Никогда ни о чем не хочу говорить…
О поверь! Я устал, я совсем изнемог…
Был года палачом, — палачу не парить…
Точно зверь, заплутал меж поэм и тревог… Ни о чем никогда говорить не хочу…
Я устал… О поверь! Изнемог я совсем…
Палачом был года, — не парить палачу…
Заплутал, точно зверь, меж тревог и поэм… Не хочу говорить никогда ни о чем…
Я совсем изнемог… О поверь! Я устал…
Палачу не парить!.. был года палачом…
Меж поэм и тревог, точно зверь, заплутал… Говорить не хочу ни о чем никогда!..
Изнемог я совсем, я устал, о поверь!
Не парить палачу!.. палачом был года!
Меж тревог и поэм заплутал, точно зверь!..
ИИ
«Как поздно! Устала, зеваю…»
«Миньона, спокойно лежи,
Я рыжий парик завиваю,
Для стройной моей госпожи.
Он будет весь в лентах зеленых,
А сбоку жемчужный аграф;
Читала записку: „У клена
Я жду вас, таинственный граф!“
Сумеет под кружевом маски
Лукавая смех заглушить,
Велела мне даже подвязки
Сегодня она надушить».
Луч утра на черное платье
Скользнул, из окошка упав…
«Он мне открывает обятья
Под кленом, таинственный граф».
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это —
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
как собака, сбежавшая от слепого,
переходят в положенном месте асфальт. Свобода —
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
И начинает уставать вода.
И это означает близость снега.
Вода устала быть ручьями, быть дождем,
По корню подниматься, падать с неба.
Вода устала петь, устала течь,
Сиять, струиться и переливаться.
Ей хочется утратить речь, залечь
И там, где залегла, там оставаться.
Под низким небом, тяжелей свинца,
Усталая вода сияет тускло.
Она устала быть самой собой,
Но предстоит еще утратить чувства,
Но предстоит еще заледенеть
И уж не петь, а, как броня, звенеть.
Ну, а покуда — в мире тишина.
Торчат кустов безлиственные прутья.
Распутица кончается. Распутья
Подмерзли. Но земля еще черна.
Вот-вот повалит первый снег.
Забудь, вакханка, песни, пляски
И припади ко мне на грудь:
Я жажду мира, жажду ласки,
Хочу от жизни отдохнуть.
Готово ложе… белоснежный
Покров венком повитый скинь…
Будь мне любовницею нежной —
Устал страдать я от богинь.
В тебе все грех, движенья, краски;
Задуй огонь, задерни ткань,
Пади на грудь… дари мне ласки…
И от лобзания устань.
Морщины новые на лбу —
Тяжелой жизни нашей вехи.
Товарищ, кончим ли борьбу?
Товарищ, сложим ли доспехи?
Свободе нужен пьедестал,
Мы создадим его из стали.
Товарищ, знаю, ты устал.
И я устал. Мы все устали.
Я — не герой. Но ты — герой.
И крепок я — твоею силой.
О, как мне хочется порой
Прийти к тебе, товарищ милый!
Прийти. Взглянуть в твои глаза.
Смотреть в них долго с лаской нежной.
Еще не минула гроза,
И мы пред битвой неизбежной.
Мы будем биться. И следить
Я за тобою буду взглядом.
С тобой я должен победить
Иль умереть с тобою рядом!
На обряд я спешил погребальный,
Ускоряя таинственный бег.
Сбил с дороги не ветер печальный -
Закрутил меня розовый снег.
Притаился я в тихой долине -
Расступилась морозная мгла.
Вот и церковь видна на равнине -
Золотятся ее купола...
Никогда не устану молиться,
Никогда не устану желать, -
Только б к милым годам возвратиться
И младенческий сон увидать!
Я устал, я устал! Дайте сил,
Дайте сил добрести до могилы…
Изнемог… не могу!.. истощил,
Потерял все терпенье, все силы.
Дни за днями, как тени, плывут.
Я восходы встречаю с тревогой,
Я закат провожаю, как шут
Проходящий пустынной дорогой.
Ничего!.. никого!.. никому!..
День погас, или искра погасла?
И никто не идет мне во тьму
Потухающей лампе дать масла.
Я иду от дома к дому,
Я у всех стучусь дверей.
Братья, страннику больному,
Отворите мне скорей.Я устал блуждать без крова,
В ночь холодную дрожать
И тоску пережитого
Только ветру поверять.Не держите у порога,
Отворите кто-нибудь,
Дайте, дайте хоть немного
От скитаний отдохнуть.Знаю песен я немало, —
Я всю ночь готов не спать.
Не корите, что устало
Будет голос мой звучать.Но калитки не отворят
Для певца ни у кого.
Только ветры воем вторят
Тихим жалобам его.
Я так устал от льстивой свиты
И от мучительных похвал…
Мне скучен королевский титул,
Которым Бог меня венчал.
Вокруг талантливые трусы
И обнаглевшая бездарь…
И только Вы, Валерий Брюсов,
Как некий равный государь…
Не ученик и не учитель,
Над чернью властвовать устав,
Иду в природу, как в обитель,
Петь свой осмеянный устав…
И там, в глуши, в краю олонца,
Вне поощрений и обид,
Моя душа взойдет, как солнце,
Тому, кто мыслит и скорбит.
Устал я. Смерть близка. К порогу
Ползет и крадется, как зверь,
И растворяет понемногу
Мою незамкнутую дверь.
Она меня настигнет ночью,
Подаст мне пробужденья знак,
И мне представится воочью
Ее бледнеющий призра? к.
Тогда расстанусь с этим миром,
А может быть, вернусь опять, —
И в новом теле с духом сирым
Пойду бесцельно трепетать:
Опять испытывать утраты, —
И озлобленья слезы лить
Над всем, что дорого и свято,
И всем, что хочется любить…
К чему? Никто не даст ответа.
Душевный мир — богам кадить…
Но этот мир душа поэта
Не может больше выносить! 29 ноября 1899
Как по садику, садику,
Па зеленаму винаграднику,
Там ходила, пагуливала
Маладая баярыня,
Што Авдотья Михаловна;
Она будила, побуживала
Сваво друга милова,
Что Ивана Сергеича:
„Ты устань, праснись,
Ты устань, прабудись!
Да где ж наш зеленай сад
С калинай с малиною?“
— Не тужи, мая умная,
Не тужи, мая разумная;
Заведем мы зеленай сад
С калинай с малиною,
С чернай ягодой — смародиною.
Устать в заботе каждодневной
И всё ж не знать, как завтра быть, —
Трудней всё и труднее жить,
Уехать бы назад в деревню… Никак тут не привыкнешь к людям,
А рад привыкнуть, рад бы, рад…
А хлеб уж как-нибудь добудем:
Живут же вон отец и брат!.. Привыкнешь тут без горя плакать,
Без неудач искать крючок.
Вот только жив ли рог, собака
Да есть ли за трубой сверчок… В людях, а стал сам нелюдимый
И непохожий на себя…
Идёшь — и все проходят мимо
Так — без любви и не любя… Иной вдруг обернётся гневно
И так тебе посмотрит вслед,
Что помнить будешь много лет:
Уехать бы назад в деревню!..
Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам,
Покину хижину мою,
Уйду бродягою и вором.
Пойду по белым кудрям дня
Искать убогое жилище.
И друг любимый на меня
Наточит нож за голенище.
Весной и солнцем на лугу
Обвита желтая дорога,
И та, чье имя берегу,
Меня прогонит от порога.
И вновь вернуся в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зеленый вечер под окном
На рукаве своем повешусь.
Седые вербы у плетня
Нежнее головы наклонят.
И необмытого меня
Под лай собачий похоронят.
А месяц будет плыть и плыть,
Роняя весла по озерам…
И Русь все так же будет жить,
Плясать и плакать у забора.
Я устал от светов электрических,
От глухих гудков автомобилей;
Сердце жаждет снова слов магических,
Радостных легенд и скорбных былей.
Давят душу стены неизменные,
Проволоки, спутанные в сети,
Выкликают новости военные,
Предлагая мне газету, дети;
Хочется мне замков, с их царевнами,
Озирающих просторы с башни,
Менестрелей с лютнями напевными,
Оглашающими лес и пашни;
Позабыться вымыслами хочется, —
Сказками, где ведьмы, феи, черти;
Пусть, готовя снадобье, пророчица
Мне предскажет час грядущей смерти;
Пусть прискачут в черных шлемах рыцари,
Со щитами, в пятнах черной крови…
Ах, опять листок, в котором цицеро
Говорит про бой при Августове!
4 апреля 1915
Варшава
Вновь ловля рыбная в разгаре:
Вновь над рекою поплавки,
И в рыбном у кустов угаре
Азартящие рыбаки.
Форель всегда клюёт с разбегу
На каменистой быстрине.
Лещ апатичный любит негу:
Клюёт лениво в полусне.
И любящий ракитный локон,
Глубокий теневой затон
Отчаянно рвёт леску окунь,
И всех сильнее бьётся он.
Рыб всех глупей и слабовольней
Пассивно держится плотва.
А стерлядь, наподобье молний,
Скользнув, песком ползет едва.
У каждой рыбы свой характер,
Свои привычки и устав…
…Не оттого ли я о яхте
Мечтаю, от земли устав.
Не устану воспевать вас, звезды!
Вечно вы таинственны и юны.
С детских дней я робко постигаю
Темных бездн сияющие руны.
В детстве я любил вас безотчетно, —
Сказкою вы нежною мерцали.
В молодые годы только с вами
Я делил надежды и печали.
Вспоминая первые признанья,
Я ищу меж вами образ милый…
Дни пройдут — вы будете светиться
Над моей забытою могилой.
И быть может, я пойму вас, звезды,
И мечта, быть может, воплотится,
Что земным надеждам и печалям
Суждено с небесной тайной слиться!
Юпитер в честь златого века,
Желая пред людьми возвысить человека,
Ему дал книгу «Разум». В ней
Минервой был устав начертан для людей.
Все возрасты устав читали.
Что ж? Детство в нем нашло невнятные черты,
А юность дерзкая — разорвала листы,
Лета середние — уставом презирали,
Лишь старость, наконец, изволила понять
В изорванных листах всю пользу уложенья
И в точности его сбиралась исполнять,
Но время уж прошло для исполненья.
Я вас любил всей силой первой страсти.
Я верил в вас, я вас боготворил.
Как верный раб, всё иго вашей власти
Без ропота покорно я сносил.
Я ждал тогда напрасно состраданья.
Был холоден и горд ваш чудный взгляд.
В ответ на яд безмолвного страданья
Я слышал смех и колких шуток ряд.
Расстались мы — но прежние мечтанья
В душе моей ревниво я хранил
И жадно ждал отрадного свиданья,
И этот час желаемый пробил.
Пробил, когда, надломанный судьбою,
Устал я жить, устал я ждать любви
И позабыл измученной душою
Желания разбитые мои.
Ты счастья сулишь мне. . Ох, знаю я, да!
Что счастье? — Волненье! Тревога!
Восторги! — бог с ними! Совсем не туда.
Ведет меня жизни дорога. Я знаю, что счастье поднять не легко.
Ну, мне ли тащить эту ношу?
Я с нею, поверь, не уйду далеко,
А скрючусь и вмиг ее сброшу. Я в том виноват ли, что в пылких делах
Порывистых сил не имею,
Что прытко ходить не могу в кандалах,
Без крыльев летать не умею? Устал я, устал. У судьбы под рукой
Душа моя отдыху рада.
Покоя хочу я; мне нужен покой,
А счастья мне даром не надо!
При Море черном стоят столбы.
Столбы из камня. Число их восемь.
Приходят часто сюда рабы.
И сонмы юных несут гробы.
Бледнеют зимы. И шепчет осень.
Порой и звери сюда дойдут.
Порой примчится сюда и птица.
И затоскуют? Что делать тут?
Пойдут, забродят, и упадут,
Устав стремиться, устав кружиться.
При Море черном стоят столбы.
От дней додневных. Число их грозно.
Число их веще меж числ Судьбы.
И их значенья на крик мольбы: —
Навек. Безгласность. Враждебность. Поздно.
Любовь — обман, и жизнь — мгновенье,
Жизнь — стон, раздавшийся, чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду ее всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнет для вас возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить, — и пусть любовь — обман.
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,
И вечность сама загляделась в погасшие очи,
И муки утихли. А если б и были высокие муки, —
Что нужды? — Я вижу печальное шествие ночи.
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.
Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.
Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —
Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.
Царем я не буду: ты власти мечты не делила.
Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.
Вот новая ноша: пока не откроет могила
Сырые объятья, — тащиться без важного дела…
Но я — человек. И, паденье свое признавая,
Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.
То ревность по дому, тревогою сердце снедая,
Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.21 февраля 1914
С каждым днём всё ближе дальний путь.
Дай-ка, милая, присядем отдохнуть.Небеса прозрачны и тихи,
Видно, Лермонтов читает им стихи.Пусть читает… Я хочу тебе сказать:
Начал я как будто уставать.Взгляд не тот, да нет того огня,
И товарищи сторонятся меня.Да, по правде, коль пошло на то, скажу —
Не печалюсь я об этом, — не тужу.Верь, усталости не знает только тот,
Кто не любит, не жалеет и не ждёт.Ну и нам — не раз с тобой в пути
И любить, и вянуть, и цвести.Не устанешь — и на свете скучно жить, —
А устанешь — стоит ли тужить? Что ж, смелей! Прижмись к моей груди,
Видишь — небо размечталось впереди.Скоро свет его застанет нас вдвоём.
Отдохнём ещё немного — и пойдём.
По небу бродили свинцовые, тяжкие тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана.
Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечем короля океана, Сварана.Зловеще рыдали сивиллы седой заклинанья,
Вспенённое море вставало и вновь опадало,
И встретил Сваран исступленный, в грозе ликованья,
Героя героев, владыку пустыни, Фингала.Схватились и ходят, скользя на росистых утесах,
Друг другу ломая медвежьи упругие спины,
И слушают вести от ветров протяжноголосых
О битве великой в великом испуге равнины.Когда я устану от ласковых слов и объятий,
Когда я устану от мыслей и дел повседневных,
Я слышу, как воздух трепещет от грозных проклятий,
Я вижу на холме героев суровых и гневных.
Не дойти мне! не дойти мне! я устал! устал! устал!
Сушь степей гостеприимней, чем уступы этих скал!
Всюду камни, только камни! мох да горная сосна!
Грудь гранита, будь мягка мне! спой мне песню, тишина!
Вот роняю посох пыльный, вот упал, в пыли простерт.
Вот лежит, как прах могильный, тот,
который был так горд.
Может быть, за серым кряжем цель моих заветных дней…
Я не встану первым стражем у Ее святых дверей!
Не склонюсь, целуя свято в храм ведущую ступень…
Злые завесы заката растянул над входом день.
Солнце канет за уступом, ночь протянет черный шелк,
И сюда за новым трупом поползет за волком волк.
Долго ль взор мой будет в силах отражать их натиск злой?
Стынет кровь в замерзших жилах!
словно факел предо мной!
Не дошел я! не свершил я подвиг свой! устал! упал!
Чу! шуршат угрюмо крылья духов мести между скал!
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать,
Печаль моя! Мы в сумерках блуждаем
И, обреченные любить и умирать,
Так редко о любви и смерти вспоминаем.Над нами утренний пустынный небосклон,
Холодный луч дробится по льду…
Печаль моя, ты слышишь слабый стон:
Тристан зовет свою Изольду.Устанет арфа петь, устанет ветер звать,
И холод овладеет кровью…
Вздохни, вздохни еще, чтоб душу взволновать
Воспоминаньем и любовью.Я умираю, друг! Моя душа черна,
И черный парус виден в море.
Я умираю, друг! Мне гибель суждена
В разувереньи и позоре.Нам гибель суждена, и погибаем мы
За губы лживые, за солнце взора,
За этот свет, и лед, и розы, что из тьмы
Струит холодная Аврора…
На небе сходились тяжелые, грозные тучи,
Меж них багровела луна, как смертельная рана,
Зеленого Эрина воин, Кухулин могучий
Упал под мечом короля океана, Сварана.И волны шептали сибиллы седой заклинанья,
Шатались деревья от песен могучего вала,
И встретил Сваран исступленный в грозе ликованья
Героя героев, владыку пустыни, Фингала.Друг друга сжимая в объятьях, сверкая доспехом,
Они начинают безумную, дикую пляску,
И ветер приветствует битву рыдающим смехом,
И море грохочет свою вековечную сказку.Когда я устану от ласковых, нежных объятий,
Когда я устану от мыслей и слов повседневных —
Я слышу, как воздух трепещет от гнева проклятий,
Я вижу на холме героев, могучих и гневных.
Смотрю я на тебя, мою родную,
Такую добрую, спокойную, простую —
И смущаюсь…
Так поздно я тебя нашел.
Из страшной дали я пришел
К твоим сияющим глазам
И словно дремлющим рукам…
Мой дух грызет тоска недоуменья, —
Как ржавчина, в душе моей сомненья
И едкий крик…
Я огрубел: устал итти.
Я недоверчив, как старик.
В моем пустом, пустом пути
Устал итти…
И вот она, негаданная радость:
В пыли моих дорог твой след,
Мой тихий свет,
Моя отрада…
Стою смущенный… И глаза
Туманит жгучая слеза…
Андрею ВиноградовуЕще весной благоухает сад,
Еще душа весенится и верит,
Что поправимы страстные потери, —
Еще весной благоухает сад…
О, нежная сестра и милый брат!
Мой дом не спит, для вас раскрыты двери…
Еще весной благоухает сад,
Еще душа весенится и верит…
Еще благоухает сад весной,
Еще в глазах моих блестят слезинки,
Еще влекут в безвестное тропинки, —
Еще благоухает сад весной…
О, жизнь моя! Ты вся еще пред мной!
Черемух цвет пророчит мне снежинки…
Еще благоухает сад весной,
Еще в глазах моих дрожат слезинки…
А я устал! а юность позади!
Зачем же сад весной благоухает?
Взор отсверкал, померк и потухает.
И я устал… и юность позади…
О, жизнь моя! Ты вся еще в груди!
Вопью тебя, — и сердце воспылает!
Пусть я устал, пусть юность позади,
Но сад еще весной благоухает!..
М.А. ДурновуПрекрасен полуночный час для любовных свиданий,
Ужасен полуночный час для бездомных теней.
Как сладко блаженство объятии и страстных рыданий,
И как безутешна печаль о возможном несбывшихся дней!
Прекрасен полуночный час для любовных свиданий.
Земля не устанет любить, и любить без конца.
Промчатся столетья и будут мгновеньем казаться,
И горькие слезы польются, польются с лица,
И тот не устанет рыдать, кто любви был бессилен отдаться.
А мир будет вечно любить, и любить без конца.
Франческа, Паоло, воздушные нежные тени,
Вы свято любили, и светит вам нежность в Аду.
Но горе тому, кто замедлил на первой ступени,
Кто ввериться снам не посмел и всю жизнь протомился в бреду.
Франческа, Паоло, в несчастьи счастливые тени!
Не говори, что я устал,
Не то железными руками
Я гряну скалы над скала́ми
И брызнут вверх осколки скал.
Не говори, что я устал.
Не говори, что я страдал.
Иначе мой победный хохот,
Как моря бешеного грохот,
Вселенной сдвинет пьедестал.
Не говори, что я страдал.
Не говори, что я любил.
Не то кощунственною ложью
Я окровавлю правду Божью,
Любовь, которой мир служил.
Не говори, что я любил.
Не говори, что я умру,
Не то я смерть низвергну с трона,
Гремя, покатится корона,
Пято́й во прах ее сотру.
Не говори, что я умру.
Каждый труд благослови, удача!
Рыбаку — чтоб с рыбой невода,
Пахарю — чтоб плуг его и кляча
Доставали хлеба на года.
Воду пьют из кружек и стаканов,
Из кувшинок также можно пить,
Там, где омут розовых туманов
Не устанет берег золотить.
Хорошо лежать в траве зеленой
И, впиваясь в призрачную гладь,
Чей-то взгляд, ревнивый и влюбленный,
На себе, уставшем, вспоминать.
Коростели свищут… коростели.
Потому так и светлы всегда
Те, что в жизни сердцем опростели
Под веселой ношею труда.
Только я забыл, что я крестьянин,
И теперь рассказываю сам,
Соглядатай праздный, я ль не странен
Дорогим мне пашням и лесам.
Словно жаль кому-то и кого-то,
Словно кто-то к родине отвык,
И с того, поднявшись над болотом,
В душу плачут чибис и кулик.
Июньские розы, вы — лучшие розы
С сердцами, пронзенными солнцем; вы — грозы,
Затихшие, взлеты усталые птиц
В ветвях, истомленно склонившихся ниц.
Июньские розы, июльские розы,
Уста, поцелуем зажженные в грезы,
Вы вспыхнули ярко, — и вот вы устали, —
Из тени и золота сетка дрожит
Над вами от ветра, но вы не упали, —
И ветер порывистый дальше бежит.
Огни омертвелые в ножнах из моха,
Дохнули вы летом палящим, и страстно
Исполнены трепетом позднего вздоха,
Застыли безвластно…
Прелестные, милые, свежие розы!..
Так в жажде любви беззаветной воспрянут.
Сверкнут мимолетно, устанут, завянут
Все наши желанья и все наши грезы.
— Я жить без тебя не могу,
Я с первого дня это понял…
Как будто на полном скаку
Коня вдруг над пропастью поднял.
— И я без тебя не могу.
Я столько ждала! И устала.
Как будто на белом снегу
Гроза мою душу застала.
Сошлись, разминулись пути,
Но он ей звонил отовсюду.
И тихо просил: «Не грусти…»
И тихое слышалось: «Буду…»
Однажды на полном скаку
С коня он свалился на съемках…
— Я жить без тебя не могу, —
Она ему шепчет в потемках.
Он бредил… Но сила любви
Вновь к жизни его возвращала.
И смерть уступила: «Живи!»
И все начиналось сначала.
— Я жить без тебя не могу…—
Он ей улыбался устало,
— А помнишь на белом снегу
Гроза тебя как-то застала?
Прилипли снежинки к виску.
И капли росы на ресницах…
Я жить без тебя не смогу,
И значит, ничто не случится.