Один, ничьи не ощущая взоры,
В ложбине горной, вкруг огня кружась,
Он в пляске шел, волшебный Папуас,
Изображая танцем чьи-то споры.
Он вел с огнем дрожавшим разговоры.
Курчавый, темный, с блеском черных глаз,
Сплетал руками длительный рассказ,
Ловил себя, качал свои уборы.
Хвост райской птицы в пышности волос
Взметался как султан незримой битвы.
Опять кружась, он длил свои ловитвы.
Я видел все, припавши за утес.
И колдовские возмогли молитвы.
Как жезл любви, огонь до туч возрос.
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледныя безсилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски безплодной,—
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля—в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет,—
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
О, не скорби душой, поэт,
В минуты бледные бессилья!
Нет Музы, дивных песен нет,
Мечта свои сложила крылья;
Но вновь волшебный миг блеснет,
Нет для тебя тоски бесплодной, —
Созвучий рой к тебе придет
С своею пляской хороводной!
Земля — в обятиях зимы,
Мир полон молчаливой муки,
Звучат среди холодной тьмы
Лишь бури плачущие звуки;
Но снова миру май блеснет, —
И зашумит весь мир свободный,
И юность песню запоет
В весельи пляски хороводной!
Говорят, что пляска есть молитва,
Говорят, что просто есть круженье,
Может быть ловитва или битва,
Разных чувств — движеньем — отраженье.
Говорят… Сказал когда-то кто-то, —
Пляшешь, так окончена забота.
Говорят…
Но говорят,
Что дурман есть тонкий яд.
И коль пляшут мне Испанки,
Счастлив я,
И коль пляшут богоданки,
Девы, жены — Самоанки,
Тут — змея.
Вся хотение. Вперед.
Вся томленье. Воздух бьет.
Убегает. Улетает.
Отдается. Упадает.
Вся движением поет
Птицы раненой полет.
Ближе, ближе. Вот смеется.
Ниже, ниже. Отдается.
Убеганьям кончен счет.
Я — змея.
Чет и нечет. Нечет, чет.
Я — твоя.
Три сестры мы, три сестры мы,
Три.
Там, везде — пожары, дымы?
Ты, что младшая, смотри.
Люди стали слишком злыми,
Нужно жечь их — до зари.
Ты, что средняя, скорее
Пряжу приготовь.
Я, что всех из вас старее,
Я сочла людскую кровь.
Капли — числа. Числа, рдея,
Пляски чисел жаждут вновь.
Пляски быстры, ткани ярки,
Узел, нить.
Да, мы парки, парки, парки,
В ткань огонь сумеем свить.
Пряжа — пламя, нити — жарки,
Жги, крути их, ненавидь.
— Я из града Ветрограда,
Называюсь «Вей».
— Я из града Цветограда,
Я «Огонь очей».
— Я по граду Ветрограду
Здесь, и нет, вон там.
— Я по граду Цветограду
Пить даю цветам.
— Я во граде Ветрограде
Взвился, темнота.
— Я во граде Цветограде
Жду, цветок — уста.
— Я во граде Ветрограде
Водоем взломлю.
— Я во граде Цветограде
Пропою «Люблю».
— Я из града Ветрограда
Брызну вихрем струй.
— Я из града Цветограда
Позову «Целуй».
Под кленом течет ручеек,
Далеко, в Литве, где лужок,
Не всякий лужок, а с алмазною
Танцующей сказкою связною.
Там Божьи сыны, рыбаки,
Что верят в свои огоньки,
Там Божии девы, вандиннии,
Взглянуть, так картины — картиннее.
Их синия очи — как сон,
Красивая очередь, лен,
Который дошел до сребристости
От лунной колдующей мглистости.
Вандиннии, выйдя из вод,
Под кленом ведут хоровод,
И к ним рыбаки приближаются,
И в лунный наряд наряжаются.
Чуть каждая дева из вод
Волною волос шевельнет, —
И воздух наполнится лунными
Напевами снов многострунными.
Чуть рыбарь играющих вод
К вандиннии в пляске прильнет, —
И пляска в себе не обманется,
До самого Неба протянется.
Гамеланг — как Море — без начала,
Гамеланг — как ветер — без конца.
Стройная Яванка танцевала,
Не меняя бледного лица.
Гибкая, как эта вот лиана,
Пряная, как губы орхидей,
Нежная, как лотос средь тумана,
Что чуть-чуть раскрылся для страстей.
В пляске повторяющейся — руки,
Сеть прядет движением руки,
Гамеланга жалуются звуки,
В зыбком лете вьются светляки.
Над водой, где лотос закачался,
Обвенчался с светляком светляк,
Разошелся, снова повстречался,
Свет, и мрак, и свет, и свет, и мрак.
Ход созвездий к полночи откинут,
В полночь засвечается вулкан.
Неужели звуки эти ми́нут?
В этой пляске сказка вещих стран.
За горой звенит металл певучий,
Срыв глухой, и тонкая струна.
Гамеланг — как Смерть сама — тягучий,
Гамеланг — колодец снов, без дна.
В тайной горнице, где взяты души вольных в нежный плен,
Свечи длинные сияют ровным пламенем вдоль стен,
Взор ко взору устремлялся, сердце в сердце, разум в ум,
От певучих дум рождался, в пляске тел, размерный шум.
Вскрики, дикие как буря, как в пустыне крик орла,
Душу выявили в звуках, и опять душа светла.
В белом вихре взмахи чувства сладкий ведали предел,
И венчальные наряды были саванами тел.
В этой пляске исступленной каждый думал — про себя,
Но, другими окруженный, вился — сразу всех любя.
В этом множественном лике, повторив стократ изгиб,
Души плыли, как весною — стройный шабаш светлых рыб.
Так повторно, так узорно, с хороводом хоровод,
Извиваясь, любит слитно, и, безумствуя, плывет.
И, проплыв, осуществили весь молитвенный напев,
И в сердцах мужских блаженство, как блаженство в сердце дев.
И в телах мужских дрожанье, многострунность в теле жен,
Это было, жизнь светила, воплотился яркий сон.
И в телах сияют души, каждый дышит, светел взгляд,
В тайной горнице полночной свечи жаркие горят.
Закурилися туманы
Над водой.
Пляшут пляску корриганы,
Светит месяц молодой.
Тени легкие мелькают,
К стану стан.
В быстрой пляске приникают
К корригане корриган.
— Что такое корриганы?
Расскажи. —
А спроси, зачем туманы
Ходят в поле вдоль межи.
Ходят вдоль межи, и тоже —
Поперек.
И зачем, еще, похожи
Ласка, крыска, и хорек.
Ты спроси, зачем он светит
Над водой,
Этот Месяц, — он ответит,
Только ладно песню спой.
А споешь ее не ладно,
Не вини.
Будет так тебе прохладно,
Не помогут и огни.
Корриганы, это дети
На века,
Пляшут, машут в лунном свете,
Пляска вольных широка.
Мир плутишек и плутовок,
Чудеса,
Каждый гибок, быстр, и ловок,
Каждый ростом — как оса.
И не трогай их, ужалят,
Еще как!
После на землю повалят,
И валяйся как дурак.
Их водицы, их криницы
Не мути.
А не то быстрее птицы
Хвать — и вот нельзя уйти.
В воду бросят: посиди-ка.
Что, свежо?
Засмеют, за плещут дик.(?дико)
— Отпустите! — А ужо.
Обмотали шарфом белым
Легкий стан.
Тело к телу, тело с телом,
С корриганой корриган.
Блещут волны золотые
Их волос,
Плещут пляски молодые
Словно волны об утес.
Но бледнеет ночь, и чудо —
Вдруг кошмар.
Эти страшные — откуда?
Что за тени старых чар?
Снежны волосы, глаза же —
Блеск углей.
И как пойманные в краже
Смотрит жалко рой теней.
Если ты узнал случайно
Их позор,
Подожди, отмстится тайна,
Мстит не вору тот, кто вор.
Глянь-ка в зеркало. Ты видишь?
Сеть морщин.
Даром духов не обидишь,
От седого — жди седин.
А под вечер, путь — в туманы,
Путь — в обман.
Будешь там, где корриганы,
С корриганой корриган.
Семь островов их, кроме Мангайи,
Что означает Покой,
Семь разноцветных светятся Солнцу,
В синей лагуне морской.
В сине-зеленой, в нежно-воздушной,
Семь поднялось островов.
Взрывом вулканов, грезой кораллов,
Тихим решеньем веков.
Строят кораллы столько мгновений,
Сколько найдешь их в мечте,
Мыслят вулканы, сколько желают,
Копят огонь в темноте.
Строят кораллы, как строятся мысли,
Смутной дружиной в уме.
В глубях пророчут, тихо хохочут,
Медлят вулканы во тьме.
О, как ветвисты, молча речисты,
Вьются кораллы в мечте.
О, как хохочут, жгут и грохочут
Брызги огней в высоте.
Малые сонмы сделали дело,
Жерла разрушили темь.
Силой содружной выстроен остров,
Целый венец их, — их семь.
Семь островов их, кроме Мангайи,
Что означает Покой.
Самый могучий из них — Раротонга,
Западно-Южный Прибой.
Рядом — Уступчатый Сон, Ауау,
Ставший Мангайей потом,
Сказкой Огня он отмечен особо,
Строил здесь Пламень свой дом.
Аитутаки есть Богом ведомый,
Атиу — Старший из всех.
Мауки — Край Первожителя Мира,
Край, где родился наш смех.
Лик Океана еще, Митиаро,
Мануай — Сборище птиц.
Семь в полнопевных напевах прилива
Нежно-зеленых станиц.
Каждый тот остров — двойной, потому что
Двое построили их,
Две их замыслили разные силы,
В рифме сдвояется стих.
Тело у каждого острова зримо,
Словно пропетое вслух,
С телом содружный, и с телом раздельный,
Каждого острова дух.
Тело на зыбях, и Солнцем согрето,
Духу колдует Луна,
В Крае живут Теневом привиденья,
Скрытая это страна.
Тело означено именем здешним,
Духам — свои имена,
Каждое имя чарует как Солнце,
И ворожит как Луна.
Первый в Краю Привидений есть Эхо,
И Равновесный — второй.
Третий — Гирлянда для пляски с цветами,
Нежно-пахучий извой.
Птичий затон — так зовется четвертый,
Пятый — Игра в барабан,
Дух же шестой есть Обширное войско,
К бою раскинутый стан.
Самый причудливый в действии тайном,
Самый богатый — седьмой,
С именем — Лес попугаев багряных,
В жизни он самый живой.
Семь этих духов, семь привидений,
Бодрствуя, входят в семь тел.
Море покличет, откликнется Эхо,
Запад и Юг загудел.
Все же уступчатый остров Мангайя
Слыша, как шепчет волна,
Светы качает в немом равновесьи,
Мудрая в нем тишина.
Эхо проносится дальше, тревожа
Нежно-пахучий извой,
Юные лики оделись цветами,
В пляске живут круговой.
Пляска, ведомая богом красивым,
Рушится в Птичий Затон,
Смехи, купанье, и всклики, и пенье,
Клекот, и ласки, и стон.
В Море буруны, угрозные струны,
Волны как вражеский стан.
Войско на войско, два войска обширных,
Громко поет барабан.
Только в Лесу Попугаев Багряных
Клик, переклик, пересмех.
Эхо на эхо, все стонет от смеха,
Радость повторна для всех.
Только Мангайя в дремоте безгласной
Сказке Огня предана.
Радостно свиты в ней таинством Утра
Духов и тел имена.
2
Ключ и Море это — двое,
Хор и голос это — два.
Звук — один, но все слова
В Море льются хоровое.
Хор запевает,
Голос молчит.
«Как Небеса распростертые,
Крылья раскинуты птиц
Предупреждающих.
В них воплощение бога.
Глянь: уж вторые ряды, уж четвертые.
Сколько летит верениц,
Грозно-блистающих.
Полчище птиц.
Кровью горит их дорога.
Каждый от страха дрожит, заглянув,
Длинный увидя их клюв.»
Хор замолкает,
Голос поет.
«Клюв, этот клюв! Он изогнутый!
Я птица из дальней страны,
Избранница.
Предупредить прихожу,
Углем гляжу,
Вещие сны
Мной зажжены,
Длинный мой клюв и изогнутый.
Остерегись. Это — странница.»
Хор запевает,
Голос молчит.
«Все мы избранники
Все мы избранницы,
Солнца мы данники,
Лунные странницы.
Клюв, он опасен у всех.
Волны грызут берега.
Счастье бежит в жемчуга.
Радость жемчужится в смех.
Лунный светильник, ты светишь Мангайе,
Утро с Звездой, ты ответишь Мангайе
Солнцем на каждый вопрос.»
Хор замолкает,
Голос поет.
«Ветер по небу румяность пронес.
Встаньте все прямо,
Тайна ушла!
Черная яма
Ночи светла!
Лик обратите
К рождению дня!
Люди, глядите
На сказку Огня!»
Хор запевает,
Голос молчит.
«Шорохи крыл все сильней.
Птица, лети на Восток.
Птица, к Закату лети.
Воздух широк.
Все на пути.
Много путей.
Все собирайтесь сюда.»
Хор замолкает,
Голос поет.
«Звезды летят. Я лечу. Я звезда.
Сердце вскипает.
Мысль не молчит.»
Хор запевает,
Голос звучит.
«Светлые нити лучей все длиннее,
Гор крутоверхих стена все яснее.
Вот Небосклон
Солнцем пронзен.
В звездах еще вышина,
Нежен, хоть четок
Утренний вздох.
Медлит укрыться Луна.
Он еще кроток,
Яростный бог.
Солнце еще — точно край
Уж уходящего сна.
Сумрак, прощай.
Мчит глубина.
Спавший, проснись.
Мы улетаем, горя.
Глянь на высоты и вниз.
Солнце — как огненный шар.
Солнце — как страшный пожар.
Это — Заря.»