Премудрости внимая,
Создал храм Богу Соломон.
На мрамор сей взирая,
Hе представляется ли он?
О нет! се образ Гавриила.
Екатерина им сей храм соорудила.
1790
На здание сие взирая,
Там, в полусумраке собора,
В лампадном свете образа.
Живая ночь заглянет скоро
В твои бессонные глаза.
В речах о мудрости небесной
Земные чуятся струи.
Там, в сводах — сумрак неизвестный,
Здесь — холод каменной скамьи.
Глубокий жар случайной встречи
Дохнул с церковной высоты
Мне кажется, вы вышли из рассказа,
И беллетрист, талантливый апаш,
Нарисовал два сумрачные глаза,
В лиловый дым окутал образ ваш.
Глаза влекут. Но в паутинной дыми
Вы прячетесь, аукая, скользя,
И кажетесь всех женщин нелюдимей,
И, может быть, к вам подойти нельзя.
Но, вкрадчивый, я — бережен и нежен —
Тружусь вблизи, стирая будний грим…
Как горьки думы о безстыдном теле!
Огонь желаний умер, — и мечты
Не красят больше бедной наготы,
В безсильном сне простертой на постеле.
Из тайн души тогда выходишь ты,
О чистый Образ, шепчешь: «неужели!»
И клонишь голову: так асфоделей
На тонком стебле клонятся цветы.
Как горьки думы о бесстыдном теле!
Огонь желаний умер, — и мечты
Не красят больше бедной наготы,
В бессильном сне простертой на постели.
Из тайн души тогда выходишь ты,
О чистый Образ, шепчешь: «неужели!»
И клонишь голову: так асфоделей
На тонком стебле клонятся цветы.
НИКОЛАЙ МОТОНИССвободны хитрости в страны твоей державы
Сей муж, Россия, ввел, исправил ими нравы,
Старинны грубости искоренял
И широту твою еще распространял;
Гражданам дал полезны правы,
Дал воинам порядочны уставы,
По суше, по водам врагов твоих гонял,
К союзникам твоим любви не отменял.
Благодеянья, Петр, твои в числе премногом.
Когда бы в древний век,
Образы прошлаго, гости желанные
Боги младенческих лет,
Блеском надежд лучезарных венчанные,
Греет мне душу ваш свет.
* * *
С ясной улыбкою, взглядом участия
Смотрите вы с облаков,
В тихом сиянии детскаго счастия,
В свежих гирляндах цветов.
* * *
Еще твой образ светлоокой
Стоит и дышит предо мной;
Как в душу он запал глубоко!
Тревожит он ее покой.Я помню грустную разлуку:
Ты мне на мой далекий путь,
Как старый друг, пожала руку
И мне сказала: «Не забудь!»Тебя я встретил на мгновенье,
Навек расстался я с тобой!
И всё — как сон! Ужель виденье —
Мечта души моей больной? Но если только сновиденье
Велик приосененный думой
О звездном небе человек.
Ему невесел мир угрюмый,
Печален мимолетный век.
Он знает хлад в сияньи злата;
И с ветром шлет свой вздох туда;
Туда, - где тихнет гром в раскатах;
Туда, где льстит очам звезда.
Еще твой образ светлоокой
Стоит и дышет предо мной;
Как в душу он запал глубоко!
Тревожит он ее покой.Я помню грустную разлуку:
Ты мне на мой далекий путь,
Как старый друг, пожала руку
И мне сказала: «не забудь!»Тебя я встретил на мгновенье,
На век расстался я с тобой!
И все как сон. Ужель виденье, —
Мечта души моей больной? Но если только сновиденье
Девушки печальные о Вашем царстве пели,
Замирая медленно в далеких алтарях.
И перед Вашим образом о чем-то шелестели
Грустные священники в усталых кружевах.Распустивши волосы на тоненькие плечи,
Вы глядели горестно сквозь тень тяжелых риз.
И казалось, были Вы как тающие свечи,
Что пред Вашим образом нечаянно зажглись.Слезы незаметные на камень опадали,
Расцветая свечкою пред светлым алтарем.
И в них были вложены все вечные печали,
Всё, что Вы пережили над срубленным крестом.Всё, о чем веками Вы, забытая, скорбели,
Ах, лик вернейшего из рыцарей Амура
Не создали мне ни певцы Прованса,
Ни Франции бароны,
И голос трубадура
Не рассказал в мелодии романса,
Кто бога стрел всех строже чтил законы,
Кто знал любви уклоны! Ах, все почти грешили перед богом,
Прося его о многом,
Ища наград своей любви за что-то… Но был один — он, страстью пламенея,
Сам создал сновиденья,
Кошка в крапиве за домом жила.
Дом обветшалый молчал, как могила.
Кошка в него по ночам приходила
И замирала напротив стола.Стол обращен к образам — позабыли,
Стол как стоял, так остался. В углу
Каплями воск затвердел на полу —
Это горевшие свечи оплыли.Помнишь? Лежит старичок-холостяк:
Кротко закрыты ресницы — и кротко
В черненький галстук воткнулась бородка.
Свечи пылают, дрожит нависающий мрак… Темен теперь этот дом по ночам.
В уединении забудусь ли порою,
Ресницы ли мечта смежает мне, как сон, —
Ты, ты опять в дали стоишь передо мною,
Моих весенних дней сияньем окружен.Всё, что разрушено, но в бедном сердце живо,
Что бездной между нас зияющей легло,
Не в силах удержать души моей порыва,
И снова я с тобой — и у тебя светло.Не для тебя кумир изменчивый и бренный
В сердечной слепоте из праха создаю;
Мне эта даль мила: в ней — призрак неизменный —
Опять чиста, светла я пред тобой стою.Ни детских слез моих, ни мук души безгрешной,
То в виде девочки, то в образе старушки,
То грустной, то смеясь — ко мне стучалась ты:
То требуя стихов, то ласки, то игрушки
И мне даря взамен и нежность, и цветы.
То горько плакала, уткнувшись мне в колени,
То змейкой тонкою плясала на коврах…
Я знаю детских глаз мучительные тени
И запах ладана в душистых волосах.
Спотыкается фитиль керосиновый
И сугробом навален чад.
Посадить бы весь мир, как сына бы,
На колени свои и качать! Шар земной на оси, как на палочке
Жарится шашлык.
За окошком намазаны галочьей
Бутерброд куполов и стволы.Штопором лунного света точно
Откупорены пробки окон и домов.
Облегченно, как весной чахоточной,
Я мокроту сморкаю слов
Свободны хитрости в страны твоей державы
Сей муж, Россия, ввел, исправил ими нравы,
Старинны грубости искоренял
И широту твою еще распространял;
Гражданам дал полезны правы,
Дал воинам порядочны уставы,
По суше, по водам врагов твоих гонял,
К союзникам твоим любви не отменял.
Благодеянья, Петр, твои в числе премногом.
Когда бы в древний век,
Занозу тела из города вытащил. В упор.
Из-за скинутой с глаз дачи,
Развалился ломберный кругозор,
По-бабьему ноги дорог раскорячив.Сзади: золотые канарейки церквей,
Наотмаш зернистые трели субботы.
Надо мною: пустынь голобрюхая, в ней
Жавороночья булькота.Все поля крупным почерком плуг
Исписал в хлебопашном блуде.
На горизонте солнечный вьюк
Качается на бугра одногорбом верблюде.Как редкие шахматы к концу игры,
…И время трет его своим крылом.
Ш. БодлерЭлен себе искала компаньона,
Желая в заграничное турнэ;
Жан, встретясь с ней, сказал: «Je vous connais:
Вы — греза Гете и Тома — Миньона.
Хоть греза их, положим, без шиньона,
Я, — все равно, — готов продлить свой сон…
Итак, Элен, Вы для меня — Миньона,
Чей образ воплотился в Арнольдсон».
Пусть, пусть года — нещаднее пирата,
Радостно-чистый
Образ простой красоты,
Милый, как ландыш душистый, —
Это, смиренная, ты.
Вечно в загоне,
Вечно в тяжёлых трудах.
Сестры — ленивые сони,
Дом у тебя на руках.
Чем тебе плотят?
Брань да попреки всегда,
Что за звуки! Недвижимо, внемлю
Сладким звукам я.
Забываю вечность, небо, землю,
Самого себя...
Всемогущий! что за звуки! жадно
Сердце ловит их,
Как в пустыне путник безотрадный
Каплю вод живых...
И в душе опять они рождают
Сны веселых лет
Что за звуки! Неподвижен, внемлю
Сладким звукам я,
Забываю вечность, небо, землю,
Самого себя.
Всемогущий! что за звуки! жадно
Сердце ловит их,
Как в пустыне путник безотрадной
Каплю вод живых!
И в душе опять они рождают
Сны веселых лет
И один. И прискорбный. И приходят оравой
Точно выкрики пьяниц шаги ушлых дней.
И продрогшим котенком из поганой канавы
Вылезаю из памяти своей.Да, из пляски вчерашней,
Пляски губ слишком страшной,
Слишком жгучей, как молнии среди грома расплат,
Сколько раз не любовь, а цыганский романс бесшабашный
Уносил, чтоб зарыть бережливей, чем клад.И все глубже на лбу угрюмеют складки,
Как на животе женщины, рожавшей не раз,
И синяки у глаз,
— Я стоял у реки, — так свой начал рассказ
Старый сторож, — стоял и смотрел на реку.
Надвигалася ночь, навевая тоску,
Все предметы, — туманнее стали для глаз.
И задумавшись сел я на камне, смотря
На поверхность реки, мысля сам о другом.
И спокойно, и тихо все было кругом,
И темнела уже кровяная заря.
Надвигалася ночь, и туман над рекой
Поднимался клубами, как дым или пар,
Пышно льется светлый Терек
В мирном лоне тишины;
Девы юные на берег
Вышли встретить пир весны.
Вижу игры, слышу ропот
Сладкозвучных голосов,
Слышу резвый, легкий топот
Разноцветных башмачков.
Все краски радуги — небесные цвета,
Все трепеты весны — земная красота,
Все чары помыслов — познанье и мечта, —
Вас, пламенно дрожа, я восприемлю снова,
Чтоб выразить ваш блеск, ищу упорно слова,
Вас прославлять и чтить душа всегда готова!
Земля! поэт — твой раб! земля! он — твой король!
Пади к его ногам! пасть пред тобой позволь!
Твой каждый образ — свят! пою восторг и боль!
Пусть радость высшая пройдет горнило муки,
Во всяческих образах я
Всегда близ тебя, дорогая моя;
Но вечно я мучусь — и вечно
Ты это терзаешь меня бесконечно.
Когда на траве цветника
Беспечною ножкою ты мотылька
Раздавишь — не слышишь ты, что ли,
Как в это мгновенье я плачу от боли?
Когда б лишь небеса да море голубели,
Желтела б только рожь, и только б купы роз
Бездушной красотой наш взор ласкать умели,—
Я знаю, наш восторг не знал бы горьких слез!..
Но есть иная жизнь, есть Красота — иная,—
Улыбка горькая, в слезах поникший взор,
Милей, чем синева морей, небес простор
Нам образ женщины… Любя и обожая,
Мы обрекаем дух на вечные страданья,
Но между песнями под говор струн живой
А пока твои глаза
— Чёрные — ревнивы,
А пока на образа
Молишься лениво —
Надо, мальчик, целовать
В губы — без разбору.
Надо, мальчик, под забором
И дневать и ночевать.
И плывёт церковный звон
Эти волосы, пенясь прибоем, тоскуют
Затопляя песочные отмели лба,
На котором морщинки, как надпись, рисует,
Словно тростью, рассеянно ваша судьба.Вам грустить тишиной, набегающей резче,
Истекает по каплям, по пальцам рука.
Синих жилок букет васильковый трепещет
В этом поле ржаного виска.Шестиклассник влюбленными прячет руками
И каракульки букв, назначающих час…
Так готов сохранить я строками на память,
Ваш вздох, освященный златоустием глаз.Вам грустить тишиной… пожалейте: исплачу
В болезни сердца мыслю о Тебе:
Ты близ меня проходишь в сновиденьях,
Но я покорен року и судьбе,
Не смея высказать горячие моленья.
О, неужели утро жизни вешней
Когда-нибудь взойдет в душе моей?
Могу ли думать я о радости нездешней
Щедрот Твоих и благости Твоей?
Мне каждый вечер зажигают свечи,
И образ твой окуривает дым, -
И не хочу я знать, что время лечит,
Что все проходит вместе с ним.
Я больше не избавлюсь от покоя:
Ведь все, что было на душе на год вперед,
Не ведая, она взяла с собою -
Сначала в порт, а после — в самолет.
Ты в страсти горестной находишь наслажденье;
Тебе приятно слезы лить,
Напрасным пламенем томить воображенье
И в сердце тихое уныние таить.
Поверь, не любишь ты, неопытный мечтатель.
О если бы тебя, унылых чувств искатель,
Постигло страшное безумие любви;
Когда б весь яд ее кипел в твоей крови;
Когда бы в долгие часы бессонной ночи,
На ложе, медленно терзаемый тоской,
Мы чтить тебя привыкли с детских лет,
И дорог нам твой образ благородный;
Ты рано смолк; но в памяти народной
Ты не умрешь, возлюбленный поэт! Бессмертен тот, чья муза до конца
Добру и красоте не изменяла,
Кто волновать умел людей сердца
И в них будить стремленье к идеалу; Кто сердцем чист средь пошлости людской,
Средь лжи кто верен правде оставался
И кто берег ревниво светоч свой,
Когда на мир унылый мрак спускался.И всё еще горит нам светоч тот,
Мне хочется домой, в огромность
Квартиры, наводящей грусть.
Войду, сниму пальто, опомнюсь,
Огнями улиц озарюсь.
Перегородок тонкоребрость
Пройду насквозь, пройду, как свет,
Пройду, как образ входит в образ
И как предмет сечет предмет.