Она стояла в платье подвенечном.
Ее волос змеиная волна,
Как лунная на небе тишина,
В мгновеньях, молча пела песнь о Вечном.
Так вся она горела бесконечным,
Что алая там в сердце пелена
Чрезмерным вспевом прикоснулась дна,
И путь часов путем помчала Млечным.
Она лежала, лилия мечты.
Нетронутый ее наряд венчальный
Белел недвижно тканью погребальной.
И тонкий Серп бездонной высоты
С ней слился в чаровании, зеркальный
Довеяв свет на тихие черты.
Она стояла в платье подвенечном.
Ея волос змеиная волна,
Как лунная на небе тишина,
В мгновеньях, молча пела песнь о Вечном.
Так вся она горела безконечным,
Что алая там в сердце пелена
Чрезмерным вспевом прикоснулась дна,
И путь часов путем помчала Млечным.
Она лежала, лилия мечты.
Нетронутый ея наряд венчальный
Белел недвижно тканью погребальной.
И тонкий Серп бездонной высоты
С ней слился в чаровании, зеркальный
Довеяв свет на тихия черты.
Еду я из поля в поле, поле в поле, и луга,
Долог путь, и нет мне друга, всюду чувствую врага.
По вечерним еду зорям, и по утренней заре,
Умываюся росою в раноутренней поре.
Утираюсь ясным солнцем, облекаюсь в облака,
Опоясался звездами, и светла моя тоска.
О, светла тоска, как слезы, звездным трепетом жива,
еду полем, в чистом поле Одолень ростет трава.
Одолень-траву сорвал я, ей на сердце быть, цвети,
Сделай легкой путь-дорогу, будь подмогой мне в пути.
Одолей высоки горы, долы, топи, берега,
Темны чащи, темны думы, тайну темнаго врага.
Чтоб рука не поднималась, замышляющая зло,
Чтобы в совести вспененной стало тихо и светло,
Чтобы зеркалом холодным в даль душа могла взглянуть,
Чтоб с цветком, с цветком у сердца, равномерно мерить путь.
Вот она, моя дорога, —
В даль далекую манит...
Только — с ивой у порога,
Подле домик твой стоит.
Точно руки, простирает
Ива ветви вдоль пути
И пройти мне в даль мешает,
Чуть задумаю пройти.
Днем пытался — сил не хватит...
Ночью... Ночью я бы мог,
Да вот тут-то кто-то схватит
И поставит на порог.
Ну, и взмолишься у двери:
Ты пусти меня, пусти!
Ночь... разбойники и звери
Разгулялись на пути!
То насыпью, то глубью лога,
То по прямой за поворот
Змеится лентою дорога
Безостановочно вперед.По всем законам перспективы
Эа придорожные поля
Бегут мощеные извивы,
Не слякотя и не пыля.Вот путь перебежал плотину,
На пруд не посмотревши вбок,
Который выводок утиный
Переплывает поперек.Вперед то под гору, то в гору
Бежит прямая магистраль,
Как разве только жизни в пору
Всё время рваться вверх и вдаль.Чрез тысячи фантасмагорий,
И местности и времена,
Через преграды и подспорья
Несется к цели и она.А цель ее в гостях и дома —
Всё пережить и всё пройти,
Как оживляют даль изломы
Мимоидущего пути.
Бледнеет свет вечерний…
Каким путем идти?
Камней и острых терний
Немало на пути.
Стучаться тщетно буду
В дома с закатом дня,
Любви великой чуду
Не сбыться для меня.
Приют богатых — тесен;
Кто сыт и кто обут —
Моих свободных песен
Те люди не поймут, —
Мелодий вдохновленных,
Рождаемых грозой,
Напевов, окропленных
Горючею слезой.
Но пусть меня в метели
Не греет камелек —
Дойду к заветной цели
Во тьме и одинок.
Нет отдыха, мой друг, на жизненном пути.
Кто раз пошел тернистою дорогой,
Тому на ней лугов цветущих не найти;
Душе больной, измученной тревогой,
Успокоенье смерть одна лишь может дать.
И глупо и смешно, его от жизни ждать.
В борьбе с людьми, в борьбе с самим собою,
Пройдет твой грустный век; и если из-за туч,
Хотя на миг, — на краткий миг порою,
Тебе живительный проглянет солнца луч;
Забыв, что ждет за ним опять ненастье,
Что горе новое готово впереди —
Благодари судьбу; но более не жди:
Нет продолжительнаго счастья!
Быть может, я в последний раз
Свою дорогу выбираю,
На дальней башне поздний час
Звенел. Что в путь пора, я знаю.
Мой новый путь, последний путь,
Ты вновь ведешь во глубь ущелий!
Не суждено мне отдохнуть
В полях весны, под шум веселий!
Опять голодные орлы
Над головой витают с криком,
И грозно выступы скалы
Висят в безлюдии великом;
Опять, шипя, скользит змея,
И барс рычит, пустынножитель;
Но шаг мой тверд, и снова я —
Охотник, странник и воитель.
Пусть годы серебрят висок,
Пусть в сердце тупо ноют раны; —
Мой посох поднят, путь далек,
Иду чрез горы и туманы.
На миг мне виден с высоты
Тот край, что с детства взоры манит.
Дойду ль до сладостной черты,
Иль Смерть мне на пути предстанет?
Но знаю, прежде чем упасть,
Чем вызов Смерти встретить дружно, —
Мне снова улыбнется страсть
Улыбкой ласково-жемчужной.
Последнем, роковой любви
Слова я прошепчу на круче,
И, — словно солнце, всё в крови, —
Пусть жизнь тогда зайдет за тучи!
18 ноября 1914
На распутье в диком древнем поле
черный ворон на кресте сидит.
Заросла бурьяном степь на воле,
и в траве заржавел старый щит.
На распутье люди начертали
роковую надпись: "Путь прямой
много бед готовит, и едва ли
ты по нем воротишься домой.
Путь направо без коня оставит -
побредешь один и сир, и наг, -
а того, кто влево путь направит,
встретит смерть в незнаемых полях…"
Жутко мне! Вдали стоят могилы
В них былое дремлет вечным сном
"Отзовися, ворон чернокрылый!
Укажи мне путь в краю глухом"
Дремлет полдень. На тропах звериных
тлеют кости в травах. Три пути
вижу я в желтеющих равнинах
Но куда и как по ним идти!
Где равнина дикая граничит?
Кто, пугая чуткого коня,
в тишине из синей дали кличет
человечьим голосом меня?
И один я в поле, и отважно
жизнь зовет, а смерть в глаза глядит
Черный ворон сумрачно и важно,
полусонный, на кресте сидит.
Все в жизни мировой есть выраженье
Единаго предвечнаго Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.
Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь терноваго венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.
Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нем предельный зов, мольба любить.
И мы могли бы в песне радость пить,
Когда-б закон миров нам был понятен: —
Все хочет хоть минуту говорить.
Я бессмертен, пока я не умер,
И для тех, кто еще не рожден,
Разрываю пространство, как зуммер
Телефона грядущих времен.
Так последний связист под обстрелом,
От большого пути в стороне,
Прикрывает расстрелянным телом
Ящик свой на солдатском ремне.
На снегу в затвердевшей шинели,
Кулаки к подбородку прижав,
Он лежит, как дитя в колыбели,
Правотой несравненною прав.
Где когда-то с боями прошли мы
От большого пути в стороне,
Разбегается неповторимый
Терпкий звук на широкой волне.
Это старая честь боевая
Говорит:
— Я земля. Я земля, —
Под землей провода расправляя
И корнями овсов шевеля.
I
Грустный вид и грустный час-
Дальний путь торопит нас…
Вот, как призрак гробовой,
Месяц встал — и из тумана
Осветил безлюдный край…
Путь далек — не унывай…
Ах, и в этот самый час,
Там, где нет теперь уж нас,
Тот же месяц, но живой,
Дышит в зеркале Лемана…
Чудный вид и чудный край —
Путь далек — не вспоминай…
II
Родной ландшафт… Под дымчатым навесом
Огромной тучи снеговой
Синеет даль — с ее угрюмым лесом,
Окутанным осенней мглой…
Все голо так — и пусто-необъятно
В однообразии немом…
Местами лишь просвечивают пятна
Стоячих вод, покрытых первым льдом.
Ни звуков здесь, ни красок, ни движенья-
Жизнь отошла — и, покорясь судьбе,
В каком-то забытьи изнеможенья,
Здесь человек лишь снится сам себе.
Как свет дневной, его тускнеют взоры,
Не верит он, хоть видел их вчера,
Что есть края, где радужные горы
В лазурные глядятся озера…
Все в жизни мировой есть выраженье
Единого предвечного Лица,
В котором боль и радость без конца,
И наши лица лишь отображенье.
Творящих сил качанье и броженье,
Борьба, чтоб жил, как факел, дух борца,
Путь роз и путь тернового венца,
Тьмы тем в путях к лучам преображенья.
Ты слышал птицу? Что в ней может быть?
Какой-то всклик. Нам этот звук не внятен.
А в нем предельный зов, мольба любить.
И мы могли бы в песне радость пить,
Когда б закон миров нам был понятен: —
Все хочет хоть минуту говорить.
Мой ум — мужицкой складки,
Привыкший с ранних лет брести путем угадки.
Осилив груды книг, пройдя все ранги школ,
Он всё ж не приобрел ни гибкости, ни лоска:
Стрелой не режет он воды, как миноноска,
Но ломит толстый лед, как грузный ледокол.
И были для него нужны не дни, а годы,
Чтоб выровнять мой путь по маяку Свободы,
Избрав, я твердо знал, в какой иду я порт,
И всё ненужное, что было мне когда-то
И дорого и свято,
Как обветшалый хлам я выбросил за борт.
Душа полна решимости холодной —
Иль победить, иль умереть свободной.
Всё взвешено, Пути иного нет.
Горят огни на маяке Свободы.
Привет вам, братья, с кем делю я все невзгоды!
Привет!
В душе, измученной годами,
Есть неприступный чистый храм,
Где все нетленно, что судьбами
В отраду посылалось нам.
Для мира путь к нему заглохнет;
Но в этот девственный тайник,
Хотя б и мог, скорей иссохнет,
Чем путь укажет мой язык.
Скажи же! как, при первой встрече,
Успокоительно светла,
Вчера, о, как оно далече!
Живая ты в него вошла?
И вот отныне поневоле
В блаженной памяти моей
Одной улыбкой нежной боле,
Одной звездой любви светлей.
С блестящей мыслью вышел в путь он рано,
Учуяв сочетание примет.
Преобразил в зарю седой рассвет,
Повторной чарой зоркого шамана.
Величием в нем сердце было пьяно.
Он прочитал влияние планет
В судьбе людей. И пламенный поэт
Безбрежный путь увидел Тамерлана.
В нем бывший Фауст более велик,
Чем позднее его изображенье.
Борец, что в самом миге низверженья
Хранит в ночи огнем зажженный лик.
И смерть его — пустынно-страстный крик
В безумный век безмерного хотенья.
Я вышел в свет дорогой Фета,
И ветер Фета в спину дул,
И Фет испытывал поэта,
И Фета раздавался гул.В сопровождении поэта
Я прошагал свой малый путь,
Меня хранила Фета мета
И ветром наполняла грудь.На пушке моего лафета
Не только Пушкина клеймо,
На нем тавро, отмета Фета,
Заметно Фетово письмо.Нет мелочей в пере поэта,
В оснастке этого пера:
Для профессионала Фета
Советы эти — не игра.Микроудача микромира
Могла в движенье привести,
Остановить перо Шекспира
И изменить его пути.…Хочу заимствовать у Фета
Не только свет, не только след,
Но и дыханье, бег поэта,
Рассчитанный на много лет.
Ты у жизни мною добыт,
словно искра из кремня,
чтобы не расстаться, чтобы
ты всегда любил меня.
Ты прости, что я такая,
что который год подряд
то влюбляюсь, то скитаюсь,
только люди говорят…
Друг мой верный, в час тревоги,
в час раздумья о судьбе
все пути мои, дороги
приведут меня к тебе,
все пути мои, дороги
на твоем сошлись пороге…
Я ж сильней всего скучаю,
коль в глазах твоих порой
ласковой не замечаю
искры темно-золотой,
дорогой усмешки той —
искры темно-золотой.
Не ее ли я искала,
в очи каждому взглянув,
не ее ли высекала
в ту холодную весну?..
Светлый, бодро
Утро встреть.
Звонки ведра, —
В них не медь.
В них не злато, —
Серебро.
Путь возврата —
Лишь в Добро.
Путь возврата —
От зари
До заката —
Янтари.
Зерна четок,
Семена.
Тем, кто кроток,
Жизнь дана.
В блесках связность
Хрусталей.
Всю алмазность
Щедро лей.
Вылив людям
Полноту,
Мы отбудем
За черту.
Из иного, —
Взяты сном, —
Золотого
Там испьем.
И дождями
Бросив мост,
Будем сами
В сонмах звезд.
Ночью выплыла из Байкала,
И поближе держась к кайме
Нижних скал (не меня ль искала?),
Ангарою пошла таймень.К Ледовитому океану
В неприснившиеся края
Увлекала (это всё по плану!)
Малахитовая струя.Перерезала путь фаланге
Лодок с рыбой, плывущих в порт,
Посетила в пути Архангельск
И в Норвежский зашла фиорд.Только — долго ли там, коротко ль, —
Много странного пережив,
Утомлённая рыба кротко
Финский выискала залив.И в ту речку, где я весною
Постоянно, она вплыла,
И ту удочку, что со мною
Неизменно, она нашла… Так я выудил в предвесенний
Бодрый солнечный, тихий день
В силу высших предназначений
Мне ниспосланную таймень.
В окамененье старой стужи
Приходит новая зима.
Чем больше зим, тем стуже, хуже,
Тем тяжелее мозг недужный,
Ненужный, хуже жизнь сама.
И после осени без скорби
Перед безрадужной весной
Зима упорно душу горбит,
Когда идем, окончив бой,
В путь без пути немой тайгой.
Мы равнодушны стали к смерти,
И без убийств не знаем дня.
Все меньше нас в снегу путь чертит,
И у костров вонзает вертел
В кусок убитого коня.
Под пулеметный рокот дробный
Проходят годы, как века,
И чужды всем, одни безродны,
Идем мы памятник надгробный
Былой России высекать…
А когда — когда-нибудь — как в воду
И тебя потянет — в вечный путь,
Оправдай змеиную породу:
Дом — меня — мои стихи — забудь.
Знай одно: что завтра будешь старой.
Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,
Синеокою цыганкой будь.
Знай одно: никто тебе не пара —
И бросайся каждому на грудь.
Ах, горят парижские бульвары!
(Понимаешь — миллионы глаз!)
Ах, гремят мадридские гитары!
(Я о них писала — столько раз!)
Знай одно: (твой взгляд широк от жара,
Паруса надулись — добрый путь!)
Знай одно: что завтра будешь старой,
Остальное, деточка, — забудь.
Пять чувств — дорога лжи. Но есть восторг экстаза,
Когда нам истина сама собой видна.
Тогда таинственно для дремлющего глаза
Горит узорами ночная глубина.
Бездонность сумрака, неразрешенность сна,
Из угля черного — рождение алмаза.
Нам правда каждый раз — сверхчувственно дана,
Когда мы вступим в луч священного экстаза.
В душе у каждого есть мир незримых чар,
Как в каждом дереве зеленом есть пожар,
Еще не вспыхнувший, но ждущий пробужденья.
Коснись до тайных сил, шатни тот мир, что спит,
И, дрогнув радостно от счастья возрожденья,
Тебя нежданное так ярко ослепит.
Я знала, я снюсь тебе,
Оттого не могла заснуть.
Мутный фонарь голубел
И мне указывал путь.
Ты видел царицын сад,
Затейливый белый дворец
И черный узор оград
У каменных гулких крылец.
Ты шел, не зная пути,
И думал: «Скорей, скорей,
О, только б ее найти,
Не проснуться до встречи с ней».
А сторож у красных ворот
Окликнул тебя: «Куда!»
Хрустел и ломался лед,
Под ногами чернела вода.
«Это озеро, — думал ты, —
На озере есть островок…»
И вдруг из темноты
Поглядел голубой огонек.
В жестком свете скудного дня
Проснувшись, ты застонал
И в первый раз меня
По имени громко назвал.
Какая смертная тоска
Нам приходить и ждать напрасно.
А если я попал в Чека?
Вы знаете, что я не красный!
Нам приходить и ждать напрасно
Пожалуй силы больше нет.
Вы знаете, что я не красный,
Но и не белый, — я — поэт.
Пожалуй силы больше нет
Читать стихи, писать доклады,
Но и не белый, — я — поэт,
Мы все политике не рады.
Писать стихи, читать доклады,
Рассматривать частицу «как»,
Путь к славе медленный, но верный:
Моя трибуна — Зодиак!
Высоко над земною скверной
Путь к славе медленный, но верный.
Но жизнь людская так легка,
Высоко над земною скверной
Такая смертная тоска.
Вот флаг на мачте бьется,
Горит в ночи звезда.
Механик наш смеется
И курит, как всегда.
Смеется, смеется,
А пламя в топке бьется,
И кто-то расстается
С судьбою навсегда.
И каждому придется
Измерить этот путь,
Где песня не поется
И негде отдохнуть.
Придется, придется,
А сердце к сердцу рвется,
И флаг на мачте бьется —
Тяжелый долгий путь.
Но кто-то вновь вернется,
Полсвета исходив,
Волна на берег рвется
Припасть к его груди.
На берег, на берег,
В который свято верят,
Который, как надежда,
Синеет впереди.
Разлука, разлука,
Дрожит в окне звезда.
Разлука, разлука,
Ночные поезда.
Куда ни глянь —
Везде ометы хлеба.
И в дымке спозарань
Не видно деревень…
Идешь, идешь, —
И только целый день
Ячмень и рожь
Пугливо зыблют тень
От облака, бегущего по небу… Ой, хорошо в привольи
И безлюдьи,
Без боли,
Мир оглянуть и вздохнуть,
И без пути
Уйти…
Уйти в безвестный путь
И где-нибудь
В ковыльную погудь
Прильнуть
На грудь земли усталой грудью… И верю я, идя безбрежной новью,
Что сладко жить, неся благую весть…
Есть в мире радость, есть:
Приять и перенесть,
И, словно облаку закатному, доцвесть,
Стряхнув с крыла последний луч с любовью!..
Человек рожден из сгустка крови красной,
Четко возвестил нам вещий Магомет.
В этом знак признай для доли полновластной,
Возлюби в мечтах рубинно-алый цвет.
В колыбель твою уронено от Бога
Две пригоршни снов и алых лепестков: —
Разбросай одну, пусть вся цветет дорога,
А другую спрячь за рифмами стихов.
И когда в пути красивую ты встретишь,
И когда в пути, вздохнув, устанешь ты, —
Пламенем костра свою любовь отметишь,
Женщину стихом оденешь ты в цветы.
На путях зеленых и земных
Горько счастлив темной я судьбою.
А стихи? Ведь ты мне шепчешь их,
Тайно наклоняясь надо мною.Ты была безумием моим
Или дивной мудростью моею,
Так когда-то грозный серафим
Говорил тоскующему змею: «Тьмы тысячелетий протекут,
И ты будешь биться в клетке тесной,
Прежде чем настанет Страшный Суд,
Сын придет и Дух придет Небесный.Это выше нас, и лишь когда
Протекут назначенные сроки,
Утренняя, грешная звезда,
Ты придешь к нам, брат печальноокий.Нежный брат мой, вновь крылатый брат,
Бывший то властителем, то нищим,
За стенами рая новый сад,
Лучший сад с тобою мы отыщем.Там, где плещет сладкая вода,
Вновь соединим мы наши руки,
Утренняя, милая звезда,
Мы не вспомним о былой разлуке».
Опять простор небесной синевы
Горит светло в лучах чудесных,
И в дальний путь направились волхвы —
Найти Младенца в яслях тесных.Идут в лучах серебряной звезды,
Несется праздничное пенье…
Но на пути — кровавые следы
Убийства, злобы, разрушенья.На мир земной три старые волхва
Глядят печальными очами, —
Ужель бессилен праздник Рождества
Перед слепыми палачами! Но белая безмолвствует земля…
И все тревожней, все печальней
В лучах звезды три старых короля
Бредут искать пещеры дальней.Любовь — сильней тревоги и тоски,
В сердцах крепка живая вера,
Но правый суд и радость далеки,
Как Вифлеемская пещера!
Открыли дверь мою метели,
Застыла горница моя,
И в новой снеговой купели
Крещен вторым крещеньем я.
И, в новый мир вступая, знаю,
Что люди есть, и есть дела,
Что путь открыт наверно к раю
Всем, кто идет путями зла.
Я так устал от ласк подруги
На застывающей земле.
И драгоценный камень вьюги
Сверкает льдиной на челе.
И гордость нового крещенья
Мне сердце обратила в лед.
Ты мне сулишь еще мгновенья?
Пророчишь, что весна придет?
Но посмотри, как сердце радо!
Заграждена снегами твердь.
Весны не будет, и не надо:
Крещеньем третьим будет — Смерть.
Я крадусь полем, тих и дик;
Взведен курок ружья.
Опять твой светлый, милый лик
В мечтанье вижу я.
Тиха, спокойна, в этот миг
Гуляешь ты в полях.
Мой промелькнувший, бледный лик
Не встал в твоих мечтах.
Тоска и зло сдавили грудь…
Я исходил весь свет:
К востоку путь, на запад путь;
К тебе — дороги нет!
Но о тебе и мысль одна
Мне луч во мгле ночной:
Покоем вновь душа полна…
Не знаю, что со мной!
Томимся ль, странники, мы переходом дальним
И много на пути за нами дней легло, —
Под сумерками дни, под сумраком печальным,
Которым нашу жизнь кругом заволокло.
Надежде чуждые и бедные желаньем,
Покоя одного и молим мы и ждем;
Но в книге памяти с задумчивым вниманьем
Мы любим проверять страницы о былом.
Воспоминание, минувшего зарница,
Блеснет и озарит пройденный нами путь
И прожитые дни и выбывшие лица —
Все тени милые — теснятся в нашу грудь.
Увы, напрасно я стремлюсь к Тебе душою,
Уныние и страх мне душу леденит…
Что делать?.. Кто мои сомненья разрешит?
Путь добродетели закрыт передо мною!..
Потрясся свод небес… вотще своей мечтою
Я в небеса стремлюсь, — мой дух не усыпит
Покров небес; и, пусть вокруг эфир разлит.
Я к небесам пути не вижу пред собою.
Простри, о Боже, длань, дай сил вперед идти
И выю разогнуть, забыв изнеможенье,
И укрепи мой дух на горестном пути…
Но недоступно мне святое посвященье,
И на груди твоей отраду и покой
Я не найду, прильнув усталой головой…
Брось, Антанта, с миром игру,
слов не потратим многих
Всех, кто не хочет протягивать рук,
заставим протянуть ноги
Мир с Россией — один путь.
В истории не было примера,
чтоб всех рабочих могли перетянуть
щуплые два премьера.
«К миру не знаете ль пути простого?..»
К миру не знаете ль пути простого? —
Как же, он посредине Ростова.
Попробуйте новый совет
От вопросов у Антанты захватило дух,
а русский — отшиб аппетит.
Собирает «советы» из одного, из двух,
из трех, из четырех, из пяти.
Были «советы» человек и в шесть и в семь,
кажется, были человек и в восемь.
Антанта в «советах» запуталась совсем,
ни в одном не разобравшись вопросе.
Так Антанта вовсе от «советов» осовеет.
Вместо всех «советов» прочих
надо б ей собрать один Совет —
Совет Депутатов РАБОЧИХ.