Найдено стихов - 141.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Не поноси Замоскворечья,
Еще ты мало с ним знаком.
Не наноси ему увечья
Своим зловредным языком.
Читатель мой особенного рода:
Умеет он под стол ходить пешком.
Но радостно мне знать, что я знаком
С читателем двухтысячного года!
Печальный род, ты мало жил!
Ты — геральдический ребенок!
Твой титул нов, но грустно звонок:
Великим не был, гнусным — был…
Хоть родом он был не славянин,
Но был славянством всем усвоен,
И честно он всю жизнь ему служил,
Так много действовал, хоть мало жил,
И многого ему принадлежит почин —
Он делом доказал, что в поле и один
Быть может доблестный и храбрый воин!..
Я родом не из детства — из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю я радость тишины
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства — из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства — из войны.
И, может, потому незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя — шершавые ладони.
Я родом не из детства — из войны.
Прости меня — в том нет моей вины…
Вы были родом из Персии
не все Исидоры кусы не все леса, но ВСЕ
геометры он знает вы все театралы. Нет не
театралы мы мы все нищие духом мы все
мошенники голенькие и из другой земли и у
нас чолы есть потому в пробках
Из зеркальных кустарников бутоны мед
и столбы летели из широких штор
а улыбка их была не понятна
Но прощай, о, прощай, человеческий род!
Ты в тумане свои переходишь моря —
Через Красное море туман поползет,
Я покинул туман, предо мною — Заря!
Я смотрю ей в глаза, о, народ, о, народ,
Думы нет, мысли нет, только льдина плывет,
Голубая, холодная, — прочь от земли!
Озаренная солнцем смеется вдали! 17 января 1902
Родами мучилась гора;
Земля вокруг дрожала.
Бедняжка простонала
С полудни до утра;
Расселась наконец — и родила мышонка!
Но это старая, все знают, побасенка,
А вот я быль скажу: один поэт писал
Не день, не два, а целый месяц сряду,
Чернил себя, крестил, марал;
Потом, друзей созвав, пред ними прочитал…
Шараду.
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя -
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.
Противу вечному закона
Встает отродье злой семьи
То в виде страшного дракона,
То в хитром образе змеи.Но — вечный солнца проповедник —
В борьбе со злобою и тьмой
Не покидает нас посредник
Меж светом божьим и землей.Жива спасительная сила,
Переходя из рода в род,
И копьеносца Михаила
Сегодня празднует народ.И он от правды не отступит:
Неумолим, как в старину,
На змея-писаря наступит,
Коля дракона-старшину.8 ноября 1872
Изыде сеятель сеяти семена своя
Свободы сеятель пустынный,
Я вышел рано, до звезды;
Рукою чистой и безвинной
В порабощенные бразды
Бросал живительное семя —
Но потерял я только время,
Благие мысли и труды…
Паситесь, мирные народы!
Вас не разбудит чести клич.
К чему стадам дары свободы?
Их должно резать или стричь.
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.1823 г.
Что достойно, что бесчестно,
Что умам людским известно,
Что идет из рода в род,
Все, чему в цепях не тесно,
Смертью тусклою умрет
Мне людское незнакомо,
Мне понятней голос грома,
Мне понятней звуки волн,
Одинокий темный челн,
И далекий парус белый,
Над равниной поседелой,
Над пустыней мертвых вод,
Мне понятен гордый, смелый,
Безотчетный крик: «Вперед!»Год написания: без даты
Каждый день порой вечерней
Дочь султана молодая
Тихо по́ саду проходит
Близ журчащего фонтана.
Каждый день порой вечерней
У журчащего фонтана
Молодой стоит невольник.
С каждым днем он все бледнее.
Раз к нему подходит быстро
С быстрой речью дочь султана:
«Знать хочу твое я имя;
Кто ты родом и откуда?»
Отвечает ей невольник:
«Магомет я, из Еме́на,
Родом Асра; все мы в роде
Умираем, как полюбим!»
Имени и роду
Богу не скажу.
Надо — воеводу
Словом ублажу.«Кто ты?» — «Я-то? Житель!»
Опустил кулак:
«Кто ты?» — «Сочинитель!
Подлинно что так».Меткое, как пуля,
Слово под конец:
«Кто ты?» — «Бородуля!», —
Прыснул! «Молодец!»Я — давай бог ноги…
«С богом! Ничего!
Наберем в остроге
Помнящих родство».Третий год на воле,
Третий год в пути.
Сбился в снежном поле —
Некуда идти! Ночи дольше-дольше,
Незаметно дней!
Снегу больше-больше,
Не видать людей, Степью рыщут волки,
С голоду легки,
Стонут, как на Волге
Летом бурлаки.
Кто может умереть — умрет,
Кто выживет — бессмертен будет,
Пойдет греметь из рода в род,
Его и правнук не осудит.
На предпоследнюю войну
Бок о бок с новыми друзьями
Пойдем в чужую сторону.
Да будет память близких с нами!
Счастливец, кто переживет
Друзей и подвиг свой военный,
Залечит раны и пойдет
В последний бой со всей Вселенной.
И слава будет не слова,
А свет для всех, но только проще,
А эта жизнь — плакун-трава
Пред той широкошумной рощей.
Червленый щит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней — в роде дерзких волей… Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.И — путь безумья всех надежд,
Неотвратимый путь гордыни;
В нем — пламя огненных одежд
И скорбь отвергнутой пустыни… Но что дано мне в щит вписать?
Датуры тьмы иль розы храма?
Тубала медную печать
Или акацию Хирама?
Мне ненавистен красный цвет,
За то, что проклят он.
В нем — преступленья долгих лет,
В нем — казнь былых времен.
В нем — блеск дымящихся гвоздей
И палачей наряд.
В нем — пытка вымысел людей,
Пред коим бледен ад.
В нем — звуки труб, венцы побед,
Мечи — из рода в род…
И кровь, текущая вослед,
Что к Богу вопиет!
1902
Und mein Stamm sind jene Asra,
Welche sterben, wenn sie lieben.
H. HeineЯ помню легкие пиластры
Закатных облаков в огне,
Когда, со мной целуя астры,
Ты тихо прошептала мне:
«И я, и я — из рода азров!»
Я помню бред безумной ночи,
Бред клятв, и ласк, и слез, и мук,
Когда, вперив в молчанье очи,
Ты повторила, с хрустом рук:
«И я, и я — из рода азров!»
И помню я твой взгляд застывшийИ в этот миг, как меч губивший,
Твои слова я вспомнил вновь:
Да, ты была из рода азров!
И никогда к тебе, волнуем
Желаньем, не прильну без слов!
Ты не коснешься поцелуем
Моих седеющих висков!
Да, ты была из рода азров!
И не смотреть нам на пиластры
Вечерних облаков в огне,
И ты, со мной целуя астры,
Не повторишь мне, как во сне;
«И я, и я — из рода азров!»
Когда в толпе ты встретишь человека,
Который наг*;
Чей лоб мрачней туманного Казбека,
Неровен шаг;
Кого власы под яты в беспорядке;
Кто, вопия,
Всегда дрожит в нервическом припадке, —
Знай: это я!
Кого язвят со злостью вечно новой,
Из рода в род;
С кого толпа венец его лавровый
Безумно рвет;
Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —
Знай: это я!..
В моих устах спокойная улыбка,
В груди — змея!
___________
* Вариант: «На коем фрак». Прим. К. Пруткова.
Надежда — вскрыть все таинства природы —
Мир к высшей тайне привела, — и бог
Восстал над бурей будничных тревог,
Над сном народов, над игрушкой моды.
За громом Лютера прошли походы
Густава, Тилли; снова сумрак, строг,
Окутал землю, и военный рог
К войне за веру звал из рода в роды.
Промчался Кромвель; прогремела Ночь
Варфоломея; люди в пытках гибли;
Стал дыбой — крест, костром — страницы Библий.
Но Истина, исканий смелых дочь,
Жива осталась в вихрях непогоды;
К великой цели двигались народы.
О чудо естества! о страх!
Гора, гора в родах!
Стонает, силится и огнь и пламя мещет!
Кипит пучина вод, дрожит столетний лес!
Вселенна целая от ужаса трепещет!
Ужель не видишь ты со высоты небес,
Всесильный Юпитер! что делается с нами?
Ах! что сия гора на свет произведет?
Чудовищ, каковы Титаны были сами?
И, может быть,
Олимп с землею пропадет?
Зло должно истреблять, едва лишь происходит,
Возьми скорей перун, моление услышь!..
Но вот расселась уж — и се из ней исходит…
Всесильны небеса! Ахти! Да это мышь.
Червленый шит в моем гербе,
И знака нет на светлом поле.
Но вверен он моей судьбе,
Последней — в роде дерзких волей.
Есть необманный путь к тому,
Кто спит в стенах Иерусалима,
Кто верен роду моему,
Кем я звана, кем я любима.
И — путь безумья всех надежд,
Неотвратимый путь гордыни;
В нем — пламя огненных одежд
И скорбь отвергнутой пустыни…
Но что дано мне в щит вписать?
Датуры тьмы иль розы храма?
Тубала медную печать
Или акацию Хирама?
Люблю, друзья, когда за речкой гаснет день,
Укрывшися лесов в таинственную сень
Или под ве́твями пустынныя рябины,
Смотреть на синие, туманные равнины.
Тогда приходит Пан с толпою пастухов
И пляшут вкруг меня на бархате лугов.
Но чаще бог овец ко мне в уединенье
Является, ведя святое вдохновенье.
Главу рогатую ласкает легкий хмель,
В одной руке его стакан, в другой свирель!
Он учит петь меня, и я в тиши дубравы
Играю и пою, не зная жажды славы.
Его устами русский пел народ,
Что в разудалости веселой пляса,
Век горести для радостного часа
Позабывая, шутит и поет.
От непосильных изнурен забот,
Чахоточный, от всей души пел прасол,
И эту песнь подхватывала масса,
Себя в ней слушая из рода в род.
В его лице черты родного края.
Он оттого ушел, не умирая,
Что, может быть, и не было его
Как личности: страна в нем совместила
Все, чем дышала, все, о чем грустила,
Неумертвимая, как божество.
(Припев)
Здесь в рощах помавают лавры,
Здесь ярки дни и ночи темны,
Здесь флейты ропщут, бьют литавры, —
Но ты суровый север помни!
Здесь белы во дворцах колонны,
Покои пышны и огромны,
В саду — фонтан, что ключ бессонный,
Но ты суровый север помни!
Здесь девы гибки, девы статны,
Их взгляды и слова нескромны,
А ночью косы ароматны,
Но ты суровый север помни!
Здесь люди дремлют в пьяной неге,
Ведут войну рукой наемной,
Им чужды вольные набеги,
Но ты суровый север помни!
Здесь обрели, в стране богатой,
Мы, род скитальный, род бездомный,
Дворцы, коней, рабынь и злато…
Но ты родимый север помни!
Вчерась приятеля в кручине я застал,
По комнате, вспотев, он бегал и страдал.
Мял руки, пальцы грыз, таращил кверху взоры.
Я мыслил, что его покрали воры,
Спросил: в каких он хлопотах?
А он с досадою сказал, что он в родах,
Немало удивлен таким ответом,
Я о приятеле тужил
И заключил,
Что час уже пришел ему расстаться с светом,
И в простодушии там поднял я содом.
Собрался вкруг его весь дом.
Со страхом на его страданье все смотрели,
Помочь ему хотели,
Да не умели.
И наконец настал родов опасный час.
Ко удивленью наших глаз,
Мы думали, что он родит сынка иль дочку;
Но мой шалун родил негодной прозы строчку.
Да, тебя я знаю, знаю. Ты из рода королей.
Ты из расы гордых скальдов древней родины твоей.
Ты не чувствуешь, не знаешь многих звуков, многих слов,
Оттого что в них не слышно дуновения веков.
Ты не видишь и не знаешь многих красок и картин,
Оттого что в них не светит мощь родных морских глубин.
Но едва перед тобою молвишь беглый вещий звук,
Тотчас мы с тобою вместе, мы в один замкнуты круг.
И когда во взоре можешь силу Моря отразить,
Между мною и тобою тотчас ласковая нить.
Нить признанья, ожиданья, бесконечности мечты,
Долгих песен без названья, откровений красоты.
Между мною и тобою веет возглас «Навсегда».
«Ты забудешь?» — «Невозможно». — «Ты ко мне вернешься?» — «Да».
Да, тебя я знаю, счастье Ты — рожденная волной
Вот, я связан царским словом. Помни. Помни! Будь со мной!
Жив Бог! Умен, а не заумен,
Хожу среди своих стихов,
Как непоблажливый игумен
Среди смиренных чернецов.
Пасу послушливое стадо
Я процветающим жезлом.
Ключи таинственного сада
Звенят на поясе моем.
Я — чающий и говорящий.
Заумно, может быть, поет
Лишь ангел, Богу предстоящий,—
Да Бога не узревший скот
Мычит заумно и ревет.
А я — не ангел осиянный,
Не лютый змий, не глупый бык.
Люблю из рода в род мне данный
Мой человеческий язык:
Его суровую свободу,
Его извилистый закон…
О, если б мой предсмертный стон
Облечь в отчетливую оду!
Мое беспечное незнанье
Лукавый демон возмутил,
И он мое существованье
С своим на век соединил.
Я стал взирать его глазами,
Мне жизни дался бедный клад,
С его неясными словами
Моя душа звучала в лад.
Взглянул на мир я взором ясным
И изумился в тишине:
Ужели он казался мне
Столь величавым и прекрасным?
Чего, мечтатель молодой,
Ты в нем искал, к чему стремился,
Кого восторженной душой
Боготворить не устыдился?
И взор я бросил на людей,
Увидел их надменных, низких,
Жестоких ветреных судей,
Глупцов, всегда злодейству близких.
Пред боязливой их толпой,
Жестокой, суетной, холодной,
Смешон глас правды благородный,
Напрасен опыт вековой.
Вы правы, мудрые народы,
К чему свободы вольный клич!
Стадам не нужен дар свободы,
Их должно резать или стричь,
Наследство их из рода в роды
Ярмо с гремушками да бич.1823 г.
ВРУЧАНИЕ
Я Русин был, есмь, и буду,
Я родился Русином,
Честный мой род не забуду,
Останусь его сыном;
Русин был мой отец, мати,
Русская вся родина,
Русины сестры, и браты
И широка дружина;
Великий мой род, и главный,
Миру есть современний,
Духом и силою славный,
Всем народам приемный.
Я свет узрел под Бескидом,
Первый воздух русский ссал,
И кормился русским хлебом,
Русин мене колысал.
Коль первый раз отворил рот,
Русское слово прорек,
На аз-буце первый мой пот
С молодого чела тек.
Русским потом я питан был,
Русским ишол росходом
В широкий свет; но не забыл
С своим знатися родом. —
И теперь, кто питает мя?
Кто кормит, кто мя держит?
Самое русское племя
Мою годность содержит!
Прото тебе, роде мой,
Кленуся живым Богом,
За печальный пот и труд твой
Повинуюся долгом.
И отдам ти колько могу:
Прийми той щирый дарок,
Прийми вот маленьку книгу,
И сей писменный рядок.
Прочее же не забуду
Сердца моего скруху
Пожертвовати;—я твой буду,
Твоим другом и умру.
В жестоком роде ты лишен не будеш места,
То видно что ты кровь Атрея и Ѳиеста.
Убийца дщери, тщись те нравы сохранить,
И матери еще пир мерзкий учинить!
Лютейшим самым быть старался ты тираном :
Вот жертва щастливой названная обманом !
Подписывая то удобноль не дрожать?
Возможноль ужасу руки не удержать?
Почто в моих очах печально притворяться?
Слезами не могу твоими уверяться?
Где брани, кои ты кому за дщерь давал ?
Где токи крови той, котору проливал ?
Где знаки чем полна по брани ратна доля?
Не вижу грудой тел покрытаго я поля.
Вот те свидетели, кем долг отца храня,
Стенящую б ты мог уверити меня.
Оракуд повелел противный ей умрети;
Но таинства его удобноль ясно зрети.
Не могут небеса того определить,
Чтоб им на жертву кровь невинную пролить.
Да будет проклят тот, кто сам
Чужим поклонится богам
И — раб греха — послужит им,
Кумирам бренным и земным,
Кто осквернит Еговы храм
Служеньям идолам своим,
Или войдёт, подобный псам,
С нечистым помыслом одним…
Господь отмщений, предков бог,
Ревнив, и яростен, и строг.Да будет проклят тот вдвойне,
Кто с равнодушием узрит
Чужих богов в родной стране
И за Егову не отмстит,
Не препояшется мечом
На Велиаровых рабов,
Иль укоснит изгнать бичом
Из храма торжников и псов.
Господь отмщений, предков бог,
Ревнив, и яростен, и строг.Да будет трижды проклят тот,
Да будет проклят в род и в род,
Кто слезы лить о псах готов,
Жалеть о гибели сынов:
Ему не свят святой Сион,
Не дорог Саваофа храм,
Не знает, малодушный, он,
Что нет в святыни части псам,
Что Адонаи, предков бог,
Ревнив, и яростен, и строг.
(Слова для кантаты М. Ипполитова-Иванова)
Творец волшебных песнопений,
Тебе родных сердец привет!
Ты рядом чудных откровений,
Святых возвышенных стремлений
Оставил вечный нам завет.
Источник чистых наслаждений
В твоих твореньях мы нашли,
Его открыл твой дивный гений
На радость всей родной земли.
Любезный русскому народу,
Добро ты лирой пробуждал;
Восславил песнею свободу
И милость к падшим призывал.
Так пусть от края и до края
Великой родины твоей,
Твой мощный гений прославляя,
Звучит хвала, не умолкая
Во славу незабвенных дней!
Во веки хвала великому гению!
Пусть же звучит из рода в род,
Из уст в уста,
Во веки слава и хвала,
Хвала во веки и слава!
Во веки слава и хвала!
Слава!
Завидно мне смотреть на мудрецов,
Что знают жизнь — так хорошо по книгам,
Все разрешать они привыкли мигом:
В их головах — на все ответ готов.
То, что других болезненно тревожит,
Презренье в них рождает, или смех;
Сомненья червь у них сердец не гложет,
Непогрешим мужей ученых цех!
Но одного лишь я боюсь немножко,
Что если жизнь, как дерзкий ученик,
Вдруг стащит с них всеведенья парик,
И книжки их все вышвырнет в окошко?
И род людской, сознав, что он идет
Окольною и вязкою дорогой,
На зло иной теории убогой
Вдруг сделает нежданный поворот?
О что тогда?.. Но впрочем не придут
Ни от чего они, я думаю, в смущенье…
И прежняго исполнены презренья —
Весь род людской — глупцами назовут!
Я Русин был, есмь, и буду,
Я родился Русином,
Честный мой род не забуду,
Останусь его сыном;
Русин был мой отец, мати,
Русская вся родина,
Русины сестры, и браты
И широка дружина;
Великий мой род, и главный,
Миру есть современний,
Духом и силою славный,
Всем народам приемный.
Я свет узрел под Бескидом,
Первый воздух русский ссал,
И кормился русским хлебом,
Русин мене колысал.
Коль первый раз отворил рот,
Русское слово прорек,
На аз-буце первый мой пот
С молодого чела тек.
Русским потом я питан был,
Русским ишол росходом
В широкий свет; но не забыл
С своим знатися родом. —
И теперь, кто питает мя?
Кто кормит, кто мя держит?
Самое русское племя
Мою годность содержит!
Прото тебе, роде мой,
Кленуся живым Богом,
За печальный пот и труд твой
Повинуюся долгом.
И отдам ти колько могу:
Прийми той щирый дарок,
Прийми вот маленьку книгу,
И сей писменный рядок.
Прочее же не забуду
Сердца моего скруху
Пожертвовати; — я твой буду,
Твоим другом и умру.