Прославим, братья, сумерки свободы,
Великий сумеречный год!
В кипящие ночные воды
Опущен грузный лес тенет.
Восходишь ты в глухие годы —
О солнце, судия, народ.
Прославим роковое бремя,
Которое в слезах народный вождь берет.
Прославим власти сумрачное бремя,
Есть обитаемая духом
Свобода — избранных удел.
Орлиным зреньем, дивным слухом
Священник римский уцелел.
И голубь не боится грома,
Которым церковь говорит;
В апостольском созвучьи: Roma! —
Он только сердце веселит.
На лире скромной, благородной
Земных богов я не хвалил
И силе в гордости свободной
Кадилом лести не кадил.
Свободу лишь учася славить,
Стихами жертвуя лишь ей,
Я не рожден царей забавить
Стыдливой музою моей.
Но, признаюсь, под Геликоном,
Где Касталийский ток шумел,
— Два баккарди, четыре с содой!
— Си, мадам! Вам самый большой.
Черный парень в костюме модном,
Черный бог с золотой душой… Черный стебель в степи безводной,
Влагу с губ я твоих ловлю, –
Ты невеста моя, свобода,
Я одну лишь тебя люблю.Я одну лишь тебя не прóдал,
Я одну лишь тебя ласкал.
Я во всех словарях свободу
Раньше слов остальных искал.…Будет счастье звенеть мечами,
О, несобранные нивы! —
О, растоптанные всходы!
Он настанет, час счастливый,
Час победы и свободы.Гром последний в небе грянет,
Разрушителей карая,
Солнце мира ясно глянет,
Отдохнет земля сырая.Но пока грохочут битвы,
Слышен тяжкий грохот меди,
Все стремленья, все молитвы,
Все желания — к победе! Бой упорен, долог, труден,
Послушать: век наш — век свободы,
А в сущность глубже загляни —
Свободных мыслей коноводы
Восточным деспотам сродни.
У них два веса, два мерила,
Двоякий взгляд, двоякий суд:
Себе дается власть и сила,
Своих наверх, других под спуд.
У них на всё есть лозунг строгой
Под либеральным их клеймом:
Серебристый ручей,
Меж лугов и полей
Я беспечно бежал
И на солнце играл.
Был свободен мой путь
Под сиянием дня,
Но сдавили мне грудь
И поймали меня.
Перевод Якова Козловского
Было небо черно от лохматых овчин,
Все клубились они в беспорядке.
И сидел вдалеке от родимых вершин
Красный сокол на белой перчатке.
Бубенцами его одарили ловцы
И кольцом с ободком золоченым.
Поднимал он крыла, и опять бубенцы
Серебристый ручей,
Меж лугов и полей
Я безпечно бежал
И на солнце играл.
Был свободен мой путь
Под сиянием дня,
Но сдавили мне грудь
И поймали меня.
Дитя душистых роз и поля!
Зачем сюда ты залетел?
Здесь плен и скучная неволя:
Я уж терпеньем накипел,
Забыл о радостях в природе,
О тихом счастии в лесах;
А ты сгрустишься по свободе
И по родимых небесах
Лети ж на волю — веселися!
И в золотой рассвета час
Не то, чтоб я любил твоих детей,
Кто видел лишь одно — они страдали.
Знать не хотели ничего, не знали…
Но рев тот Демократии твоей,
Террора и Анархии вождей
Страстей бурленье отражал как воды,
И был мой гнев как брат тебе! Свобода!
Лишь потому гул слушала нежней
Столь осторожная душа моя.
Монархов же кровавых канонада
Луна прекрасная светила
В тиши лазоревых полей
И ярче золота златила
Главы подкрестные церквей.
А бедный узник за решеткой
Мечтал о божьих чудесах
Он их читал, как почерк четкий,
И на земле и в небесах
И в тайной книге прошлой жизни
Он с умиленьем их читал,
К чему невольнику мечтания свободы?
Взгляни: безропотно текут речные воды
В указанных брегах, по склону их русла;
Ель величавая стоит, где возросла,
Невластная сойти. Небесные светила
Назначенным путем неведомая сила
Влечет. Бродячий ветр не волен, и закон
Его летучему дыханью положен.
Уделу своему и мы покорны будем,
Мятежные мечты смирим иль позабудем,
На ваши, братья, празднества? ,
Навстречу вашим ликованьям,
Навстречу вам идет Москва
С благоговейным упованьем.
В среду восторженных тревог,
В разгар великого волненья,
Приносит вам она залог,
Залог любви и единенья.
Примите же из рук ея
То, что? и вашим прежде было,
Дайте собакам мяса —
Может, они подерутся.
Дайте похмельным кваса —
Авось они перебьются.
Чтоб не жиреть воронам —
Ставьте побольше пугал.
А чтоб любить влюбленным
Дайте укромный угол.
Вас развратило Самовластье,
И меч его вас поразил, —
И в неподкупном беспристрастье
Сей приговор Закон скрепил.
Народ, чуждаясь вероломства,
Поносит ваши имена —
И ваша память для потомства,
Как труп в земле, схоронена.
О жертвы мысли безрассудной,
Вы уповали, может быть,
O Zaubеrеи dеr еrstеn Lиеbе!..
Wиеland.
Дубравы, где в тиши свободы
Встречал я счастьем каждый день,
Ступаю вновь под ваши своды,
Под вашу дружескую тень. —
И для [меня] воскресла радость,
И душу взволновали вновь
Моя потерянная младость,
С тех пор как встал над землей человек,
И жил, и любил, как велит природа,
Согласно науке, средь гор и рек,
В далекий, почти первобытный век, —
На свете жила и цвела свобода.
Но пращур, что шкуру и мясо взял,
Оставив товарищу только жилы,
И, плюнув на совесть, прибегнул к силе,
Впервые свободу ногой попрал.
Лишив меня свободы,
Смеешься, что терплю,
Но я днесь открываюсь,
Что больше не люблю:
Гордись своим свирепством,
Как хочешь завсегда,
Не буду больше пленен
Тобою никогда.И так уж я довольно
В пользы воздыхал,
Что все свои утехи
Автор Томас Гуд
Перевод Эдуарда Багрицкого
От песен, от скользкого пота
В глазах растекается мгла;
Работай, работай, работай,
Пчелой, заполняющей соты,
Покуда из пальцев, с налета,
Не выпрыгнет рыбкой игла.
В искусстве — слава и свобода!
Чело великого народа
Оно украсило венцом,
Сияя дивно над вселенной,
Как блеск созвездий неизменный
Пред Вседержителем Творцом.
Искусство — гимн души чудесный;
Его гармонией небесной
Полны долины и леса.
Писатель, — если только он
Волна, а океан — Россия,
Не может быть не возмущен,
Когда возмущена стихия.
Писатель, если только он
Есть нерв великого народа,
Не может быть не поражен,
Когда поражена свобода.
В наших рядах миллионы!
Ленина мы сыновья!
Реют над нами победно знамёна
Славного Октября! Припев:
Мы, коммунисты, правдой сильны своей!
Цель нашей борьбы и жизни —
Счастье простых людей!
Цель всей борьбы и жизни —
Счастье простых людей! Пламя, зажжённое «Искрой»,
Не погасить никогда!
«Земля и Воля» — крик Народа,
«Земля и Воля» — клич крестьян.
«Все — заново, и всем — Свобода»,
Рабочий крикнул сквозь туман.
«Все — заново, и всем — Свобода»,
Как будто вторит Океан.
Мне чудится, что бурным ходом
Идет приливная волна.
Конец — тюремным низким сводам,
Когда я был отроком тихим и нежным,
Когда я был юношей страстно-мятежным,
И в возрасте зрелом, со старостью смежном,—
Всю жизнь мне все снова, и снова, и снова
Звучало одно неизменное слово:
Свобода! Свобода!
Измученный рабством и духом унылый
Покинул я край мой родимый и милый,
Чтоб было мне можно, насколько есть силы,
Рим — это мира единство: в республике древней — свободы
Строгий языческий дух объединял племена.
Пала свобода, — и мудрые Кесари вечному Риму
Мыслью о благе людей вновь покорили весь мир.
Пал императорский Рим, и во имя Всевышнего Бога
В храме великом Петра весь человеческий род
Церковь хотела собрать. Но, вослед за языческим Римом,
Рим христианский погиб: вера потухла в сердцах.
Ныне в развалинах древних мы, полные скорби, блуждаем.
О, неужель не найдем веры такой, чтобы вновь
Была свободна я, ты приходил,
чтобы моей свободе удивиться,
и вот однажды тихо попросил
свободою с тобою поделиться: «Послушай, широко шумит река,
никто ее пути не преграждает,
но у реки есть тоже берега,
без берегов свободы не бывает. Смотри, вот эти две мои руки —
нежна одна рука, сильна другая, -
и бережнее берегов реки
они твою свободу охраняют…» И я дивилась преданным словам,
В те дни, когда мне были новы
Все впечатленья бытия —
И взоры дев, и шум дубровы,
И ночью пенье соловья, —
Когда возвышенные чувства,
Свобода, слава и любовь
И вдохновенные искусства
Так сильно волновали кровь, —
Часы надежд и наслаждений
Тоской внезапной осеня,
Злые дни для нас опять настали,
К горьким пыткам сердце приготовь:
Чистых духом прежде распинали,
Распинать теперь их будут вновь…
Не зови друзей, ушедших с боя,
Малодушных горько не кляни:
Из раба не сделаешь героя,
Пусть борцы останутся одни!..
Свобода! Свобода! Восторженным кликом
Встревожены дали холодной страны:
Он властно звучит на раздольи великом
Созвучно с ручьями встающей весны.
Россия свободна! Лазурь голубее,
Живительней воздух, бурливей река…
И в новую жизнь бесконечной аллеей
Пред нами, приветно, раскрылись века.
Но разве сознанье не мучит, не давит,
Что, в радости марта, на празднике верб,
Забился в угол свой испуганно ханжа;
Тиран, который проклят целою страною,
Смутился в этот миг, от ужаса дрожа,
Пред именем Руссо, произнесенном мною.
Не смешивай с его ученьем, в наши дни
Безумств мечтателей, бушующих в тревоге;
Свободою Руссо не называй стряпни,
Которой потчуют все наши демагоги.
Народу русскому дивитесь:
Орлить настал его черед!
Восстал из недр народный витязь
И спас от деспота народ.
Не важно знать — какое имя
Носил народа лучший сын.
Не важно знать — он шел какими
Путями к пламени вершин.
Но он пришел, освободитель!
Но он возник, но он восстал!
«Распни Его, распни! Варраве дай свободу!» —
Вопила яростно толпа, и, ей в угоду,
Позорно пролита была святая кровь
Того, Кто возвестил прощенье и любовь…
С тех пор прошли века. Свершилось искупленье
И озарило мир великое ученье:
Приявшему от нас и муки, и хулы,
Теплой осени дыханье,
Помавание дубов,
Тихое листов шептанье,
Восклицанье голосов
Мне, лежащему в долине,
Наводили сладкий сон.
Видел я себя стоящим
На высоком вдруг холму,
На плоды вдали глядящим,
Только пепел знает, что значит сгореть дотла.
Но я тоже скажу, близоруко взглянув вперёд:
не всё уносимо ветром, не всё метла,
широко забирая по двору, подберёт.
Мы останемся смятым окурком, плевком, в тени
под скамьёй, куда угол проникнуть лучу не даст,
и слежимся в обнимку с грязью, считая дни,
в перегной, в осадок, в культурный пласт.
Замаравши совок, археолог разинет пасть
отрыгнуть; но его открытие прогремит