Зеленеют лес и поле,
Свищет птичка в высоте —
Вот весна в своей блестящей
Ароматной красоте.
И от свиста птички тает,
Мой замерзший дух — и вот
У меня из сердца грустно
Песня-жалоба встает.
Птичка свищет: «Что поешь ты
Так печально, так чудно́?»
Ах, малютка, эту песню
Я пою уже давно.
Я пою, с печалью в сердце,
В темной роще у ручья —
Эту песню уж слыхала
Даже бабушка твоя!
Шел я лесом по тропинке,
Недалеко от реки.
Мне показывали спинки
Убегавшие жуки.
Ветки тонкие скрипели,
Гнулись медленно к земле,
И повсюду птицы пели:
Лю-лю-лю и ле-ле-ле!
Видел я — река струится.
Под ногой тепла земля.
И везде кричали птицы:
Лю-лю-лю и ля-ля-ля!
Рыбы в речке тихо плыли,
Тучи по небу ползли,
Птицы всюду говорили:
Ля-ля-ля и ли-ли-ли!
Ветры в поле пробегали,
Травы тихо шевеля.
Всюду птицы щебетали:
Ле и ли и лю и ля!
Я подумал: сколько птичек,
Сколько разных голосов!
Жаль, не знаю их привычек,
Жаль, не знаю птичьих слов.
Дай попробую я тоже,
Ле и ли и ля кричать:
Птички мне в ответ, быть может,
Станут хором отвечать.
Ле и ли и ля кричать:
Птички мне в ответ, быть может,
Станут хором отвечать.
Чтобы птички отвечали,
Крикну громко и легко…
Крикнул — Птички замолчали
И умчались далеко.
Нинике.
Спи, моя деточка, глазки свои закрывая,
Спи, моя девочка, птичка моя полевая,
Светлоголовка, усни, хорошо тебе будет,
Спи, моя деточка, Бог тебя завтра разбудит.
Птичке своей Он навеет воздушные грезы,
Сплел колыбель ей он нежно из листьев березы,
Сон наклонился с дремотой, и шепчет сквозь ветку:
Есть ли здесь деточка? Я убаюкаю детку.
Спит ли здесь деточка в мягкой своей колыбельке?
Славно ли деточке в теплой уютной постельке?
Спи, моя девочка, глазки свои закрывая,
Спи, моя деточка, птичка моя полевая.
Марусе С***О, птичка нежная, ты не поймешь меня,
Пока в твоих глазах сверкает утро Мая
Твой голос чуть дрожит, как серебро звеня,
С улыбкой на тебя взирает мать родная.
О, птичка нежная, ты не поймешь меня!
Везде нас ждет печаль Мрачна юдоль земная
Мне страшно за тебя Я плачу Я скорблю
Из темного угла, твоим словам внимая,
Смотрю я на тебя и Господа молю —
Пусть будет для нее легка стезя земная!
Увы, и предо мной блистали краски дня
Мой день давно погас. Со мною тьма ночная
И я когда-то пел, чужую скорбь гоня,
Когда-то и ко мне склонялась мать родная…
О, птичка нежная, ты не поймешь меня! Год написания: без даты
Птичкой-певицею
Быть бы хотел;
С юной денницею
Я б прилетел
Первый к твоим дверям;
В них бы порхнул
И к молодым грудям
Милой прильнул.Будь я сиянием
Дневных лучей,
Слитый с пыланием
Ярких очей,
Щеки б румяные
Жарко лобзал,
В перси бы рдяные,
Вкравшись, пылал.Если б я сладостным
Был ветерком,
Веяньем радостным
Тайно кругом
Милой летал бы я;
С долов, с лугов
К ней привевал бы я
Запах цветов.Стал бы я, стал бы я
Эхом лесов;
Все повторял бы я
Милой: любовь…
Ах! но напрасное
Я загадал;
Тайное, страстное
Кто выражал? Птичка, небесный цвет.
Бег ветерка,
Эха лесной привет
Издалека —
Быстры, но ясное
Нам без речей,
Тайное, страстное
Все их быстрей.
Летели две птички,
Собой невелички,
Как они летели —
В книжку залетели.
По листкам кружились,
С нами подружились.
Сказали две птички:
— Трудно без привычки,
И малы мы слишком,
Чтоб летать по книжкам.
Возвращаться надо
Нам в лесные чащи,
Где всегда прохлада,
Где ручей журчащий.
Нас в лесу синички
Ждут на перекличке.
Вздохнули две птички,
Собой невелички:
— Нам пора прощаться,
С вами расставаться!
Вы зимой в метели
Ставьте нам кормушки!
Со страниц слетели
Наши две подружки,
Сели на обложку
Да и в путь-дорожку!
С читателем прощаются
Шустрые синицы.
На этом закрываются
Пестрые страницы.
Недаром милосердым Богом
Пугливой птичка создана —
Спасенья верного залогом
Ей робость чуткая дана.
И нет для бедной пташки проку
В свойстве с людьми, с семьей людской…
Чем ближе к ним, тем ближе к Року —
Несдобровать под их рукой…
Вот птичку девушка вскормила
От первых перышек, с гнезда,
Взлелеяла ее, взрастила
И не жалела, не щадила
Для ней ни ласки, ни труда.
Но как, с любовию тревожной,
Ты, дева, ни пеклась о ней,
Наступит день, день непреложный
Питомец твой неосторожный
Погибнет от руки твоей…
Птичка серая летает
Каждый вечер под окно.
Голосок в кустах рыдает,
Что-то кончилось давно.
Звуки бьются так воздушно,
Плачут тоньше, чем струна.
Но внимают равнодушно
Мир, и Небо, и Луна.
Над усадьбою старинной
Будто вовсе умер день.
Под окошком тополь длинный
До забора бросил тень.
Стало призраком свиданье,
Было сном, и стало сном.
Лишь воздушное рыданье
Словно память под окном.
Эти звуки тонко лились
Здесь и в дедовские дни.
Ничему не научились
Ни потомки, ни они.
Вечно будет тополь длинный
Холить траурную тень.
В сказке счастья паутинной
Раз был день, и умер день.Год написания: без даты
Птичка алый изумруд
Распевает, да не тут,
Не над нашими полями,
А за теплыми морями.
Почему ее зовут
Птичка алый изумруд?
Вся она—как лист зеленый,
Голос—ангельские звоны.
Вся зеленая она,
А на грудке два пятна,
В честь востока и заката
Два зажженные граната.
Легкокрылая она,
Запоет, дрожит струна,
Точно лунный дух печальный
В церкви молится хрустальной.
Если алый изумруд
Люди в клетку закуют,
Вмиг погаснет без возврата,
Нет листка и нет граната.
Есть солнечник-колибри. Птичка эта
В свое гнездо вплетает красный мох.
В Бразилии, в стране цветов и света,
Она жужжит, и любит птичку Бог.
Под самкою яички ярко-красны,
Самец летит, как брошенный рубин.
Так межь собой во всем они согласны,
Как будто мир есть красный цвет один.
Всего охотней в алый час заката
Они жужжат, касаясь лепестков,
И венчиков, где ладан аромата
Исходит из цветочных огоньков.
Когда же кровь колибри, кровь живая,
Ему споет, что крайний час настал,
Взлетает к Солнцу птичка, догорая,
И в этот день закат особо ал.
Еще зеленеющей ветки
Не видно, — а птичка летит.
‘Откуда ты, птичка? ’ — -‘Из клетки’, —
Порхая, она говорит. ‘Пустили, как видно, на волю.
Ты рада? — с вопросом я к ней. —
Чай, скучную, грустную долю
Терпела ты в клетке своей! ’ ‘Нимало, — щебечет мне птичка, —
Там было отрадно, тепло;
Меня спеленала привычка,
И весело время текло. Летучих подруг было много
В той клетке, мы вместе росли.
Хоть нас и держали там строго,
Да строго зато берегли. Учились мы петь там согласно
И крылышком ловко махать,
И можем теперь безопасно
По целому свету порхать’. ‘Ох, птичка, боюсь — с непогодой
Тебе нелегко совладать,
Иль снова простишься с свободой, —
Ловец тебя может поймать’. ‘От бурь под приветною кровлей
Спасусь я, — летунья в ответ, —
А буду застигнута ловлей,
Так в этом беды еще нет. Ловец меня, верно, не сгубит,
Поймав меня в сети свои, —
Ведь ловит, так, стало, он любит,
А я создана для любви’.
Чу! В черемухе душистой,
Без печали, без забот,
Перекатно, голосисто
Птичка вольная поет.
Легкокрылая певица!
Где, скажи, ценитель твой?
Для кого твой звук струится
Мелодической волной?
Слышу — птичка отвечает:
«Я пою не для людей,
Звук свободный вылетает
Лишь по прихоти моей.
Мне похвал ничьих не надо:
Слышат, нет ли — что нужды?
Сами песни мне награда
За веселые труды.
Я ценителей не знаю,
Да и знать их не хочу,
Коль поется — распеваю,
Не поется — я молчу.
Я свободна; что мне люди?
Стану петь мой краткий срок;
Был бы голос в легкой груди,
Было б солнце да лесок».
Пой, воздушная певица!
Срок твой краток, но счастлив.
Пусть живой волной струится
Светлых звуков перелив!
Пой, покуда солнце греет,
Рощи в зелени стоят,
Юг прохладой сладкой веет
И курится аромат!
Эта птичка-невеличка,
По прозванью тии-вит,
Точно быстрая ресничка,
И мелькает и глядит.
„Тии-вит“ и „Тии-вити“,
Клювик дрогнул, клювик сжат.
На короткой тонкой нити
Две-три бусинки дрожат.
Эта птичка-невеличка,
С ней наверно ты знаком,
У нея гореть привычка
Алым малым огоньком.
В дни, когда все было внови,
Жизнь была как чудо чуд,
У нея три капли крови
Расцвели и все цветут.
Эта птичка знает чары,
Промелькнув огнем в кусте,
В небе выманить пожары,
Вызвать громы в высоте.
Чуть раздастся троекратно
„Тии-вити, тии-вит“,
Ветры встанут всеохватно,
Туча с молнией летит.
И, склонив головку влево,
Смотрит птичка тии-вит,
Как под звук ея напева
Дождь идет, и гром гремит.
Как птичка, раннею зарей
Мир, пробудившись, встрепенулся…
Ах, лишь одной главы моей
Сон благодатный не коснулся…
Хоть свежесть утренняя веет
В моих всклокоченных власах,
На мне, я чую, тяготеет
Вчерашний зной, вчерашний прах!..
О, как пронзительны и дики,
Как ненавистны для меня
Сей шум, движенье, говор, крики
Младого, пламенного дня…
О, как лучи его багровы,
Как жгут они мои глаза!..
О ночь, ночь, где твои покровы,
Твой тихий сумрак и роса!..
Обломки старых поколений,
Вы, пережившие свой век,
Как ваших жалоб, ваших пеней
Неправый праведен упрек!
Как грустно полусонной тенью,
С изнеможением в кости,
Навстречу солнцу и движенью
За новым племенем брести!..
Над широкой степью
Хищный коршун вьется —
Ласточка по степи
Мечется и бьется.Мечется, бедняжка,
Точно бы шальная,
Белой своей грудкой
В воздухе сверкая.То мелькнет стрелою
Над травой высокой,
То начнет кружиться
По степи широкой.Но напрасны бедной
Тяжкие усилья:
Хищный коршун зорок,
Да и сильны крылья.Не уйти бедняжке
От когтей злодея:
Взмахи длинных крыльев
Все сильней, быстрее… Вот уж хищник близко…
И одна минута —
Как малютку птичку
Схватит коршун лютый.Разве уж помочь мне
Птичке горемычной?!
И ружье направил
Я рукой привычной… Глухо степь дрогнула
С края и до края…
И упала птица
Хищная, степная!
Для чего, певунья птичка,
Птичка резвая моя,
Ты так рано прилетела
В наши дальние края?
Заслонили солнце тучи,
Небо всё заволокли;
И тростник сухой и жёлтый
Клонит ветер до земли.
Вот и дождик, посмотри — ка,
Хлынул, словно из ведра;
Скучно, холодно, как будто
Не весенняя пора!..
— Не для солнца, не для неба
Прилетела я сюда;
В камышах сухих и желтых
Не совью себе гнезда.
Я совью его под кровлей
Горемыки-бедняка;
Богом я ему в отраду
Послана издалека.
В час, как он, вернувшись с поля
В хату ветхую свою,
Ляжет, грустный, на солому,
Песню я ему спою.
Для него я эту песню
Принесла из-за морей;
Никогда ее не пела
Для счастливых я людей.
В ней поведаю я много
Про иной, чудесный свет,
Где ни бедных, ни богатых,
Ни нужды, ни горя нет.
Эта песня примиренье
В грудь усталую прольет;
И с надеждою на бога
Бедный труженик заснет.
Пчелы, пчелки золотыя,
Молодыя птички Фей.
Ваши крылышки—литыя,
Из серебряных ключей.
Ваше тельце—золотое,
Из церковнаго цветка.
Раз в молитвенном покое
Раздавался звон стишка,—
Между фейных колоколен,
Между маленьких церквей,
Шел молебен, богомолен,
Голубой молебен Фей.
И от духа неземного
Ѳимиамных тех кадил
Цвет раскрылся, цветик снова,
Целый лес цветочных крыл.
И одни из них остались
На земле, среди стеблей.
И другие закачались
Вдоль серебряных ключей.
Чуть водицей насладились,
Задрожали, гул пошел,—
И в летучих превратились,
В фейных птичек, в звонких пчел.
Задумал кто-то птиц ловить;
И западню ловить их выставляет,
Наклав в нее всево довольно есть и пить.
А чтобы птиц еще верняе приманить,
Обман к обману прибавляет,
И птичку в западню сажает,
Котору изловил,
Когда тот самой он обман употребил:
Чтоб птичка в клетке распевая
Другим приманкою была,
И голосом своим прельщая
Подруг своих в тюрьму как на добро звала.
Одна из птичек налетела,
И к западне на голос птички той
Подсела.
Заглядывает к ней со стороны, с другой;
Но вдруг подумавши с собой,
Нет, говорит: хоть сколько ты ни пой,
Сомнителен мне голос твой,
Не с проста здесь и ты, да и запас такой.
Я, правда, целой день не ела,
Однако в тесноту такую не пойду;
А в поле полечу; там корм себе найду,
Какой я и всегда, хоть с нуждою, имела.
А здесь готовое дают и есть и пить,
Да тесно жить.
Задумал птичник птиц ловить
И западню ловить их выставляет,
Поклав в нее всего довольно есть и пить.
А чтобы птиц еще верняе приманить,
Обман к обману прибавляет
И птичку в западню сажает,
Которую он изловил,
Когда тот самый он обман употребил,
Чтоб птичка, в клетке распевая,
Другим приманкою была
И, голосом своим прельщая,
Подруг своих в тюрьму, как на добро, звала.
Одна из птичек налетела
И к западне, на голос птички той,
Подсела.
Заглядывает к ней со стороны, с другой;
Но вдруг, подумавши с собой,
«Нет, — говорит, — хоть сколько ты ни пой,
Сомнителен мне голос твой:
Неспроста здесь и ты, да и запас такой.
Я, правда, целый день не ела,
Однако в тесноту такую не пойду,
А в поле полечу: там корм сама найду,
Какой я и всегда, хоть с ну́ждою, имела.
А здесь готовое дают и есть и пить,
Да тесно жить».
Пчелы, пчелки золотые,
Молодые птички Фей.
Ваши крылышки — литые,
Из серебряных ключей.
Ваше тельце — золотое,
Из церковного цветка.
Раз в молитвенном покое
Раздавался звон стишка, —
Между фейных колоколен,
Между маленьких церквей,
Шел молебен, богомолен,
Голубой молебен Фей.
И от духа неземного
Фимиамных тех кадил
Цвет раскрылся, цветик снова,
Целый лес цветочных крыл.
И одни из них остались
На земле, среди стеблей.
И другие закачались
Вдоль серебряных ключей.
Чуть водицей насладились,
Задрожали, гул пошел, —
И в летучих превратились,
В фейных птичек, в звонких пчел.
Все нежит взоры,
Все нежит слух,
Блистает солнце,
Смеется луг.
Я вижу, ветви
Полны цветов;
Я слышу птичек
Из-за кустов;
Восторг и нега
Теснятся в грудь...
О, счастье, счастье,
Продлись, побудь!
Не ты ли это,
Любовь, любовь,
Одела жизнью
Природу вновь,
Благословила
Луг молодой
И расцветила
Весь круг земной?
О, дева, как я
Люблю тебя!
Как взор твой светел!
Люби меня!
Как сладко птичке
Поутру петь,
Иль пышной розе
Зарей алеть,
Так сладко, дева,
Тебя любить.
Тобой воскреснуть,
Тобою жить.
Ты оживила
Мои мечты,
Будь век счастлива,
Как любишь ты.
Эта птичка попалась
В силки репутации, в клетку:
Старый символ мещанства —
Сидит канарейка на рейке.
Только я не согласен
С такой постановкой вопроса.
И прошу пересмотра,
И срочно прошу оправданья.Биография птички:
Она из семейства вьюрковых.
Уточняю по Брему,
Что это — отряд воробьиных.
Ей бы жить на Мадейре,
На Канарских бы жить, на Азорских,
Заневолили птичку,
Еще и мещанкой прозвали! Кто бывал в Заполярье, тот видел:
В квартирах рабочих,
Моряков, рудознатцев
Сидят канарейки на рейках.
С ноября и до марта
Мерцают они словно звезды,
Всю полярную ночь
Красный кенарь поет, не смолкая.В министерство ли, в отпуск
Приедет в Москву северянин,
Он найдет канарейку,
Заплатит безумные деньги.И везет самолетом,
Потом сквозь пургу на собаках
Это желтое счастье
Иль красное — счастье двойное.
Соловьи Заполярья!
От вашего пенья зависит
Настроенье людей,
Выполненье заданий и планов.
Канарейка на рейке,
Какая чудесная птица! У мещанства сегодня
Другие приметы и знаки.
Сиротой я росла,
Как былинка в поле;
Моя молодость шла
У других в неволе.
Я с тринадцати лет
По людям ходила:
Где качала детей,
Где коров доила.
Светлой радости я,
Ласки не видала:
Износилась моя
Красота, увяла.
Износили её
Горе да неволя;
Знать, такая моя
Уродилась доля.
Уродилась я
Девушкой красивой,
Да не дал только Бог
Доли мне счастливой.
Птичка в тёмном саду
Песни распевает,
И волчица в лесу
Весело играет.
Есть у птички гнездо,
У волчицы дети —
У меня ж ничего,
Никого на свете.
Ох, бедна я, бедна,
Плохо я одета, —
Никто замуж меня
И не взял за это!
Эх ты, доля моя,
Доля-сиротинка!
Что полынь ты трава,
Горькая осинка!
В пирном сводчатом зале,
в креслах резьбы искусной
сидит фон Фогельвейде:
певец, поистине избранный.
В руках золотая арфа,
на ней зелёные птички,
на платье его тёмносинем
золоченые пчелки.
И, цвет христианских держав,
кругом благородные рыцари,
и подобно весенне-белым
цветам красоты нежнейшей,
замирая, внимают дамы,
сжав лилейно-тонкие руки.
Он проводит по чутким струнам:
понеслись белые кони.
Он проводит по светлым струнам:
расцвели красные розы.
Он проводит по робким струнам:
улыбнулись южные жёны.
Ручейки в горах зажурчали,
рога в лесах затрубили,
на яблоне разветвлённой
качаются птички.
Он запел, — и средь ночи синей
родилось весеннее утро.
И в ключе, в замковом колодце,
воды струя замолчала;
и в волненьи черезвычайном
побледнели, как месяц, дамы,
на мечи склонились бароны…
И в высокие окна смотрят,
лучами тонкими, звезды.
Если птичке хвост отрезать —
Она только запоет.
Если сердце перерезать —
Обязательно умрет! Ты не птичка, но твой локон —
Это тот же птичий хвост:
Он составлен из волокон,
Из пружинок и волос.Наподобие петрушки
Разукрашен твой овал,
Покрывает всю макушку
Волокнистый матерьял.А на самом на затылке
Светлый высыпал пушок.
Он хорошенькие жилки
Покрывает на вершок.О, зови, зови скорее
Парикмахера Матвея!
Пусть означенный Матвей
На тебя прольет елей *.Пусть ножи его стальные
И машинки застучат
И с твоей роскошной выи
Пух нежнейший удалят.Где же птичка, где же локон,
Где чудесный птичий хвост,
Где волос мохнатый кокон,
Где пшеница, где овес? Где растительные злаки,
Обрамлявшие твой лоб,
Где волокна-забияки,
Где петрушка, где укроп? Эти пышные придатки,
Что сверкали час назад,
В живописном беспорядке
На полу теперь лежат.И дрожит Матвей прекрасный,
Укротитель шевелюры,
Обнажив твой лоб атласный
И ушей архитектуру.* Под елеем подразумевается одеколон
Тиран! на то ли ты родился,
Чтобы взглянуть раз и — пленить!
На то ли огнь любви разлился
В груди моей, чтоб слезы лить?
Тиран, на то ли ты родился?
Когда б я это прежде знала,
Страшилась бы твоих оков:
В тебе я счастье полагала
Ты был моя душа, мой бог!
Когда б я это прежде знала!
Но, ах! и птичка погибает,
Не зная хитрости сетей;
Томится, рвется, умирает!
Скажите ж, как бежать людей?
И птичка в сети попадает.
Пусть грозный страшный гром раздастся
И грудь неверну поразит!..
Увы! как бедной мне остаться;
Меня воспоминанье умертвит —
Пускай, пускай тиран живет!
Весна, весна! Как воздух чист!
Как ясен небосклон!
Своей лазурию живой
Слепит мне очи он.
Весна, весна! как высоко
На крыльях ветерка,
Ласкаясь к солнечным лучам,
Летают облака!
Шумят ручьи! блестят ручьи!
Взревев, река несет
На торжествующем хребте
Поднятый ею лед!
Еще древа обнажены,
Но в роще ветхий лист,
Как прежде, под моей ногой
И шумен и душист.
Под солнце самое взвился
И в яркой вышине
Незримый жавронок поет
Заздравный гимн весне.
Что с нею, что с моей душой?
С ручьем она ручей
И с птичкой птичка! с ним журчит,
Летает в небе с ней!
Зачем так радует ее
И солнце и весна!
Ликует ли, как дочь стихий,
На пире их она?
Что нужды! счастлив, кто на нем
Забвенье мысли пьет,
Кого далёко от нее
Он, дивный, унесет!
Слушай! Уж колокол плачет вдали.
Я умираю.
Что мне осталось? Прижаться лицом к Аргули!
Точно свеча, я горю и сгораю.
Милый мой друг.
Если бездушная полночь свой сумрак раскинет вокруг,
Голосу друга умершего чутко внемли́,
Сердцем задумчиво-нежным
Будешь ты вечно моею, о, птичка моя, Аргули!
Будь далека от земли, и крылом белоснежным
Вечно скользи
В чистых пределах небесной стези.
Мыслям отдайся безбрежным,
Плачь и мечтай,
Прочь от враждебной земли улетай.
Лучше бродить по вершинам холодным и снежным,
Взор навсегда обратить к Красоте,
Лучше страдать, но страдать на такой высоте,
Духом мятежным
Так унестись, чтоб земля чуть виднелась вдали.
О, моя птичка! Моя Аргули!
Скоро на небе Месяц проглянет.
Листья застыли. Время уснуть.
Ночь пронесется. Утро настанет.
Снова забота сдавит нам грудь.
Птички замолкли. Друг бесприютный,
Птички заснули, — что ж ты не спишь?
Сердцем отдайся грезе минутной.
В Небе глубоком звездная тишь.
Скоро двурогий Месяц засветит.
Слышишь, как дышит, шепчет сирень?
Сумрак полночный мыслям ответит.
Тьма нас ласкает. Кончился день.
Что же ты плачешь? Видишь — мы рядом.
Будем друг друга тихо любить.
Что же ты смотришь горестным взглядом?
Или не можешь полдень забыть?
Все, что смущало, все, чем обманут,
Встало волною, плещется в грудь.
Звезды светить нам дважды не станут.
Ночь убывает. Снов не вернуть.
Серая чайка плачет над морем.
В Небе свинцовом тусклая мгла.
Ах, не расстаться с тягостным горем!
Где же мы были? Ночь уж прошла.
Звёзды меркнут и гаснут. В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш.
Тишь — безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом — на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок, воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов, вёсла к лодкам несут…
А восток всё горит-разгорается.
Птички солнышка ждут, птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается.
Вот и солнце встаёт, из-за пашен блестит,
За морями ночлег свой покинуло,
На поля, на луга, на макушки ракит
Золотыми потоками хлынуло.
Едет пахарь с сохой, едет — песню поёт;
По плечу молодцу всё тяжёлое…
Не боли ты, душа! отдохни от забот!
Здравствуй, солнце да утро весёлое!
Посвящается Н. И. Второву
Над твоей могилкой
Солнышко сияет;
В зелени сирени
Птичка распевает.
Вьются-распевают
Пчелы над цветами.
Ветерок лепечет
С темными листами.
Спишь ли ты, малютка,
Или так лежится?..
Встань и полюбуйся,
Что кругом творится.
Встал бы ты, — нет воли:
Тесный дом твой прочен;
Выход на свет Божий
Крепко заколочен.
Спи, дитя! Едва ли
Стоит просыпаться,
На людское горе
Сердцем надрываться.
Наша жизнь земная,
Право, незавидна;
Спи, дитя родное,
Суждено так, видно.
Сон твой — сон отрадный;
Крест и камень белый
Над твоей могилкой
Солнышко пригрело.
Перелетным гостьям
Благодать святая,
В ямочке на камне
Влага дождевая.
Пьет шалунья-птичка,
Брызги рассыпает,
Чуткий слух малютки
Песнями ласкает.
Стонет старая шарманка
Вальс знакомый под окном.
Ты глядишь, как иностранка
Где-то в городе чужом.
Не пойму твоих улыбок,
Страха мне не превозмочь.
Иль что было — ряд ошибок,
Это счастье, эта ночь?
Ты смеешься, отошла ты,
У окна стоишь в тени…
Иль, скажи, не нами смяты
На постели простыни?
Изменив своей привычке,
Ты, как римлянка рабу,
Пятачок бросаешь птичке,
Предвещающей судьбу.
Знаю, что за предсказанье
Птичка вытащит тебе:
«Исполнение желанья,
Изменение в судьбе».
Нет! былое не ошибка!
Ты смеешься не над ним!
Счастлив тот, чье сердце зыбко,
Кто способен стать иным!
Счастлив тот, кто утром встанет,
Позабыв про ночь и тень.
Счастлив цвет, что быстро вянет,
Что цветет единый день.
Будь же в мире — иностранка,
Каждый день в краю другом!
Стонет старая шарманка
Вальс знакомый под окном.
Все полководцы утверждают
Что хитростью подчас и силу побеждают.
А это точно так. — Пришедши мальчик в лес,
Гнездо на дереве увидел, и полез
Чтоб вынуть молодых. Лишь только мать успела
Увидеть мальчика, то чтоб спасти детей,
Тотчас долой с гнезда слетела,
И притвориться так умела
Что будто чуть жива; — а мальчик тут за ней
Покинувши гнездо гоняться:
С тем что когда поймает мать,
Детей успеет он достать.
Лишь мальчик станет приближаться,
Она вперед все, да вперед;
То кой как пробежит немного; то вспорхнет.
Так мальчика она манила, все манила,
И от гнезда ево подале отводила,
Пока он от нее отстал;
А дерева с гнездом уже больше не сыскал.
Плачьте, Венеры все и все Эроты,
Плачьте, сколько ни есть людей достойных!
Ах, воробушка нет моей любезной,
Птички, радости нет моей любезной,
Что она больше глаз своих любила;
Ах, как сладок он был, хозяйку так он,
Так, как девочку мать родную знает;
Никогда не слезал с ее груди он,
Но туда и сюда скача по груди,
Лишь ее призывал он детским писком.
Вот теперь он идет путем туманным
В мир, откуда нельзя назад вернуться.
Ах, да будет вам зло, о злые тени
Орка, — вам бы глотать все, что прекрасно.
Птичку милую мне назад отдайте.
Бедный мой воробей! судьбина злая!
Ведь, в тоске по тебе, моей любезной
Стали красны от слез, потухши, глазки.
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях,
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит;
Я ж оглянусь на белеющий в зелени дом — и невольно,
В прошлом привычной мечтой, образы вижу людей,
Живших когда-то; меж ними — поэт, хозяин, мечтатель:
Он и гвардейцем служил, он и сатиры писал,
Драмы, элегии; он же и лен обрабатывал славно;
Он же сигарный завод в дедовском доме завел;
Правил лихие пиры, угощая званых — незваных.
В доме, в столовой — его, с дедами рядом — портрет.
Сам же, добрый поэт и старый барин, спокойно
Между родимых гробов спит за церковной стеной.
Радостно ветер шумит над рекою в соснах и елях;
Птичка какая-то вдруг, близкая, нежно пищит.