Начало я помню. Всего горячее
Стремленье уйти от обычных преград.
В обложке истрепанной — «Мир приключений»,
Чужая земля, Наутилус и Грант.
И каждому разное снилось ночами:
Иному — Австралия, полюс — другим;
Но равно томили — как было вначале —
По глобусу легшие сетью круги.
А мне представлялось: когда на восходе
Пустым океаном владеет заря,
Кто ты, светлый сын небес!
Златокудрый, быстрокрылый?
Кто тебя в сей дикий лес,
Сей скалы в вертеп унылый,
Под обросший мхами свод,
К бездне, где с рожденья мира
С эхом гор поток ревет,
Приманил от стран эфира?
Что твой пламенник погас?
1
История людей —
История войны,
Разнузданность страстей
В театре Сатаны.
Страна теснит страну,
И взгляд встречает взгляд.
За краткую весну
Несчетный ряд расплат.
У бешенства мечты
Жандармы вселенной,
вылоснив лица,
стоят над рабочим:
— Эй,
не бастуй! —
А здесь
трудящихся щит —
милиция
стоит
на своем
Приятный брег! Любезная страна!
Где свой Нева поток стремит к пучине.
О! прежде дебрь, се коль населена!
Мы град в тебе престольный видим ныне.
Немало зрю в округе я доброт:
Реки твоей струи легки и чисты;
Студен воздух, но здрав его есть род:
Осушены почти уж блата мшисты.
Кто ты, Ангел светлоокой,
С лучезарною звездой?
Из какой страны далекой
Прилетел на север мой?
— „Прилетел я из прекрасной
Полуденной стороны,
Где без зноя небо ясно,
Где предел младой весны!“
Посвящается Анне Евстафьевне Удом.
Шуми, поток! стрелой несися!
С скалы гранитной и крутой
Отважно падай и дробися
Жемчужной, сребряной росой!
Души вниманьем углубленный,
Люблю немолчных вод однообразный шум!
Твоей гармонией плененный,
Мир слова ждал в ответ на вой безумья злого.
На вопли извергов, грязнящие эфир.
Советская страна сказала это слово,
Сказала властно и сурово,
И, услыхав его, культурный вздрогнул мир.
Пред ним разбойная открылася картина:
Телами детскими покрытая земля,
Опустошенная пожарами равнина, –
Злодейств неслыханных обрушилась лавина
Прекрасная! ты покидаешь нас,
Вновь улететь ты в край готова дальний,
И близок он — неотразимый час,
Когда приму я твой завет прощальный,
Когда еще в немой груди моей
Уснувшее мученье встрепенется
И у давно исплаканных очей
Еще слеза кипучая найдется!
Скажи: зачем от родины святой
Гряди, наш Царь, Твоя дружина
Благословляет Твой возврат;
Вселенной решена судьбина,
И ниспровергнут супостат.
Гряди, гряди к стране своей,
Наш Царь, наш славный вождь царей.
К Его стопам мечи кровавы;
К Его стопам и шлем и щит;
Его главу да знамя славы
Покинул я
Родимое жилище.
Голубчик! Дедушка!
Я вновь к тебе пишу.
У вас под окнами
Теперь метели свищут,
И в дымовой трубе
Протяжный вой и шум,
Как будто сто чертей
Памяти Всеволода Вишневского, служившего пулемётчиком на «Ване-коммунисте» в 1918 годуБыл он складный волжский пароходик,
рядовой царицынский бурлак.
В ураган семнадцатого годасразу
поднял большевистский флаг. И когда на волжские откосыз
Защищать новорожденный мир
прибыли кронштадтские матросы—
приглянулся им лихой буксир. И проходит срок совсем недолгий, —
тот буксир — храбрей команды нет! —
флагманом флотилии на Волге
назначает Реввоенсовет. Выбирали флагману названье, —
Все равно ты не слышишь, все равно не услышишь ни слова,
все равно я пишу, но как странно писать тебе снова,
но как странно опять совершать повторенье прощанья.
Добрый вечер. Как странно вторгаться в молчанье.
Все равно ты не слышишь, как опять здесь весна нарастает,
как чугунная птица с тех же самых деревьев слетает,
как свистят фонари, где в ночи ты одна проходила,
распускается день — там, где ты в одиночку любила.
Перелистай историю России,
Прочти ее за годом год подряд.
О мужестве, о храбрости, о силе
Народа нашего
страницы говорят.
Когда враги шли по полям Отчизны
И гром войны над нивами гремел, —
Ни сил своих, ни крови и ни жизни
Народ для Родины великой не жалел.
Уже захватчик пел: ликуй и веселися!
Вперед, сыны страны родной:
Дни славы наступили!
Тираны дикою толпой
В наш вольный край вступили,
В наш вольный край вступили!
Вам слышны ли у очагов
Солдат свирепых клики?
Друзья! там ваших бьют сынов,
Подруг там ваших крики!
БОЯНА
Озлясь, что мыслию он соколом парил,
Сатурн одно его лишь имя пощадил;
Но славы тем его усугубил сиянье;
И гусель вторится Бояна рокотанье.
НЕИЗВЕСТНОГО СОЧИНИТЕЛЯ «СЛОВА О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ»
Во мраке тучь—в густом тумане
Орлиной, быстрой скрыв полет,
Врагов зря торжество во стане,
Кутузов грянул вдруг—и свет
От молнии его блестящий,
Москве свободу приносящий,
Низверг злодеев в бездну зол, —
Простер свой ход—и войск колоссы
Врагов кичливых гонят Россы,
Как робких стадо птиц—орел.
Если
Гавану
окинуть мигом —
рай-страна,
страна что надо.
Под пальмой
на ножке
стоят фламинго.
Цветет
коларио
Сто лет, как Орден рыцарей крестовых
Свой меч в крови язычников багрит;
Страшится прусс оков его суровых
И от родных полей своих бежит,
И до равнин Литвы необозримых
И смерть, и плен преследует гонимых.
Теперь врагов лишь Неман разделяет:
Там, средь лесов, обителей богов,
Верхи божниц языческих сверкают;
А здесь, взнеся чело до облаков
Мучение свв. Космы и Дамиана (1438—40)
В стране, где гиппогриф веселый льва
Крылатого зовет играть в лазури,
Где выпускает ночь из рукава
Хрустальных нимф и венценосных фурий;
В стране, где тихи гробы мертвецов,
Но где жива их воля, власть и сила,
Средь многих знаменитых мастеров,
Ах, одного лишь сердце полюбило.
Из окошка мне видна
Расчудесная Страна,
Где живут Считалочки.
Каждый там не раз бывал,
Кто когда-нибудь играл
В прятки или в салочки…
Чудесный край!
Сам Заяц Белый вас встречает,
Мгла замглила даль долины,
Воздух курится, как дым,
Тают тучи-исполины,
Солнце кажется седым.
Полинялый, умягченный,
Взятый мглою в светлый плен,
Целый мир глядит замгленный,
Как старинный гобелен.
Черный клоп сидел на гроше
И с тщеславьем банкира в душе,
Задираючи нос, говорил:
«Кого деньгами Бог наделил
Тот имеет почет и значенье при этом;
Кто богат — признается всем светом
И красавцем, и милым; из дам
Ни одна не откажет ни в чем богачам.
Чуть любая мой запах почует —
Затрепещет сейчас, затоскует.
Вино в тюрьме дает совет:
Не горячись — ведь силы нет.
И за решеткой, во хмелю,
Я все хвалю.
От стакана доброго вина
Рассудил я здраво, что сатира,
В видах примиренья, не должна
Обличать пороки сильных мира.
Лучше даже в очи им туман
И.
Черный клоп сидел на гроше
И с тщеславьем банкира в душе,
Задираючи нос, говорил:
«Кого деньгами Бог наделил
Тот имеет почет и значенье при этом;
Кто богат — признается всем светом
И красавцем, и милым; из дам
Ни одна не откажет ни в чем богачам.
Чуть любая мой запах почует —
Не бряцай, печальна лира,
Громкой песни ты в сей час:
Благодетельница мира
Удалилася от нас.
Муз богиня удалилась;
Из Петрополя сокрылась
Матерь от своих детей:
Солнцу красному подобно,
Счастье, кажется, народно
Укатилося за ней.
Я возвращуся к вам, поля моих отцов,
Дубравы мирные, священный сердцу кров!
Я возвращуся к вам, домашние иконы!
Пускай другие чтут приличия законы;
Пускай другие чтут ревнивый суд невежд;
Свободный наконец от суетных надежд,
От беспокойных снов, от ветреных желаний,
Испив безвременно всю чашу испытаний,
Не призрак счастия, но счастье нужно мне.
Усталый труженик, спешу к родной стране
В огромной приемной
Пятнадцать столов,
За каждым сидит по пятнадцать послов,
Пятнадцать часов,
Не считая минут,
Послы молодого царевича ждут.
Ну, а царевич к ним идти
Никак не соглашается
Из-за того,
Что у него
В стране, где я забыл мирские наслажденья,
Где улыбается мне дева песнопенья,
Где немец поселил свой просвещенный вкус,
Где поп и государь не оковали муз;
Где вовсе не видать позора чести русской,
Где доктор и студент обедают закуской,
Желудок приучив за книгами говеть;
Где часто, не любя всегда благоговеть
Перед законами железа и державы,
Младый воспитанник науки и забавы,
Что вижу я? Что на долину,
Покинуть горную вершину,
Как буря мрачная летит?
Вы слышите-ли конский топот,
Звук голосов, нестройный ропот?
Шумят знамена, медь звучит,
Железо движется, сверкает…
Кто зрел как блещут небеса,
Когда, врываяся в леса,
Их пламень быстрый пожирает
Я в море не искал таинственных Утопий,
И в страны звезд иных не плавал, как Бальмонт,
Но я любил блуждать по маленькой Европе,
И всех ее морей я видел горизонт.
Меж гор, где веет дух красавицы Тамары,
Я, юноша, топтал бессмертные снега;
И сладостно впивал таврические чары,
Целуя — Пушкиным святые берега!
Как Вяземский, и я принес поклон Олаю,
И взморья Рижского я исходил пески;
На сером камени, пустынном и высоком,
Вершина коего касалася небес,
Цирцея бледная в отчаянье глубоком
Лила потоки горьких слез.
Оттуда по волнам глаза ее блуждали;
Казалось, что они Улисса там искали.
Еще ей мнится зреть героя своего:
Сия мечта в ней грудь стесненну облегчает,
Она зовет к себе его,
И глас ее стократ рыданье прерывает:
М. А. БакунинуВновь крестовые походы,
Вновь волнуется земля,
И торопятся народы
Бросить родины поля.
И, снедаемый, томимый
Непонятною мечтой,
Покидает край родимый
Крестоносен молодой.Бьется сердце молодое;
Перед ним вдали, как сон,
Всё небесное, святое,
Итак, поэт унылый мой!
Тот скоро час примчится,
Когда тебе с родной страной,
С друзьями должно разлучиться;
Лететь туда, куда ведет
Рука судеб неумолимых;
Туда, где страшный гор хребет,
Среди степей необозримых,
Чело скрывая в облаках,
Стоит снегами увенчанный;
Когда придешь в мою ты хату,
Где бедность в простоте живет?
Когда поклонишься пенату,
Который дни мои блюдет?
Приди, разделим снедь убогу,
Сердца вином воспламеним,
И вместе — песнопенья Богу
Часы досуга посвятим;