Сегодня синели лужи
И легкий шептал ветерок.
Знай, никому не нужен
Неба зеленый песок.
Жили и были мы в яви,
Всюду везде одни.
Ты, как весну по дубраве,
Пьешь свои белые дни.
Любишь ты, любишь, знаю,
Нежные души ласкать,
Но не допустит нас к раю
Наша земная печать.
Вечная даль перед нами,
Путь наш задумчив и прост.
Даст нам приют за холмами
Грязью покрытый погост.
Я окропил росой его таланта
Свои мечты и вижу: входят в парк —
Как призраки — Онегин, Иоланта,
Татьяна, Лиза, Герман, Жанна д’Арк.
Струи ручья целуют черевички…
Эскиз теней набросила луна…
И гости грез запели там, где птички
В березах спят и дремлет тишина.
О греза-сон! о, греза-чародейка!
О, греза-луч созвездия поэм!
Но вскоре жизнь, как ведьма, как злодейка,
Рассеет сна обманчивый эдем…
Поклон тебе, поэт! А было время, гнали
Тебя за речи смелые твои,
За песни, полные тревоги и печали,
За проповедь свободы и любви.
Прошли года. Спокойным, ясным взором
История, взглянув в былые времена,
Ниц пала пред тобой, покрыв навек позором
Гонителей суровых имена…
А ты пред нами здесь один царишь над троном,
Тебе весь этот блеск восторженных очей,
Один ты окружен бессмертным ореолом
Неугасающих лучей!
Рыбарей Господних
Неводы, раздранные ловом…
Cor Ardens, I, Повечерие.Поразвешены сети по берегу…
В сердце память, как дар, берегу
Об уловом разорванных неводах
И о Встретившем нас на водах.И ладья моя в сумрак отчалена.
Видишь огненный след от челна?
Лов зачну, как всё небо повызвездит,
Что помочь ты сошла — возвестит.Солнце мрежи мне сушит по берегу;
В сердце память весь день берегу
О закинутых с вечера неводах,
О подруге в звездах на водах.
Себя в глазах Забвенья обесценив
И вознеся к Бессмертью фолиант
Своих трудов, ушел от нас Тургенев,
Угас поэт, — угас, как бриллиант.
Он накормил, он кормит наши думы,
И вкусен сытный хлеб его ума.
Питайте им, кого объяла тьма!
Питайте им, кого мечты угрюмы!
О, братья! пусть с приветливостью детской
Отыщем мы местечко в сердце, где б
Не умерли ни Лиза, ни Лаврецкий —
Наш воздух, счастье, свет и хлеб!
Когда сверкнет звезда полночи
На полусонную Неву,
Ряды былых событий очи
Как будто видят наяву… Я мыслю: где ты, век деяний
Царя великого Петра?
Где гений мира, гений браней
И славы русского орла? И слышу голос: «Слоем пыли
Давно покрыт прошедший век,
И дань обычную могиле
Вовремя отдал человек!»Обоих нет. Но память века
С ним закатилась навсегда,
А память славы человека
Горит и светит как звезда…
Гораздо больше позабыто,
Чем жизнь нам нового дает!
Что было в детстве пережито,
То ярко в памяти живет.
А то, что только что, недавно,
В усталой памяти легло, —
То — бледно, мертвенно, бесправно
И только отблеском светло...
Дни детства — дни произрастаний
Земли и теплой, и сырой,
Дни допотопных очертаний
С их мощной, дерзкой красотой.
Прости! Разверстая могила
Тебя отдаст родной земле;
Скажи: что смерть изобразила
На этом вдумчивом челе? Ужель, добра поклонник страстный,
Ты буйству века уступил
И обозвал мечтой напрасной,
Чему всю жизнь не изменил? Ужель сказал: «За вами поле,
Вы правы, тщетен наш союз!
Я ухожу, — нет в мире боле
Ни светлых дум, ни вещих муз».Нет! покидая жизнь земную,
Ты вспять стопы не обращал
И тихо лепту трудовую
Трем старшим музам завещал.
Живи, Вольфганг! и пусть твои тома
В шкафу у всех — на правый фланг!
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
Живи, Вольфганг! журчат мечты ума,
Как ближний Дон, как дальний Ганг:
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
Живи, Вольфганг! и пусть во все дома
Стремится речь, как бумеранг:
Ты вдохновил волшебника Тома, —
Живи, Вольфганг!
Поцеловала в голову,
Не догадалась — в губы!
А всё ж — по старой памяти —
Ты хороша, Любовь!
Немножко бы весёлого
Вина, — да скинуть шубу, —
О как — по старой памяти —
Ты б загудела, кровь!
Да нет, да нет, — в таком году
Сама любовь — не женщина!
Сама Венера, взяв топор,
Громит в щепы подвал.
В чумном да ледяном аду,
С Зимою перевенчанный,
Амур свои два крылышка
На валенки сменял.
Прелестное создание!
Сплети-ка мне верёвочку
Да сядь — по старой памяти —
К девчонке на кровать.
— До дальнего свидания!
— Доколь опять научимся
Получше, чем в головочку
Мальчишек целовать.
Вечная слава и вечная память
Павшим в жестоком бою!
Бились отважно и стойко с врагами
Вы за Отчизну свою.
Верные Долгу, себя на щадили
Ради победы её.
Чтобы жила она в славе и силе,
Отдали сердце своё;
Отдали жизнь, чтоб лихая недоля
К нам никогда не пришла,
Чтоб на земле, что любили до боли,
Каждая ветка цвела.
Пусть же проходят за годами годы,
Вас не забудет страна:
Свято и ревностно память народа
Ваши хранит имена.
Бились отважно и стойко с врагами
Вы за отчизну свою.
Вечная слава и вечная память
Павшим в жестоком бою.
Уходят, уходят могикане.
Дверей не тронув.
Половицами не скрипнув.
Без проклятий уходят.
Без криков.
Леденея.
Навсегда затихая.Их проклинали лживо,
хвалили
лживо.
Их возносили.
От них отвыкали…
Могикане
удивлялись и жили.
Усмехались и жили
могикане.
Они говорили странно,
поступали странно.
Нелепо. Неумно. Неясно… И ушли,
не испытав страха.
Так и не научившись
бояться.
Ушли.
Оставили ветер весенний.
Деревья,
посаженные своими руками.
Ушли.
Оставили огромную землю,
которой очень нужны
могикане.
Почти не может быть, ведь ты была всегда:
В тени блаженных лип, в блокаде и больнице,
В тюремной камере и там, где злые птицы,
И травы пышные, и страшная вода.
О, как менялось все, но ты была всегда,
И мнится, что души отъяли половину,
Ту, что была тобой, — в ней знала я причину
Чего-то главного. И все забыла вдруг…
Но звонкий голос твой зовет меня оттуда
И просит не грустить и смерти ждать, как чуда.
Ну что ж! попробую.
Враждуя с ветреной судьбой,
Всегда я ветреностью болен
И своенравно недоволен
Никем, — а более собой.
Никем — за то, что черным ядом
Сердца людей напоены;
Собой — за то, что вечным адом
Душа и грудь моя полны.
Но есть приятные мгновенья!..
И испытал их между вас,
И, верьте, с чувством сожаленья
Я вспомяну о них не раз.
Я затеплю свечу
Воску ярова,
Распаяю кольцо
Друга милова.
Загорись, разгорись,
Роковой огонь,
Распаяй, растопи
Чисто золото.
Без него — для меня
Ты ненадобно;
Без него — на руке,
Камень на сердце.
Что взгляну — то вздохну,
Затоскуюся,
И зальются глаза
Горьким горем слез.
Возвратится ли он?
И весточкой
Оживит ли меня
Безутешную?
Нет надежды в душе…
Ты рассыпься же
Золотой слезой,
Память милова!
Невредимо, черно
На огне кольцо,
И звенит по столу
Память вечную.
Память сердца! Память сердца!
Без дороги бродишь ты, -
луч, блуждающий в тумане,
в океане темноты.Разве можно знать заране,
что полюбится тебе,
память сердца, память сердца,
в человеческой судьбе? Может, в городе — крылечко,
может, речка, может, снег,
может, малое словечко,
а в словечке — человек! Ты захватишь вместо счастья
теплый дождь, долбящий жесть,
пропыленную ромашку
солнцу можешь предпочесть!.. Госпитальные палаты,
костылей унылый скрип…
Отчего-то предпочла ты
взять с собою запах лип.И теперь всегда он дышит
над июньскою Москвой
той военною тревогой,
незабвенною тоской… А когда во мгле морозной
красный шар идет на дно —
сердце бьется трудно, грозно,
задыхается оно… Стук лопаты, комья глины,
и одна осталась я…
Это было в час заката,
в первых числах января.А когда в ночи весенней
где-то кличет паровоз,
в сердце давнее смятенье,
счастье, жгучее до слез! Память сердца! Память сердца!
Где предел тебе, скажи!
Перед этим озареньем
отступают рубежи.Ты теплее, ты добрее
трезвой памяти ума…
Память сердца, память сердца,
ты — поэзия сама!
В забавах был так мудр и в мудростизабавен –
Друг утешительный и вдохновитель мой!
Теперь он в тех садах, за огненной рекой,
Где с воробьем Катулл и с ласточкой Державин.
О, хороши сады за огненной рекой,
Где черни подлой нет, где в благодатной лени
Вкушают вечности заслуженный покой
Поэтов и зверей возлюбленные тени!
Когда ж и я туда? Ускорить не хочу
Мой срок, положенный земному лихолетью,
Но к тем, кто выловлен таинственною сетью,
Всё чаще я мечтой приверженной лечу.
Нева, свод лип, беседка, розы,
Луна, поющий соловей.
Моленья робкие и слезы,
И бледность в памяти моей… Другие дни, мечты другие!
Но часто думаю о ней,
Про очи темно-голубые,
Как небо северных ночей.Теперь, быть может, в думе сладкой
Вздыхает милая в тиши,
Быть может, слезы льет украдкой
При светлой памяти души? Иль слезы время осушило,
Иль клятв минувших след погиб?
И сердце женское забыло
Неву, беседку, своды лип?
Когда и в жилах стынет кровь,
Я грелся памятью одной.
Твоя незримая любовь
Всегда была со мной.
В сырой тоске окопных дней,
В палящем, огненном аду
Я клялся памятью моей,
Что я назад приду.
Хотя б на сломанных ногах,
На четвереньках приползу.
Я в окровавленных руках
Свою любовь несу.
Как бьется сердце горячо,
Летя стремительно на бой!
Я чувствую твое плечо,
Как будто ты со мной.
Пусть сомневается другой,
А я скажу в последний час,
Что в мире силы нет такой,
Чтоб разлучила нас!
Приходил по ночам
В синеве ледника от Тамары.
Парой крыл намечал,
Где гудеть, где кончаться кошмару.Не рыдал, не сплетал
Оголенных, исхлестанных, в шрамах.
Уцелела плита
За оградой грузинского храма.Как горбунья дурна,
Под решеткою тень не кривлялась.
У лампады зурна,
Чуть дыша, о княжне не справлялась.Но сверканье рвалось
В волосах, и, как фосфор, трещали.
И не слышал колосс,
Как седеет Кавказ за печалью.От окна на аршин,
Пробирая шерстинки бурнуса,
Клялся льдами вершин:
Спи, подруга, — лавиной вернуся.
В той чаще, где тысяча ягод
краснели, как точки огня,
мы двое играли; он на год,
лишь на год был старше меня.Игру нам виденья внушали
из пестрых, воинственных книг,
и сказочно сосны шуршали,
и мир был душист и велик.Мы выросли… Годы настали
борьбы, и позора, и мук.
Однажды мне тихо сказали:
«Убит он, веселый твой друг…»Хоть проще все было, суровей,
играл он все в ту же игру.
Мне помнится: каплями крови
краснела брусника в бору.
Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь жёлтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моём.
Выпало лето холодной иголкой
Из онемелой руки тишины
И запропало в потёмках за полкой,
За штукатуркой мышиной стены.
Если считаться начнём, я не вправе
Даже на этот пожар за окном.
Верно, ещё рассыпается гравий
Под осторожным её каблуком.
Там, в заоконном тревожном покое,
Вне моего бытия и жилья,
В жёлтом, и синем, и красном — на что ей
Память моя? Что ей память моя?
Листаю жизнь твою, как книгу…
И с незаполненных страниц
Я вновь тебе в былое крикну:
«В непредсказуемость вернись!»
Здесь без тебя так одиноко,
Как одинок наш старый дом…
И тишина глядит из окон,
Как будто спит он мертвым сном.
Я помню — детство в нем носилось.
Вился над крышей синий дым.
Тогда еще нам не грозила
Разлука взглядом неземным.
Я думал, что так вечно будет.
Ты — рядом.
А года не в счет.
Но ты ушел…
И неподсуден
Твой неожиданный уход.
Остался дом за дымкою степною,
не скоро я к нему вернусь обратно.
Ты только будь, пожалуйста, со мною.
товарищ Правда,
товарищ Правда!
Я все смогу, я клятвы не нарушу,
своим дыханьем землю обогрею.
Ты только прикажи — и я не струшу,
товарищ Время,
товарищ Время!
Я снова поднимаюсь по тревоге.
И снова бой, такой, что пулям тесно!
Ты только не взорвись на полдороге,
товарищ Сердце,
товарищ Сердце!
В большом дыму и полночи, и полдни.
А я хочу от дыма их избавить.
ты только все, пожалуйста, запомни,
товарищ Память,
товарищ Память.
Дурная мать! — Моя дурная слава
Растет и расцветает с каждым днем.
То на пирушку заведет Лукавый,
То первенца забуду за пером… Завидуя императрицам моды
И маленькой танцовщице в трико,
Гляжу над люлькой, как уходят — годы,
Не видя, что уходит — молоко! И кто из вас, ханжи, во время оно
Не пировал, забыв о платеже!
Клянусь бутылкой моего патрона
И вашего, когда-то, — Беранже! Но одному — сквозь бури и забавы —
Я, несмотря на ветреность, — верна.
Не ошибись, моя дурная слава:
— Дурная мать, но верная жена!
(сонет)Баян умолк… Слеза его аккордов
Еще блестит кристаллом неземным —
Как всплески вод таинственных фиордов,
Как над грехом безгрешный серафим.
Он жизнь отпел… Душа вспорхнула гордо
На небеса зефиром голубым…
Перенеси удар, отчизна, твердо,
Воспой его, как ты воспета им.
Пусть задрожат в сердцах народных арфы
И воспоют творца Садко и Марфы;
Снегурочка воскреснет в Мая Ночь;
Раздастся гимн торжественных созвучий,
Он загудит, живящий и могучий,
Прославив песнь, — нам мать, Баяну — дочь…
Пора любви, пора стихов
Не одновременно приходят…
Зажжется стих — молчит любовь,
Придет любовь — стихи уходят.
Зачем, когда моя мечта
Любимый образ представляла,
Молчали мертвые уста
И память рифм не открывала?
Нет! Я любил ее без слов,
Я говорил о ней слезами…
Поверьте, звучными стихами
Не выражается любовь…
Как память сладкого страданья,
Стихи вослед любви идут
И, как могилы, берегут
Одни воспоминанья!
Мечтанье было то иль сон?
Мне слышался вечерний звон;
А над рекою, под холмом,
Стоял забытый сельский дом,
И перелив тяжелых дум
Давил мне сердце, мучил ум.Пустынный дом! где твой жилец?
Увы! вдали поэт-слепец
О родине не забывал
И сладкозвучно тосковал.
Он спит: его глубокий сон
Уж не прервет вечерний звон.Но что ж, — певец земных скорбей,
Ты не умрешь в сердцах людей! —
Так я мечтал — и надо мной
Пронесся чрез эфир пустой
Какой-то грусти полный стон,
И я запел «Вечерний звон».
Мою хоронили любовь…
Как саваном белым тоска
Покрыла, обвила ее
Жемчужными нитями слез.
Отходную долго над ней
Измученный разум читал,
И долго молилась душа,
Покоя прося для нее…
Вечная память тебе!
Вечная — в сердце моем!
И черные думы за ней
Процессией траурной шли,
Безумное сердце мое
Рыдало и билось над ней…
Мою схоронили любовь.
Забвенье тяжелой плитой
Лежит на могиле ее…
Тише… Забудьте о ней!
Вечная память тебе!
Вечная — в сердце моем!
Наивная и страстная душа,
В ком помыслы прекрасные кипели,
Упорствуя, волнуясь и спеша,
Ты честно шел к одной высокой цели;
Кипел, горел — и быстро ты угас!
Ты нас любил, ты дружеству был верен —
И мы тебя почтили в добрый час!
Ты по судьбе печальной беспримерен:
Твой труд живет и долго не умрет,
А ты погиб, несчастлив и незнаем!
И с дерева неведомого плод,
Беспечные, беспечно мы вкушаем.
Нам дела нет, кто возрастил его,
Кто посвящал ему и труд и время,
И о тебе не скажет ничего
Своим потомкам сдержанное племя…
И, с каждым днем окружена тесней,
Затеряна давно твоя могила,
И память благодарная друзей
Дороги к ней не проторила…
Вот он и кончился,
покой!
Взметая снег, завыла вьюга.
Завыли волки за рекой
Во мраке луга.Сижу среди своих стихов,
Бумаг и хлама.
А где-то есть во мгле снегов
Могила мамы.Там поле, небо и стога,
Хочу туда, — о, километры!
Меня ведь свалят с ног снега,
Сведут с ума ночные ветры! Но я смогу, но я смогу
По доброй воле
Пробить дорогу сквозь пургу
В зверином поле!.. Кто там стучит?
Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных…
А может, мама?
Может, ночь —
Ночные ветры?
Пред нами свежая могила…
Иль так природой суждено,
Чтоб все — талант, надежда, сила,
Все было в ней погребено?..
Нет, нет… Не все!
Лишь только тело,
Лишь тленный прах от нас уйдет,
Но мы, друзья, мы верим смело,
Душа в твореньях не умрет!..
Ты нас учил вперед стремиться,
Мрак ненавидеть, верить в свет,
Учил страдать и с тьмою биться,
Учил весь мир любить, поэт!
И не умрут твои творенья,
Живая заповедь твоя:
«Вперед! без страха и сомненья
На подвиг доблестный, друзья!».
Когда Госпожа скитается
И в памяти — скверные скверы
И чадный качается плащ —
Два маленьких китайцаВзбрасывают чаще и чаще
В просторы смерклого веера
За тростью тонкую трость —
Роняясь из древней феерии, Из колоса помыслов кидается,
Вонзается в мозг мой ость.
Синеющий веер сползается
Гуденьем взветренной сферыЗов памяти странно молящ,
Китайцы в малахаях из зайца
Взвивают круг тубок звенящий,
И вон она верная взвеяла, Как грудь моя, хрупкая Грусть.
И в сердце склоняется верие,
Но сердце — опять ломается,
Роняя грустную хрусть.
Что сделать я мог, то я сделал, и с миром ты ныне,
О, жизнь, отпускаешь меня…
А. ЖемчужниковОн отошел под колокол обедни,
Порвал злоцепь с печалью и нуждой.
Благословен почивший в день святой
Певец нужды — из могикан последний.
Храня заветы славной старины
В своей душе, душа идеалиста,
Он жизнь будил на пиршество весны,
И просыпалась жизнь, смеясь лучисто.
Но пробил час, как зло земли, жесток. —
Борцу за свет объятья тьма раскрыла.
Спокойно спи: ты сделал все, что мог,
И Смерть тебя на жизнь благословила.
Леты слепотекущий всхлип.
Долг твой тебе отпущен: слит
С Летою, — еле-еле жив
В лепете сребротекущих ив.
Ивовый сребролетейский плеск
Плачущий… В слепотекущий склеп
Памятей — перетомилась — спрячь
В ивовый сребролетейский плач.
На́ плечи — сребро-седым плащом
Старческим, сребро-сухим плющом
На́ плечи — перетомилась — ляг,
Ладанный слеполетейский мрак
Маковый…
— ибо красный цвет
Старится, ибо пурпур — сед
В памяти, ибо выпив всю —
Сухостями теку.
Тусклостями: ущерблённых жил
Скупостями, молодых сивилл
Слепостями, головных истом
Седостями: свинцом.