Статуя зделана красавицына живо,
Иснуснейшей рукой: статуя стала диво.
Со подлинником та статуя всем равна,
Толикож хороша, толикож и умна.
Не скрыть от дерзких взоров наготы,
Но навсегда я очи опустила:
Не жаль земной, мгновенной красоты, —
Я красоту небесную сокрыла.
Елисавета здесь воздвигла зрак Петров
К утехе россов всех, но кто он был таков,
Гласит сей град и флот, художества и войски,
Гражданские труды и подвиги геройски.
Юноша трижды шагнул, наклонился, рукой о колено
Бодро оперся, другой поднял меткую кость.
Вот уж прицелился… прочь! раздайся, народ любопытный,
Врозь расступись; не мешай русской удалой игре.
Юноша, полный красы, напряженья, усилия чуждый,
Строен, легок и могуч, — тешится быстрой игрой!
Вот и товарищ тебе, дискобол! Он достоин, клянуся,
Дружно обнявшись с тобой, после игры отдыхать.
Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила.
Дева печально сидит, праздный держа черепок.
Чудо! не сякнет вода, изливаясь из урны разбитой;
Дева, над вечной струей, вечно печальна сидит.
Ноченька!
В звездном покрывале,
В траурных маках, с бессонной совой…
Доченька!
Как мы тебя укрывали
Свежей садовой землей.
Пусты теперь Дионисовы чаши,
Заплаканы взоры любви…
Это проходят над городом нашим
Страшные сестры твои.
Металл, что пламенем на брани устрашает,
В Петрове граде се россиян утешает,
Изобразив в себе лица его черты;
Но если бы его душевны красоты
Изобразить могло притом раченье наше,
То был бы образ сей всего на свете краше.
Перст указует на даль, на главе разви́лися крылья,
Дышит свободою грудь, с легкостью дивною он,
В землю ударя крылатой ногой, кидается в воздух…
Миг — и умчится! Таков полный восторга певец.
У милых ног венецианских статуй
Проплакать ночь, проплакать до утра
И выйти на Неву в туман, туман косматый,
Где ветер ржет, и бьет, и скачет у костра.
Табун, табун ветров копытами затопчет
Мой малый дом, мой тихий Петербург,
И Летний сад, и липовые почки,
И залетевшую со Стрелки стрекозу.
Искусной некакой резчик,
Как труд казался ни велик,
Затеял вырезать статую,
Такую
Котораяб могла ходить, лежать, сидеть,
И слушать и глядеть;
И словом: чувства все как человек иметь.
Резчик статую начинает,
Все мастерство свое резчик истощевает:
Статуя движется, статуя говорит,
Н.В.Н.
Уже кленовые листы
На пруд слетают лебединый,
И окровавлены кусты
Неспешно зреющей рябины,
И ослепительно стройна,
Поджав незябнущие ноги,
На камне северном она
«Дети Красоты невинной!
В снежной Скифии, у нас,
Только вьюги ночи длинной
Долго, долго рушат вас.
Здесь на вас, — бегите Галлов! —
В бунте новом опьянев,
Чернь рушителей-вандалов
Изливает буйный гнев.»
— «Славны, странник, эти раны:
На живых то гнев живых!
Художник некакий, резчи́к,
В художестве своем и славен и велик,
Задумал вырезать стату́ю
Такую,
Которая б могла ходить
И говорить
И с виду человеком быть.
Резчи́к стату́ю начинает,
Все мастерство свое резчи́к истощевает:
Стату́я движется, стату́я говорит
Только что слезы не льются из глаз ежечасно,
Так ты изваяна чудно, стоишь, как живая!
Матери Божьей страданья проходят безгласно,
Скорбь ее — скорбь молчаливая, грустно-немая!
Но не прекрасна ль и ты, что недвижно припала
К ней, к Богоматери, в долгом и жарком моленьи?
Та — скорбь небесную, эта — земную прияла...
Родственны обе те скорби в своем воплощеньи.
От зла и одного чево не заведется!
Что ж, естьли больше их столкнется?
Невежа, а при том скупой,
По милости судьбы слепой,
Нашел в земле одну литую
Старинную статую,
Такой
Работы мастерской,
Что в наши времена не сделают другой.
Зваянным образам, что в древни времена
Героям ставили за славные походы,
Невежеством веков честь божеска дана,
И чтили жертвой их последовавши роды,
Что вера правая творить всегда претит.
Но вам простительно, о поздые потомки,
Когда услышав вы дела Петровы громки
Поставите олтарь пред сей геройский вид;
Мы вас давно своим примером оправдали:
Чудясь делам его, превысшим смертных сил,
Изображает медь сия черты лица
Великаго ПЕТРА, Отечества Отца,
Созиждал град он сей, устроил флот и войски;
Вознес Россию он чрез подвиги Геройски.
В знак благодарности к нему России всей,
ЕКАТЕРИНОЮ воздвигнут образ сей.
Но еслиб ПЕТРЪ воскрес опять в России ныке,
Он краше б монумент воздвиг ЕКАТЕРИНЕ.
ПЕТРЪ внутренннх врагов и внешних победил,
Объял владычеством и море он и сушу,
Лошадь влекли под уздцы на чугунный
Мост. Под копытом чернела вода.
Лошадь храпела, и воздух безлунный
Храп сохранял на мосту навсегда.
Песни воды и хрипящие звуки
Тут же вблизи расплывались в хаос.
Их раздирали незримые руки.
В черной воде отраженье неслось.
Мерный чугун отвечал однотонно.
Разность отпала. И вечность спала.
Их две сестры: одна от неба,
Ну, а другая – от земли.
И тщетно жду: какую мне бы
Дать боги Случая могли:
Вот ту – которая от неба,
Иль ту, другую – от земли?
Одна как статуя Мадонны,
Ну а другая как вертеп.
И я вздыхаю сокрушенно:
Гремящие по всем концам земным победы,
И россов чрез весь свет торжествовавших следы,
Собрание наук, исправленны суды,
Пременное в реках течение воды,
Покрытый флотом понт, среди волн грады новы
И прочие дела увидев смерть Петровы
Рекла: «Сей человек предел мой нарушил
И доле в мире сем Мафусаила жил».
Так лета по делам считая, возгласила
И в гроб великого сего героя скрыла.
Монарха Русских стран металл сей представляет,
Зрак мужа славнаго потомкам оставляет.
Се есть Великий ПЕТРЪ, отечества Отец,
Благополучия Российскаго творец.
Весь век трудилася глава его и руки:
Посеял, возрастил, художества, науки.
Он войско обучил, состроил корабли,
Был страшен на водах, был страшен на земли.
Полезнейшие дал народу он уставы,
Победы одержав, спокойство утвердил,
Се образ изваян премудрого героя,
Что, ради подданных лишив себя покоя,
Последний принял чин и царствуя служил,
Свои законы сам примером утвердил,
Рожденны к скипетру, простер в работу руки,
Монаршу власть скрывал, чтоб нам открыть науки.
Когда он строил град, сносил труды в войнах,
В землях далеких был и странствовал в морях,
Художников сбирал и обучал солдатов,
Домашних побеждал и внешних сопостатов;
Как, здесь, где я живу в усладе,
Забыв тревоги прошлых лет,
Ты вновь, и спереди и сзади,
Прелестный мальчик, Ганимед!
Орел, как будто бы влюбленный,
Тебя схватил среди цветов
И взносит, мощно окрыленный,
К веселой трапезе богов.
Я ведаю, что ты парнасским духом дышишь,
Стихи ты пишешь.
Не возложил никто на женский разум уз.
Чтоб дамам не писать, в котором то законе?
Минерва — женщина, и вся беседа муз
Не пола мужеска на Геликоне.
Пиши! Не будешь тем ты меньше хороша,
В прекрасной быть должна прекрасна и душа,
А я скажу то смело,
Что самое прекраснейшее тело
Раздвинулись тучи густые,
Луч солнца упал с высоты,
Кружатся листы золотые,
С дерев облетают листы.
В падении их молчаливом
Покорная дышет печаль,
Прозрачно жемчужным отливом
Подернулась бледная даль.
Раздвинулись тучи густыя,
Луч солнца упал с высоты,
Кружатся листы золотые,
С дерев облетают листы.
В падении их молчаливом
Покорная дышет печаль,
Прозрачно жемчужным отливом
Подернулась бледная даль.
Возле города Пекина
Ходят-бродят хунвейбины,
И старинные картины
Ищут-рыщут хунвейбины, -
И не то чтоб хунвейбины
Любят статуи, картины:
Вместо статуй будут урны
"Революции культурной".
И ведь главное, знаю отлично я,
О жрицы, до колен вы поднимите ваши
Одежды легкие, залитые светло
Заката отблеском румяным, и чело
Венчайте розами. С собой возьмите чаши,
Где черных бабочек и пчелок золотых
Изображенья есть. Волну кудрей густых
Пред зеркалом, смеясь, вы заплетите в пряди;
Кристал разбейте тот, из чьей зеркальной глади
Ваш лик смеющийся глядел лишь миг назад,
В лучистом сумраке из храма по две в ряд
Скончался у жены возлюбленный супруг;
Он был любовник ей и был ей верный друг.
Мечталась
И в ночь и в день
Стенящей в верности жене супружня тень,
И только статуя для памяти осталась
. . . . . . . . . . .
Из дерева супружнице его:
. . . . . . . . . . .
Она всегда на статую взирала
Се тот герой, Орла который просветил,
Вне Солнце, Льва, Луну, — внутрь Гидру победил;
Водим премудростью, — был вождь, законодатель,
Строитель, плаватель, работник, обладатель.
Екатерина, — Росс чтоб зря благоговел, —
Воздвигла зрак его. Ея сей образ дел.
1775
Орла что светом озарил,
1.
На голову
Где трудится голова,
Там труда для сердца мало;
Там любви и не бывало;
Там любовь — одни слова.
2.
На глазную повязку
Однажды, вечерней порою,
У дремлющих озера вод,
В тени кипариса, печально
Сидела Богиня Забот.
Из глины прилежно лепила
Большую статую она;
А с неба в зеркальныя воды
Глядела царица-луна.
Был зимний день угрюм и сер,
Но я под портиком античным,
Взирал с восторгом необычным
На изваяния Венер.
И в королевском Лувре старом
Искусства видя образцы,
Я понимал что им недаром
Отведены у нас дворцы.