Вешнее солнце взошло над землей.
Пахарь-красавец идет за сохой.
Тихо идет он и громко поет:
«Кто-то весною, как пахарь, живет?»
Резвая пташка летит в небеса;
Рано проснулась: на крыльях роса.
С пахарем пташка по утру поет;
К ночи подруга в гнезде ее ждет.
Легко и бледно небо голубое,
Поля в весенней дымке. Влажный пар
Взрезаю я — и лезут на подвои
Пласты земли, бесценный божий дар.По борозде спеша за сошниками,
Я оставляю мягкие следы, -
Так хорошо разутыми ногами
Ступать на бархат теплой борозды! В лилово-синем море чернозема
Затерян я. И далеко за мной,
Где тусклый блеск лежит на кровле дома,
Струится первый зной.
«Отец мой был природный пахарь»,
мать сиротливо запоет
и тихо начинает плакать,
сильнее — песня не дает. И бабушка ту песню пела
легонько, не скрывая слез:
сама в двадцатом овдовела,
самой быть пахарем пришлось. Отец мой был природный пахарь.
От почерневшего крыльца,
над шестерыми мать поплакав,
шла провожать на фронт отца. А мы, глотая песню-слезы,
с голодных лет, сиротских лет
впитали истовый и грозный
родимых песен алый цвет. Их вдовы не поют, а плачут,
сутуло пляшет вдовий круг,
а утром вместо сдохшей клячи
впрягутся в плуг… Немало вдов по всей России
плетут ее ржаной венец.
И всё поют, поют седые
о том, что пахарь — мой отец.
Кончи труд, мой милый пахарь,
Пот с лица отри рукой,
Скинь ярмо с волов усталых,
И спеши скорей домой.
Приготовила я ужин,
И постель уж постлана…
Поспеши скорей, мой сокол, —
Ждет тебя твоя жена.
Под навесом, в холодочке
Отдохнешь ты от трудов,
И луна светить нам будет
Сквозь прозрачных облаков.
Ты устал!.. Покрыла землю
Летней ночи пелена.
Поспеши, — остынет ужин,
И постель уж постлана!..
Вы на себя плетете петли
И навостряете мечи.
Ищу вотще: меж вами нет ли
Рассвета алчущих в ночи? На мне убогая сермяга,
Худая обувь на ногах,
Но сколько радости и блага
Сквозит в поруганных чертах.В мой хлеб мешаете вы пепел,
Отраву горькую в вино,
Но я, как небо, мудро-светел
И неразгадан, как оно.Вы обошли моря и сушу,
К созвездьям взвили корабли,
И лишь меня — мирскую душу,
Как жалкий сор, пренебрегли.Работник родины свободной
На ниве жизни и труда,
Могу ль я вас, как терн негодный,
Не вырвать с корнем навсегда?
Солнце за день нагулялося,
За кудрявый лес спускается;
Лес стоит под шапкой темною,
В золотом огне купается.
На бугре трава зеленая
Спит, вся искрами обрызгана,
Пылью розовой осыпана
Да каменьями унизана.
Не слыхать-то в поле голоса,
Молча ворон на меже сидит,
Только слышен голос пахаря, —
За сохой он на коня кричит.
С ранней зорьки пашня черная
Бороздами подымается,
Конь идет — понурил голову,
Мужичок идет — шатается…
Уж когда же ты, кормилец наш,
Возьмешь верх над долей горькою?
Из земли ты роешь золото,
Сам-то сыт сухою коркою!
Зреет рожь — тебе заботушка:
Как бы градом не побилася,
Без дождей в жары не высохла,
От дождей не положилася.
Хлеб поспел — тебе кручинушка:
Убирать ты не управишься,
На корню-то он осыплется,
Без куска-то ты останешься.
Урожай — купцы спесивятся;
Год плохой — в семье все мучатся,
Все твой двор не поправляется,
Детки грамоте не учатся.
Где же клад твой заколдованный,
Где талан твой, пахарь, спрятался?
На труды твои да на горе
Вдоволь вчуже я наплакался!
Поздняя осень. Грачи улетели,
Лес обнажился, поля опустели.
Только не сжата полоска одна…
Грустную думу наводит она.
Кажется, шепчут колосья друг другу:
«Скучно нам слушать осенную вьюгу,
Скучно склоняться до самой земли,
Тучные зерна купая в пыли!
Нас, что ни ночь, разоряют станицы
Всякой пролетной прожорливой птицы,
Заяц нас топчет, и буря нас бьет…
Где же наш пахарь? чего еще ждет?
Или мы хуже других уродились?..
Или не дружно цвели-колосились?
Нет! мы не хуже других — и давно
В нас налилось и созрело зерно.
Не для того же пахал он и сеял
Чтобы нас ветер осенний развеял?..»
Ветер несет им печальный ответ:
— Вашему пахарю моченьки нет.
Знал для чего и пахал он и сеял,
Да не по силам работу затеял.
Плохо бедняге — не ест и не пьет,
Червь ему сердце больное сосет,
Руки, что вывели борозды эти,
Высохли в щепку, повисли как плети,
Очи потускли и голос пропал,
Что заунывную песню певал,
Как на соху налегая рукою,
Пахарь задумчиво шел полосою…»
На яблоне грустно кукушка кукует,
На камне мужик одиноко горюет;
У ног его кучами пепел лежит,
Над пеплом труба безобразно торчит.
В избитых лаптишках, в рубашке дырявой
Сидит он, поник головою кудрявой,
Поник, горемычный, от дум и забот,
И солнце открытую голову жжет.
Не год и не два он терял свою силу:
На пашне он клал ее, будто в могилу,
Он клал ее дома, с цепом на гумне,
Безропотно клал на чужой стороне.
Весь век свой работал без счастья, без доли.
Росли на широких ладонях мозоли,.
И трескалась кожа… да что за беда!
Уж, видно, не жить мужику без труда.
Упорной работы соха не сносила,—
Ломалась, и в поле другая ходила,
Тупилось железо, стирался сошник,
И только выдерживал пахарь-мужик.
Просил, безответный, не счастья у неба,
Но хлеба насущного, черного хлеба;
Подкралась беда, все метлой подмела, —
У пахаря нет ни двора, ни кола.
Крепись, горемычный! Не гнись от удара!
Все вынесло сердце: и ужас пожара,
И матери старой пронзительный стон
В то время, как в полымя кинулся он
И выхватил сына, что спал в колыбели,
За ним по следам потолки загремели…
Пускай догорают!.. Мужик опален
И нищий теперь, да ребенок спасен.
1Наш вдохновенный бард, наш северный Баян.
Он был певец — воистину народный!
Как небо синее, что море-окиян,
Глубок его напев торжественно-свободный.В годину смутную озлобленной борьбы
Сумел он овладеть святынь предвечных тайной.
Не поняли тогда пролётных дней рабы,
Что он в их стане был свободный «гость случайный»!«Двух станов не боец» — входил он в пламя сеч
С одними гуслями да с вольною душою,
И под гуслярный звон могучею волною
Всплывала, пенилась разгарчивая речь.Как мощный взмах орла в безоблачном просторе,
Как дружеский призыв на общего врага —
Звучала в ней «любовь, широкая — как море»,
И были тесны ей «земные берега»…С повадкой княжею, со взором соколиным,
С душою пахаря в живой груди своей —
Он Змей-Тугарина разил словцом единым,
Как будто был рожден в века богатырей.Нрав Муромца Ильи, стать статная Потока,
Алёши удаль-смех, Добрыни смелый склад-
Сливались в нем с тоской библейского пророка
И в песнях залегли, как заповедный клад.И вот живая песнь, как солнце над землею,
Восходит из его пророческой мечты,
И тают перед ней весеннею водою
Снега над вечною святыней Красоты… Я верю: вспыхнет тьма, зимы утихнет заметь,
Опять Весна пойдет родимой стороной.
Близка она, близка, — когда проснется память
О вешних пахарях поэзии родной! 2О, если бы — вещий певец-богатырь —
Восстал он из гроба и кречета взором
Сверкнул через всю святорусскую ширь,
Над всем неоглядным привольем-простором! О, если б весь гул перекрестных речей,
Стон песен, рожденных мятущимся духом,
Всю смуту конца наших сумрачных дней
Услышал он чуждым смятения слухом! Свои бы звончатые гусли он взял,
Стряхнул бы с них пыль, наметенную ложью,
И, кликнув свой клич по всему бездорожью,
Как в старую старь, по струнам пробежал.Вся кровь расходилась бы с первых же слов,
Душа загорелась бы полымем-гневом, —
Наносную немочь с бессильных певцов
Спугнул бы он мощным, как буря, напевом…«За честь нашей родины я не боюсь!» —
Грозою промчалось бы смелое слово.
Всяк вторил бы песне Баяна родного:
«Нет, шутишь! Жива наша русская Русь!»
Ну! тащися, сивка,
Пашней, десятиной,
Выбелим железо
О сырую землю.
Красавица зорька
В небе загорелась,
Из большого леса
Солнышко выходит.
Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друг с тобою,
Слуга и хозяин.
Весело я лажу
Борону и соху,
Телегу готовлю,
Зерна насыпаю.
Весело гляжу я
На гумно из скирды,
Молочу и вею…
Ну! тащися, сивка!
Пашенку мы рано
С сивкою распашем,
Зернышку сготовим
Колыбель святую.
Его вспоит, вскормит
Мать-земля сырая;
Выйдет в поле травка —
Ну! тащися, сивка!
Выйдет в поле травка —
Вырастет и колос,
Станет спеть, рядиться
В золотые ткани.
Заблестит наш серп здесь,
Зазвенят здесь косы;
Сладок будет отдых
На снопах тяжелых!
Ну! тащися, сивка!
Накормлю досыта,
Напою водою,
Водой ключевою.
С тихою молитвой
Я вспашу, посею.
Уроди мне, боже,
Хлеб — мое богатство!
Ребята, на ходу — как были
мы в плену
немного о войне поговорим…
В двадцатом году
шел взвод на войну,
а взводным нашим Вася Головин.
Ать, два… И братва басила —
бас не изъян:
— Да здравствует Россия,
Советская Россия,
Россия рабочих и крестьян!
В ближайшем бою к нам идет офицер
(англичане занимают край),
и томми нас берут на прицел,
Офицер говорит: Олл райт…
Ать, два… Это смерти сила
грозит друзьям,
но — здравствует Россия,
Советская Россия,
Россия рабочих и крестьян! Стояли мы под дулами —
не охали, не ахали,
но выступает Вася Головин:
— Ведь мы такие ж пахари,
как вы, такие ж пахари,
давайте о земле поговорим.
Ать, два… Про самое, про это, -
буржуй, замри, -
да здравствует планета,
да здравствует планета,
планета наша, полная земли! Теперь про офицера я…
Каким он ходит пупсиком —
понятно, что с работой
незнаком.
Которые тут пахари —
ударь его по усикам
мозолями набитым кулаком.
Ать, два… Хорошее братание
совсем не изъян —
да здравствует Британия,
да здравствует Британия,
Британия рабочих и крестьян! Офицера пухлого берут на бас,
и в нашу пользу кончен спор.
Мозоли-переводчики промежду нас —
помогают вести разговор,
Ать, два… Нас томми живо поняли —
и песня по кустам…
А как насчет Японии?
Да здравствует Япония,
Япония рабочих и крестьян! Ребята, ну…
как мы шли на войну,
говори — полыхает закат…
Как мы песню одну,
настоящую одну
запевали на всех языках.
Ать, два… Про одно про это
ори друзьям:
— Да здравствует планета.
да здравствует планета,
планета рабочих и крестьян!
Словно злое чудище,
Голод зарождается, —
Он в дырявом рубище
За гумном слоняется,
В огородах прячется,
Зимы дожидается,
На распутье плачется. —
Буря ли проносится,
Али дождик хлещется, —
Пахарю мерещится,
Голод в избу просится. —
Воет волком, — скоблется,
С домовыми борется…
Как метель поднимется,
Голод с места двинется…
Нет его скуластее!
Нет его зубастее! —
Сокрушит он вдовушку
С малыми ребятами,
Уведет коровушку,
Порешит с телятами,
И продаст он пегую, —
С хомутом, с телегою, —
За ведро с сивухою,
За кочан с краюхою…
С алчною утробою,
С ненасытной злобою,
С вещими угрозами
Голод под морозами
Не боится холода, —
Добежит до города…
Кто его подслушает,
С блюдца не докушает
Ананаса в сахаре,
И, быть может, справится
Светская красавица
О голодном пахаре.
Все, что нынче весело,
Носу не повесило,
Все, что живо, молодо,
Встаньте против голода!
Все мы им обижены!!. —
Из последней хижины
Выбейте костлявое
Чудище мозглявое,
Хриплое, увечное
И бесчеловечное!
Голод, — враг Создателя, —
Мудрецам — бесчестие…
Хуже неприятеля
Голода нашествие.
1Стародавние былины,
Песни родины моей!
Породили вас равнины,
Горы, долы, даль полей.Ширь, размах, захват глубокий —
Всё звучит в вас, всё поет,
Как в забытый край далекий —
В глубь былых веков зовет… Песнотворцев древних ладом
Убаюкивает слух,
Дышит зноем, веет хладом
Струн гусельных русский дух.Вижу я: седое время
Восстает в лучах зари;
Вижу — едут, стремя в стремя,
О конь конь, богатыри.Шишаки, щиты, кольчуги,
Шестоперы, кистени,
Самострелы, шелепуги,
Копий лес… В его тени —Волх Всеславьевич с Добрыней,
Ставр, Поток, Алеша млад,
Стар Илья — седой, что иней,
Всем хоробрым — старший брат; А за ним — еще, еще там
Богатырь с богатырем;
Все стоят стеной-оплотом
Перед вражьим рубежом.Словно сталь- несокрушимый,
Окрыленный духом строй…
Кто же в нем из всех любимый
Богатырь заветный мой?!..2С непокрытой головою
И с распахнутой душой —
Он встает передо мною
Из-за дали вековой.Вон он — мощный и счастливый
Сын деревни и полей!
Ветерок, летя над нивой,
Треплет шелк его кудрей… Нет копья, меча-булата,
Каленых-пернатых стрел;
И без них бы супостата
Наземь грянуть он сумел, —Да, о том не помышляя,
Знай свершает подвиг свой,
Сам-друг с лошадью шагая
За кленового сохой.Пашет он, каменья, корни
Выворачивая прочь;
Что ни шаг — идет проворней,
Могутнеет сила-мочь.Посвист пахаря в далеком
Слышен во поле кругом;
Не окинуть сразу оком
Новь, им вспаханную днем! А сохи его кленовой
Не взяла и Вольги рать;
Сумки ратая холщовой
Святогор не смог поднять! Не живал он в неге-холе
Княженецкого кремля, —
Нет, Микулу в чистом поле
Любит Мать Сыра Земля…3Мать Земля Микулу любит,
До сих пор Микула жив,
И ничто его не сгубит
Посреди родимых нив.День за днем и год за годом
Он крестьянствует века,
Ухмыляется невзгодам,
Счастлив счастьем бедняка.И зимой теплы полати,
Коль не пусто в закромах;
Светит свет и в дымной хате,
Просвет есть и в черных днях! День красен: пирушки правит,
Мужиков зовет на пир;
И Микулу-света славит
По Руси крещеный мир.Чуть весна на двор — за дело:
Селянина пашня ждет!
Только поле зачернело —
Там Микула… Вот он, вот —С непокрытой головою
И с распахнутой душой,
Держит путь свой полосою
За кленового сохой.Шелест ветра, птичий гомон
И весенний дух цветов —
Всё, с чем вёснами знаком он
С незапамятных веков, —Всё зовет его в одну даль —
В даль полей, в степную ширь;
И, сохе вверяя удаль,
Знает пахарь-богатырь, Что за ним-то — вдоль загонов
Идут родиной своей
Девяносто миллионов
Богатырских сыновей!..
1
Потонула деревня в ухабинах,
Заслонили избенки леса.
Только видно на кочках и впадинах,
Как синеют кругом небеса.
Воют в сумерки долгие, зимние,
Волки грозные с тощих полей.
По дворам в погорающем инее
Над застрехами храп лошадей.
Как совиные глазки за ветками,
Смотрят в шали пурги огоньки.
И стоят за дубровными сетками,
Словно нечисть лесная, пеньки.
Запугала нас сила нечистая,
Что ни прорубь — везде колдуны.
В злую заморозь в сумерки мглистые
На березках висят галуны.
2
Но люблю тебя, родина кроткая!
А за что — разгадать не могу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
Я люблю над покосной стоянкою
Слушать вечером гуд комаров.
А как гаркнут ребята тальянкою,
Выйдут девки плясать у костров.
Загорятся, как черна смородина,
Угли-очи в подковах бровей.
Ой ты, Русь моя, милая родина,
Сладкий отдых в шелку купырей.
3
Понакаркали черные вороны
Грозным бедам широкий простор.
Крутит вихорь леса во все стороны,
Машет саваном пена с озер.
Грянул гром, чашка неба расколота,
Тучи рваные кутают лес.
На подвесках из легкого золота
Закачались лампадки небес.
Повестили под окнами сотские
Ополченцам идти на войну.
Загыгыкали бабы слободские,
Плач прорезал кругом тишину.
Собиралися мирные пахари
Без печали, без жалоб и слез,
Клали в сумочки пышки на сахаре
И пихали на кряжистый воз.
По селу до высокой околицы
Провожал их огулом народ.
Вот где, Русь, твои добрые молодцы,
Вся опора в годину невзгод.
4
Затомилась деревня невесточкой —
Как-то милые в дальнем краю?
Отчего не уведомят весточкой, —
Не погибли ли в жарком бою?
В роще чудились запахи ладана,
В ветре бластились стуки костей.
И пришли к ним нежданно-негаданно
С дальней волости груды вестей.
Сберегли по ним пахари памятку,
С потом вывели всем по письму.
Подхватили тут ро́дные грамотку,
За ветловую сели тесьму.
Собралися над четницей Лушею
Допытаться любимых речей.
И на корточках плакали, слушая,
На успехи родных силачей.
5
Ах, поля мои, борозды милые,
Хороши вы в печали своей!
Я люблю эти хижины хилые
С поджиданьем седых матерей.
Припаду к лапоточкам берестяным,
Мир вам, грабли, коса и соха!
Я гадаю по взорам невестиным
На войне о судьбе жениха.
Помирился я с мыслями слабыми,
Хоть бы стать мне кустом у воды.
Я хочу верить в лучшее с бабами,
Тепля свечку вечерней звезды.
Разгадал я их думы несметные,
Не спугнет их ни гром и ни тьма.
За сохою под песни заветные
Не причудится смерть и тюрьма.
Они верили в эти каракули,
Выводимые с тяжким трудом,
И от счастья и радости плакали,
Как в засуху над первым дождем.
А за думой разлуки с родимыми
В мягких травах, под бусами рос,
Им мерещился в далях за дымами
Над лугами веселый покос.
Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
В 900-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ КРЕЩЕНИЯ РОССИИ
Жизнь без Христа — случайный сон.
Блажен кому дано два слуха, —
Кто и церковный слышит звон,
И слышит вещий голос Духа.
Тому лишь явны небеса,
Кто и в науке прозревает
Неведомые чудеса
И Бога в них подозревает… —
Как высочайший идеал,
Как истинный залог спасенья, —
Любовь и самоотверженье
Христос народам завещал.
В тот день, когда мы облечемся
Душой в нетление Христа, От черных дел мы содрогнемся
И, обновленные, очнемся,—
И ложь не свяжет нам уста.
Сегодня, в первый день крещенья,
Быть может, в бедные селенья,
В обители труда и слез,
Не в нищем рубище Христос
Сойдет, а с ветвию оливы,
И скажет:— будьте все счастливы!
Все,— пожелайте всем добра!..
Сегодня день, когда впервые
Владимир и Мои святые
Крестили Русь в волнах Днепра!..
Князь Киевский, когда-то гневный,
В союзе с Греческой царевной
В златом венце и на своем
Великокняжеском престоле
Для пахаря в далеком поле,
Для гусляра на вольной воле
И для дружинника с копьем —
Для всех стал другом и отцом
И Красным Солнышком желанным…
Пришла Андреем Первозванным
Предвозвещенная пора:
Взыграли омуты Днепра, Славян пугающие боги
Разбились об его пороги
И дрогнули богатыри,
И разбежались дикари…
О, как от утренней зари
Бегут, шатаясь, тени ночи,
И солнце радует нам очи
И озаряет алтари,
Так в день великого крещенья
Сияй нам вера! Прочь сомненья!
Русь не была бы никогда
Такой великою Россией,
Когда б она была чужда
Любви, завещанной Мессией!
Пусть охлажденные умы
Все отрицать готовы,— мы
Не даром приняли с Востока
Святую веру,— видит око
И слышит ухо наше,— мы
Еще не оскудели сердцем;
Еще мы рады помогать
Разрозненным единоверцам
И пленных братьями считать: —
Без нас не встала бы Эллада,
Ей не помог бы Римский трон, Не рухнул бы Наполеон
И грозных войск его громада.
Под тяжким игом Мусульман
Без нас забыли бы Славян.—
Мы жизнь несли на их могилы…
Расшатывая вражьи силы,
Мы не считали наших ран…
Мы за геройские деянья
Не ждали злата и сребра…
За дело славы и добра
Мы не просили воздаянья…
И если перст Господний вновь
Нам цель великую укажет,—
Что делать? сердце вам подскажет
И христианская любовь!..
В сей день торжественный и славный
Россия веру призови!..
Нас бережет Отец Державный
Для новых подвигов любви…
В 900-ЛЕТНИЙ ЮБИЛЕЙ КРЕЩЕНИЯ РОССИИ
Жизнь без Христа — случайный сон.
Блажен кому дано два слуха, —
Кто и церковный слышит звон,
И слышит вещий голос Духа.
Тому лишь явны небеса,
Кто и в науке прозревает
Неведомые чудеса
И Бога в них подозревает… —
Как высочайший идеал,
Как истинный залог спасенья, —
Любовь и самоотверженье
Христос народам завещал.
В тот день, когда мы облечемся
Душой в нетление Христа,
От черных дел мы содрогнемся
И, обновленные, очнемся,—
И ложь не свяжет нам уста.
Сегодня, в первый день крещенья,
Быть может, в бедные селенья,
В обители труда и слез,
Не в нищем рубище Христос
Сойдет, а с ветвию оливы,
И скажет:— будьте все счастливы!
Все,— пожелайте всем добра!..
Сегодня день, когда впервые
Владимир и Мои святые
Крестили Русь в волнах Днепра!..
Князь Киевский, когда-то гневный,
В союзе с Греческой царевной
В златом венце и на своем
Великокняжеском престоле
Для пахаря в далеком поле,
Для гусляра на вольной воле
И для дружинника с копьем —
Для всех стал другом и отцом
И Красным Солнышком желанным…
Пришла Андреем Первозванным
Предвозвещенная пора:
Взыграли омуты Днепра,
Славян пугающие боги
Разбились об его пороги
И дрогнули богатыри,
И разбежались дикари…
О, как от утренней зари
Бегут, шатаясь, тени ночи,
И солнце радует нам очи
И озаряет алтари,
Так в день великого крещенья
Сияй нам вера! Прочь сомненья!
Русь не была бы никогда
Такой великою Россией,
Когда б она была чужда
Любви, завещанной Мессией!
Пусть охлажденные умы
Все отрицать готовы,— мы
Не даром приняли с Востока
Святую веру,— видит око
И слышит ухо наше,— мы
Еще не оскудели сердцем;
Еще мы рады помогать
Разрозненным единоверцам
И пленных братьями считать: —
Без нас не встала бы Эллада,
Ей не помог бы Римский трон,
Не рухнул бы Наполеон
И грозных войск его громада.
Под тяжким игом Мусульман
Без нас забыли бы Славян.—
Мы жизнь несли на их могилы…
Расшатывая вражьи силы,
Мы не считали наших ран…
Мы за геройские деянья
Не ждали злата и сребра…
За дело славы и добра
Мы не просили воздаянья…
И если перст Господний вновь
Нам цель великую укажет,—
Что делать? сердце вам подскажет
И христианская любовь!..
В сей день торжественный и славный
Россия веру призови!..
Нас бережет Отец Державный
Для новых подвигов любви…
И.
Не жди ты меня,
Не кличь! не зови меня музою! — Нет,
На закате тревожного дня
Я петь не могу, — я устала, поэт!
Я петь не могу,—
Я встречаю на каждом шагу
Озлобленных, бедных, измятых судьбой:
Идут они порознь из сумрака в мглу,
От известного зла к неизвестному злу,
И не ищут звезды путевой…
И не нужно им сердце мое, — факел мой! —
Сама я сняла
Венок с моего молодого чела,
И все позабыла, — не знаю о чем
Беседуют звезды в тумане ночном.
И точно ли жаждут упиться росой
Цветы полевые в полуденный зной…
Не знаю, о чем волны моря шумят,
О чем грезят сосны, когда оне спят,
Чей голос звенит над рекой,
Что думает роза весной,
Когда ей во мраке поет соловей,—
И даже не знаю, поет ли он ей!..
В толпе я бродила, где труженик чужд
Свободы и славы под бременем нужд;
И не цветы, и не мирты росли
На пажитях по́том политой земли,—
Бурьян всюду рос, за бурьяном росла
Нужда за нуждой и к работе звала.
— Ни свет ни заря вышел пахарь; за ним,—
За плугом его, — я пошла полосой;
Помочь не могла ему слабой рукой…
Хотела помочь ему пеньем моим,—
Но пахарь и слушать меня не хотел,
Попрежнему песню степную он пел…
Сама я заслушалась песни родной,—
И в город ушла за рабочей толпой.
Как вешнего солнца сквозь пыльную щель
Пробившийся луч к бедняку на постель,
Я с пеньем проникла на темный чердак,—
Но встретил меня горьким словом бедняк:
«Ступай», — он сказал мне, угрюмый как ночь, —
«Ты можешь утешить, — не можешь помочь.
Ты к свету зовешь, — благ земных не даешь…
На вытертый грош
Не вижу я пользы от песен твоих!
Пусть уши богатых ласкает твой стих!» —
— И вот, проходя вереницей колонн
К палатам, где царствуют нега и сон,
Я стала стучаться в чертог богача.
Он принял меня, про себя бормоча:
«Как бедно одета! как трудно узнать!
Где прежние речи, где прежняя стать!»
О бедных ему я шепнула, — богач
Сказал мне: «Все знаю, — напрасно не плачь…
Не нужно мне горьких советов твоих,
Пускай бедняка развращает твой стих!»—
— Зашла я в больницу и слышала бред
Преступницы бедной семнадцати лет,—
Во сне она плакала, Бога звала,—
Проснувшись, опять равнодушна была
И усмехалась при слове «разврат».
Никто не зашел к ней, — ни сестры, ни брат;
Ни друг, — только я наклонилась над ней,
Как няня, с сердечною песней моей…
Напрасно! Больная махнула рукой
И молвила мне: «Уходи! Бог с тобой!
Я верила грезам, — пора перестать…
Я пала, и знаю, что мне уж не встать…»
— И с горьким упреком пошла я к тому,
Кто бросил дитя это в вечную тьму.
Его уязвила я метким стихом;—
Но медному лбу стих мой был нипочем.
— Зашла я в темницу, — мне сторож помог
Переступить заповедный порог…
К холодной стене прислонясь головой,
Сидел там один человечек больной.
Я узнала его, — то был сущий добряк,
Убить комара не решился б никак,
Подстреленной птицы ему было жаль…
Сидит он, — мечта унесла его вдаль,—
И шепчет он: «О! если б воля да власть!
Я мог бы все сдвинуть, поднять и потрясть,—
Я залил бы кровью пределы земли,
Чтоб новые люди родиться могли»…
— И ты, — я сказала, — ручаешься в том,
Что новая будет природа потом,
Что терны и роза, — царица садов,—
Политые кровью, взойдут без шипов?—
«Ручаюсь!» — сказал он, — «и ты поручись,
Верь новому чуду, — не то — провались!»
— Мой друг, провалиться я рада, — но как?!
Мне руку пожал и заплакал бедняк.
Вдали колокольный послышался звон…
И с сердцем измученным вышла я вон.
Куда ж мне уйти от неволи и дум!
Что нового скажет мне уличный шум!?
От гула шагов, да от стука колес
Раздастся ли в воздухе новый вопрос?!.
И чудилось мне… мысль носилась одна:
— И мы все не нужны, и ты не нужна…
ИИ.
И покинула я этих каменных стен,—
Этих клеток настроенных, — тягостный плен,
Захотела я дальше уйти от людей,
От бесстрастных врагов,
От пристрастных судей,
От разврата, нужды и оков…
От разбитых надежд, я в груди сберегла
Драгоценный обломок один,—
И ушла в даль широкую.—
С юга весна
Подвигалась, — пестрели цветы, — и пышна
Была зелень холмистых долин.
Ночь была, — пахло свежей травой,
Рокотал соловей над померкшей рекой,
И, как искорки слез у ребенка в глазах,
Отражения звезд трепетали в волнах…
И теснились у берега семьи берез,
И сирень там росла, и шиповник там рос,
И струился родник из-под камня — и дуб
Погружал в него мшистые корни свои…
Я о вечной, повсюду творящей любви
Думу думала, — шла — и наткнулась… на труп!!.
О, поэт! От живых,
Суетящихся, плачущих, глупых и злых,
И от жалкого ропота их без конца —
Для того ль я ушла, чтоб найти мертвеца!?..
В полусвете луны, в полутени ночной,
Окровавленный, страшный, немой,
Он и мертвый не мог свои пальцы разжать,
Крепко стиснувши сабли своей рукоять;
И на темной траве от руки полосой
Серебрился той сабли холодный булат.
Бедный брат! для чего умер ты?
За кого ты погиб? — бедный брат!
Я хотела вглядеться в черты
Молодого бойца, — и шептала: очнись!
Дай мне руку и с миром домой воротись!
Там резная скамья, где сидел прадед твой,
Занята в эту ночь молодою женой,—
Молодая жена у камина сидит
И не видит огня, — и не видит кругом
Темных стен, — в ожиданье ночном,
Только вздрогнет порой, да в окно поглядит… —
Я тебя проведу к ней, — пойдем!..
Как сестра, я поникла над ним вся в слезах
И ему говорила: пойдем же!.. но страх,
Страх неведомый тайно мне в сердце проник:
Мертвой силой дохнул его лик,
И прочла я в его неподвижных зрачках,
И на лбу, и на сжатых губах
Выраженье такой бесконечной вражды,
Что, казалось, ее роковые следы
Были глубже следа самой смерти его…
Он как будто сквозь зубы шептал мне: «Ого!
Как нежна ты! — запой! может быть,
И очнусь я на звук хитрой песни твоей;
Хоть на миг оживи, чтоб я мог раскроить
Тебе голову саблей моей!..»
Отошла я… заря занялась;
Из-за гор солнца пламенный выглянул глаз,
Словно в душу мою он проникнуть желал,
Ясной радости ждал, и как радость сиял.
Но на мой, возникавший у сердца, привет
Восходящему утру, — в ответ
Из-за рощи зловещий послышался гул —
И не птица, свистя, пронеслась меж ветвей,
И не ветер листы колыхнул,
И не вихорь с налета ветлу покачнул… —
Затрещал, — отлетел перешибленный сук,
И отгрянул вдали гром, похожий на стук…
Я, бессмертная, смерти готовилась ждать,—
Замерла, и стояла скрестя пальцы рук…
Из-за рощи в лощину спустилася рать;
Грянул залп, — точно взрыв, — и другой
Залп в ответ ему грянул, — стеной
Шли враги друг на друга — и дым
Их штыки заволакивал флером своим,
Словно этим хотел он от глаз заслонить
И того, кто убит, и кто хочет убить…
О, поэт! не желая, чтоб кто-нибудь пал,
Ты кому бы из них стал победы желать?
Воссылая мольбы, за кого бы страдал!?
В этот миг, отвечай мне скорей,
Что могла бы я петь, если б ты пожелал
Новых песен от музы твоей?
«Уходи!» закричала мне с гневом в очах
Вражда, — «я царица на этих полях;
«Во имя грядущего льется здесь кровь;
«Здесь нет настоящего, — к черту любовь!!»
И я отошла — и, я знаю, текли
Бесполезно горячие слезы мои.
О, где же она,—
Та гармония мысли и сил,
Та великая жизнь, тот живительный свет
И все то, чему верить не ты ли, поэт —
Мечтатель! — меня научил?
Куда я пойду теперь? — темен мой путь…
Кличь музу иную, — меня позабудь!
И знай, — появись мне сам бог Аполлон,
Мне дивный восторг его был бы смешон;
Меня, утомленную, царственный бог
Не мог бы узнать — и судить бы не мог!