На Голгофе, Матерь Божья,
Ты стояла у подножья
Древа Крестного, где был
Распят Сын Твой, и, разящий,
Душу Матери скорбящей
Смертной муки меч пронзил.
Как Он умер, Сын Твой нежный,
Одинокий, безнадежный,
Очи видели Твои… Не отринь меня, о Дева!
Дай и мне стоять у Древа,
Обагренного в крови,
Ибо видишь — сердце жаждет
Пострадать, как Сын Твой страждет.
Дева дев, родник любви,
Дай мне болью ран упиться,
Крестной мукой насладиться,
Мукой Сына Твоего;
Чтоб, огнем любви сгорая,
И томясь, и умирая,
Мне увидеть славу рая
В смерти Бога моего.
Сколько лет унижений и муки,
Беспросветной, томительной мглы.
Вдруг свобода! Развязаны руки,
И разбиты твои кандалы! Развевается красное знамя,
И ликует родная страна,
И лучи золотые над нами
Зажигает свободы весна.Как же это случилось, о, Боже!
Что сменила восторги тоска?
Светит солнце над Русью все то же;
Те же долы, леса, облака.То же солнце, да жалобно светит,
Те же очи, да тускнут от слез.
Что с тобою, о, Русь, кто ответит
На томительный страшный вопрос? Братья, мы ли забудем отчизну,
За свободу пролитую кровь.
Пусть тревога и мука за нами,
Впереди — торжество и любовь.Словно плещет широкое море,
Бьется сердце в народной груди.
Птицы райские, радуги, зори,
И свобода, и мир впереди.
Вдруг вошла
Черной и стройной тенью
В дверь дилижанса.
Ночь
Ринулась вслед.
Черный плащ
И черный цилиндр с вуалью.
Через руку
В крупную клетку — плед.
Если не хочешь муку
Принять, — спи, сосед.
Шаг лунатик. Лик
Узок и ярок.
Горячи
Глаз черные дыры.
Скользнул на колени
Платок нашейный,
И вонзились
Острия локтей — в острия колен.
В фонаре
Чахлый чадит огарок.
Дилижанс — корабль,
Дилижанс — корабль.
Лес
Ломится в окна.
Скоро рассвет.
Если не хочешь муку
Принять — спи, сосед!
Не напевай тоскливой муки
И слезный трепет утиши,
Воздушный голос! — Эти звуки
Смущают кроткий мир души.Вокруг светло. На праздник Рима
Взглянули ярко небеса —
И высоко-неизмерима
Их светло-синяя краса.Толпа ликует как ребенок,
На перекрестках шум и гул,
В кистях пунцовых, бодр и звонок,
По мостовой ступает мул.В дыханьи чары мимолетной
Уже ласкались вкруг меня
И радость жизни беззаботной
И свет безоблачного дня.Но ты запел — и злые звуки
Смущают кроткий мир души…
О, не зови тоскливой муки
И слезный трепет утиши!
1.
Полмиллиона сельдей (еще 700 000 на днях доставят ей),
2.
Муки 850 000 пудов.
3.
Эй, рабочий! Идет мука.Крепче молот сожми, рука.
4.
100 000 пудов идет жиров нам, из них пришло половина ровно.
5.
Чтоб рабочие хоть в прикуску, но с сахаром пили,
6.
сахару 61 тысячу пудов закупили
7.
750 000 пудов гороху и рису, —
8.
идет горох и рис.Господин голод,
подальше уберись!
9.
80 000 пудов свинины с горошком придут поездами первыми, 1
0.
а за ними 49 000 пудов мяса консервами.
Однажды, покачнувшись на краю
всего, что есть, я ощутила в теле
присутствие непоправимой тени,
куда-то прочь теснившей жизнь мою.
Никто не знал, лишь белая тетрадь
заметила, что я задула свечи,
зажженные для сотворенья речи, -
без них я не желала умирать.
Так мучилась! Так близко подошла
к скончанью мук! Не молвила ни слова.
А это просто возраста иного
искала неокрепшая душа.
Я стала жить и долго проживу.
Но с той поры я мукою земною
зову лишь то, что не воспето мною,
всё прочее — блаженством я зову.
Тихая ночь, на улицах дрема,
В этом доме жила моя звезда;
Она ушла из этого дома,
А он стоит, как стоял всегда.
Там стоит человек, заломивший руки,
Не сводит глаз с высоты ночной;
Мне страшен лик, полный смертной муки, —
Мои черты под неверной луной.
Двойник! Ты — призрак! Иль не довольно
Ломаться в муках тех страстей?
От них давно мне было больно
На этом месте столько ночей!
Мы живем, умереть не готовясь,
забываем поэтому стыд,
но мадонной невидимой совесть
на любых перекрестках стоит.И бредут ее дети и внуки
при бродяжьей клюке и суме —
муки совести — странные муки
на бессовестной к стольким земле.От калитки опять до калитки,
от порога опять на порог
они странствуют, словно калики,
у которых за пазухой — бог.Не они ли с укором бессмертным
тусклым ногтем стучали тайком
в слюдяные окошечки смердов,
а в хоромы царей — кулаком? Не они ли на загнанной тройке
мчали Пушкина1 в темень пурги,
Достоевского гнали в остроги
и Толстому шептали: «Беги!»Палачи понимали прекрасно:
«Тот, кто мучится, — тот баламут.
Муки совести — это опасно.
Выбьем совесть, чтоб не было мук».Но как будто набатные звуки,
сотрясая их кров по ночам,
муки совести — грозные муки
проникали к самим палачам.Ведь у тех, кто у кривды на страже,
кто давно потерял свою честь,
если нету и совести даже —
муки совести вроде бы есть.И покуда на свете на белом,
где никто не безгрешен, никто,
в ком-то слышится: «Что я наделал?»
можно сделать с землей кое-что.Я не верю в пророков наитья,
во второй или в тысячный Рим,
верю в тихое: «Что вы творите?»,
верю в горькое: «Что мы творим?»И целую вам темные руки
у безверья на скользком краю,
муки совести — светлые муки
за последнюю веру мою.
Все кончено, меж нами связи нет…
А. ПушкинЭта светлая ночь, эта тихая ночь,
Эти улицы, узкие, длинные!
Я спешу, я бегу, убегаю я прочь,
Прохожу тротуары пустынные.
Я не в силах восторга мечты превозмочь,
Повторяю напевы старинные,
И спешу, и бегу, — а прозрачная ночь
Стелет тени, манящие, длинные.
Мы с тобой разошлись навсегда, навсегда!
Что за мысль несказанная, странная!
Без тебя и наступят и минут года,
Вереница, неясно туманная.
Не сойдемся мы вновь никогда, никогда,
О, любимая, вечно желанная!
Мы расстались с тобой навсегда, навсегда…
Навсегда? Что за мысль несказанная!
Сколько сладости есть в тайной муке мечты.
Этой мукой я сердце баюкаю,
В этой муке нашел я родник красоты,
Упиваюсь изысканной мукою.
«Никогда мы не будем вдвоем, — я и ты…»
И на грани пред вечной разлукою
Я восторгов ищу в тайной муке мечты,
Я восторгами сердце баюкаю.
14 ноября 1895
Великой мукой крестной
Томился Царь Небесный,
Струилась кровь из ран,
И на Христовы очи,
Предвестник смертной ночи,
Всходил густой туман.
Архистратиг великий,
Незрим толпою дикой,
Предстал Царю царей,
И ужасом томимы
Слетелись серафимы
С мечами из огней.
«Христос, довольно муки, —
На ангельские руки
Уйди от смертной тьмы,
Скажи, чтобы с мечами
И с грозными очами
Толпе предстали мы,
Чтоб творческая сила
Пленила, устрашила,
Блуждающих во мгле,
И царство благодати
Трудами нашей рати
Воздвиглось на земле».
Сказал ему Спаситель:
«Не ты судеб решитель,
Напрасно ты спешил.
Насилия не надо, —
Любовь и в безднах ада
Сильней небесных сил.
Одна неправда — тленна.
Бессмертна, неизменна,
Как истина, любовь.
Пред ней трепещет злоба, —
Из мёртвой сени гроба
Она восстанет вновь».
Пройдет немного лет, и от моих усилий,
От жизни, от всего, чем я когда-то был,
Останется лишь горсть немой, холодной пыли,
Останется лишь холм среди чужих могил.
Мне кто-то жить велел; но по какому праву?..
И кто-то, не спросясь, зажег в груди моей
Огонь бесцельных мук и влил в нее отраву
Болезненной тоски, порока и страстей.
………………………………………………………………
Откройся, где же ты, палач неумолимый?
Нет, сердце, замолчи… ни звука, ни движенья…
Никто нам из небес не может отвечать,
И отнято у нас святое право мщенья:
Нам даже некого за муки — проклинать!
Ты подлый, дерзкий человек,
Незапно коего природа
Извергла на блаженный век
Ко бедству многого народа.
Забыв и правду и себя
И только сатану любя,
О боге мыслил без боязни
И шел противу естества,
Отечества и божества,
Не помня неизбежной казни;
Не знал ни малой ты приязни,
В разбой стремясь людей привлечь,
Но днесь отбросил ты свой меч,
И в наши предан ныне руки.
То мало, чтоб тебя сожечь
К отмщению невинных муки.
Но можно ль то вообразить,
Какою мукою разить
Достойного мученья вечна?
Твоей подобья злобе нет.
И не видал доныне свет
Злодея, толь бесчеловечна.
В стране сурового изгнанья,
На склоне тягостного дня,
Святая сила заклинанья
Замкнула в тайный круг меня.
Кому молюся, я не знаю,
Но знаю, что услышит Тот,
Кого молитвой призываю,
Кому печаль моя цветет.
Его мимолетящей тени,
Что исчезает, смерть поправ,
Молюся я, склонив колени
На росной ласковости трав.
И заклинанья не обманут,
Но будет то же все, что есть,
Опять страдания предстанут,
Все муки надо перенесть.
Что Тот вкусил, кто жало Змея
Навеки вырвал, надо мне,
Жестокой мукой пламенея,
Вкусить в последней тишине.
Мы родились для страданий,
Но душой в борьбе не пали;
В темной чаще испытаний
Наши песни мы слагали.Сила духа, сила воли
В этой чаще нас спасала;
Но зато душевной боли
Испытали мы немало.На простор из этой чащи
Мы упорно выбивались;
Чем трудней был путь, тем чаще
Наши песни раздавались.Всюду песен этих звуки
Эхо громко откликало,
И с тоскою нашей муке
Человечество внимало.Наши песни — не забава,
Пели мы не от безделья,
В них святая наша слава,
Наше горе и веселье.В этих песнях миллионы
Мук душевных мы считаем,
Наши песни, наши стоны
Мы счастливым завещаем.
Не умолкай, не умолкай!
Отрадны сердцу эти звуки,
Хоть на единый миг пускай
В груди больной задремлют муки.Волненья прошлых, давних дней
Мне песнь твоя напоминает;
И льются слезы из очей,
И сладко сердце замирает… И мнится мне, что слышу я
Знакомый голос, сердцу милый;
Бывало, он влечет меня
К себе какой-то чудной силой; И будто снова предо мной
Спокойный, тихий взор сияет
И душу сладостной тоской,
Тоской блаженства наполняет… Так пой же! Легче дышит грудь,
И стихли в ней сомненья муки…
О, если б мог когда-нибудь
Я умереть под эти звуки!
Мой Бог! Не ради вечного блаженства,
хоть беспредельна райская отрада,
не ради мук неисчислимых Ада
люблю Тебя и жажду совершенства!
Твои, Спаситель, созерцаю муки,
Твой крест, на нем в крови Тебя, Распятый:
разверсты раны, холодом обятый
средь хохота Ты простираешь руки.
Вихрь пламенный мою обемлет душу!
Тебя любить я буду и без Рая,
без адских ков обета не нарушу,
свою свободу тайно презирая,
чему я верил, верить не умея,
и что любил, любить того не смея!
Бледнеет даль. Уж вот он — день разлуки,
Я звал его, а сердцу всё грустней…
Что видел здесь я, кроме зла и муки,
Но всё простил я тихости теней.Всё небесам в холодном их разливе,
Лазури их прозрачной, как недуг,
И той меж ив седой и чахлой иве —
Товарищам непоправимых мук.И грустно мне, не потому, что беден
Наш пыльный сад, что выжжены листы,
Что вечер здесь так утомленно бледен,
Так мертвы безуханные цветы, А потому, что море плещет с шумом,
И синевой бездонны небеса,
Что будет там моим закатным думам
Невмоготу их властная краса…
Ты мелькнула, ты предстала,
Снова сердце задрожало,
Под чарующие звуки
То же счастье, те же муки,
Слышу трепетные руки —
Ты еще со мной! Час блаженный, час печальный,
Час последний, час прощальный,
Те же легкие одежды,
Ты стоишь, склоняя вежды, —
И не нужно мне надежды:
Этот час — он мой! Ты руки моей коснулась,
Разом сердце встрепенулось;
Не туда, в то горе злое,
Я несусь в мое былое, —
Я на все, на все иное
Отпылал, потух! Этой песне чудотворной
Так покорен мир упорный;
Пусть же сердце, полно муки,
Торжествует час разлуки,
И когда загаснут звуки —
Разорвется вдруг!
Вам, к небу грузному подятые, громады
Отчаяний, утешных этих зим
И белый холод и — пощады!.. О, пощады!.. —
Туман на руки лиственниц как дым.
Вечерний снег, великое молчанье.
Надменность камня, голоса гранита
И битва сумерек, — здесь старый гром смежил
Эпохи давние, — и солнца свет сердито
Язвит и дразнит вас, напомнив мятежи.
Вечерний снег, великое молчанье.
О, хватит с вас минувших дней и муки,
Чтобы замкнуться в символ роковой,
Трагические скалы, — немы, глухи,
В недвижности застыньте вековой!
Вечерний снег, великое молчанье!
Усните вы, бессонные на звездах,
Вот саван инея для вас — он бел и тих, —
Мерцающих ночей сквозящий воздух
И вот зима… вам, скалы мук людских!
Вечерний снег, великое молчанье.
Боже правый, пред тобой
Ныне грешница с мольбой.
Мне тоска стесняет грудь,
Мне от горя не заснуть.
Нет грешней меня, — но ты,
Боже, взор не отврати!..
Ах, кипела сильно в нем
Молодая кровь огнем!
Ах, любил так чисто он,
Тайной мукой истомлен.
Боже правый, пред тобой
Ныне грешница с мольбой.
Я ту муку поняла,
И безжалостно могла
Равнодушно так молчать
И на взгляд не отвечать.
Нет грешней меня, — но ты,
Боже, взор не отврати!..
Ах, его терзала я,
И погиб он от меня.
Потерялся, бедный, он,
Умер он, похоронен.
Боже правый, пред тобой
Ныне грешница с мольбой.
Эта боль не раз мной испытана,
На кресте я был распят не раз,
Снова кровью одежда пропитана
И во взорах свет солнца погас.
Члены пыткой злой обессилены,
Я во прахе кровавом — как труп.
Выжидают мгновения филины,
Опустившись на ближний уступ.
Но, чем мука полней и суровее,
Тем восторженней песни хочу,
И кричу, и пою славословия,
Вечный гимн моему палачу.
О, приди, без улыбки, без жалости,
Снова к древу меня пригвождать,
Чтоб я мог в ненасытной усталости
Снова руки твои целовать.
Чтоб, в борьбе с сладострастной безмерностью
Нарастающих яростных мук,
Я утешен был девственной верностью
Этих строго безжалостных рук.
Себя покорно предавая сжечь,
Ты в скорбный дол сошла с высот слепою.
Нам темной было суждено судьбою
С тобою на престол мучений лечь.
Напрасно обоюдоострый меч,
Смиряя плоть, мы клали меж собою:
Вкусив от мук, пылали мы борьбою
И гасли мы, как пламя пчельных свеч…
Невольник жизни дольней — богомольно
Целую край одежд твоих. Мне больно
С тобой гореть, еще больней — уйти.
Не мне и не тебе елей разлуки
Излечит раны страстного пути:
Минутна боль — бессмертна жажда муки!
Ἄμπελος δ’ἦν κατηφής, και σκυθρωπὸς οἶνος, και βότρυς ὥσπερ δακρύων.
Hиmеrиus
Виноградник свой обходит, свой первои́збранный, Диони́с;
Две жены в одеждах темных — два виноградаря — вслед за ним.
Говорит двум скорбным стражам — двум виноградарям — Диони́с:
«Вы берите, Скорбь и Мука, ваш, виноградари, острый нож;
Вы пожните. Скорбь и Мука, мой первоизбранный виноград!
Кровь сберите гроздий рдяных, слезы кистей моих золотых —
Жертву нег в точило скорби, пурпур страданий в точило нег;
Напоите влагой рьяной алых восторгов мой ярый Граль!»
(К картине Рибейры)
Небесного огня отважный похититель,
Прикован к высотам, на муки осужден,
Олимпу и теперь бросает вызов он,
И втайне перед ним трепещет небожитель.
Когда ночная мгла обемлет небосклон,
Покинув синих вод прохладную обитель,
Ундины юные спешат со всех сторон
К скале, где пригвожден недавний победитель.
Он внемлет в тишине их жалобным речам,
Их слезы льют бальзам в зияющую рану,
Но ты, Рибейра, был суровее, чем сам
Неумолимый Зевс к отважному титану,
Тобою осужден один во тьме ночей
Терзаться муками великий Прометей.
(К картине Рибейры).
Небеснаго огня отважный похититель,
Прикован к высотам, на муки осужден,
Олимпу и теперь бросает вызов он
И втайне перед ним трепещет небожитель.
Когда ночная мгла обемлет небосклон,
Покинув синих вод прохладную обитель,
Ундины юныя спешат со всех сторон
К скале, где пригвожден недавний победитель.
Он внемлет в тишине их жалобным речам,
Их слезы льют бальзам в зияющую рану,
Но ты, Рибейра, был суровее чем сам
Неумолимый Зевс к отважному титану,
Тобою осужден один во тьме ночей
Терзаться муками великий Прометей.
Есть страданья ужасней, чем пытка сама, -
Это муки бессонных ночей,
Муки сильных, но тщетных порывов ума
На свободу из тяжких цепей.
Страшны эти минуты душевной грозы:
Мысль немеет от долгой борьбы,
А в груди — ни одной примиренной слезы,
Ни одной благодатной мольбы!..
Тайна, вечная, грозная тайна томит
Утомленный работою ум,
И мучительной пыткою душу щемит
Вся ничтожность догадок и дум…
Рад бежать бы от них, — но куда убежать?
О, они не дадут отдохнуть
И неслышно закрадутся в душу, как тать,
И налягут кошмаром на грудь;
Где б ты ни был, — они не оставят тебяИ иссушат бесплодной тоской, -
Если ты как-нибудь не обманешь себя
Или разом не кончишь с собой!..
Смотрит месяц ненастный, как сыплются желтые листья,
Как проносится ветер в беспомощно-зыбком саду.
На кусты и поляны в тоске припадают деревья:
«Проноси, вольный ветер, скорей эту жуткую ночь!
Не за то ль так нещадно нас мучит холодная осень,
Что цвели мы весной, упиваясь улыбкой небес,
Забывая в дни счастья про черные ночи ненастья, —
Роковую расплату за радость весны и любви?»
С неземною печалью глядит затуманенный месяц…
Ветер в жутком восторге проносится в черных кустах:
«Достигайте в несчастии радости мук беспредельных!
Приготовьтесь к Великому мукой великих потерь!»
1.
Рабочие столицы,
крестьяне окраины,
слушайте с юга вздымающийся плач!
Это над Киевом,
над столицей Укра́ины,
тешится Пилсудский-палач.
2.
В дикой злобе
отступающий боров
взорвал красоту Владимирского собора.
3.
Чтоб жители неповинные остались без хлеба,
пожаром вокзалов дымится небо.
4.
Электрические станции взорвали. Без света,
без тепла киевляне. Не всё еще это!
5.
Чтоб люди в муках корчились без воды,
сожрал водокачки огонь и дым.
6.
Теперь оцените Антанты проповедь,
что мы-де
разбойники,
а они —
Европа ведь!
7.
Культура — Коммуна. Строители — мы!
8.
А паны —
погромщики,
сеятели тьмы.
9.
Запомните, рабочие,
истину эту:
помощников Антанты
ллойд-джорджев — к ответу! 1
0.
И нам чтоб не вклеили подобную муку —
на фронт поголовно!
Винтовку в руку!
Знакомые звуки, чудесные звуки!
О, сколько вам силы дано!
Прошедшее счастье, прошедшие муки,
И радость свиданья, и слезы разлуки…
Вам всё воскресить суждено.Знакомые тени являются снова,
Проходят одна за другой…
И сердце поверить обману готово,
И жаждет, и молит всей жизни былого,
Согретое страстью былой.И всё, что убито бесплодной борьбою,
Опять шевельнулось в груди…
На доблестный подвиг, на битву с судьбою
Иду я отважно, и яркой звездою
Надежда горит впереди.В возлюбленном взоре, в улыбке участья
Прочел я давно, что любим;
Не страшны мне грозы, не страшно ненастье;
Я знаю — любви бесконечное счастье
Меня ожидает за ним! Довольно, довольно!.. замолкните, звуки!
Мою вы терзаете грудь…
Прошедшее счастье, прошедшие муки,
И радость свиданья, и слезы разлуки,
О сердце! навеки забудь!..
Заставь горячими клещами
Меня щипать, лицо мне рвать,
Сечь розгами, хлестать плетями, —
Не заставляй лишь только ждать!
Заставь мне пыткою ужасной
Все кости вывихнуть, сломать, —
Не заставляй лишь ждать напрасно:
Страшнее муки нет, как ждать!
Вчера прождал я в этой муке
Тебя с полудня до шести.
Ты не пришла. Кусая руки,
Я был готов с ума сойти!
Меня душило нетерпенье,
Как змей. У двери зазвонят —
Вскочу… Не ты!.. В изнеможенье,
Как труп, я падаю назад.
Ты не пришла. Я рвусь и ною;
А в уши шепчет Сатана:
«Безумец старый! над тобою,
Не потешается ль она?»
Это было однажды… то было лишь раз.
Я лишь раз сознавал, что мы близки…
Этот час?.. Он один был действительный час,
Все другие — поблеклые списки!
Уловив за ресницами проблески глаз,
Мы боялись желанных объятий,
Но бегущая стрелка замедлила час,
Замерла на ночном циферблате.
Золотистые тени подернули нас.
Мы искали… мы смутно дышали,
Мы стремились, бояся достигнуть… и час
Прозвенел в отуманенной дали.
Это было однажды… то было лишь раз.
Ожиданья… томленья… и муки,
Разгоревшийся взор за туманом погас,
И сплелись задрожавшие руки.
О! Ты помнишь заветно мистический час,
Тайный час на ночном циферблате.
Мы слетели во глубь отуманенных глаз,
Мы дышали ответом объятий.
Золотистые тени подернули нас…
Ожиданья, томленья и муки,
Разгоревшийся взор за туманом погас,
И сплелись задрожавшие руки.
Март 1895
О дорогой мечтал я днем,
Мечтал во тьме ночной;
Когда-ж уснул, —она во сне
Предстала предо мной.
Пышней, милей весенних роз,
Спокойна и нежна,
Сидела с белою канвой
За пяльцами она.
Взор кроток был… и странной ей
Казалась грусть моя…
«Что значит, друг, твой бледный вид?
Где скрыта боль твоя?»
Казалось странно ей, что лью
Горячих слез ручьи…
«Скажи мне, друг, кто причинил
Страдания твои?»
Взор кроток был… во мне-ж душа
Была, как ночь, мрачна…
«Ты муки вызвала —и боль
В груди затаена».
И вот к груди моей она
Притронулась рукой, —
И вмиг проснулся я без мук,
Без боли роковой.
Я вновь повстречался с Надеждой -
приятная встреча.
Она проживает все там же -
то я был далече.
Все то же на ней из поплина
счастливое платье,
все так же горяч ее взор,
устремленный в века…
Ты наша сестра,
мы твои непутевые братья,
и трудно поверить,
что жизнь коротка.
А разве ты нам обещала
чертоги златые?
Мы сами себе их рисуем,
пока молодые,
мы сами себе сочиняем
и песни и судьбы,
и горе тому, кто одернет
не вовремя нас…
Ты наша сестра,
мы твои торопливые судьи,
нам выпало счастье,
да скрылось из глаз.
Когда бы любовь и надежду
связать воедино,
какая бы (трудно поверить)
возникла картина!
Какие бы нас миновали
напрасные муки,
и только прекрасные муки
глядели б с чела…
Ты наша сестра.
Что ж так долго мы были в разлуке?
Нас юность сводила,
да старость свела.
Ну, что же? Устало заломлены слабые руки,
И вечность сама загляделась в погасшие очи,
И муки утихли. А если б и были высокие муки, —
Что нужды? — Я вижу печальное шествие ночи.
Ведь солнце, положенный круг обойдя, закатилось.
Открой мои книги: там сказано всё, что свершится.
Да, был я пророком, пока это сердце молилось, —
Молилось и пело тебя, но ведь ты — не царица.
Царем я не буду: ты власти мечты не делила.
Рабом я не стану: ты власти земли не хотела.
Вот новая ноша: пока не откроет могила
Сырые объятья, — тащиться без важного дела…
Но я — человек. И, паденье свое признавая,
Тревогу свою не смирю я: она всё сильнее.
То ревность по дому, тревогою сердце снедая,
Твердит неотступно: Что делаешь, делай скорее.21 февраля 1914
Забылись муки в тишине,
В оковах легких сна;
И вот она явилась мне,
Прекрасна и бледна.
Глядит так дивно и светло,
В ресницах жемчуг слез;
Как мрамор холодно чело
Под прядями волос.
Она сошла ко мне во тьму,
Как мрамор холодна,
И никнет к сердцу моему,
Как мрамор холодна.
Готов я страстью изойти,
И боль мне душу жжет,
Но сердце у нее в груди
Холодное как лед.
«Не бьется сердце здесь, в груди,
В нем холод ледяной;
Но знай, и мне дано цвести,
Цвести в любви земной.
Устам румянца не вернуть,
Застыла в сердце кровь,
Но ты тоску свою забудь,
Во мне — одна любовь».
И крепко-крепко обняла —
От боли замер дух —
И в ночь туманную ушла,
Едва пропел петух.