Говорят, что она возвращается пьяная утром
И, склонясь над кроватью ребенка, рыдает навзрыд,
Но лишь полночь пробьет, в сердце женщины, зыбком и утлом,
О раскаянье утреннем вдруг пробуждается стыд…
Говорят, что она добродетель считает ненужной,
Вышивая шелками тайком для ребенка жабо…
Говорят, что она над любовью глумится и дружбой,
В ежедневных молитвах своих славословя любовь!
Говорят, что порочностью очень ей нравится хвастать,
Осуждая в душе между тем этот самый разврат…
Говорят, оттого-то она так и любит контрасты,
Что известно ей все, что повсюду о ней говорят!..
Она поет в печной трубе.
Ее веселый голос тонок.
Мгла опочила на тебе.
За дверью плачет твой ребенок.
Весна, весна! Как воздух пуст!
Как вечер непомерно скуден!
Вон — тощей вербы голый куст —
Унылый призрак долгих буден.
Вот вечер кутает окно
Сплошными белыми тенями.
Мое лицо освещено
Твоими страшными глазами.
Но не боюсь смотреть в упор,
В душе — бездумность и беспечность!
Там — вихрем разметен костер,
Но искры улетели в вечность…
Глаза горят, как две свечи,
О чем она тоскует звонко?
Поймем. Не то пронзят ребенка
Безумных глаз твоих мечи.9 апреля 1905
Человек,
Укрощающий молнии,
Каждое утро смотрящий буре в глаза,
Очень скверно играет на скрипке.
Человек,
Который под пыткой
Улыбался зло и презрительно,
Улыбается нежно ребенку.
Человек,
Рубающий уголь,
На пластах крутого падения,
Любит пить жигулевское пиво.
Человек,
Для спасения многих
Дважды себя заражавший холерой,
Рассказывает анекдоты.
Человечек,
Который скверно играет на скрипке,
Улыбается нежно ребенку,
Любит пить жигулевское пиво
И рассказывать анекдоты,
Размышляет:
Как я похож
На укротителя молний,
На того, кто молчал под пыткой,
На шахтера и микробиолога.
Впрочем, я даже больше их —
Я собрал в себе их черты и приметы.
На поляне рыжий ржет жеребенок,
И колоколят колокола,
А я заблудился, Поэт-ребенок
Приехал к морю в Куоккала.
На море вышел — утро святое,
Волны сияли — звали играть,
Море такое было простое,
Даль ласкала, как будто мать.
И засмеялся, и странно сердцу
Было поверить в весну зимой.
Я наугад открыл какую-то дверцу
И веселый пошел домой.
А вечером совсем нечаянно
Встретил простого старика, —
За столиком сидел он чайным,
И запомнилась у стакана его рука.
Все было просто — нестерпимо,
И в простоте великолепен,
Сидел Илья Ефимович великий Репин.
На поляне рыжий ржет жеребенок
И колоколят колокола.
Я стал ясный ребенок,
Благословенный в Куоккала.
Что за славные ребята, —
Только встреча коротка…
Приезжали из Кронштадта
К нам четыре моряка.
И словами, и делами,
И собою хороши.
Если девушка посмотрит —
Остается без души.Как сойдутся все четыре
Да с гармошкою пройдут —
За собою на буксире
Всю околицу ведут.
Наши парни приуныли, —
Видно, зависть их берет,
Что девчат в одну неделю
Покорил Балтийский флот.А девчатам — то ли дело
Левым глазом подмигнуть:
Дескать, суша надоела,
Надо на море взглянуть.
Под балтийскую гармошку
Сами ходят каблуки,
Только жалко, что весною
Ночи больно коротки.А еще в груди тревога,
А еще душа болит,
Что кронштадтская дорога
Расставаться нам велит;
Расставаться, разлучаться,
А разлука тяжела…
Ох и жаль, что нету моря
Возле нашего села!
В былое время аист приносил
Малюток для смеющихся малюток.
Вся жизнь была из сказочек и шуток,
И много было кедра для стропил.
Курились благовонья из кадил
Весь круглый год в круговращеньи суток.
Я сам сложил довольно прибауток,
Звенел для душ, и мед и брагу пил.
А ныне что? В рычаньи шумов ярых
Лишь птицы мести могут прилетать.
Душа людей тоскующая мать.
Вся мысль людская в дымах и пожарах.
И лишь упрямец, все любя зарю,
С ребенком я ребенком говорю.
Бог ниспослал мне виденье: я вижу мадонну,
Чудный ребенок с любовью прижат к ее лону,
То не Спаситель грядущий, не сын Вифлеема —
Нет! Этот нежный ребенок — былинка Эдема,
Розы шипок, возбужденный дыханьем апреля,
Девочка — ангельский лик с полотна Рафаэля!
Тот же рисунок головки, такие же краски,
Мягкие, светлые волосы, темные глазки,
К ней обращенные, к ней, что сияет в ребенке;
Жадно обвитые вкруг ее шеи ручонки
Этого ангела вдруг опустились; зеницы
Сонною дымкой подернулись — тень от ресницы,
Зыблясь, как ткань паутины на алом листочке,
Дымчатой сеткой слегка стушевалась на щечке…
Тише! — уснула малютка сном сладким, безбурным, —
Взором родимой накрыта, как небом лазурным,
Взором царицы, достойной небесной короны,
Девственной, чистой жены, светлоликой мадонны.
Винюсь пред ангелом ребенком:
Случайно назвал я, шутя,
Очаровательным бесенком
Игриво-бойкое дитя.
Она (здесь милая природа
Грамматике сказала: вон! —
И потому ‘она’ — не ‘он’,
Ребенок женского был рода) —
Она, ушко свое склоня,
Когда молва до ней домчалась
Про эту дерзость, зачуралась,
Воскликнув трижды: ‘Чур меня! ’ —
И тем же ангелом осталась.
О, если б прежние года
И прежний пыл!.. Избави боже!
Случись, что был бы я моложе
И с нею встретился б, тогда
От этих прелестей — беда! —
Страдать бы крепко мне досталось
И сердце, полное огня,
Стократ кричало б: ‘Чур меня! ’ —
И всё бы адски бесновалось;
А ныне я, спокойно-горд,
Дерзнул, любуясь тем ребенком,
Назвать и ангела бесенком
Затем, что сам я старый черт.
Лет бы сбросить мне, ребята,
Шестьдесят,
Я бы тоже стал вожатым
Октябрят.Это дело интересней
Всяких дел.
На досуге я бы песни
С ними пел.Мёл бы с ними коридоры,
Школьный зал
И паркет, как полотёры,
Натирал.С октябрятами ходил бы
Я в поход.
Вместе с ними я водил бы
Хоровод.Каждый день читал им книжки
И журнал,
А подчас и в кошки-мышки
Поиграл.Я бы песни и заметки
В меру сил
Для весёлой стенгазетки
Сочинил.А когда порою вешней
Ждут скворцов,
Мы бы строили скворешни
Для птенцов.Но боюсь, что трудно сбросить
Столько лет,
Смыть с волос густую проседь
Средства нет.Я пишу стихи ребятам,
Но навряд
Суждено мне стать вожатым
Октябрят!
Возвращался третий класс
С книжками с урока.
Видит — речка поднялась,
Разлилась широко.
Где недавно был каток,
Там бушующий поток.
Речка сбросила мостки,
Вырвалась из плена.
Все ей нынче пустяки.
Море по колено!
Затопила огород,
Мчится по оврагу,
По реке петух плывет
Унесло беднягу.
Ну, теперь ему конец.
Он неопытный пловец.
Но с волной вперегонки
Вниз с крутого ската
Мчатся берегом реки
Школьники-ребята.
Они бегут к оврагу,
Вокруг ручьи текут.
Тяжелую корягу
Ребята волокут.
Петух плывет куда-то,
Несет его вода.
— Сюда! — кричат ребята.
Сюда плыви, сюда!
К реке бежит ватага,
В волну летит коряга.
За корягу, за сучки,
Зацепился край доски.
Машет крыльями петух,
Он летит на берег.
Озирается вокруг,
Счастью он не верит.
Знают все, что третий класс
Петуха сегодня спас.
Снег да снег. Всю избу занесло.
Снег белеет кругом по колено.
Так морозно, светло и бело!
Только чёрные, чёрные стены…
И дыханье выходит из губ
Застывающим в воздухе паром.
Вон дымок выползает из труб;
Вон в окошке сидят с самоваром;
Старый дедушка сел у стола,
Наклонился и дует на блюдце;
Вон и бабушка с печки сползла,
И кругом ребятишки смеются.
Притаились ребята, глядят,
Как играет с котятами кошка…
Вдруг ребята пискливых котят
Побросали обратно в лукошко…
Прочь от дома на снежный простор
На салазках они покатили.
Оглашается криками двор —
Великана из снега слепили!
Палку в нос, провертели глаза
И надели лохматую шапку.
И стоит он, ребячья гроза, —
Вот возьмёт, вот ухватит в охапку!
И хохочут ребята, кричат,
Великан у них вышел на славу!
А старуха глядит на внучат,
Не перечит ребячьему нраву.
В вечерний час, над степью мирной,
Когда закат над ней сиял,
Среди небес, стезей эфирной,
Вечерний ангел пролетал.Он видел сумрак предзакатный, -
Уже синел вдали восток, -
И вдруг услышал он невнятный
Во ржах ребенка голосок.Он шел, колосья собирая,
Сплетал венок и пел в тиши,
И были в песне звуки рая, -
Невинной, неземной души.‘Благослови меньшого брата, -
Сказал Господь. — Благослови
Младенца в тихий час заката
На путь и правды и любви! ’И ангел светлою улыбкой
Ребенка тихо осенил
И на закат лучисто-зыбкий
Поднялся в блеске нежных крыл.И, точно крылья золотые,
Заря пылала в вышине.
И долго очи молодые
За ней следили в тишине!
Когда я была ребенком,
Так девочкой лет шести,
Я во сне подружилась с тигренком —
Он помог мне косичку плести.
И так заботился мило
Пушистый, тепленький зверь,
Что всю жизнь я его не забыла,
Вот — помню даже теперь.
А потом, усталой и хмурой —
Было лет мне под пятьдесят —
Любоваться тигриной шкурой
Я пошла в Зоологический сад.
И там огромный зверище,
Раскрыв зловонную пасть,
Так дохнул перегнившей пищей,
Что в обморок можно упасть.
Но я, в глаза ему глядя,
Сказала: «Мы те же теперь,
Я — все та же девочка Надя,
А вы — мне приснившийся зверь.
Все, что было и будет с нами,
Сновиденья, и жизнь, и смерть,
Слито все золотыми звездами
В Божью вечность, в недвижную твердь».
И ответил мне зверь не словами,
А ушами, глазами, хвостом:
«Это все мы узнаем сами
Вместе с вами. Скоро. Потом.»
Отцы о свободе и счастье мечтали,
За это сражались не раз.
По ленинским планам они создавали,
Отечество наше для нас.Готовься в дорогу на долгие годы,
Бери с коммунистов пример,
Работай, учись и живи для народа,
Советской страны пионер! Мы юные ленинцы! Нас миллионы,
Веселых и дружных ребят!
Слова золотые на наших знаменах
Заветным призывом звучат.Готовься в дорогу на долгие годы,
Бери с коммунистов пример,
Работай, учись и живи для народа,
Советской страны пионер! Мы ценим отважных, мы любим задорных,
Мы крепкою дружбой сильны!
Для нас нет ни белых, ни желтых, ни черны —
Для нас все ребята равны! Готовься в дорогу на долгие годы,
Бери с коммунистов пример,
Работай, учись и живи для народа,
Советской страны пионер!
Ты ребенка в слезах схоронила!
Все считаешь своим, как он был!
Ты б могилку в себя приютила,
Чтоб и мертвый с тобою он жил.
Всю ее насаждаешь цветами,
Орошаешь горячей слезой;
А уйдешь, так уносишь с мечтами
Память мальчика всюду с собой!
Ты его самого так носила,
Раньше, прежде... И начал он жить...
Жил так мало... И ты схоронила,
Но не можешь вполне схоронить!
И берет меня грусть и сомненье,
И понять не могу, где у вас,
Мать и сын — происходит общенье,
Незаметное вовсе для глаз?
Как могли вы так искренно сжиться,
Так сплотиться в одно существо,
Что любви той ни гаснуть, ни скрыться,
И что мало ей — смерть одного...
А у нас во дворе есть девчонка одна,
Между шумных подруг неприметна она.
Никому из ребят неприметна она.
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я все гляжу,
Глаз не отвожу…
Есть дружок у меня, я с ним с детства знаком, —
Но о ней я молчу даже с лучшим дружком.
Почему-то молчу даже с лучшим дружком.
Не боюсь я, ребята, ни ночи, ни дня,
Ни крутых кулаков, ни воды, ни огня.
А при ней — словно вдруг подменяют меня.
Вот опять вечерком я стою у ворот,
Она мимо из булочной с булкой идет…
Я стою и молчу, и обида берет.
Или утром стучит каблучками она, —
Обо всем позабыв, я слежу из окна
И не знаю, зачем мне она так нужна.
Я гляжу ей вслед:
Ничего в ней нет.
А я все гляжу,
Глаз не отвожу…
Кто пожилых людей слова пренебрежет,
И пылкой юности стремленью покорится,
Тот часто со вредом и поздно вразумится,
Сколь справедлив людей испытанных совет.
Ребята у моря со стариком гуляли,
И как-то на челнок напали,
В которой вздумали они и сами сесть,
И в то же старика хотят ребята ввесть;
Чтоб с ними по морю немного прокатиться.
Но старику ли согласиться
С ребятами шалить?
Старик и их увещевает
Охоту эту отложить;
Ребятам живо представляет
Что кончится игра бедой.
Ребятам нужды нет, хоть голова долой.
Чем больше убеждал старик езду оставить,
Тем больше на своем старался всяк поставить.
Старик еще их унимать:
Эй право, вам не сдобровать;
Челнок вам на беду, поверьте мне, я знаю;
Ведь вам же я добра желаю. —
«Пустое, старичок!
Что слушаться ево?» — А сами прыг в челнок;
И в море наконец из виду удалились.
Тиха была вода, когда они пустились;
Но вдруг поднялся вихрь; затьмила туча свет.
Челнок то вверх то вниз бросает.
Ребята чтоб назад; но ветер не пускает.
Ребята чтоб спастись; но уж спасенья нет:
Челнок вверьх дном и всех собою потопляет.
Заплетаем, расплетаем
Нити дьявольской Судьбы,
Звуки ангельской трубы.
Будем счастьем, будем раем,
Только знайте: вы — рабы.
Мы ребенку кудри чешем,
Песни длинные поем,
Поиграем и потешим —
Будет маленьким царем,
Царь повырастет потом…
Вот ребенок засыпает
На груди твоей, сестра…
Слышишь, он во сне вздыхает, —
Видит красный свет костра:
На костер идти пора!
Положи венок багряный
Из удушливых углей
В завитки его кудрей:
Пусть он грезит в час румяный,
Что на нем — венец царей…
Пойте стройную стихиру:
Царь отходит почивать!
Песня носится по миру —
Будут ангелы вздыхать,
Над костром, кружа, рыдать,
Тихо в сонной колыбели
Успокоился царек.
Девы-сестры улетели —
Сизый стелется дымок,
Рдеет красный уголек.
— У меня есть старший брат,
Очень умный парень! —
Уверяет всех ребят
Таня на бульваре.
— В красном галстуке он ходит,
В пионерской форме,
Сорняки на огороде
Вырывает с корнем!
И толстушка Валечка
Старшим братом хвалится:
— Если кто меня обидит —
Старший брат в окно увидит.
Если я заплакала —
Он проучит всякого.
Он готов меня спасти
И от тигра лютого.
Десять лет ему почти,
Павликом зовут его.
Катя в красном платьице
Как расплачется:
— Я одна ничья сестра, —
Цапнул кот меня вчера.
Что ж, меня кусай, царапай…
Я одна у мамы с папой,
Нету братьев у меня,
Папа с мамой — вся родня.
К ней подходит не спеша
Вовка — добрая душа.
Объявляет он ребятам:
— Буду Кате старшим братом.
С понедельника, с утра,
Будешь ты моя сестра.
Если б водка была на одного -
Как чудесно бы было!
Но всегда покурить — на двоих,
Но всегда распивать — на троих.
Что же — на одного?
На одного — колыбель и могила.
От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.
Говорят, что жена — на одного, -
Спокон веку так было.
Но бывает жена — на двоих,
Но бывает она — на троих.
Что же — на одного?
На одного — колыбель и могила.
От утра и до утра
Раньше песни пелись,
Как из нашего двора
Все поразлетелись -
Навсегда, кто куда,
На долгие года.
Сколько ребят у нас в доме живет,
Сколько ребят в доме рядом!
Сколько блатных мои песни поет,
Сколько блатных еще сядут -
Навсегда, кто куда,
На долгие года!
Андрею Т.
Она:
Что всю ночь не спишь, прохожий,
Что бредешь — не добредешь,
Говоришь одно и то же,
Спать ребенку не даешь?
Кто тебя еще услышит?
Что тебе делить со мной?
Он, как белый голубь, дышит
В колыбели лубяной.
Он:
Вечер приходит, поля голубеют, земля сиротеет.
Кто мне поможет воды зачерпнуть из криницы глубокой?
Нет у меня ничего, я все растерял по дороге;
День провожаю, звезду встречаю. Дай мне напиться.
Она:
Где криница — там водица,
А криница на пути.
Не могу я дать напиться,
От ребенка отойти.
Вот он веки опускает,
И вечерний млечный хмель
Обвивает, омывает
И качает колыбель.
Он:
Дверь отвори мне, выйди, возьми у меня что хочешь —
Свет вечерний, ковш кленовый, траву подорожник…
По камням мостовой накаленной
Вся в лохмотьях, с сумой на плечах,
С головою, к земле преклоненной,
И с ребенком на хилых руках,
Чуть ступаешь босыми ногами,
Нищеты и несчастия дочь,
Обращаясь к прохожим с мольбами
И тебе, и ребенку помочь.
Камень жжет исхудалые ноги,
Еле дышит усталая грудь.
Ты еще не прошла полдороги,
А кремнист и тяжел этот путь.
С равнодушною тупостью сносишь
ты насмешки и ругань толпы,
И с отчаяньем в голосе просишь:
«Дайте хлеба»; но тщетны мольбы:
Не протянут тебе подаянья,
Ты, как прежде, голодной уйдешь,
И с тяжелой слезою страданья
И себя, и людей проклянешь.
Приехали! Приехали!
Родители приехали!
С конфетами, с орехами
Родители приехали.
Девочки и мальчики
Прыгают от радости:
В каждом чемоданчике
Яблоки и сладости.
Вот для дочки
Танечки
В узелочке
Прянички.
А вот это пироги,
Для себя их береги.
Вот для сына
Петеньки
Леденцы
В пакетике.
Это Пете моему,
Это больше никому!
И с пакетами в руках
Уплетают в уголках
Друг от друга
По секрету
Кто пирог,
А кто конфету.
Ходит Витя
Мимо всех:
«Хоть бы мне
Один орех!
Не дождался
Я отца,
Остался я
Без леденца».
Вдруг ребята
Встали с мест:
— Мы едим,
А он не ест?
Товарищи
Родители!
Хотите,
Не хотите ли,
Но кладите
Всё на стол
И делите
Всё на сто!
Что мы сели
По углам?
Всё поделим
Пополам…
Разделите
Всё на всех:
Вам орех,
Нам орех…
Всё у всех,
Ребята, есть?
Начинайте
Есть!
Щенка кормили молоком.
Чтоб он здоровым рос.
Вставали ночью и тайком
К нему бежали босиком —
Ему пощупать нос.
Учили мальчики щенка,
Возились с ним в саду,
И он, расстроенный слегка,
Шагал на поводу.
Он на чужих ворчать привык,
Совсем как взрослый пес,
И вдруг приехал грузовик
И всех ребят увез.
Он ждал: когда начнут игру?
Когда зажгут костер?
Привык он к яркому костру,
К тому, что рано поутру
Труба зовет на сбор.
И лаял он до хрипоты
На темные кусты.
Он был один в саду пустом,
Он на террасе лег.
Он целый час лежал пластом,
Он не хотел махать хвостом,
Он даже есть не мог.
Ребята вспомнили о нем —
Вернулись с полпути.
Они войти хотели в дом,
Но он не дал войти.
Он им навстречу, на крыльцо,
Он всех подряд лизал в лицо.
Его ласкали малыши,
И лаял он от всей души.
На голос: Веселяся в чистом поле.
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдем врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть — чем в рабстве жить.
Мы вперед, вперед, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!
Под смоленскими стенами,
Здесь, России у дверей,
Стать и биться нам с врагами!..
Не пропустим злых зверей!
Вот рыдают наши жены,
Девы, старцы вопиют,
Что злодеи разъяренны
Меч и пламень к ним несут.
Враг строптивый мещет громы,
Храмов божьих не щадит;
Топчет нивы, палит домы,
Змеем лютым в Русь летит!
Русь святую разоряет!..
Нет уж сил владеть собой:
Бранный жар в крови пылает,
Сердце просится на бой!
Мы вперед, вперед, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрем!
Дитя! Твой милый, детский лепет
И сладость взгляда твоего
Меня кидают в жар и трепет —
Я сам не знаю — отчего.
Зачем, порывом нежной ласки
К земному ангелу влеком,
Твои заплаканные глазки
Целую жадно я тайком?
Не знаю… Так ли? — Нет, я знаю:
Сквозь ласку грешную мою
Порой, мне кажется, ласкаю
В тебе я маменьку твою;
Я, наклонясь к малютке дочке,
Хочу схватить меж слезных струй
На этой пухлой детской щечке
Другой тут бывший поцелуй,
Еще, быть может, неостылый…
То поцелуй святой любви
Той жизнедательницы милой,
Чья кровь, чья жизнь — в твоей крови;
И вот, как божия росинка
На листьях бледных и сухих,
Твоя невинная слезинка
Осталась на губах моих.
Дитя! Прости мне святотатство!
Прости мне это воровство!
Чужое краду я богатство,
Чужое граблю торжество.
Жалобно в лесу кричит кукушка
О любви, о скорби неизбежной…
Обнялась с подружкою подружка
И, вздыхая, жалуется нежно: — Погрусти, поплачь со мной, сестрица.
Милый мой жалел меня не много.
Изменяет мне и не стыдится.
У меня на сердце одиноко…— Может быть, еще не изменяет, —
Тихо ей откликнулась подружка, —
Это мой стыда совсем не знает,
Для него любовь моя — игрушка… Прислонившись к трепетной осинке,
Две подружки нежно целовались,
Обнимались, словно сиротинки,
И слезами горько обливались.И не знали юные подружки,
Что для грусти этой, для кручины,
Кроме вечной жалобы кукушки,
Может быть, и не было причины.Может быть, ребята собирались,
Да с родней остались на пирушке,
Может быть, ребята сомневались,
Что тоскую гордые подружки.И когда задремлет деревушка
И зажгутся звезды на потоком,
Не кричи так жалобно, кукушка!
Никому не будет одиноко…
Теперь-то уж плакать нечего,
С усмешкой гляжу назад,
Как шел я однажды к вечеру
В притихший вечерний сад.Деревья стояли сонные,
Закатные, все в огне.
Неважно зачем, не помню я,
Но нужен был прутик мне.Ребенок я был, а нуте-ка
Возьмите с ребенка спрос!
И вот подошел я к прутику,
Который так прямо рос.Стоял он один, беспомощен,
Под взглядом моим застыл.
Я был для него чудовищем.
Убийцей зловещим был.А сад то вечерней сыростью,
То легким теплом дышал.
Не знал я, что может вырасти
Из этого малыша.Взял я отцовы ножницы,
К земле я его пригнул
И по зеленой кожице
Лезвием саданул.Стали листочки дряблыми,
Умерли, не помочь…
А мне,
Мне приснилась яблоня
В ту же, пожалуй, ночь.Ветви печально свесила,
Снега и то белей!
Пчелы летают весело,
Только не к ней, не к ней! Что я с тех пор ни делаю,
Каждый год по весне
Яблоня белая-белая
Ходит ко мне во сне!
Литвин уезжал на войну,
Мать оставлял и жену.
Мать начинает тужить.
«— Кто тебе будет служить
В далекой Угорской земле?»
«— Что же, родная? Есть звезды во мгле.
И не счесть.
Божия дочери есть.
Светят глазами,
Белыми светят руками,
Будут как знамя, как буду рубиться с врагами.
Ты вот, родная, как будешь одна?»
«— Буду молиться». — «А ты как, жена?»
«— Буду любить тебя. Буду молиться».
«— А как ребеночек малый родится?»
«— Буду ребенка качать.
Петь буду песни». — «А будут метели?»
«— Лаума, вместо меня, к колыбели
С бледным лицом подойдет,
Будет ребенка качать.
Снега мне в сердце немного положит.
Это поможет.
Буду молчать».
«Претерпевая медленную юность,
впадаю я то в дерзость, то в угрюмость,
пишу стихи, мне говорят: порви!
А вы так просто говорите слово,
вас любит ямб, и жизнь к вам благосклонна», —
так написал мне мальчик из Перми.В чужих потемках выключатель шаря,
хозяевам вслепую спать мешая,
о воздух спотыкаясь, как о пень,
стыдясь своей громоздкой неудачи,
над каждой книгой обмирая в плаче,
я вспомнила про мальчика и Пермь.И впрямь — в Перми живет ребенок странный,
владеющий высокой и пространной,
невнятной речью, и, когда горит
огонь созвездий, принятых над Пермью,
озябшим горлом, не способным к пенью,
ребенок этот слово говорит.Как говорит ребенок! Неужели
во мне иль в ком-то, в неживом ущелье
гортани, погруженной в темноту,
была такая чистота проема,
чтоб уместить во всей красе объема
всезнающего слова полноту? О нет, во мне — то всхлип, то хрип, и снова
насущный шум, занявший место слова
там, в легких, где теснятся дым и тень,
и шее не хватает мощи бычьей,
чтобы дыханья суетный обычай
вершить было не трудно и не лень.Звук немоты, железный и корявый,
терзает горло ссадиной кровавой,
заговорю — и обагрю платок.
В безмолвие, как в землю, погребенной,
мне странно знать,
что есть в Перми ребенок,
который слово выговорить мог.
Младенец кашку составляет
Из манных зерен голубых.
Зерно, как кубик, вылетает
Из легких пальчиков двойных.
Зерно к зерну — горшок наполнен,
И вот, качаясь, он висит,
Как колокол на колокольне,
Квадратной силой знаменит.
Ребенок лезет вдоль по чащам,
Ореховые рвет листы,
И над деревьями всё чаще
Его колеблются персты.
И девочки, носимы вместе,
К нему, но воздуху плывут.
Одна из них, снимая крестик,
Тихонько падает в траву.Горшок клубится под ногою,
Огня субстанция жива,
И девочка лежит нагою,
В огонь откинув кружева.
Ребенок тихо отвечает:
»Младенец я, и не окреп!
Ужель твой ум не примечает,
Насколь твой замысел нелеп?
Красот твоих мне стыден вид,
Закрой же ножки белой тканью,
Смотри, как мой костер горит,
И не готовься к поруганью!»
И, тихо взяв мешалку в руки,
Он мудро кашу помешал, —
Так он урок живой науки
Душе несчастной преподал.
Прекрасна мать с ребенком на руках,
но от нее на волю рвется мальчик —
такой неукротимый атаманчик
со стружками льняными на вискахВкушая молоко, протертый суп,
уже он горьким бредит и соленым,
и крепким белосахарным собором
во рту его восходит первый зубУ матери от счастья в горле ком,
когда ее всевластный повелитель
сидит, как император Петр Великий,
на троне, притворившемся горшком.Но где неуловимейшая грань,
когда, лукавя каждою веснушкой,
ребенок притворяется игрушкой
и начинает матерью играть? Уже он знает, маленький хитрец,
катаясь в ловко сыгранной падучей,
что все получит, если мать помучит,
и получает это наконец.А там, где надо, ласкою возьмет,
на шее несмышленышем повиснув,
ну, а в головке — каверзный провизор
отмеривает слезы или мед.Мать верит, что правдивы мятежи
и с целью распускаемые сопли —
чужие сыновья на все способны,
но не способен собственный ко лжи.И вдруг однажды явно он солжет,
и пошатнется самое святое,
и ложь ребенка серной кислотою
слепое сердце матери сожжет.Мы все когда-то начинаем лгать,
но сколько бы в грядущем и прошедшем
мы с вами ни обманывали женщин,
есть первая обманутая — мать.
Мне ребята сказали про такую наколку! -
На окраине там даже нет фонарей.
Если выгорит дело — обеспечусь надолго, -
Обеспечу себя я и лучших друзей.
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Не могу им мешать -
Не пойду воровать, -
Мне их сон нарушать
Неохота!
Мне ребята сказали, что живет там артистка,
Что у ей — бриллианты, золотишко, деньга, -
И что все будет тихо, без малейшего риска, -
Ну, а после, конечно, мы рискнем на бегах.
Но в двенадцать часов
Людям хочется спать -
И артистки идут
На работу, -
Не могу ей мешать -
Не пойду воровать, -
Мне ей сон нарушать
Неохота!
Говорил мне друг Мишка, что у ей есть сберкнижка, -
Быть не может, не может — наш артист не богат!
"Но у ей — подполковник, он — ей-ей — ей любовник!"-
Этим доводом Мишка убедил меня, гад.
А в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Ничего, не поспят! -
Я пойду воровать, -
Хоть их сон нарушать
Неохота!
…Говорил я ребятам, что она не богата:
Бриллианты — подделка, подполковник сбежал.
Ну, а этой артистке — лет примерно под триста, -
Не прощу себе в жизни, что ей спать помешал!
Ведь в двенадцать часов
Людям хочется спать -
Им назавтра вставать
На работу, -
Не могу им мешать -
Не пойду воровать, -
Мне их сон нарушать
Неохота!
Мы долю выбрали свою,
Она мужская, да, мужская!
И мы теперь всегда в бою —
У нас профессия такая.
В слепом огне пылает дом,
И стонут балки под ногами,
А мы идем, мы идем,
И тушим пламя, тушим пламя…
Ревет пылающая нефть
Просторы мучая земные.
А мы, от дыма онемев,
Смиряем реки нефтяные.
Что было с нами в том дыму,
Как было весело и страшно,
Мы не расскажем никому —
Мы просто были в рукопашной.
А мы такие же как вы, —
Ребята с силой непочатой.
Вот скинем маски с головы,
И пусть влюбляются девчата!
Мы тушим пламя, вяжем дым,
За все пожары мы в ответе,
Лишь погасить мы не дадим
Огонь любви на белом свете.
И пусть останется в веках
Тот миг, когда сквозь дым угарный,
Ребенка на больших руках
Выносит бережно пожарный!
Мы долю выбрали свою,
Она мужская, да, мужская!
И мы теперь всегда в бою —
У нас профессия такая.
В ногу, ребята, идите.
Полно, не вешать ружья!
Трубка со мной… проводите
В отпуск бессрочный меня.
Я был отцом вам, ребята…
Вся в сединах голова…
Вот она — служба солдата!..
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Да, я прибил офицера!
Молод еще оскорблять
Старых солдат. Для примера
До́лжно меня расстрелять.
Выпил я… Кровь заиграла…
Дерзкие слышу слова —
Тень императора встала…
В ногу ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Честною кровью солдата
Орден не выслужить вам.
Я поплатился когда-то,
Задали мы королям.
Эх! наша слава пропала…
Подвигов наших молва
Сказкой казарменной стала…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Ты, землячок, поскорее
К нашим стадам воротись;
Нивы у нас зеленее,
Легче дышать… Поклонись
Храмам селенья родного…
Боже! Старуха жива!..
Не говори ей ни слова…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Кто там так громко рыдает?
А! я ее узнаю…
Русский поход вспоминает…
Да, отогрел всю семью…
Снежной тяжелой дорогой
Нес ее сына… Вдова
Вымолит мир мне у бога…
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!
Трубка, никак, догорела?
Нет, затянусь еще раз.
Близко, ребята. За дело!
Прочь! не завязывать глаз.
Целься вернее! Не гнуться!
Слушать команды слова!
Дай бог домой вам вернуться.
В ногу, ребята! Раз! Два!
Грудью подайся!
Не хнычь, равняйся!..
Раз! Два! Раз! Два!