Враги сожгли родную хату,
Сгубили всю его семью.
Куда ж теперь идти солдату,
Кому нести печаль свою?
Пошел солдат в глубоком горе
На перекресток двух дорог,
Нашел солдат в широком поле
Травой заросший бугорок.
Россия отошла, как пароход
От берега, от пристани отходит.
Печаль, как расстояние, растет.
Уж лиц не различить на пароходе.
Лишь взмах платка и лишь ответный взмах.
Басовое взывание сирены.
И вот корма. И за кормой — тесьма
Клубящейся, все уносящей пены.
Сегодня мили и десятки миль,
А завтра сотни, тысячи — завеса.
Далеко от тебя, о родина святая,
Уж целый год я жил в краях страны чужой
И часто о тебе грустил, воспоминая
Покой и счастие, минувшее с тобой.
И вот в стране зимы, болот, снегов глубоких,
Где, так же одинок, и я печалью жил,
Я сохранил в душе остаток чувств высоких,
К тебе всю прежнюю любовь я сохранил.
Теперь опять увижусь я с тобою,
В моей груди вновь запылает кровь,
Он был из тех, на ком лежит печать
Непогасимо-яркого страданья,
Кто должен проклинать или молчать,
Когда звучат аккорды мирозданья
Средь ликов, где прозрачен каждый взгляд,
Средь ангелов, поющих светлым хором,
И вторящих свой вечный «Свят, свят, свят», —
Он вспыхнул бы и гневом, и укором.
Нет, в нем сверкал иной зловещий свет,
Как факел он горел на мрачном пире
Du stig nu sa vackert till sadel och hast,
Zat inte gullsporrarne klinga.Ung Hillerstrom «В седло! На коня! Не бренчи, не звени
Своей раззолоченной шпорой!
Подпруга надежна, не лопнут ремни;
Чрез мост устремися в бег скорый!»Конь взвился под смелым. Вот в роще уж он,
С седла слез при блеске денницы.
Его наезжают от разных сторон
Семь братьев любимой девицы.«Здорово, приятель! Отколе теперь?
Где был ты сегодня так рано?»
«На ловлю поутру взманил меня зверь:
Любил я тихий свет лампады золотой,
Благоговейное вокруг нее молчанье,
И, тайного исполнен ожиданья,
Как часто я, откинув полог свой,
Не спал, на мягкий пух облокотясь рукою,
И думал: в эту ночь хранитель-ангел мой
Придет ли в тишине беседовать со мною?..
И мнилось мне: на ложе, близ меня,
В сиянье трепетном лампадного огня,
В бледно-серебряном сидел он одеянье…
1В этих темных узеньких каналах
С крупными кругами на воде,
В одиноких и пустынных залах,
Где так тихо-тихо, как нигде,
В зелени, измученной и блеклой,
На пустых дворах монастырей,
В том, как вечером слезятся стекла
Кованых чугунных фонарей,
Скрыто то, о чем средь жизни прочей
Удается иногда забыть,
И снова мрак. Лишь полотно
Сияет белыми лучами,
И жизнь, изжитая давно,
Дрожа, проходит пред глазами.
И снова свет. Встает, встает
Широкий зал, и стулья стынут.
Звонок. И тьмы водоворот
Лучом стремительным раздвинут.
И, как кузнечик, за стеной
Скрежещет лента, и, мелькая,
А здесь — ни наводненья, ни пожара,
И так же безмятежна синева,
И под конюшни отдана хибара
С заносчивым названием «Синема».О, милый городок счастливых нищих!
Их не тревожат войны и века,
И вдруг — печаль в немыслимых глазищах
Молоденькой жены зеленщика.
И вдруг — печаль в немыслимых глазищах
Молоденькой жены зеленщика.Ну, кто сказал, что все это не враки,
И что сегодня в этакую рань
Всего и надо, что вглядеться, — боже мой,
Всего и дела, что внимательно вглядеться, —
И не уйдешь, и никуда уже не деться
От этих глаз, от их внезапной глубины.
Всего и надо, что вчитаться, — боже мой,
Всего и дела, что помедлить над строкою —
Не пролистнуть нетерпеливою рукою,
А задержаться, прочитать и перечесть.
Дня нет уж… За крыльями Ночи
Прозрачная стелется мгла,
Как легкие перья кружатся
Воздушной стезею орла.Сквозь сети дождя и тумана
По окнам дрожат огоньки,
И сердце не может бороться
С волной набежавшей тоски, С волною тоски и желанья,
Пусть даже она — не печаль,
Но дальше, чем дождь от тумана,
Тоска от печали едва ль.Стихов бы теперь понаивней,
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце…
Но нет! Остановились руки,
Живу — с печалью на лице…
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
Не питай меня надежда,
Впредь мне счастие суля,
Я и так довольно льстилась,
Сердце мысльми веселя,
Мне судьба не допускает,
Чтоб я в радости жила,
И претят случаи люты,
Чтоб я счастлива была.
Повинуйся дух судьбине,
Тщетны мысли истребляй;
Ах! что изгнанье, заточенье!
Захочет — выручит судьба!
Что враг! — возможно примиренье,
Возможна равная борьба;
Как гнев его ни беспределен,
Он промахнется в добрый час…
Но той руки удар смертелен,
Которая ласкала нас!..
(Николаю Владимировичу
Станкевичу)
Под тенью роскошной
Кудрявых берез
Гуляют, пируют
Младые друзья!
Могучая сила
В душе их кипит;
Очи тёмные подъемлет
Дева к небу голубому,
И, на звёзды глядя, внемлет
Чутко голосу ночному.
Под мерцаньем звёзд далёких,
Под блистающей их тайной
Вся равнина в снах глубоких
И в печали неслучайной.
Тихо, робко над рекою
Поднимаются туманы
Подобно огненному зверю,
Глядишь на землю ты мою,
Но я ни в чём тебе не верю
И славословий не пою.Звезда зловещая! Во мраке
Печальных лет моей страны
Ты в небесах чертила знаки
Страданья, крови и войны.Когда над крышами селений
Ты открывала сонный глаз,
Какая боль предположений
Всегда охватывала нас! И был он в руку — сон зловещий:
Опять я ваш, о юные друзья!
Туманные сокрылись дни разлуки:
И брату вновь простерлись ваши руки,
Ваш трезвый круг увидел снова я.
Всё те же вы, но сердце уж не то же:
Уже не вы ему всего дороже,
Уж я не тот… Невидимой стезей
Ушла пора веселости беспечной,
Ушла навек, и жизни скоротечной
Луч утренний бледнеет надо мной.
1
Пропала книга! Уж была
Совсем готова — вдруг пропала!
Бог с ней, когда идее зла
Она потворствовать желала!
Читать маранье праздных дур
И дураков мы недосужны.
Не нужно нам плохих брошюр,
Нам нужен хлеб, нам деньги нужны!
Промчались дни желанья светлой славы,
Желанья быть среди полубогов.
Я полюбил жестокие забавы,
Полеты акробатов, бой быков,
Зверинцы, где свиваются удавы,
И девственность, вводимую в альков —
На путь неописуемых видений,
Блаженно-извращенных наслаждений.
Я полюбил пленяющий разврат
Я с юных лет знал тяжкие гоненья,
И, истины в душе смиренный жрец,
Из рук ее, в залог благословенья,
Я получил страдальческий венец.
Я отчужден был от моих собратий
В глухих стенах безжалостной тюрьмы;
Но от молвы и от ее проклятий
Уже тогда меня спасали вы.
Уже тогда вы, юному страданью
Сочувствуя прекрасною душой,
Когда пробил последний счастью час,
Когда в слезах над бездной я проснулся
И, трепетный, уже в последний раз
К руке твоей устами прикоснулся —
Да! помню всё; я сердцем ужаснулся,
Но заглушал несносную печаль;
Я говорил: «Не вечная разлука
Все радости уносит ныне в даль.
Забудемся, в мечтах потонет мука;
Уныние, губительная скука
Товарищ радостей младых,
Которые для нас безвременно увяли,
Я свиделся с тобой! В объятиях твоих
Мне дни минувшие, как смутный сон, предстали!
О милый! я с тобой когда-то счастлив был!
Где время прежнее, где прежние мечтанья?
И живость детских чувств и сладость упованья?
Всё хладный опыт истребил.
Узнал ли друга ты? Болезни и печали
Его состарили во цвете юных лет;
Я счастлив был. Любовь вплела
В венок мой нити золотые,
И жизнь с поэзией слила
Свои движения живые.
Я сердцем жил. Я жизнь любил,
Мой путь усыпан был цветами,
И я веселыми устами
Мою судьбу благословил.Но вдруг вокруг меня завыла
Напастей буря, и с чела
Венок прекрасный сорвала
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижеру, что Смертью зовется; покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали —
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
(Он войну начинал в сорок первом, комбатом,
Он комдивом закончил ее в сорок пятом.)
Он бы крикнул, коль мог:
— Выше голову, черти!
Музыканты, не надо подыгрывать смерти!
Для чего мне рапсодии мрачные ваши?
О спутник мой неосторожный,
Мой друг ревнивый и тревожный,
Ты не пришел за мной сюда.
Сентябрь, печаль и холода,
А возвращенье невозможно
В таинственные города —
Их два, один другому равен
Суровой красотой своей
И памятью священной славен,
Улыбкой освящен твоей.
За сосняком, среди пустого поля —
Где все пути песками замело —
Из века в век — стоит моя "Недоля" —
Землей забытое российское село...
В нем — двадцать хат, всегда стоявших криво —
Печальный ряд, склонившийся от бед —
Дырявый мост, за ним — сухая ива —
Грозой разбитая во тьме минувших лет...
Печали врач, забав любитель,
Остряк, поэт и баснослов,
Поборник правды и ревнитель,
Товарищ юности, Фролов!
Прошу, прерви свое молчанье
И хоть одной своей строкой
Утишь душевное страданье
И сердце друга успокой.
Увы! кто знает, друг мой милый,
10 Что ожидает завтра нас!
Пустынной улицей, ведущею к полям,
Любуясь на закат, по летним вечерам,
Когда в душе встают любимыя виденья,
Я часто направлял шаги свои к селенью
И слышал каждый раз, как в доме угловом, —
Где точно, как в тюрьме, пред свежим ветерком
Бывали заперты решетчатые ставни, —
Одно адажио сонаты стародавней:
В один и тот-же час, в всеобщей тишине,
Играла женщина, неведомая мне.
Он весь — прозрачное слиянье
чистейшей влаги и сиянья,
он жаждет выси, и до дна
его печаль озарена.
Над ним струя залепетала
песнь без конца и без начала.
к его ногам покорно лег
легко порхнувший лепесток.
Лучом во мгле хрустальный зачат,
он не хохочет, он не плачет,
С каким в полдневный зной стремленьем
Летит елень на брег ручья,
С таким, о боже! нетерпеньем
Парит к тебе душа моя.
Душа моя стремится к богу,
К живому, к сильному творцу,
Но, жизни сей прошед дорогу,
Когда явлюсь его лицу?
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов — их гул нестроен;
Немного музыки — и тихо я уйду
Туда — где человек спокоен.Все чары музыки, вся нега оттого,
Что цепи для нее лишь нити;
Баюкайте печаль, но ничего
Печали вы не говорите.Довольно слов — я им устал внимать,
Распытывать, их чисты ль цели:
Я не хочу того, что надо понимать,
Мне надо, чтобы звуки пели… Мелодии, чтоб из одной волны
Ты меня единым взором полонила,
Так за что ж свирепой хочешь быть,
Ты сперва себя мне зреть не запретила,
Я был принужден тебя любить.
Иль хочешь свирепством,
Все мои напасти,
Мне по вся минуты вспоминать,
Я и так в печалях и в моем несчастье,
Слез не успеваю проливать.
Скройся от глаз вечно, когда ставиш в смехи
Все мои печали и напасть,
Вижу тебя часто, чтож мне в том утехи,
Всегда презираешь мою страсть,
Но ах! что сказал я, ах нет моя драгая,
Горестным не верь моим словам,
Без тебя мне будет жизнь и пуще злая,
Теперь есть отрада хоть глазам.
Сжалься ныне видя, я в несносной скуке,
Упрям и назойлив, стучится давно
Настойчивый дождик весенний в окно
И песню поет неустанно...
Сижу за столом, не бросая пера,
Веселый и бодрый, сегодня с утра;
На сердце и чудно, и странно...
Застыли чернила. Неконченный стих
В душе пробужденной угас и затих,
Как звук, прозвеневший неясно.
Без рифмы последней осталась строка,