От мужского сердца к женскому
Есть один заветный путь,
К единению вселенскому,
Чтобы счастием дохнуть.
Он небесными светилами
Предуказан навсегда: —
Меж двумя, друг другу милыми,
Две души — одна звезда.
Там за дымчатыми склонами
Верной мысль идет тропой,
И мерцаньями зелеными
Встречен отсвет голубой.
То сверканиями скорыми
То сквозь мглу тягучих лет,
Понимающими взорами
Сердце сердцу бросит свет.
И в родной стране, единственной,
Где ласкающий язык, —
И в чужой стране, воинственной,
Где язык есть вражий крик, —
И от белого до белого,
И от белого к цветным, —
В должный час свершенья смелого
Брызжет свет и всходит дым.
Это с мыслью мысль встречается,
Замыкается звено,
Это дух с огнем венчается,
Это стали два — одно.
И различья их обманчивы
До своей дойдя черты,
И мерцанья их приманчивы,
Ты есть я, и я есть ты.
От сверкнувшего до ясного
Весть идет путем цветным,
И в огне свершенья страстного
Жертва есть, и светел дым.
«Глашенька! пустошь Ивашево —
Треть состояния нашего:
Не продавай ее, ангельчик мой!
Выдай обратно задаток…»
Слезы, нервический хохот, припадок:
— Я задолжала — и срок за спиной… —
«Глаша, не плачь! я — хозяин плохой.
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
«Глаша! волнует и мучит
Чувство ревнивое душу мою.
Этот учитель, что Петеньку учит…»
— Так! муженька узнаю!
О, если б ты знал, как зол ты и гадок.—
Слезы, нервический хохот, припадок…
«Знаю, прости! Я — ревнивец большой!
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
«Глаша! как часто ты нынче гуляешь;
Ты хоть сегодня останься со мной.
Много скопилось работы, — ты знаешь,
Чтоб одолеть ее, нужен покой!»
Слезы, нервический хохот, припадок…
«Глаша, иди! я — безумец, я гадок,
Я — эгоист бессердечный и злой,
Делай что хочешь со мной.
Сердце мое, исходящее кровью,
Всевыносящей любовью
Полно, друг мой!»
Вечера павлины
Небеса рядили.
Двое нисходили
Из глухой долины.Из глухих скитаний
Озеро манило.
Плесы наводнило
Пламя трепетаний.Там судьба застигла
Двух, себя обретших.
На зарях рассветших
Оснежились иглы.Чайка расплескалась;
Парус мрел далёко;
С рокотами рока
Озеро ласкалось.Горные горбины
Сумраки повили…
Там остановили
Беглецов судьбины: Ветра голосами
Смерть — иль жизнь — вестили,
Ужасая, льстили
Шаткими весами.Им в тоске покорной
Сердце внемля — ждало:
«Да» и «Нет» рыдало
Над пучиной черной.Сестры ночи ткали,
И на скал устои
Чередой прибои
«Да» и «Нет» плескали.Руки рук искали
На краю могилы,
Вал за валом силы
Темные толкали, Волей всеодержной
Нудили разлуку
И хватали руку
Из руки удержной, И две груди тесных
Разделить грозили…
Меч их отразили
Копья сил небесных! Жизни нерасцветшей
Завязь поглотило,
Парус распустило
Над себя обретшейВновь любовью робкой
Вечное Начало, -
И двоих промчало
Над пучиной топкой! И два сердца жили
Под лучом Пощады…
А на скал громады
Сумраки снежили…
И вот в послевоенной тишине
к себе прислушалась наедине…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Какое сердце стало у меня,
сама не знаю, лучше или хуже:
не отогреть у мирного огня,
не остудить на самой лютой стуже.
И в черный час зажженные войною,
затем чтобы не гаснуть, не стихать,
неженские созвездья надо мною,
неженский ямб в черствеющих стихах.
Но даже тем, кто все хотел бы сгладить
в зеркальной, робкой памяти людей,
не дам забыть, как падал ленинградец
на желтый снег пустынных площадей.
Как два ствола, поднявшиеся рядом,
сплетают корни в душной глубине
и слили кроны в чистой вышине,
даря прохожим мощную прохладу, -
так скорбь и счастие живут во мне
единым корнем — в муке Ленинграда,
единой кроною — в грядущем дне.
И все неукротимей год от года,
к неистовству зенита своего
растет свобода сердца моего,
единственная на земле свобода.
Ах! Ныне я не тот совсем,
Меня друзья бы не узнали,
И на челе тогда моем
Власы седые не блистали.
Я был еще совсем не стар;
А иссушил мне сердце жар
Страстей, явилися морщины
И ненавистные седины,
Но и теперь преклонных лет
Я презираю тяготенье.
Я знал еще души волненье –
Любви минувшей грозный след,
Но говорю: краса Терезы…
Теперь среди полночной грезы
Мне кажется: идет она
Между каштанов и черешен…
Катится по небу луна…
Как я доволен и утешен!
Я вижу кудри… Взор живой
Горячей влагою оделся…
Как жемчуг перси белизной.
Так живо образ дорогой
В уме моем напечатлелся!
Стан невысокий помню я
И азиатские движенья,
Уста пурпурные ея,
Стыда румянец и смятенье…
Но полно! Полно! Я любил,
Я чувств своих не изменил!..
………………
Любовь, сокрывшись в сердце диком,
В одних лишь крайностях горит
И вечно (тщетно рок свирепый
Восстал) меня не охладит,
И тень минувшего бежит
Поныне всюду за Мазепой…
………………Это вольный перевод пятой песни из поэмы Байрона «Мазепа».
Я в семь часов иду — так повелось —
по набережной, в направленье дома,
и продавец лукавый папирос
мне смотрит вслед задумчиво и долго.С лотком своим он на углу стоит,
уставится в меня и не мигает.
Будь он неладен, взбалмошный старик.
Что знает он, на что он намекает? О, неужели ведомо ему,
что, человек почтенный и семейный,
в своем дому, в своем пустом дому,
томлюсь я от чудачеств и сомнений? Я чиркну спичкой — огонек сырой
возникнет. Я смотрю на это тленье,
и думы мои бродят над Курой,
как бы стада, что ищут утоленья.Те ясени, что посадил Важа,
я перенес в глубокую долину,
и нежность моя в корни их вошла,
и щедро их цветеньем одарила.Я сердце свое в тонэ закалил,
и сердце стало вспыльчивым и буйным. —
И все ж порою из последних сил
тянул я лямку — одинокий буйвол.О старость, приговор твой отмени
и детского не обмани доверья.
Не трогай палисадники мои,
кизиловые не побей деревья.Позволь, я закатаю рукава.
От молодости я изнемогаю —
пока живу, пока растет трава,
пока люблю, пока стихи слагаю.
Безыменные герои
Осажденных городов,
Я вас в сердце сердца скрою,
Ваша доблесть выше слов.
В круглосуточном обстреле,
Слыша смерти перекат,
Вы векам в глаза смотрели
С пригородных баррикад.
Вы ложились на дороге
И у взрытой колеи
Спрашивали о подмоге
И не слышно ль, где свои.
А потом, жуя краюху,
По истерзанным полям
Шли вы, не теряя духа,
К обгорелым флигелям.
Вы брались рукой умелой —
Не для лести и хвалы,
А с холодным знаньем дела —
За ружейные стволы.
И не только жажда мщенья,
Но спокойный глаз стрелка,
Как картонные мишени,
Пробивал врагу бока.
Между тем слепое что-то,
Опьяняя и кружа,
Увлекало вас к пролету
Из глухого блиндажа.
Там в неистовстве наитья
Пела буря с двух сторон.
Ветер вам свистел в прикрытье:
Ты от пуль заворожен.
И тогда, чужие миру,
Не причислены к живым,
Вы являлись к командиру
С предложеньем боевым.
Вам казалось — все пустое!
Лучше, выиграв, уйти,
Чем бесславно сгнить в застое
Или скиснуть взаперти.
Так рождался победитель:
Вас над пропастью голов
Подвиг уносил в обитель
Громовержцев и орлов.
Я тешу и лелею грусть,
Один брожу по дому
И не дивлюсь, и не дивлюсь
На ясном небе грому… У всех у нас бывает гром
В безоблачной лазури,
И сердце ходит ходуном
От беспричинной дури.От вздорных мимолетных слез
Никто, никто не слепнет,
И жизнь, как с дождика овес,
Корнями только крепнет.И после нехороших слов,
С которых враг зачахнет,
За тыном луговой покров
И роща гуще пахнет.Но вот когда без глупых бурь
Неведомо откуда
Вдруг с сердца опадет лазурь,
Как старая полуда, Когда на миг застынет кровь,
С лица сойдет улыбка, —
Без слов поймешь, что не любовь,
А велика ошибка.Что по ошибке роковой,
Все проворонив сроки,
Безумный год сороковой
Встречаешь одинокий.Что за такую уйму лет,
Лишь вынутый из рамки,
И схожесть сохранил портрет,
И две счастливых ямки, —И глаз поддельную эмаль
Из-под узорной шали…
Но мне не жаль теперь, не жаль
Ни счастья, ни печали.Всему пора, всему свой час —
И. доброму, и злому…
И пусть луны лукавый глаз
Кривится из-за дома!
Почто, о бог любви коварный,
Ты грудь мою стрелой пронзил?
Почто Фаон неблагодарный
Меня красой своей пленил?
Почто? — Фаон не знает страсти,
Фаон не ведает любви,
Ее над сердцем лютой власти,
Огня, волнения в крови!
Когда на юношу взираю,
Мрачится свет в моих глазах —
Дрожу, томлюся, умираю
В восторге, в пламенных слезах.
Мне всё противно, всё постыло,
Когда сокроется Фаон;
Брожу в лесах одна уныло, —
Зрю тьму везде и слышу стон.
Жестокий Сафою скучает:
Ему несносен взор ея.
Жестокий Сафы убегает:
Ему несносна жизнь моя!
Начто же мне вздыхать, томиться?
Любовь злосчастная есть ад.
Иду от страсти исцелиться
В твоих пучинах, о Левкад!
Пусть жизнь с любовью прекратится
В шумящих пенистых волнах
Река забвения струится
В блаженных Орковых странах.
Ее питательные воды
Жар груди, сердца прохладят,
И счастье мирныя свободы
Невинной Сафе возвратят.
Я там жестокого забуду,
Как утром забывают сон…
О радость!.. я любить не буду
Тебя, безжалостный Фаон!
Камень Иоанна, нежный изумруд,
Драгоценный камень ангелов небесных, —
Перед теми двери Рая отомкнут,
Кто тебя полюбит в помыслах чудесных, —
Цвет расцветшей жизни, светлый изумруд!
Твердая опора запредельных тронов,
Яшма, талисман апостола Петра, —
Храм, где все мы можем отдохнуть от стонов
В час когда приходит трудная пора, —
Яшма, украшенье запредельных тронов!
Камень огневой неверного Фомы,
Яркий хризолит оттенка золотого, —
Ты маяк сознанья над прибоем тьмы,
Чрез тебя мы в Боге убедимся снова, —
Хризолит прекрасный мудрого Фомы!
Символы престолов, временно забытых,
Гиацинт, агат, и дымный аметисте —
После заблуждений, сердцем пережитых,
К небу возвратится тот, кто сердцем чист, —
Легкий мрак престолов, временно забытых!
Радость высших духов, огненный рубин,
Цвета красной крови, цвета страстной жизни, —
Между драгоценных камней властелин,
Ты нам обещаешь жизнь в иной отчизне, —
Камень высших духов, огненный рубин!
У тебя венец златой,
У тебя в глазах — лазурь.
Над глубокою водой
Ты дышал рожденьем бурь.
У тебя венец златой,
Очи — светлый изумруд.
В сердце — пламень молодой,
В мыслях — горлицы поют.
Нашей Утренней Звездой,
Нашим Солнцем ты рожден.
У тебя венец златой,
А в очах — мудреный сон.
К нам Вечернею Звездой,
К нам Луною ты введен.
У тебя венец златой,
Вкруг тебя не молкнет звон.
Светлый лук возьми — и стой,
Сердце каждого — как лань.
Ты стрелою золотой,
Ты стрелой певучей — рань.
Будь нам Утренней Звездой,
Солнцем жги, и Солнцем встань.
Всем нам нужен ткач златой,
Чтоб соткать златую ткань.
У тебя венец златой,
У тебя в очах — намек.
Над Землей и над Водой
Ты поставил свой станок.
Меня в загробном мире знают,
Там много близких, там я — свой!
Они, я знаю, ожидают...
А ты и здесь, и там — чужой!
«Ему нет места между нами, —
Вольны́ умершие сказать, —
Мы все, да, все, живем сердцами,
А он? Ему где сердце взять?
Ему здесь будет несподручно,
Он слишком дерзок и умен;
Жить в том, что осмеял он, — скучно,
Он не захочет быть смешон.
Все им поруганное — видеть,
Что отрицал он — осязать,
Без права лгать и ненавидеть
В необходимости — молчать!»
Ты предвкуси такую пытку:
Жить вне злословья, вне витийств!
Там не подрежет Па́рка нитку,
Не может быть самоубийств!
В неисправимости былого,
Под гнетом страшного ярма,
Ты, бедный, не промолвишь слова
И там — не здесь — сойдешь с ума!
Театр — и зрелище и школа для народа,
Будить сердца людей — вот в чем его природа!
На путь неправедный он не дает свернуть,
Он к свету нас ведет, открыв нам правый путь.
Волнуя и смеша, он заставляет снова
Обдумать прошлое и смысл пережитого.
На сцене увидав правдивый облик свой,
Смеяться будешь ты иль плакать над собой.
Узнаешь: жизнь твоя светла иль непроглядна,
Вот это верно в ней, а это в ней неладно.
Развить захочешь ты достойные черты —
Так новой мудростью обогатишься ты.
И если ты хорош — то только лучше станешь,
А если ты дикарь — из темноты воспрянешь.
В театре рангов нет, в нем так заведено:
Ты господин иль раб — театру все равно!
Он чист и величав, влечет он к светлым весям,
Свободен и широк, он свят и независим.
Он — благонравья храм, он — знания дворец.
Наставник для умов, целитель для сердец.
Но следует ему блюсти одно условье:
Родной народ учить с терпеньем и с любовью,
И с древа мудрости срывать тогда лишь плод,
Когда он красоту и зрелость обретет.
Я во Львове. Служу на сборах,
в красных кронах, лепных соборах.
Там столкнулся с судьбой моей
лейтенант Загорин. Андрей. (Странно… Даже Андрей Андреевич, 1933, 17
4.
Сапог 4
2.
Он дал мне свою гимнастерку. Она сомкнулась на моей груди тугая, как кожа тополя. И внезапно над моей головой зашумела чужая жизнь, судьба, как шумят кроны… «Странно», — подумал я…)Ночь.
Мешая Маркса с Авиценной,
спирт с вином, с луной Целиноград,
о России
рубят офицеры.
А Загорин мой — зеленоглаз! И как фары огненные манят —
из его цыганского лица
вылетал сжигающий румянец
декабриста или чернеца. Так же, может, Лермонтов и Пестель,
как и вы, сидели, лейтенант.
Смысл России
исключает бездарь.
Тухачевский ставил на талант. Если чей-то череп застил свет,
вы навылет прошибали череп
и в свободу
глядели
через —
как глядят в смотровую щель! Но и вас сносило наземь, косо,
сжав коня кусачками рейтуз.
«Ах, поручик, биты ваши козыри».
«Крою сердцем — это пятый туз!» Огненное офицерство!
Сердце — ваш беспроигрышный бой,
Амбразуры закрывает сердце.
Гибнет от булавки
болевой.На балкон мы вышли.
Внизу шумел Львов.
Он рассказал мне свою историю. У каждого
офицера есть своя история. В этой была
женщина и лифт.
«Странно», — подумал я…
Ты вдруг блеснула мне звездой,
Ко мне влетела вдохновеньем,
Пленила пламенной душой,
Зажгла мне сердце сладким пеньем;
Сказала мне, что будешь ты
Мне другом верным, другом милым, —
И тихо светлые мечты
Уж веют над певцом унылым.
Привет надежд в твоих речах;
Исчезнет в радужных струях
Томленье мрачного тумана, —
В душевных звуках нет обмана! О! мне известно: небеса
Любовью дышат над тобою,
Взлелеяна твоя краса
Весельем, негой золотою;
И прелесть роз, и блеск лил ей —
Подруги младости твоей;
И ты, блаженства зная сладость,
Всегда, везде встречаешь радость.
Но, к чувствам бед душой близка,
Сердечною святою думой
Ты заглянула в бор угрюмый,
Где бродят горе и тоска.Недавний друг, но сердцу милый!
Отрада есть в печальной мгле,
И есть две тайны, коих силой
Цветет страданье на земле,
Обняв душою упованье.
Одна из них — в любви святой:
Любить, чем мил нам мир земной,
Для сердца райское мечтанье.
Другая тайна гонит страх:
Терпенье — благодать в бедах;
Она сменяет в жизни новой
Венком из роз венец терновый;
Светла нетленною красой,
Небесный вестник — ангел нежный —
Утешил ею дух мятежный;
И ангел мне — предстал тобой.
Ну, время песен о любви, ты вновь
склоняешь сердце к тикающей лире,
и все слышней в разноголосном клире
щебечет силлабическая кровь.
Из всех стихослагателей, со мной
столь грозно обращаешься ты с первым
и бьешь календарем своим по нервам,
споласкивая легкие слюной.
Ну, время песен о любви, начнем
раскачивать венозные деревья
и возгонять дыхание по плевре,
как пламя в позвоночнике печном.
И сердце пусть из пурпурных глубин
на помощь воспаленному рассудку
— артерии пожарные враскрутку! —
возгонит свой густой гемоглобин.
Я одинок. Я сильно одинок.
Как смоква на холмах Генисарета.
В ночи не украшает табурета
ни юбка, ни подвязки, ни чулок.
Ища простой женоподобный холм,
зрачки мои в анархии бессонной
бушуют, как прожекторы над зоной,
от мужеских отталкиваясь форм.
Кто? Бог любви? Иль Вечность? Или Ад
тебя послал мне, время этих песен?
Но все равно твой календарь столь тесен,
что стрелки превосходят циферблат,
смыкаясь (начинается! не в срок!),
как в тесноте, где комкается платье,
в немыслимое тесное объятье,
чьи локти вылезают за порог.
Здесь дни, что в граненом ручье потонули,
Как листья из глины с нищих веток.
Что дашь ты взамен, если дремлет улей
И пчелы на спячку ушли из лета?
Что дашь ты взамен, о сестра колосьев?
Тугими снопами поломан воздух.
Но буковых листьев не жаль колесам,
Кленовые – в красных зубцах – как звезды.
Зачем Георгики, как Виргилий,
Ты вновь сочиняешь на жнивьях русых?
Репьи кузнечиков похоронили
Зеленострунных и остроусых.
Уж заяц слинявший перебегает
Дорожку, весь в искрах бересклета,
И голавли идут берегами
В стеклянных столбах водяного света.
И в сердце стучится весть потери,
Как почтальон листком телеграммы,
И сердце все открывает двери
И настежь распахивает рамы.
Эй, листья, сюда! В сквозняке оконном
Оглядывать книги, упасть в ладони,
Осыпаться в клетках паркета кленом,
Лечь мертвыми крыльями на подоконник!
Вечер пришел безмолвный,
Над морем туманы свились;
Таинственно ропщут волны,
Кто-то белый тянется ввысь.
Из волн встает Водяница,
Садится на берег со мной;
Белая грудь серебрится
За ее прозрачной фатой.
Стесняет обятия, душит
Все крепче, все больней, —
Ты слишком больно душишь,
Краса подводных фей!
«Душу́ тебя с силою нежной,
Обнимаю сильной рукой;
Этот вечер слишком свежий,
Хочу согреться с тобой».
Лик месяца бледнеет,
И пасмурны небеса;
Твой сумрачный взор влажнеет,
Подводных фей краса!
«Всегда он влажен и мутен,
Не сумрачней, не влажней;
Когда я вставала из глуби,
В нем застыла капля морей».
Чайки стонут, море туманно,
Глухо бьет прибой меж камней, —
Твое сердце трепещет странно,
Краса подводных фей!
«Мое сердце дико и странно,
Его трепет странен и дик,
Я люблю тебя несказанно,
Человеческий милый лик».
Чем тебя я оскорбила,
Ты скажи мне, дорогой!
Тем ли, что я не таила
Нежных мыслей пред тобой,
И считала то пороком,
Чтоб в мучении жестоком
Твой любезный дух томить,
Не хотя лишить покою,
Не хотя терзать тоскою,
Я могла ли погрешить? Для того ли я склонилась
И любви далась во власть,
Чтоб отныне я крушилась,
Бесполезну видя страсть?
Чтоб ты не был в том уверен,
Сколь мой жар к тебе безмерен;
То ты можешь ли сказать?
Но уверясь в том не ложно,
Как тебе, ах! как возможно
Верно сердце презирать? Я во всем позабываюсь,
На тебя когда гляжу;
Без тебя я сокрушаюсь
И задумавшись сижу.
Все часы считаю точно,
И завидую заочно,
Кто против тебя сидит.
На тебя всегда взираю —
И с утехою внимаю,
Что язык твой говорит.Я тебе открылась ясно:
Жду того же напрот_и_в;
И пускай я жду напрасно,
Мой пребудет пламень жив.
Я готова, хоть как прежде,
Пребывать в одной надежде
И себя отрадой льстить;
Не склоню тебя тоскою —
Может время долготою
Твердо сердце умягчить.
Поверь, мой милый! твой поэт
Тебе соперник не опасный!
Он на закате юных лет,
На утренней заре ты юности прекрасной.
Живого чувства полный взгляд
Уста цветущие, румяные ланиты
Влюбленных песенок сильнее говорят
С душой догадливой Хариты.
Когда с тобой наедине
Порой красавица стихи мои похвалит,
Тебя напрасно опечалит
Ее внимание ко мне:
Она торопит пробужденье
Младого сердца твоего
И вынуждает у него
Свидетельство любви, ревнивое мученье.
Что доброго в моей судьбе,
И что я приобрел, красавиц воспевая?
Одно: моим стихом Харита молодая,
Быть может, выразит любовь свою к тебе!
Счастливый баловень Киприды!
Знай сердце женское, о! знай его верней.
И за притворные обиды
Лишь плату требовать умей!
А мне, мне предоставь таить огонь бесплодный,
Рожденный иногда воззреньем красоты,
Умом оспоривать сердечные мечты
И чувство прикрывать улыбкою холодной.
Луны мороза по гротам ночной позолоты —
Лезвием сталь, серебро и железные гвозди.
Твой, о безмолвная ночь, этот колющий воздух
Дикой причудой меня замыкающий в гроты.
Вот мое сердце — кинжалам твоей тишины,
Вот моя воля — для саванов в тихом гробу.
Ясная чуждая полночь, мой факел задут.
Копьям твоим мои лучшие грезы даны.
В далях твоих отгорают огни моих глаз,
Брошены руки в обятье — в руках пустота,
Окоченелая полночь, тиха ты, пуста,
Как и души утомленной печальный рассказ.
Взгляд твой застылый недвижен, недвижен и слеп;
Жуткой тревогой отчаянья злого томя,
Взгляд твой фиксирует долго упрямо меня.
Строит зима ледяной опрозраченный склеп.
Кончено все… И усилья напрасны!.. Морозы
Мир пронизали, сковали они бесконечность.
Полночь спокойная, мертвая — ясная вечность —
Что ж, заморозь в моем сердце все муки, все слезы!
Что за ночь!.. как чудесно она хороша!
Тихо веет эфир с высоты.
Ароматом лугов и прохладой дыша,
Он целует, ласкает цветы.
Гимн победный звучит и несется в окно, —
О блаженстве поет соловей.
Но к чему, если гордое сердце одно
Не заставит он биться сильней?
И зачем так пленительно блещет луна
В ореоле прозрачных лучей?
И зовет… и манит… И, томленьем полна,
Я с нее не спускаю очей.
Ах, когда бы с тобой в эту ночь я могла,
Как и прежде, внимать соловью, —
Я бы жизнь, я бы душу свою отдала
За единю ласку твою!
Я б созналась теперь, как давно о тебе
Я тоскую при свете луны,
Как измучилось сердце в бесплодной борьбе,
Как любви обольстительны сны!
Я б шептала под трели ночного певца
Речи, полные страсти живой,
Про любовь без границ, про восторг без конца,
Про желанья души огневой!
Я б сказала… Но поздно… замолк соловей…
Лишь одна, неизменно ясна,
Из-за темной листвы задремавших ветвей
Упоительно блещет луна…
Там, у просеки лесной,
Веет новою весной;
Только жутко под ракитой
Близ могилы позабытой.
Там, тревожа листьев тень,
Бродит тень самоубийцы,
И порхающие птицы,
Щебетаньем встретив день,
Не боятся тени этой,
Вешним солнцем не пригретой.
Но — боюсь я,— мой недуг,—
Рану сердца,— разбередит
Дух, который смертью бредит,—
Жаждущий покоя дух.
Говорят, что жаждой этой
Он, когда-то неотпетый
И зарытый без креста,
Заражает тех, кто бродит
Одиноким и заходит
В эти дикие места.
Или сердце, что устало
Ненавидеть и страдать,
Переставши трепетать,
Все еще не отстрадало?!..
Или дух, земле чужой
И чужой для бестелесных,
Замкнутый в пределах тесных
Безнадежности глухой,
Жаждет, мучимый тоскою,
Нашей казни над собою?..
Чу! Поведай, чуткий слух,—
Ветер это или дух?..
Это ветра шум — для слуха…
Это скорбный дух — для духа…
Предо мной хотел горою
Хладный Север в бое стать,
Если мне Любовь свечою
Придет душу зажигать:
Вмиг с пером седым, кудрявым
На меня надел шелом,
Воружил лицом багряным
И с морщинами челом;
Дал копье мне ледяное,
Препоясал вкруг мечем;
Сердце мне вложил такое,
Что смотрел я сентябрем.
На доспехи положася
И что весь я ледяной,
Я, красавиц не страшася,
Звал Любовь с собою в бой.
Тут, откуда ни возьмися,
Предо мною Лель предстал,
Красной девой нарядился,
«Переведайся», сказал.
Выступил я смело к бою,
Наложа на сердце щит;
Меч рукой, копье другою
Я подняв, хотел разить.
Почал Лель перить в щит стрелы,
А доспехи жечь свечой:
Стрелы, падая, шипели,
Шлем блистал на мне зарей.
Я уж думал, бой свершился
И что я-то был герой;
Лель упорством рассердился,
Сам вскочил мне в грудь стрелой:
В части мелкие кольчуга
Разлетелась, — я стал наг.
Ах! тщетна защита друга,
Ежели уж в сердце враг!
1796
«Разгневался Эрот
И бросился сам прямо
Наместо копия,
Меня обезоружил,
Проникнув в сердце мне.
Теперь мне щит не нужен....
Не нужно мне стрелой
Снаружи защищаться,
Когда в средине враг».
Цвети, лилея молодая,
И прелесть будь родной земли,
Сияй, невинностью пленяя,
Звездой надежды и любви.
О! будь твоя святая младость
Семьи благословенной радость;
Обворожай у всех сердца,
Блистая чистотой небесной.
Но не забудь того певца,
Чей пылкий дух в тиши безвестной,
Чья песнь и днем, и в тме ночей
Летает пламенной мольбою:
Чтоб ты была красой-душою
Подобна матери твоей! О! знаю я: для душ высоких
Отрада есть добро творить
И в чувствах нежных и глубоких
Блаженство жизни находить.
Но быть печальных упованье,
Не изменяясь никогда;
Сиять на мрачное страданье,
Как беззакатная звезда;
Сживаться с ними в тяжкой доле,
Их услаждать день каждый боле,
Лелеять скорбь, и не устать
Как божество лить благодать;
Всегда быть набожно готовой
Им облегчить венец терновый, —
Вот сердце той… Но, как она,
Ты чувств святых уже полна!
Когда ты в наш приют унылый
Слетишь ко мне, мой ангел милый,
То детскою рукой сильней
От сердца руку мне сжимаешь,
И робкий голос твой нежней,
Когда страдальца ты ласкаешь.
О! будь, любимое дитя,
Твоя благословенна младость,
И будь, невинностью цветя,
Родным, друзьям, чужим на радость!
Да сбудется любви моей
Молитва вечная с тобою,
И будешь ты красой-душою
Подобна матери твоей!
Прекрасно Божие созданье,
Пленителен надзвездный мир,
Когда в звездах горит эфир,
И льет сребристое сиянье
Небес красавица — луна:
Священным жаром вдохновенья
Тогда душа моя полна!
Ты к смертным благ, Творец вселенной,
И души их — Твой светлый храм!
Огонь, рукой Твоей возженный
Пылает в них — и к небесам
Куренье всходит благовонно,
Святых сердец гремит тимпан,
И мир — хвалы Твоей орган,
Тебе поет хваленье стройно!
С надеждою подемлю длани,
Паду во трепете лица,
Молю Предвечнаго Отца,
Чтобы смирил душевны брани,
Чтоб в сердце утвердил покой,
Чтоб не терновою стезей
Чрез бурную прошел я младость.
Молю! и слезы умиленья
Струею льются по щекам.
Святого полный вдохновенья,
Я волю дал моим слезам —
Быть может, жар мольбы усердной,
Отцовским сердцем примешь Ты!
Творец! священною десницей
Ты отвращаешь козни злых,
Ты милуешь рабов Твоих —
И награждаешь их сторицей.
Любовь к Тебе свята, чиста —
Ты мир блаженством наполняешь
И жизни светлые врата —
Рабам покорным отверзаешь!
1
Прибрежной липы ствол дуплистый
Увидел я издалека.
Услышал плеск листвы росистой,
Подобный плеску ручейка;
Чуть испытав сердец томленье,
Там мы расстались у реки,
Я уповал на примиренье,
На кроткость крохотной руки.
И упований долголетье —
Как сон тревожный в мире том,
Где мы, расставшись на рассвете,
С восхода солнца встречи ждем.
Благословенна свежесть мая
И утренняя дрожь ветвей,
Дорога к берегу лесная,
Листва над хатою твоей!
2
Только белая блузка —
Грустный времени след —
И короткой и узкой
Стала за восемь лет.
И глаза словно те же,
Тот же выговор слов,
Только русая реже
Прядь спадает на лоб.
Только гостеприимства
Молчаливей обряд.
Ярче свет материнства —
Светлый женственный взгляд.
3
Маньчжурские сопки, карельские скалы,
Бесчисленных странствий моих колеи
На сгорбленном глобусе, верю, искала,
Сжигая шальные открытки мои.
А ныне… А ныне — как не было странствий,
Дороги и годы не выкрали страсть.
Дай руку, уверься в моем постоянстве,
Дай сердцем натруженным к сердцу припасть.
Много дней мимотекущих
С любопытством я встречал;
Долго сердцем в днях грядущьх
Небывалого я ждал.
Годы легкие кружили
Колесом их предо мной:
С быстротой они всходили
И скрывались чередой.
Что всходило: было прежде
И по-прежнему текло,
Не ласкалося к надежде
И за край знакомый шло.
И протекшее с грядущим
(Не делила их и тень!)
Видел я в мимотекущем
Как один туманный день.
Половины дней не стало:
Новый путь передо мной;
Солнце жизни просияло;
Мир явился мне иной.
Красотой плененный света,
Обживаю будто вновь:
К вам, утраченные лета,
В сердце жалость и любовь!
Возвратил бы вас обратно;
Порознь обнял бы опять!
О, как сердцу бы приятно
Вам теперь себя отдать!
Кто ж, души моей хранитель,
Победивший тяжкий рок,
И веселья пробудитель,
В радость жизнь мою облек?
Муза! ты мой путь презренный
С гордостью не обошла,
И судьбе моей забвенной
Руку верную дала.
Будь до гроба мой вожатый!
Оживи мои мечты
И на горькие утраты
Брось последние цветы!
С первым солнцем, с первой песней вешняго дрозда
У меня в душе запела звонкая звезда.
— Как, звезда? Но звезды светят, вовсе не поют.—
О, поют, лишь только в сердце песне дай приют.
Ты услышишь и увидишь, что с вечерней мглой
Звезды тихо запевают в тверди голубой.
И межь тем как Ночь проходит в синей высоте,
Песнь Созвездий звонче, громче в тонкой красоте.
Звонких громов, тонких звонов вышина полна,
Там серебряное море, глубина без дна.
Там безбрежность ожерельных, звездных волн поет,
От звезды к Созвездью нежность, сладкая как мед.
От звезды к звезде стремленье—в бриллиантах петь,
Лунным камнем засветиться, паутинить сеть.
Паутинить паутинки тех тончайших снов,
Для которых в наших взорах пир всегда готов.
Погляди-же, ближе, ближе, здесь в мои глаза.
Ты не видишь как поет там звездно бирюза?
Ночь весеннюю я слушал до утра звезду,
И душа открылась Солнцу, и тому дрозду.
И душа открылась сердцу, твоему, любовь.
О, скорей на звездный праздник сердце приготовь.
Опять хожу по улицам и слышу,
как сердце тяжелеет от раздумья
и как невольно произносят губы
еще родное, ласковое имя.
Опять не то! Пока еще мы рядом,
превозмогая горький непокой,
твержу упрямо: он такой, как надо,
такой, как ты придумала, такой.Как должен свет упасть на подоконник?
Что — измениться за окном? Какое
сказать ты должен слово, чтобы сердце
вдруг поняло, что не того хотело.Еще ты спишь. Но резче и иначе
у окон копошится полумгла.
И девушка уйдет, уже не плача
не понимая, как она могла.И снова дни бегут прозрачной рощей,
без ручейков, мостков и переходов,
и, умываясь налетевшим снегом,
слепая ночь, ты снова станешь утромЯ все спешу.
Меня на перекрестке
ударом останавливает сердце
Оно как будто бы куда-то рвется.Оно как будто бы о чем-то шепчет.
Его как будто бы переполняет
горячая, стремительная сила.Я говорю:
— Товарищи, работа…-
Я говорю:
— Шаги, решенья, планы…-
Я говорю:
— Движенья и улыбки…-
Я спрашиваю:
— Разве это мало? А сердце отвечает:
— Очень много.
Еще бы одного мне человека,
чтоб губы человечьи говорили,
чтоб голос человеческий звучал.
Чтоб ты мне позволяла, не робея,
к такому человеку приближаться
и слушать за стеною гимнастерки
его большое ласковое сердце.
Ты очень многих очень верно любишь,
но ты недосчиталась одного.Я опущу глаза и не отвечу:
на миг печаль согреет мне ресницы.
Но ветер их остудит.
Очень прямо
пойду вперед, расталкивая снег.Начальник на далекой новостройке,
чекист, живущий в городе Ростове,
поэт, который ходит по дорогам,
смеется и выдумывает правду.Неправда, я люблю из вас кого-то,
люблю до горя, до мечты, до счастья,
так прямо, горячо и непреклонно,
что мы найдем друг друга на земле.
Ты, бич великий мирозданья,
Чье смертоносное дыханье
Уносит царства и людей —
Привет тебе с твоею свитой:
Душой, страданием разбитой,
Я не боюсь грозы твоей.
Стрела твоя, сразив жестоко
Любви моей и жизни цель,
Пронзила сердце мне глубоко
И в нем трепещет и досель.
И вижу я без содроганья,
Как над поникшей головой
Из темной тучи грозовой,
Сверкает молнии сиянье.
Зову тебя, слепая сила!
Все, что живет, и все, что жило —
Тебя страшится и клянет;
Но я зову тебя, как друга,
Приди ко мне, как гнет недуга,
Стряхни постылый жизни гнет!
Желанное успокоенье —
Когда придет оно, когда?
И сердца скорбного биенье
В гробу затихнет навсегда?
В чертах безжизненных — ни страха
Ни горьких слез, ни мук былых!
Могильный холод, царство праха
И сон в обятиях твоих!
Я спросила у матушки Волги —
Почему я заснуть не могу,
Почему мое сердце в тревоге
И зачем я от песен бегу.
Только Волга волной голубою
Ничего не ответила мне,
Я спросила у темного бора —
Почему мое сердце в огне.
Вихрь могучий какой
Мой развеял покой,
Что со мною случилось,
Даль какая открылась.
Месяц и звезды, ветер и грозы,
Счастье и слезы в душе моей.
Только бор ничего не ответил,
Высока и безмолвна сосна,
И тогда я воскликнула: "Ветер,
Чем душа моя нынче полна".
Ветер мчался под тихою кровлей,
Ветер девичьи слышал слова,
И ответил мне ветер: "Любовью",
И кругом зашумела листва.
Вихрь могучий какой
Мой развеял покой,
Что со мною случилось,
Даль какая открылась.
Месяц и звезды, ветер и грозы,
Счастье и слезы в душе моей.
Не силен жар ланит твоих младых
Расшевелить певца уснувшей воли;
Не мне просить у прелестей твоих
Очаровательной неволи.Не привлекай и глазки не взводи:
Я сердце жен изведал слишком рано;
Не разожжешь в измученной груди
Давно потухшего волкана.Смотри, там ждет влюбленный круг мужчин,
А я стою желаний общих чуждый;
Но, женщины, у вас каприз один:
Вам нужны те, которым вы ненужны! Вам надоел по розам мягкий путь
И тяжелы влюбленные беседы;
Вам радостно разжечь стальную грудь
И льстят одни тяжелые победы.Но ты во мне не распалишь страстей
Ни плечками, ни шейкою атласной,
Ни благовонием рассыпанных кудрей,
Ни этой грудью сладострастной.Зачем даришь ты этот мне букет?
Он будет мне причиною печали.
И я когда-то цвел, как этот цвет,
Но и меня, как этот цвет, сорвали.Ужель страдать меня заставишь ты?
Брось эту мысль: уж я страдал довольно —
От ваших козней, вашей простоты
И вашей ласки своевольной.Другим отрадно быть в плену твоем,
Я ж сердце жен изведал слишком рано;
Ни хитростью, ни истинным огнем
Не распалишь потухшего волкана.
Знаю, что стыдишся и крепишся молвить,
Что любовь пленила и тебя,
Знаю, что ты хочешь быти осторожна,
И боишся вверить мне себя:
Вверься, вверься, полно мысли непристойны
О любви моей к себе иметь,
И открой то словом, что твои мне взгляды,
Дали уж довольно разуметь.
Можешь ли довольна, ты быть красотою,
Коль плодов с нее не собирать,
Естьлиж не склоняться, так начто приятством
Мысли непристрастны полонять.
Дай отраду в сердце, утоли мой пламень,
Окончай исканья и труды,
Опустись в страсть нежну, перестань крепиться,
И сними с красы своей плоды.
О плоды драгие! сладкая утеха,
Естьли что на свете лучше вас?
Чем возможно ясно мне изобразити,
Мне тебя, о ты! приятной час:
Час, в которой сладость оные забавы
Чувствуют влюбленные сердца,
Получая славу чувствам восхищенным,
И любви касаяся венца.
Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..
Тщетно в сердце, уставшем от мук и тревог,
Исцеляющих звуков я жадно ищу:
Он растоптан и смят, мой душистый венок,
Я без песни борюсь и без песни грущу!..
А в былые года сколько тайн и чудес
Совершалось в убогой каморке моей:
Захочу — и сверкающий купол небес
Надо мной развернется в потоках лучей,
И раскинется даль серебристых озер,
И блеснут колоннады роскошных дворцов,
И подымут в лазурь свой зубчатый узор
Снеговые вершины гранитных хребтов!..
А теперь — я один… Неприютно, темно
Опустевший мой угол в глаза мне глядит;
Словно черная птица, пугливо в окно
Непогодная полночь крылами стучит…
Мрамор пышных дворцов разлетелся в туман,
Величавые горы рассыпались в прах —
И истерзано сердце от скорби и ран,
И бессильные слезы сверкают в очах!..
Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..