Люблю веселого старца,
Люблю и юношу в пляске:
Старик же в пляску пойдет —
На нем лишь волосы старца,
А свежее юноши сердце.
Ночь, улица, фонарь, аптека,
Бессмысленный и тусклый свет.
Живи еще хоть четверть века —
Всё будет так. Исхода нет.
Умрёшь — начнёшь опять сначала
И повторится всё, как встарь:
Ночь, ледяная рябь канала,
Аптека, улица, фонарь.
К Вакху
Юпитерово чадо,
Избавитель забот,
Дражайший винодатель,
О ты, прекрасный Вакх!
Ты в пляске мне наставник.
Как полон я тобой,
Тогда-то я ликую!
Люблю, люблю попить
И пляской веселиться;
Венере послужа,
Опять плясать пуститься.
В жаркой пляске вакханалий
Позабудь свою любовь,
Пусть, не ведая печалей,
В смутном сердце плещет кровь.
Опочий с вакханкой резвой,
Пусть уснет ее тимпан,
И никто не встанет трезвый,
Пусть от страсти каждый пьян!
После удали и пляски
Ты прильнешь к ее груди,
Упоенный сладкой сказкой,
Скажешь утру: «Погоди!»
Пусть луна бросает тени
На ее младую грудь,
Обними ее колени,
Жизнь холодную забудь!
Покрывая жгучей лаской
Стан вакханки молодой,
Упивайся старой сказкой
О любви, всегда живой! Весна 1898
Забудь, вакханка, песни, пляски
И припади ко мне на грудь:
Я жажду мира, жажду ласки,
Хочу от жизни отдохнуть.
Готово ложе… белоснежный
Покров венком повитый скинь…
Будь мне любовницею нежной —
Устал страдать я от богинь.
В тебе все грех, движенья, краски;
Задуй огонь, задерни ткань,
Пади на грудь… дари мне ласки…
И от лобзания устань.
(Одностопные хореи)
Моря вязкий шум,
Вторя пляске дум,
Злится, — где-то там…
Мнится это — к нам
Давний, дальний год
В ставни спальни бьет.
Было то же: мы,
В милой дрожи тьмы,
Ждали страстных мук;
Далей властных звук
К счастью ближе звал,
Страстью движа вал!
В небе рдяный пыл —
Жребий данный был.
Ныне, бездны бед —
Синий звездный свет!
«Поздно!» — учит час…
Грозно мучит нас
Моря в пене шум,
Вторя смене дум.
Ропотных шпор приплясный лязг
В пляс танками крутит гумна
Бубны, трубы, смычный визгБуйно, шумно
Бубны в плясЖарный шар в пожаре низкОдежд зелень, желть, синь, краснь
В буйные, бурные пёстрья
Трубящий плясун, сосвиснь! Вейте, сёстры,
Трубных басньЯрую, кружительную жизнь! Парами, парами, парами
Ярини, в лад, влево щёлкотью,
Вправо шпорами, бряц || шпорамиЯричи мелкотью
Парами, парамиПо под амбарами, по под заборами.
Один, ничьи не ощущая взоры,
В ложбине горной, вкруг огня кружась,
Он в пляске шел, волшебный Папуас,
Изображая танцем чьи-то споры.
Он вел с огнем дрожавшим разговоры.
Курчавый, темный, с блеском черных глаз,
Сплетал руками длительный рассказ,
Ловил себя, качал свои уборы.
Хвост райской птицы в пышности волос
Взметался как султан незримой битвы.
Опять кружась, он длил свои ловитвы.
Я видел все, припавши за утес.
И колдовские возмогли молитвы.
Как жезл любви, огонь до туч возрос.
Любви томительную сладость неутолимо я люблю.
Благоухающую прелесть слов поцелуйных я люблю.
Лилею соловей прославить, — в прохладе влажной льется трель.
А я прославлю тех, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Об утолении печалей взыграла легкая свирель.
Легко, легко тому, кто любит, кто любит так, как я люблю.
Плясуньи на лугу зеленом, сплетаясь, пляски завели.
Гирлянды трель, влекомых пляской к лесным прогалинам, люблю.
Улыбки, ласки и лобзанья в лесу и в поле расцвели.
Земля светла любовью, — землю в весельи милом я люблю.
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледныя безсилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски безплодной,—
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля—в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет,—
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледные бессилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски бесплодной, —
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля — в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет, —
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
Осень…
Под стройными хвоями сосен
Трелью раздельною
Свищет свирель.
Где вы,
Осенние фавны и девы
Зорких охот
И нагорных озер?
Сила,
Бродившая в соке точила,
Их опьянила
И круг их затих…
Алы
Их губы, и взгляды усталы…
Лики темнее
Осенней земли…
Вот он —
Идет к заповедным воротам
Локоном хмеля
Увенчанный бог!
Бейте
В жужжащие бубны! развейте
Флейтами дрему
Лесов и полей!
В танце
Завейтесь! В осеннем багрянце
Пляской и вихрем
Завьется земля…
Маски
Из листьев наденете в пляске,
Белые ткани
Откинете с тел!
Ноги
Их давят пурпурные соки
Гроздий лиловых
И мха серебро…
Пляшет,
Упившись из меха, и машет
Тирсом с еловою
Шишкой сатир.
Яйцевидные атомы мчатся. Пути их — орбиты спиральные.
В нашем видимом явственном мире незримая мчится Вселенная,
И спирали уходят в спирали, в незримости — солнца овальные,
Непостижные в малости земли, планетность пылинок бессменная.
Сочетанья, сплетенья, круженье потока сокрыто-мальстрёмного,
Да и нет этих атомов зыбких, в слияньи с эфирным течением,
Пляски дикого смерча, циклона, безмерно-бездонно-огромного,
Изначальное празднество чисел, закрученных сложным стремлением.
В чем их цель, в чем их смысл, этих плясок, зачем коловратность бессменная,
Не дознались Индийцы, Китайцы, не ведала мудрая Греция,
И о смысле их шабаша знает надменная мысль современная
Так же мало, как старые песни, наивные песни Лукреция.
Но несчетности атомов мчатся. Вселенная дышит Вселенными,
Несосчитанность явностей наших с бездонной Незримостью скована,
И желанно ли нам, нежеланно ль быть вакхами, будучи пленными,
Но кружиться должны мы, должны мы — зачем? — нам узнать не даровано.
Девица уснула в светлице,
К ней в окна глядится луна;
Вдруг звуки веселые скрипки
Сквозь сон услыхала она.
Проснулась, к окошку подходит,
Узнать, кто ей спать не дает:
Скелет там на скрипке играет,
И пляшет, и громко поет:
«Со мной танцовать ты хотела,
Но я был обманут тобой;
Теперь у нас бал на кладбище,
Пойдем, потанцуем со мной!»
Какая то тайная сила
Девицу из дома влечет;
Выходит она за ворота,
И вслед за скелетом идет.
А он все играет и скачет,
Поет и костями гремит;
На пляску ночную скелета
Серебряный месяц глядит.
Брал мальчика отец с собою в маскарад,
А мальчик узнавать умел людей под маской
Пляской,
Какой бы кто ни вздел сокрыть себя наряд.
Неладно прыгая, всей тушей там тряхнулся,
Упал, расшиб он лоб, расквасил мозг, рехнулся,
Но выздоровел бы по-прежнему плясать,
Когда бы без ума не стал стихов писать.
Склад был безмерно гнусен,
Не видывал еще никто подобных врак.
О мальчик! узнавать ты был людей искусен,
Но знаешь ли теперь, что ты парнасский рак?
Ты в масках прежде знал людей по виду пляски,
А ныне сам себя не знаешь и без маски.
Брось музу, если быть не хочешь ты дурак.
Говорят, что пляска есть молитва,
Говорят, что просто есть круженье,
Может быть ловитва или битва,
Разных чувств — движеньем — отраженье.
Говорят… Сказал когда-то кто-то, —
Пляшешь, так окончена забота.
Говорят…
Но говорят,
Что дурман есть тонкий яд.
И коль пляшут мне Испанки,
Счастлив я,
И коль пляшут богоданки,
Девы, жены — Самоанки,
Тут — змея.
Вся хотение. Вперед.
Вся томленье. Воздух бьет.
Убегает. Улетает.
Отдается. Упадает.
Вся движением поет
Птицы раненой полет.
Ближе, ближе. Вот смеется.
Ниже, ниже. Отдается.
Убеганьям кончен счет.
Я — змея.
Чет и нечет. Нечет, чет.
Я — твоя.
Три сестры мы, три сестры мы,
Три.
Там, везде — пожары, дымы?
Ты, что младшая, смотри.
Люди стали слишком злыми,
Нужно жечь их — до зари.
Ты, что средняя, скорее
Пряжу приготовь.
Я, что всех из вас старее,
Я сочла людскую кровь.
Капли — числа. Числа, рдея,
Пляски чисел жаждут вновь.
Пляски быстры, ткани ярки,
Узел, нить.
Да, мы парки, парки, парки,
В ткань огонь сумеем свить.
Пряжа — пламя, нити — жарки,
Жги, крути их, ненавидь.
— Я из града Ветрограда,
Называюсь «Вей».
— Я из града Цветограда,
Я «Огонь очей».
— Я по граду Ветрограду
Здесь, и нет, вон там.
— Я по граду Цветограду
Пить даю цветам.
— Я во граде Ветрограде
Взвился, темнота.
— Я во граде Цветограде
Жду, цветок — уста.
— Я во граде Ветрограде
Водоем взломлю.
— Я во граде Цветограде
Пропою «Люблю».
— Я из града Ветрограда
Брызну вихрем струй.
— Я из града Цветограда
Позову «Целуй».
Ты пела грустно, я плакал весело?!
Сирень смеялась так аметистово…
Мне показалось: луна заметила
Блаженство наше, — и серебристого
Луча с приветом послала ласково…
Нас луч к слиянию манил неистово…
Сюда, сирены! Оставьте пляски вы!
Оставьте пляски вы, скажите сказки нам
О замках раковин, о рыбках в золоте,
О влажных лилиях, песке обласканном,
Чего вы просите, кого вы молите…
Рассейте грезы, испепелите их! —
Они сжигают, они неистовы.
Такая мука в былых событиях…
Глаза сирени так аметистовы…
Сирены, с хохотом, на маргаритки
Легко упали и сказки начали.
Позабывали мы о нашей пытке…
Твои глазенки во тьме маячили…
И один. И прискорбный. И приходят оравой
Точно выкрики пьяниц шаги ушлых дней.
И продрогшим котенком из поганой канавы
Вылезаю из памяти своей.Да, из пляски вчерашней,
Пляски губ слишком страшной,
Слишком жгучей, как молнии среди грома расплат,
Сколько раз не любовь, а цыганский романс бесшабашный
Уносил, чтоб зарыть бережливей, чем клад.И все глубже на лбу угрюмеют складки,
Как на животе женщины, рожавшей не раз,
И синяки у глаз,
Обложки синей тетрадки,
Где детским почерком о злых поцелуях рассказ.Но проходишь, и снова я верю блеснувшим
Ресницам твоим
И беспомощно нежным словам,
Как дикарь робко верит своим обманувшим,
Бессильно-слепым,
Деревянным богам.
Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,
Не в лесу дремучем, но и не в селе —
Старая плотина, на плотине танцы,
В танцах поселяне, все навеселе.Покупают парни у торговки дули,
Тыквенное семя, карие рожки.
Тут беспопья свадьба, там кого-то вздули,
Шепоты да взвизги, песни да смешки.Точно гул пчелиный — гутор на полянке:
«Любишь ли, Акуля?..» — «Дьявол, не замай!..»
И под звуки шустрой, удалой тальянки
Пляшет на плотине сам царевич Май.Разошелся браво пламенный красавец, -
Зашумели липы, зацвела сирень!
Ветерок целует в губы всех красавиц,
Май пошел вприсядку в шапке набекрень.Но не видят люди молодого Мая,
Чувствуя душою близость удальца,
Весела деревня, смутно понимая,
Что царевич бросит в пляске два кольца.Кто поднимет кольца — жизнь тому забава!
Упоенье жизнью не для медных лбов!
Слава Маю, слава! Слава Маю, слава!
Да царят над миром Солнце и Любовь!
Девица уснула в светлице,
В окно к ней глядится луна;
Вдруг звуки мелодии вальса
Сквозь сон услыхала она.
«Пойду, посмотрю я в окошко,
Кто это мне спать не дает?»
Скелет там на скрипке играет,
И пляшет, и громко поет:
«Со мной ты плясать обещала,
Но я был обманут тобой;
Теперь у нас бал на кладбище,
Пойдем, потанцуем со мной».
Какая-то тайная сила
Девицу из дома влечет,
Выходит она за ворота
И вслед за скелетом идет.
А он все играет и пляшет,
Поет и костями гремит,
И черепом голым кивает…
А месяц зловеще глядит.
Надменнаго всадника в каске
Сбивая с его скакуна,
С собой в изступлении пляски,
Его увлекает она.
В таверне где буйные гости
Гуляют и пьют на заре,
Она загребает все кости
В проигранной ими игре.
С собой увлекая к веселью,
Не дав им окончить портрет—
Он живо писцам моделью
Нагой предлагает скелет.
Из рук ослабевших палитру
Она вырывает без слов,
Снимает блестящую митру
С седых кардинальских голов.
Бреттера за час до пирушки,
Она поражает шутя,
Берет у шута погремушки,
У матери скорбной—дитя!
Войдя во дворец величавый,
И власти ни с кем не деля,
Старуха свой череп костлявый
Венчает венцом короля.
И сбросив постылыя маски;
Шуты со своей мишурой,
Безумец, мудрец и герой—
Смешались в безумии пляски.
И пара несется за парой,
Равняемы смерти рукой,
И тут же за папской тиарой
Мелькает колпак шутовской.
Надменного всадника в каске
Сбивая с его скакуна,
С собой в исступлении пляски,
Его увлекает она.
В таверне где буйные гости
Гуляют и пьют на заре,
Она загребает все кости
В проигранной ими игре.
С собой увлекая к веселью,
Не дав им окончить портрет —
Он живо писцам моделью
Нагой предлагает скелет.
Из рук ослабевших палитру
Она вырывает без слов,
Снимает блестящую митру
С седых кардинальских голов.
Бреттера за час до пирушки,
Она поражает шутя,
Берет у шута погремушки,
У матери скорбной — дитя!
Войдя во дворец величавый,
И власти ни с кем не деля,
Старуха свой череп костлявый
Венчает венцом короля.
И сбросив постылые маски;
Шуты со своей мишурой,
Безумец, мудрец и герой —
Смешались в безумии пляски.
И пара несется за парой,
Равняемы смерти рукой,
И тут же за папской тиарой
Мелькает колпак шутовской.
Девка-запевало: Я вечор, млада, во пиру была,
Хмелен мед пила, сахар кушала,
Во хмелю, млада, похвалялася
Не житьем-бытьем — красной удалью.Не сосна в бору дрожмя дрогнула,
Топором-пилой насмерть ранена,
Не из невода рыба шалая,
Извиваючись, в омут просится, -Это я пошла в пляску походом:
Гости-бражники рты разинули,
Домовой завыл — крякнул под полом,
На запечье кот искры выбрызнул: Вот я —
Плясея —
Вихорь, прах летучий,
Сарафан —
Синь-туман,
Косы — бор дремучий!
Пляс — гром,
Бурелом,
Лешева погудка,
Под косой —
Луговой
Цветик незабудка! Парень-припевало: Ой, пляска приворотная,
Любовь — краса залетная,
Чем вчуже вами маяться,
На плахе белолиповой
Срубить бы легче голову! Не уголь жжет мне пазуху,
Не воск — утроба топится
О камень — тело жаркое,
На пляс — красу орлиную
Разбойный ножик точится!
Под кленом течет ручеек,
Далеко, в Литве, где лужок,
Не всякий лужок, а с алмазною
Танцующей сказкою связною.
Там Божьи сыны, рыбаки,
Что верят в свои огоньки,
Там Божии девы, вандиннии,
Взглянуть, так картины — картиннее.
Их синия очи — как сон,
Красивая очередь, лен,
Который дошел до сребристости
От лунной колдующей мглистости.
Вандиннии, выйдя из вод,
Под кленом ведут хоровод,
И к ним рыбаки приближаются,
И в лунный наряд наряжаются.
Чуть каждая дева из вод
Волною волос шевельнет, —
И воздух наполнится лунными
Напевами снов многострунными.
Чуть рыбарь играющих вод
К вандиннии в пляске прильнет, —
И пляска в себе не обманется,
До самого Неба протянется.
Я убежал от пышных брашен,
От плясок сладострастных дев,
Туда, где мир уныл и страшен;
Там жил, прельщения презрев.Бродил, свободный, одичалый,
Таился в норах давней мглы;
Меня приветствовали скалы,
Со мной соседили орлы.Мои прозренья были дики,
Мой каждый день запечатлен;
Крылато-радостные лики
Глядели с довременных стен.И много зим я был в пустыне,
Покорно преданный Мечте…
Но был мне глас. И снова ныне
Я — в шуме слов, я — в суете.Надел я прежнюю порфиру,
Умастил мирром волоса.
Едва предстал я, гордый, пиру,
«Ты царь!» — решили голоса.Среди цариц весёлой пляски
Я вольно предызбрал одну:
Да обрету в желаньи ласки
Свою безвольную весну! И ты, о мой цветок долинный,
Как стебель, повлеклась ко мне.
Тебя пленил я сказкой длинной…
Ты — наяву, и ты — во сне.Но если, страстный, в миг заветный,
Заслышу я мой трубный звук,
— Воспряну! Кину клич ответный
И вырвусь из стесненных рук!
Выйду на улицу — солнца нема,
Парни молодые свели меня с ума.
Выйду на улицу, гляну на село —
Девки гуляют, и мне весело.
Матушка родная, дай воды холодной,
Сердце мое так и кидает в жар.
Раньше я гуляла во зеленом саду,
Думала, на улицу век не пойду.
А теперь под вечер аж пятки горят —
Ноженьки резвые в пляску хотят.
Я пойду на улицу, к девкам пойду,
Голосом звонким я им подпою.
Матушка, слышишь, соловушка поет,
А там, под горою, пляска идет —
Девки голосистые звонко поют,
Мне да, молоденькой, спать не дают.
Две последние строки куплетов поются 3 раза.
При желании в конце песни можно повторить первый куплет.
Бред ночных путей, хмельные кубки.
Город — море, волны темных стен.
Спи, моряк, впивай, дремля на рубке,
Ропот вод, плеск ослепленных пен.
Спи, моряк! Что черно? Мозамбик ли?
Суматра ль? В лесу из пальм сквозных,
Взор томя пестро, огни возникли,
Пляски сказок… Вред путей ночных!
Город — море, волны стен. Бубенчик
Санок чьих-то; колокол в тени;
В церкви свет; икон извечный венчик…
Нет! бред льнет: в лесу из пальм огни.
Спи, моряк, дремля на рубке! Вспомни:
Нега рук желанных, пламя губ,
Каждый вздох, за дрожью дрожь, истомней…
Больше, глубже! миг, ты слишком груб!
Колокол в тени. Сов! сон! помедли,
Дай дослушать милый шепот, вкинь
В негу рук желанных — вновь! То бред ли,
Вод ли ропот? Свод звездистый синь.
Чьи-то санки. Пляска сказок снова ль?
Спи, моряк, на рубке, блеск впивай.
Город — море. Кубков пьяных вдоволь.
Пей и помни свой померкший рай.
Гамеланг — как Море — без начала,
Гамеланг — как ветер — без конца.
Стройная Яванка танцевала,
Не меняя бледного лица.
Гибкая, как эта вот лиана,
Пряная, как губы орхидей,
Нежная, как лотос средь тумана,
Что чуть-чуть раскрылся для страстей.
В пляске повторяющейся — руки,
Сеть прядет движением руки,
Гамеланга жалуются звуки,
В зыбком лете вьются светляки.
Над водой, где лотос закачался,
Обвенчался с светляком светляк,
Разошелся, снова повстречался,
Свет, и мрак, и свет, и свет, и мрак.
Ход созвездий к полночи откинут,
В полночь засвечается вулкан.
Неужели звуки эти ми́нут?
В этой пляске сказка вещих стран.
За горой звенит металл певучий,
Срыв глухой, и тонкая струна.
Гамеланг — как Смерть сама — тягучий,
Гамеланг — колодец снов, без дна.
Устремив друг к другу взоры,
В пляске двигаясь вперед,
Вы ведете — оры! оры! —
Свой священный хоровод.
В ночь глухую — слух склоненный
К безответной бездне снов,
Слышит топот потаенный
Ваших маленьких шагов.
Солнце встанет, снова канет
В неизбежность новый день.
Ваша пляска не устанет
Обгонять и свет и тень.
Мы, дыша мечтой блаженной,
Сном работы, ядом книг,
В душной кузнице вселенной
Все куем за мигом миг.
И, скользя тропой столетий,
Мимо жизни, мимо нас,
Ловко ловите вы в сети
Каждый выкованный час.
Стойте! стойте! на мгновенье
Дайте бездну оглянуть!
— Плавны легкие движенья
Дев, свершающих свой путь!
В них безвольность, в них беспечность,
Взор их благостен и тих!
Что ж? они ль пропляшут вечность,
Иль Она — поглотит их?
В могиле мрак, в обятьях рай,
Любовь — земли услада!..
А. Будищев
Вдалеке от фабрик, вдалеке от станций,
Не в лесу дремучем, но и не в селе, —
Старая плотина, на плотине танцы,
В танцах поселяне, все навеселе.
Покупают парни у торговки дули,
Тыквенное семя, карие рожки.
Тут беспопья свадьба, там кого-то вздули.
Шепоты да взвизги, песни да смешки.
Точно гул пчелиный — гутор на полянке:
«Любишь ли, Акуля?..» — «Дьявол, не замай!..»
И под звуки шустрой, удалой «тальянки»
Пляшет на плотине сам царевич Май.
Разошелся браво пламенный красавец,
Зашумели липы, зацвела сирень!
Ветерок целует в губы всех красавиц,
Май пошел вприсядку в шапке набекрень.
Но не видят люди молодого Мая,
Чувствуя душою близость удальца,
Весела деревня, смутно понимая,
Что царевич бросит в пляске два кольца.
Кто поднимет кольца — жизнь тому забава!
Упоенье жизнью не для медных лбов!
Слава Маю, слава! Слава Маю, слава!
Да царят над миром Солнце и Любовь!
От жалоб на судей,
На сильных и на богачей
Лев, вышед из терпенья,
Пустился сам свои осматривать владенья.
Он и́дет, а Мужик, расклавши огонек,
Наудя рыб, изжарить их сбирался.
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
Всяк, видя близкий свой конец, метался.
На Мужика разинув зев,
«Кто ты? что делаешь?» спросил сердито Лев.
«Всесильный царь!» сказал Мужик, оторопев,
«Я старостою здесь над водяным народом;
А это старшины, все жители воды;
Мы собрались сюды
Поздравить здесь тебя с твоим приходом».—
«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»
«Великий государь! Здесь не житье им — рай.
Богам о том мы только и молились,
Чтоб дни твои бесценные продлились».
(А рыбы между тем на сковородке бились.)
«Да отчего же», Лев спросил: «скажи ты мне,
Они хвостами так и головами машут?» —
«О, мудрый царь!» Мужик ответствовал: «оне
От радости, тебя увидя, пляшут».
Тут, старосту лизнув Лев милостливо в грудь,
Еще изволя раз на пляску их взглянуть,
Отправился в дальнейший путь.
Волновать меня снова и снова —
В этом тайная воля твоя,
Радость ждет сокровенного слова,
И уж ткань золотая готова,
Чтоб душа засмеялась моя.Улыбается осень сквозь слезы,
В небеса улетает мольба,
И за кружевом тонкой березы
Золотая запела труба.Так волнуют прозрачные звуки,
Будто милый твой голос звенит,
Но молчишь ты, поднявшая руки,
Устремившая руки в зенит.И округлые руки трепещут,
С белых плеч ниспадают струи,
За тобой в хороводах расплещут
Осенницы одежды свои.Осененная реющей влагой,
Распустила ты пряди волос.
Хороводов твоих по оврагу
Золотое кольцо развилось.Очарованный музыкой влаги,
Не могу я не петь, не плясать,
И не могут луга и овраги
Под стопою твоей не сгорать.С нами, к нам — легкокрылая младость,
Нам воздушная участь дана…
И откуда приходит к нам Радость,
И откуда плывет Тишина? Тишина умирающих злаков —
Это светлая в мире пора:
Сон, заветных исполненный знаков,
Что сегодня пройдет, как вчера, Что полеты времен и желаний —
Только всплески девических рук —
На земле, на зеленой поляне,
Неразлучный и радостный круг.И безбурное солнце не будет
Нарушать и гневить Тишину,
И лесная трава не забудет,
Никогда не забудет весну.И снежинки по склонам оврага
Заметут, заровняют края,
Там, где им заповедала влага,
Там, где пляска, где воля твоя.
Упорный маг, постигший числа
И звёзд магический узор.
Ты — вот: над взором тьма нависла…
Тяжёлый, обожжённый взор.
Бегут года. Летят: планеты,
Гонимые пустой волной, —
Пространства, времена… Во сне ты
Повис над бездной ледяной.
Безводны дали. Воздух пылен.
Но в звёзд разметанный алмаз
С тобой вперил твой верный филин
Огонь жестоких, жёлтых глаз.
Ты помнишь: над метою звездной
Из хаоса клонился ты
И над стенающею бездной
Стоял в вуалях темноты.
Читал за жизненным порогом
Ты судьбы мира наизусть…
В изгибе уст безумно строгом
Запечатлелась злая грусть.
Виси, повешенный извечно,
Над тёмной пляской мировой, —
Одетый в мира хаос млечный,
Как в некий саван гробовой.
Ты шёл путём не примиренья —
Люциферическим путём.
Рассейся, бледное виденье,
В круговороте бредовом!
Ты знаешь: мир, судеб развязка.
Теченье быстрое годин —
Лишь снов твоих пустая пляска;
Но в мире — ты, и ты — один,
Всё озаривший, не согретый,
Возникнувший в своём же сне…
Текут года, летят планеты
В твоей несчастной глубине.