Пустынной улицей, ведущею к полям,
Любуясь на закат, по летним вечерам,
Когда в душе встают любимыя виденья,
Я часто направлял шаги свои к селенью
И слышал каждый раз, как в доме угловом, —
Где точно, как в тюрьме, пред свежим ветерком
Бывали заперты решетчатые ставни, —
Одно адажио сонаты стародавней:
В один и тот-же час, в всеобщей тишине,
Играла женщина, неведомая мне.
С землей прощался день бледневшими лучами,
Стихало все кругом, и мерными шагами,
Как все влюбленные, задумчив и уныл,
Смотря на пыльную дорогу, я бродил
И, наконец, привык в той улице пустынной
Задумчиво внимать мелодии старинной.
Тоскливо, сладостно и глухо пел рояль,
О друге бросившем тут слышалась печаль
И замирал укор за счастие былое,
И представлялось мне, что в зеркало большое
Там смотрятся из ваз душистые цветы;
Виднеется портрет, где схвачены черты
Мужской энергии и гордости глубокой;
По желтым клавишам от лампы одинокой
Скользит чарующий и мягкий полусвет
И ясно так лежит на всем печали след,
Смягченный прелестью какой-то безконечной
Затишья, музыки и свежести сердечной, —
Рояль-же с каждым днем пел тише и слабей
И смолк потом в один из августовских дней.
Давно переменил я место для прогулок.
Но, враг шумливых масс, про мирный переулок
Нередко вспоминал с тоскою я потом, —
Однако, говорят, все изменилось в нем:
Теперь там голосят, играя, мальчуганы
И польками гремят другия фортепьяно.
М. Н.