Граждане! Поймите же, наконец,
голод дошел до ужаса. Надо дать есть.
Хлеба нет. Надо на золото его из-за границы привезть.
Мы нищи. А в церквах и соборах
драгоценностей ворох.
Не христиане, а звери те, кто скажут тут —
«не дадим золота — пусть мрут».
1.
Есть ли золото, чтоб хлеб привезть?
Золото есть!
Procul este, profani.*
Поэт по лире вдохновенной
Рукой рассеянной бряцал.
Он пел — а хладный и надменный
Кругом народ непосвященный
Ему бессмысленно внимал.
И толковала чернь тупая:
«Зачем так звучно он поет?
Певец Батавии! с радушием приемлю
Я братский твой привет!.. Хотя язык мне твой
И чужд, но он язык Поэзии святой, —
И гласу твоему я слухом сердца внемлю.
Твое отечество давно в родстве с моим:
Наш Петр ему был друг. Работником простым
В сардамской хижине Великий Царь таился
И, плотничая там, владыкой быть учился.
Здесь был его рукой корабль застроен тот,
На коем по волнам времен и поколений,
Куда летишь? К каким пристанешь берегам,
Корабль, несущий по волнам
Судьбы великого народа?
Что ждет тебя? Покой иль бурей непогода?
Погибнешь иль прейдешь со славою к векам,
Потомок древних сосн, Петра рукою мощной
Во прах низверженных в степях, где Бельт полнощный,
Дивясь, зрел новый град, возникший средь чудес?
Да будет над тобой покров благих небес!
Хотя смерть косу поднимает
Равно и на владык земных;
Но вечно память пребывает
В сердцах людских царей благих.
Твоя пребудет добродетель,
О Петр! любезна всем векам;
Храни, храни всегда, Содетель,
Его в преемниках ты нам!
Там, где берег оспою разрыт
На пути к немецкой обороне,
Он одним снарядом был убит,
И другим снарядом — похоронен.И сомкнулась мёрзлая земля,
Комьями солдата заваля.Пала похоронка в руки прямо
Женщине на станции Азов,
Голосом сынка сказала: «Мама!» —
Мама встала и пошла на зов.На контрольных пунктах, на заставах
Предъявляла мать свои глаза.
Замедляли скорый бег составы,
Люблю на Кремль глядеть я в час вечерний.
Он в пять лучей над миром засверкал.
Люблю я Волги вольное теченье,
Люблю сибирских рек задумчивое пенье,
Люблю, красавец мой, люблю тебя, Урал,
Я — русский человек, и русская природа
Любезна мне, и я ее пою.
Я — русский человек, сын своего народа,
Я с гордостью гляжу на Родину свою,
Опять призыв к войне! Еще на Русь святую
Две тучи новые грозу свою несут
И снова нашу Русь на битву роковую,
На битву страшную помериться зовут!
Но не забыли мы своей недавней славы!
Еще не прожил сил великий наш народ;
И так же грозный он, и так же величавый,
Как буря зашумит и двинется вперед.
Вперед за христиан, позорно умерщвленных!
Вперед за нашу честь и за права отцов,
Фонарики-сударики,
Скажите-ка вы мне,
Что видели, что слышали
В ночной вы тишине?
Так чинно вы расставлены
По улицам у нас.
Ночные караульщики,
Ваш верен зоркий глаз! Вы видели ль, приметили ль,
Как девушка одна,
На цыпочках тихохонько
Кипел народом цирк. Дрожащие рабыВ арене с ужасом плачевной ждут борьбы.А тигр меж тем ревел, и прыгал барс игривой,Голодный лев рычал, железо клетки грыз,И кровью, как огнем, глаза его зажглись.Отворено: взревел, взмахнув хвостом и гривой,На жертву кинулся… Народ рукоплескал…В толпе, окутанный льняною, грубой тогой,С нахмуренным челом седой старик стоял,И лик его сиял, торжественный и строгой.С угрюмой радостью, казалось, он взирал,Спокоен, холоден, на страшные забавы,Как кровожадный тигр добычу раздиралИ злился в клетке барс, почуя дух кровавый.Близ старца юноша, смущенный шумом игр,Воскликнул: «Проклят будь, о Рим, о лютый тигр!О, проклят будь народ без чувства, без любови,Ты, рукоплещущий, как зверь, при виде крови!»— «Кто ты?» — спросил старик. «Афинянин! ПривыкРукоплескать одним я стройным лиры звукам,Одним жрецам искусств, не воплям и не мукам…»— «Ребенок, ты не прав», — ответствовал старик.— «Злодейство хладное душе невыносимо!»— «А я благодарю богов-пенатов Рима».— «Чему же ты так рад?» — «Я рад тому, что естьЕще в сердцах толпы свободы голос — честь:Бросаются рабы у нас на растерзанье —Рабам смерть рабская! Собачья смерть рабам!Что толку в жизни их — привыкнувших к цепям?Достойны их они, достойны поруганья!»
Кипел народом цирк. Дрожащие рабы
В арене с ужасом плачевной ждут борьбы.
А тигр меж тем ревел, и прыгал барс игривой,
Голодный лев рычал, железо клетки грыз,
И кровью, как огнем, глаза его зажглись.
Отворено: взревел, взмахнув хвостом и гривой,
На жертву кинулся… Народ рукоплескал…
В толпе, окутанный льняною, грубой тогой,
С нахмуренным челом седой старик стоял,
Мужа поведай мне, муза, мудрого странствия многи,
Им понесенны, когда был священный Пергам испровергнут.
Много он видел градов и обычаев разных народов;
Много, носясь по морям, претерпепел сокрушений сердечных.
Пекшися всею душой о своем и друзей возвращенье.
Но не спас он друзей и сподвижников, сколько ни пекся.
Сами они от себя и своим безрассудством погибли
Буйные!— Тучных волов они высокого солнца
Пожрали — он навек обрек их не видеть отчизны.
Мы, как солдаты для парада,
По струнке чинно в ряд стоим;
А выйдет человек из ряда,
«Безумец!» — хором закричим.
Его тиранят, убивают;
Потом, подумав век, другой,
Ему статую воздвигают,
И им гордится род людской.
Как бесприданная невеста,
Явилась мне божественная дева;
Зеленый лавр вился в ее власах;
Слова любви, и жалости, и гнева
У ней дрожали на устах: «Я вам чужда; меня вы позабыли,
Отвыкли вы от красоты моей,
Но в сердце вы навек ли потушили
Святое пламя древних дней? О русские! Я вам была родная:
Дышала я в отечестве славян,
И за меня стояла Русь святая,
И юный пел меня Боян.Прошли века. Россия задремала,
(Немецкому народу).
Hе даром создал ты порядок полный сил
И воспитал в себе отвагу:
Твой враг, как пленник,—отдал шпагу,
Как император—скипетр уронил;
Во всеоружии ты встал и отрезвил
Войнолюбивое, слепое племя,—
И опасения свои угомонил:—
Так, совершил ты все, что подсказало время.
Мы засыпали с думой о тебе.
Мы на заре включали репродуктор,
чтобы услышать о твоей судьбе.
Тобою начиналось наше утро.
В заботах дня десятки раз подряд,
сжимая зубы, затаив дыханье,
твердили мы:
— Мужайся, Сталинград! —
Сквозь наше сердце шло твое страданье.
(Посвящается К. П. П<обедоносцеву>)
Он кликнул клич: «Мои народы!
Вы все рабы, я — господин,
И пусть отсель из рода в роды
Над нами будет бог один.
В равнину Дуры вас зову я.
Бросайте всяк богов своих
И поклоняйтесь, торжествуя,
Сему созданью рук моих».
О Лиза, милостию бога,
Перед которым все равны,
Ты царствуешь, — и все мы строго
Твоей красой покорены.
В любовниках и обсчитаться
Тебе легко: так много их.
Собьешься ль в чем, позволь смеяться
Для блага подданных твоих.
Как часто, теша самовластье,
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас —
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
Я в Ковентри ждал поезда, толкаясь
В толпе народа по мосту, смотрел
На три высоких башни—и в поэму
Облек одну из древних местных былей.
Не мы одни—плод новых дней, последний
Посев Времен, в своем нетерпеливом
Стремленье вдаль злословящий Былое,—
Не мы одни, с чьих праздных уст не сходит
Добро и Зло, сказать имеем право,
1
Я ехал к Ростову
Высоким холмом,
Лесок малорослый
Тянулся на нем;
Береза, осина,
Да ель, да сосна;
А слева — долина,
ОДА
Беги, сокройся от очей,
Цитеры слабая царица!
Где ты, где ты, гроза царей,
Свободы гордая певица? —
Приди, сорви с меня венок,
Разбей изнеженную лиру…
Хочу воспеть Свободу миру,
На тронах поразить порок.
С змеей в груди, унылый и суровый,
Я шел один по площади торговой,
Был душен день и зной меня палил.
С усилием и медленно ступая,
Я кончил путь, — но вид чужого края
Изгнаннику был тяжек и немил.
Казалась мне мрачна морей царица,
Ряды дворцов глядели как гробница,
Бессмысленно бродил народ пустой;
Царь Аарон был ласков до народа,
Да при нем был лютый воевода.
Никого к царю не допускал,
Мужиков порол и обирал;
Добыл рубль — неси ему полтину,
Сыпь в его амбары половину
Изо ржи, пшеницы, конопли;
Мужики ходили наги, босы,
Ни мольбы народа, ни доносы
До царя достигнуть не могли:
Если дурен народ, если падает край,
Зло проникло в него глубоко,
Легкомысленно в том не тотчас обвиняй
Учрежденья, законы его.
Осторожно вглядись, обсуди и тогда
К убежденью, быть может, придешь,
Что в народе самом затаилась беда,
Что закон сам собою хорош.
Если выйдет мужик из дверей кабака
Не тот лишь армянин, кто знает наш язык,
Иль чья фамилия кончается на — «ян»,
Кто ест всегда пилав, и долму, и шашлык,
И носит с гордостью армянский свой кафтан;
Кто часто храм святой армянский посещает,
Иль кто привык говеть четыре раза в год,
Кто крестит рот, глаза — в тот миг, когда зевает,
Скоромного постом не кушает, не пьет!
1Благословен творец вселенны,
Которым днесь я ополчен!
Се руки ныне вознесенны,
И дух к победе устремлен:
Вся мысль к тебе надежду правит;
Твоя рука меня прославит.2Защитник слабыя сей груди,
Невидимой своей рукой!
Тобой почтут мои мя люди,
Подверженны под скипетр мой.
Правитель бесконечна века!
1-й голос.
Не молись и не проси у Бога
Ни любви, ни разума, ни силы;
У Творца таких даров не много:
Дар для всех один — покой могилы…
Гасит смерть природы блеск волшебный,
Небеса утрачивают славу;
И забудешь ты родник целебный
Той любви, — где ты нашел отраву.
О, бедняк! Больное нежа чувство
Люблю проселочной дорогой
В день летний, в праздник храмовой
Попасть на службу в храм убогий,
Почтенной сельской простотой.
Тот храм, построенный из бревен
Когда-то был села красой,
Теперь он ветх, хотя не древен,
И не отмечен был молвой.
Раздался звук трубы военной,
Гремит сквозь бури бранный гром:
Народ, развратом воспоенный,
Грозит нам рабством и ярмом!
Текут толпы; корыстью гладны,
Ревут, как звери плотоядны,
Алкая пить в России кровь.
Идет. Сердца их жесткий камень,
В руках вращают меч и пламень
На гибель весей и градов!
Опять пустынно и убого;
Опять родимые места…
Большая пыльная дорога
И полосатая верста!
И нивы вплоть до небосклона,
Вокруг селений, где живет
Всё так же, как во время оно,
Под страхом голода народ;
В разцвете сил, ума и вдохновенья,
С неконченною песней на устах,
Могучий сын больнаго поколенья —
Он пал в борьбе, он был низвергнут в прах.
Орлиныя его погасли очи,
Горевшия в потьмах духовной ночи,
Как мысли путеводные огни;
Замолк поэт—и гром великой славы,
Как праздный шум наскучившей забавы,
В толпе утих…
Какой-то с умысла дурак
Взяв одново осла, ево раскрасил так,
Что весь зеленой стан, а ноги голубые.
Повел осла казать по улицам дурак.
И старики и молодые
И малой и большой
Где ни взялись, кричат: ах-ти! осел какой!
Сам зелен весь как чиж, а ноги голубые!
О чем слыхом доселе не слыхать.
Нет, город весь кричит: нет, чудеса такие
Какой-то с умысла дурак,
Взяв одного осла, его раскрасил так,
Что стан зеленый дал, а ноги голубыя.
Повел осла казать по улицам дурак:
И старики и молодые,
И малый и большой,
Где ни взялись, кричат: «Ахти! осел какой!
Сам зелен весь как чиж, а ноги голубыя!
О чем слыхо̀м доселе не слыхать.
Нет (город врсь кричит), нет, чудеса такия
Катрин Тео во власти прорицаний.
У двери гость — закутан до бровей.
Звучат слова: «Верховный жрец закланий,
Весь в голубом, придет, как Моисей,
Чтоб возвестить толпе, смирив стихию,
Что есть Господь! Он — избранный судьбой,
И, в бездну пав, замкнет ее собой…
Приветствуйте кровавого Мессию!
Ода на день тезоименитства
Его императорского высочества
великого князя Александра Николаевича,
30 августа 1823 года
1
Какое дивное виденье
Очам представилось моим!
Я вижу в сладком упоеньи: