всех кошек пересечь.
Услыша приговор такой замысловатый,
И правый тут, и виноватый
Скорей с двора долой.
Без кошек стал Купчина мой.
А Мыши лишь того и ждали, и хотели:
Лишь кошки вон, они — в анбар,
И в две иль три недели
Поели весь товар.
В мой мозг, в мой гордый мозг собрались думы,
Как воры ночью в тихий мрак предместий,
Как коршуны, зловещи и угрюмы,
Толпилися и требовали мести.
Я был один. Мечты мои бежали.
Мои глаза раскрылись от волненья,
И я читал на призрачной скрижали
Мои слова, дела и преступленья.
За то, что я холодными глазами
Смотрел на игры смелых и победных,
За то, что я кровавыми губами
Касался губ трепещущих и бледных,
За то, что эти руки, эти пальцы
Не знали плуга, были слишком стройны,
За то, что песни, вечные скитальцы,
Обманывали, были безпокойны,—
За все теперь настало время мести.
Мой лживый, нежный храм слепцы разрушат,
И думы, воры в тишине предместий,
Как нищаго, во мгле меня задушат.