На равнине вод лазурной
Шли мы верною стезей;
Огнедышущий и бурный
Уносил нас змей морской.
С неба звезды нам светили,
Снизу искрилась волна,
И мятелью влажной пыли
Обдавала нас она.
Мы на палубе сидели…
Многих сон одолевал…
Все звучней колеса пели,
Разгребая шумный вал.
Приутих наш круг веселый,
Женский говор, женский шум…
Подпирает локоть белый
Много милых, сонных дум.
Сны играют на просторе
Под магической луной,
И баюкает их море
Тихоструйною волной.
Грубой жизнью оглушенный,
Нестерпимо уязвленный,
Опускаю веки я —
И дремлю, чтоб легче минул,
Чтобы как отлив отхлынул
Шум земного бытия.
Лучше спать, чем слушать речи
Злобной жизни человечьей,
Малых правд пустую прю.
Все я знаю, все я вижу —
Лучше сном к себе приближу
Неизвестную зарю.
А уж если сны приснятся,
То пускай в них повторятся
Детства давние года:
Снег на дворике московском
Иль — в Петровском-Разумовском
Пар над зеркалом пруда.
Успокой смятенный дух,
И крушась не згарай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю, мой свет;
Ничево тебя миляй, ничево лучше нет.
Мысли все мои к тебе
Всеминутно хотят;
Сердце отнял ты себе,
Очи к сердцу летят:
Ты из памяти моей не выходишь вон,
Всякую тебя мне ночь представляет и сон.
Но в мечте не с сей судьбой
Представляешься мне;
Я целуяся с тобой,
Обнимаюсь во сне;
Я во сне тебя в шелаш сама зову:
Успокой смятенной дух, будет то наяву.
Я вижу Толедо,
Я вижу Мадрид.
О, белая Леда! Твой блеск и победа
Различным сияньем горит.
Крылатым и смелым
Был тот, кто влюблен.
И, белый нa белом, ликующим телом,
Он бросил в столетья свой сон.
Иные есть птицы,
Иные есть сны,
Я вижу бойницы, в них гордость орлицы,
В них пышность седой старины.
Застыли громады
Оконченных снов.
И сумрачно рады руины Гранады
Губительной силе веков.
Здесь дерзость желанья
Не гаснет ни в чем.
Везде изваянья былого влиянья,
Крещенья огнем и мечом.
О, строгие лики
Умевших любить!
Вы смутно-велики, красивы и дики,
Вы поняли слово — убить.
Я вас не забуду,
Я с вами везде.
Жестокому чуду я верным пребуду,
Я предан Испанской звезде!
Продлись, продлись, очарованье!Ѳ. Тютчев.
Друг моих былых мечтаний, милый сон,
Ты чредой чьих заклинаний воскрешен?
Кто отвеял безнадежность от мечты!
Та же нега, та же нежность, прежний — ты!
На тебе венок весенний васильков,
Над твоей улыбкой тени сладких слов.
Ты стоишь в кругу священном тишины;
Ты творишь волшебно-пленным луч луны.
Развеваешь все тревоги, словно дым;
Возвращаешь, нежно-строгий, мир — двоим.
Давний призрак, друг былого, милый сон,
Ты шепнул ли, что я снова воскрешен?
Что из мглы встают вершины, даль зовет,
Что до цели лишь единый переход?
Что сияют вновь надежды лучших лет?..
Иль опять откроет вежды мертвый свет?
Давний друг, мой сон, помедли! Я — готов.
Чу! унылый звон. Не медь ли злых часов?
Продлись, продлись, очарованье!Ф. Тютчев.
Друг моих былых мечтаний, милый сон,
Ты чредой чьих заклинаний воскрешен?
Кто отвеял безнадежность от мечты!
Та же нега, та же нежность, прежний — ты!
На тебе венок весенний васильков,
Над твоей улыбкой тени сладких слов.
Ты стоишь в кругу священном тишины;
Ты творишь волшебно-пленным луч луны.
Развеваешь все тревоги, словно дым;
Возвращаешь, нежно-строгий, мир — двоим.
Давний призрак, друг былого, милый сон,
Ты шепнул ли, что я снова воскрешен?
Что из мглы встают вершины, даль зовет,
Что до цели лишь единый переход?
Что сияют вновь надежды лучших лет?..
Иль опять откроет вежды мертвый свет?
Давний друг, мой сон, помедли! Я — готов.
Чу! унылый звон. Не медь ли злых часов?
Когда кричит сова и мчит Война
Потоки душ, одетых разным телом,
Я, призраком застывши онемелым,
Гляжу в колодец звезд, не видя дна.
Зачем Пустыня Мира создана?
Зачем безгранный дух прильнул к пределам?
Зачем,—возникну-ль желтым или белым,—
Но тень моя всегда везде черна?
Я пробегаю царственные свитки,
Я пролетаю сонмы всех планет,
Но Да, ища, всегда находит Нет.
Магические выдумав напитки,
Я вижу сны,—но в этих безднах Сна
Я знаю, что легенда нам дана.
Как я люблю тоску свободы,
Тоску долов, тоску холмов
И в своенравии погоды
Покой садов, покой домов! И дней ручьи луками вьются,
И так играет с ними свет.
И в берега озеры бьются,
А море дальний шлет ответ.В странах безвестных, небывалых
Идет война, гуляет мор —
Страстей, страданий, страхов шалых,
Любви и гнева древний спор.Но я люблю их шум протяжный,
Призывный, призрачный их шум.
Их проницает помысл влажный,
Их созерцает яркий ум.Нет душных снов в ночах безвольных,
В привольи дня курю я сны,
Что, средь пустынь моих юдольных,
Из сердца мысли рождены.
Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья.
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
И это снилось мне, и это снится мне,
И это мне ещё когда-нибудь приснится,
И повторится всё, и всё довоплотится,
И вам приснится всё, что видел я во сне.
Там, в стороне от нас, от мира в стороне
Волна идёт вослед волне о берег биться,
А на волне звезда, и человек, и птица,
И явь, и сны, и смерть — волна вослед волне.
Не надо мне числа: я был, и есмь, и буду,
Жизнь — чудо из чудес, и на колени чуду
Один, как сирота, я сам себя кладу,
Один, среди зеркал — в ограде отражений
Морей и городов, лучащихся в чаду.
И мать в слезах берёт ребёнка на колени.
Что мечты мои волнует
На привычном ложе сна?
На лицо и грудь мне дует
Свежим воздухом весна,
Тихо очи мне целует
Полуночная луна.
Ты ль, приют восторгам нежным,
Радость юности моей,
Ангел взором безмятежным,
Ангел прелестью очей,
Персей блеском белоснежным,
Мягких золотом кудрей!
Ты ли мне любви мечтами
Прогоняешь мирны сны?
Ты ли свежими устами
Навеваешь свет луны,
Скрыта легкими тенями
Соблазнительной весны?
Благодатное виденье,
Тихий ангел! успокой,
Усыпи души волненье,
Чувства жаркие напой
И даруй мне утомленье,
Освященное тобой!
Вариант
Безуханно и цветисто
Чей-то нежный сгиб разогнут, —
Крылья алого батиста
Развернулись и не дрогнут.
Все, что нежит, — даль да близь,
Оскорбив пятном кровавым,
Жадно маки разрослись
По сомлевшим тучным травам.
Но не в радость даже день им,
Темны пятна маков в небе,
И тяжелым сном осенним
Истомлен их яркий жребий.
Сном о том, что пуст и глух
Будет сад, а в нем, как в храме,
Тяжки головы старух…
Осененные Дарами.
«Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей — любви твоей.
Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
Во всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке — душа моя:
Тоска-шипы, любовь-цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя».
— Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод — саженный лед,
По берегу заволжскому
Метет, гудет метелица!
Лежу в земле, и сон мой смутен…
В открытом поле надо мной
Гуляет, волен, а беспутен,
Январский ветер ледяной,
Когда стихает ярость бури,
Я знаю: звезд лучистый взор
Глядит с темнеющей лазури
На снежный мертвенный простор.
Порой во сне, сквозь толщь земную,
Как из другого мира зов,
Я глухо слышу, жутко чую
Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое,
Когда под солнечным лучом
Качалось поле золотое,
И я был каплей в море том.
Иль день, когда осенней нивой
Шел бодрый сеятель, и мы
Во гроб ложились, терпеливо
Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю,
Молчанье, мрак со всех сторон…
И всё трудней мне верить маю,
И всё страшней мой черный сон…
Как сны полунощные, зданья
Стоят в безконечном ряду.
Я мимо их, в плащ завернувшись,
По улице молча иду.
И слышу: на башне собора
Двенадцать ужь колокол бьет.
С каким же теперь нетерпеньем
Меня моя милая ждет!
Сопутник мой месяц: он светят
Приветно в дорогу мою.
И вот—я у двери знакомой
И месяцу так говорю:
«Спасибо, мой добрый товарищ,
Что ты посветил мне идти!
Теперь я тебя отпускаю:
Теперь ты другим посвети.
«И если увидишь скитальца
С немою сердечной тоской —
Утешь его так же, мой милый,
Как я был утешен тобой.»
Пришел сон из семи сел.
Пришла лень из семи деревень.
Собирались лечь, да простыла печь.
Окна смотрят на север.
Сторожит у ручья скирда ничья,
и большак развезло, хоть бери весло.
Уронил подсолнух башку на стебель.
То ли дождь идет, то ли дева ждет.
Запрягай коней да поедем к ней.
Невеликий труд бросить камень в пруд.
Подопьем, на шелку постелим.
Отчего молчишь и как сыч глядишь?
Иль зубчат забор, как еловый бор,
за которым стоит терем?
Запрягай коня да вези меня.
Там не терем стоит, а сосновый скит.
И цветет вокруг монастырский луг.
Ни амбаров, ни изб, ни гумен.
Не раздумал пока, запрягай гнедка.
Всем хорош монастырь, да с лица — пустырь
и отец игумен, как есть, безумен.
Странный сон мне ночью снился: будто всюду лен,
Голубое всюду поле в синеве времен.
Нежно-малые цветочки, каждый жив, один,
Каждый, в малости, создатель мировых глубин.
Все цветки глядят, и взор их — в стороне одной,
И смущение и радость овладели мной.
Вот проходит зыбь морская, зыбь морского сна,
Здесь и там светло мелькает в Море белизна.
Что-то будто бы хоронят и святят цветы,
В посвященьи кто-то стонет, стелются холсты.
Кто-то был, и изменился, и кого-то нет,
Жизнь и смерть в цветочке каждом, и лазурный свет.
Каждый, в малости, создатель голубого сна,
Синей зыбью снова дышит, шепчет глубина.
И безбрежно так и нежно всюду в мире лен,
Голубое всюду поле в синеве времен.
1
Можно вздрогнуть от звука шагов,
Не из чувства обмана,
А из жажды остаться вдвоём в нетревожимом счастии снов,
Под владычеством чары, воздушной, как грань облаков,
Можно горько бояться, что светлые хлопья тумана
Разойдутся — не слившись, умрут, — слишком рано.
2
О, в душе у меня столько слов для тебя и любви,
Только душу мою ты своею душой позови.
3
Я как сон пред тобой, я как сон голубой,
Задремавший на синем цветке.
Я как шорох весны, я как вздох тишины,
Как тростник наклонённый к реке.
5 Я как лёгкий ковыль, как цветочная пыль,
Каждый миг и дышу, и дрожу.
Я как летняя мгла, что светла и тепла,
И тебе всё без слов я скажу.
Успокой смятенный дух,
И крушась не сгарай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю мой свет,
Ни чево тебя миляй, ни чево лутче нет,
Мысли все мои к тебе,
Всеминутно хотят;
Серце отнял ты себе;
Очи к серцу летят.
Ты из памяти моей не выходишь вон;
Всякую тебя мне ночь представляет сон.
Но в мечте, не с сей судьбой,
Представляешся мне;
Я цалуяся с тобой,
Обнимаюся во сне,
Я во сне тебя в шелаш сама зову:
Успокой смятенный дух; будет то наяву!
Успокой смятенный дух,
И крушась не сгорай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю мой свет
Ничего тебя миляй, ничего лучше нет,
Мысли все мои к тебе
Всеминутно хотят;
Сердце отнял ты себе,
Очи к сердцу летят.
Ты из памяти моей не ходишь вон;
Всякую тебя мне ночь представляет и сон.
Но в мечте, не с сей судьбой,
Представляется мне;
Я цалуяся с тобой,
Обнимаюсь во сне,
Я во сне тебя в шелаш сама зову:
Успокой смятенный дух; будет то на яву!
Я видел сегодня
Лирический сон
И сном этим странным
Весьма поражен.
Серьезное дело
Поручено мне:
Давлю сапогами
Клопов на стене.
Большая работа,
Высокая честь,
Когда под рукой
Насекомые есть.
Клопиные трупы
Усеяли пол.
Вдруг дверь отворилась
И Гейне вошел.
Талантливый малый,
Немецкий поэт.
Вошел и сказал он:
— Светлову привет!
Я прыгнул с кровати
И шаркнул ногой:
— Садитесь, пожалуйста,
Мой дорогой!
Присядьте, прошу вас,
На эту тахту,
Стихи и поэмы
Сейчас вам прочту!..
Гляжу я на гостя, —
Он бел, как стена,
И с ужасом шепчет:
— Спасибо, не на...
Да, Гейне воскликнул:
— Товарищ Светлов!
Не надо, не надо,
Не надо стихов!
Мне снился сон: как будто вольной птицей
Я к небесам лазурным поднялся.
Там облака вилися вереницей,
Исчезло все: и горы, и леса…
Неведомою силой увлеченный,
Я все летел. Но вдруг ударил гром,
И, молнии ударом ослепленный,
Безжалостно разбитый, пораженный —
Я вниз упал со сломанным крылом.
Мне снился сон: меж рожью золотистой,
Среди полей, я вырос васильком;
В вечерний час прохладный и душистый
Шептался я с залетным ветерком;
Среди ночей сияние зарницы
Я наблюдал на небе голубом, —
Но час настал — пришли жнецы и жницы,
И срезан я блистающим серпом…
Мне снился сон: что будто бы тобою,
Моя любовь, я также был любим;
Что счастие, неведомое мною,
Меня лучом коснулося своим…
И плакал я, и верил безотчетно,
И, пробудясь, печалью удручен, —
Я сожалел, что греза — мимолетна,
Что это сон, не более как сон!
1887 г.
К твоему плечу прижаться
Я спешу в вечерний час.
Пусть глаза мои смежатся:
Звуки стихли, свет погас.
Тихо веет лишь сознанье,
Что с тобой мы здесь вдвоем,
Словно ровное мерцанье
В безднах, выветренных сном.
Просыпаясь, в дрожи смутной
Протяну к устам уста:
Знать, что ты — не сон минутный,
Что блаженство — не мечта!
Засыпая, помнить буду,
Что твой милый, нежный лик
Близко, рядом, где-то, всюду, —
Мой ласкательный двойник!
И так сладко, так желанно,
На плечо припав твое,
Забывать в истоме жданной
Чье-то злое счастье… чье?
10 октября 1900
Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Мутный фонарь голубел
И мне указывал путь.
Ты видел царицын сад,
Затейливый белый дворец
И черный узор оград
У каменных гулких крылец.
Ты шел, не зная пути,
И думал: «Скорей, скорей,
О, только б ее найти,
Не проснуться до встречи с ней».
А сторож у красных ворот
Окликнул тебя: «Куда!»
Хрустел и ломался лед,
Под ногами чернела вода.
«Это озеро, — думал ты, —
На озере есть островок…»
И вдруг из темноты
Поглядел голубой огонек.
В жестком свете скудного дня
Проснувшись, ты застонал
И в первый раз меня
По имени громко назвал.
Сумрак за черным окном
В полночь тоскливо погас.
Думы овеяны сном
В этот загадочный час.
Странницы жизни, мечты
Около длинных гробниц,
В склепе былой красоты,
Пали, простерлися ниц.
Звук заклинающих слов,
Дрогнув среди тишины,
Тихо коснулся гробов,
Словно улыбка луны.
В девственно чистых венцах,
В белом сияньи одежд
Вот приподнялись в гробах
Тени погибших надежд.
Очи глядят на меня,
Руки тревожно дрожат…
Сладко предчувствие дня,
Томен цветов аромат.
Сердце, зачем, о, зачем
Ты умираешь во сне!
Сумрак, бесстрастен и нем,
Тускло глядится ко мне.
25 января 1896
Прекрасно-тяжки золотые слитки,
Природою заброшенные к нам.
Прекрасен вихрь, бегущий по струнам,
Ручьистость звуков, льющихся в избытке.
Прекрасна мудрость в пожелтелом свитке,
Сверканья тайн, огонь по письменам.
Прекрасней — жизнь отдать бегущим снам,
И расцветать с весной, как маргаритки.
Из всех, мечте дарованных, цветов,
Быть может, этот цветик самый скромный,
Такой простой, невинный, неизломный.
В нем не отыщешь орхидейных снов,
Ни тех, что ирис даст изящно-темный.
Но лучший стих — где очень мало слов.
По шепоту глубокой тишины
Над нами ткут свои рисунки сны,
И все они на тот же самый лад
О счастьи мне, о светлом говорят.
Поведай мне, словечко оброни:
Такие ли и у тебя они,
Не тот же ли чуть слышный сердца бой
Рисует их в мечте и над тобой?
Что видишь в них, что жаждешь увидать?
Могу ли я вослед тебе мечтать?
Какая ночь волшебной тишины!..
О говори же мне скорей: что шепчут сны?
В роброне пышном, вышитом богато,
И в туфельках с острейшими носками,
Вся в мушках, с набеленными щеками
И талией, корсетом туго сжатой, —
Такой тебе явилася когда-то
Лжемуза, обольщая похвалами;
Но ты пошел не торными путями,
В туманное наитье веря свято.
И замок ты обрел в своем скитанье,
И там, недвижна, словно изваянье,
В волшебном сне красавица лежала.
И в чаянье желанного союза
В твои обятья подлинная Муза,
Восстав от сна, с улыбкою упала.
От Солнца к Солнцу—пламень умягченный,
Ночная лютня снов звезды к звезде,—
Я чую соответствия везде,
Я, цвет Земли, в расцвет Небес влюбленный.
Я вечно упадаю в Дух бездонный,
Всем гнетом тела, в невесомость, где
Тень череды уступит череде,
И будет тишь—как колокол всезвонный.
Я должен долгий путь пройти сполна.
Не для меня ли Демоны качали
Живую люльку вымыслов и сна?
За пеленой сомлеет пелена.
Как хорошо мне в лунной здесь печали,
Душа-невеста снегом убрана.
Вторую ночь я провожу без сна,
Вторая ночь ползет тяжелым годом.
Сквозь занавесь прозрачную окна
Глядит весна безлунным небосводом.
Плывут мечты рассеянной толпой;
Не вижу я за далью прожитого
Ни светлых дней, взлелеянных мечтой,
Ни шумных бурь, ни неба голубого.
Там тишина; там мрака даже нет,
Там полусвет, как этот полусвет
Весенней ночи бледной и прекрасной.
И грустно мне, как в первый день любви,
И смутное желание в крови
Тревожит сон души моей бесстрастной.
Сон приходит втихомолку,
Пробирается сквозь щелку.
Он для каждого из нас
Сны счастливые припас.
Он показывает сказки,
Да не всем они видны.
Вот закрой покрепче глазки
И тогда увидишь сны!
А кого унять не может
Младший брат — спокойный сон,
Старший брат в постель уложит
Тихий, строгий Угомон.
Спи, мой мальчик, не шуми.
Угомон тебя возьми!
Опустела мостовая.
По дороге с двух сторон
Все троллейбусы, трамваи
Гонит в парки Угомон.
Говорит он: — Спать пора.
Завтра выйдете с утра!
И троллейбусы, трамваи
На ночлег спешат, зевая…
Там, где гомон, там и он
Тихий, строгий Угомон.
Всех, кто ночью гомонит,
Угомон угомонит.
Он людей зовет на отдых
В деревнях и городах,
На высоких пароходах,
В длинных скорых поездах.
Ночью в сумраке вагона
Вы найдете Угомона.
Унимает он ребят,
Что улечься не хотят.
Ходит он по всем квартирам.
А подчас летит над миром
В самолете Угомон:
И воздушным пассажирам
Тоже ночью нужен сон.
Под спокойный гул моторов,
В синем свете ночника
Люди спят среди просторов,
Пробивая облака.
Поздней ночью
Угомону
Говорят по телефону:
— Приходи к нам, Угомон.
Есть у нас на Малой Бронной
Паренек неугомонный,
А зовут его Антон.
По ночам он спать не хочет,
Не ложится на кровать,
А хохочет
И грохочет
И другим мешает спать.
Люди просят: — Не шуми,
Угомон тебя возьми!
Говорит неугомонный:
— Не боюсь я Угомона.
Посмотрю я, кто кого:
Он меня иль я его!
Спать ложатся все на свете.
Спят и взрослые и дети,
Спит и ласточка и слон,
Но не спит один Антон.
До утра не спит и слышит,
Как во сне другие дышат,
Тихо тикают часы,
За окошком лают псы.
Стал он песни петь от скуки,
Взял от скуки книгу в руки.
Но раздался громкий стук
Книга выпала из рук.
Да и как читать в постели:
Лампа светит еле-еле…
Начал пальцы он считать:
— Раз-два-три-четыре-пять,
Но сбивается со счета
Не дает считать дремота…
Вдруг он слышит: — Дили-дон!
Появился Угомон.
Проскользнул он в дом украдкой,
Наклонился над кроваткой,
А на нитке над собой
Держит шарик голубой.
Да как будто и не шарик,
А светящийся фонарик.
Синим светом он горит,
Тихо-тихо говорит:
— Раз. Два.
Три. Четыре.
Кто не спит у вас в квартире?
Всем на свете нужен сон.
Кто не спит, тот выйди вон!
Перестал фонарь светиться,
А из всех его дверей
Разом выпорхнули птицы
Стая быстрых снегирей.
Шу! Над мальчиком в постели
Шумно крылья просвистели.
Просит шепотом Антон:
— Дай мне птичку, Угомон!
— Нет, мой мальчик, эта птица
Нам с тобою только снится.
Ты давно уж крепко спишь…
Сладких снов тебе, малыш!
В лес, луною озаренный,
Угомон тропой идет.
Есть и там неугомонный,
Непоседливый народ.
Где листвою шелестящий
Лес в дремоту погружен,
Там прошел лесною чащей
Седобровый Угомон.
Он грозит синичке юной,
Говорит птенцам дрозда,
Чтоб не смели ночью лунной
Отлучаться из гнезда.
Так легко попасть скворчатам,
Что выходят по ночам,
В плен к разбойникам крылатым
Совам, филинам, сычам…
С Угомоном ночью дружен
Младший брат — спокойный сон.
Но и днем бывает нужен
Тихий, строгий Угомон.
Что случилось нынче в школе?
Нет учительницы, что ли?
Расшумелся первый класс
И бушует целый час.
Поднял шум дежурный Миша.
Он сказал: — Ребята, тише!
— Тише! — крикнули в ответ
Юра, Шура и Ахмет.
— Тише, тише! — закричали
Коля, Оля, Галя, Валя.
— Тише-тише-тишина!
Крикнул Игорь у окна.
— Тише, тише! Не шумите!
Заорали Витя, Митя.
— Замолчите! — на весь класс
Басом выкрикнул Тарас.
Тут учительница пенья
Просто вышла из терпенья,
Убежать хотела вон…
Вдруг явился Угомон.
Оглядел он всех сурово
И сказал ученикам:
— Не учи
Молчать
Другого,
А молчи
Побольше
Сам!
О, дитя, под окошком твоим
Я тебе пропою серенаду…
Убаюкана пеньем моим,
Ты найдешь в сновиденьях отраду;
Пусть твой сон и покой
В час безмолвный ночной
Нежных звуков лелеют лобзанья!
Много горестей, много невзгод
В дольнем мире тебя ожидает;
Спи же сладко, пока нет забот,
И душа огорчений не знает,
Спи во мраке ночном
Безмятежным ты сном,
Спи, не зная земного страданья!
Пусть твой ангел-хранитель святой,
Милый друг, над тобою летает
И, лелея сон девственный твой,
Песню рая тебе напевает;
Этой песни святой
Отголосок живой
Да дарует тебе упованье!
Спи же, милая, спи, почивай
Под аккорды моей серенады!
Пусть приснится тебе светлый рай,
Преисполненный вечной отрады!
Пусть твой сон и покой
В час безмолвный ночной
Нежных звуков лелеют лобзанья!
Святая ль ты, иль нет тебя грешнее,
Вступаешь в жизнь, иль путь твой позади, —
О, лишь люби, люби его нежнее!
Как мальчика, баюкай на груди,
Не забывай, что ласки сон нужнее,
И вдруг от сна объятьем не буди.
Будь вечно с ним: пусть верности научат
Тебя печаль его и нежный взор.
Будь вечно с ним: его сомненья мучат,
Коснись его движением сестёр.
Но, если сны безгрешностью наскучат,
Сумей зажечь чудовищный костер!
Ни с кем кивком не обменяйся смело,
В себе тоску о прошлом усыпи.
Будь той ему, кем быть я не посмела:
Его мечты боязнью не сгуби!
Будь той ему, кем быть я не сумела:
Люби без мер и до конца люби!
А иногда отец мне говорил,
что видит про утиную охоту
сны с продолженьем: лодка и двустволка.
И озеро, где каждый островок
ему знаком. Он говорил: не видел
я озера такого наяву
прозрачного, какая там охота!
Представь себе… А впрочем, что ты знаешь
про наши про охотничьи дела! Скучая, я вставал из-за стола
и шел читать какого-нибудь Кафку,
жалеть себя и сочинять стихи
под Бродского, о том, что человек,
конечно, одиночество в квадрате,
нет, в кубе. Или нехотя звонил
замужней дуре, любящей стихи
под Бродского, а заодно меня —
какой-то экзотической любовью.
Прощай, любовь! Прошло десятилетье.
Ты подурнела, я похорошел,
и снов моих ты больше не хозяйка. Я за отца досматриваю сны:
прозрачным этим озером блуждаю
на лодочке дюралевой с двустволкой,
любовно огибаю камыши,
чучела расставляю, маскируюсь
и жду, и не промахиваюсь, точно
стреляю, что сомнительно для сна.
Что, повторюсь, сомнительно для сна,
но это только сон и не иначе,
я понимаю это до конца.
И всякий раз, не повстречав отца,
я просыпаюсь, оттого что плачу.
Заклятый дух на отмели времен,
Средь маленьких, среди непрозорливых,
На уводящих задержался срывах,
От страшных ведьм приявши гордый сон.
Гламисский тан, могучий вождь племен,
Кавдорский тан, в змеиных переливах
Своей мечты, лишился снов счастливых,
И дьявольским был сглазом ослеплен.
Но потому, что мир тебе был тесен,
Ты сгромоздил такую груду тел,
Что о тебе Эвонский лебедь спел —
Звучнейшую из лебединых песен.
Он, кто сердец изведал глубь и цвет,
Тебя в веках нам передал, Макбет.