Мне чудится, что ты, в одежде духов света,
Витаешь где-то там, высоко над Землей,
Перед тобой твоя лазурная планета,
И алые вдали горят за дымной мглой.
Ты вся была полна любви невыразимой,
Неутоленности, как Сафо оных дней, —
Не может с любящим здесь слитным быть любимый,
И редки встречи душ при встрече двух людей.
Мне мгла сомкнула очи,
Свинец уста сковал,
Застыв и цепенея,
В могиле я лежал.
Не помню, был ли долог
Мой мертвый сон, но вдруг
Проснулся я и слышу
Над гробом чей-то стук.
Другая вариация
Чтоб сны приникли к изголовью,
Зажгите, звезды, все огни,
И ты, о, Ночь, своей любовью
Слиянье страсти осени.
Ужель природа доверяла
Любви — такую красоту?
Луна ужели озаряла
Такую верную чету?
О, пусть во мгле самозабвенья
Красавица склонилась,
Шумит веретено.
Вещанье совершилось,
Уж Ночь глядит в окно.
Светлянка укололась,
И приговор свершен.
Красив застывший волос,
Красив глубокий сон.
От одного укола,
Как будто навсегда,
Король Гаральд Прекраснокудрый
Сидит во мгле морских глубин,
С ним фея вод, она прекрасна;
И год идет за мглой годин.
Зафеен Никсой, зачарован,
Он не умрет и не живет;
Уж целых двести лет так длится,
То колдовство в глубинах вод.
Дождь и холод! А ты все сидишь на скале,
Посмотри на себя — ты босая!
Что на море глядишь? В этой пасмурной мгле
Не видать, словно ночью, родная!
Шла домой бы, ей-богу!
«О! я знаю, зачем я сижу на скале;
Что за нужда, что сыро и скверно,—
А его различить я сумею во мгле,
Он сегодня вернется, наверно.
В бурю ловля чудесна!
Зловещее и смутное есть что-то…
К. ФофановВо всех углах жилья, в проходах, за дверьми
Стоят чудовища, незримые людьми:
Болезни, ужасы и думы тех, кто прежде
Жил в этих комнатах и верил здесь надежде.
И все мы, с первых дней вступая в старый дом,
Под их влиянием таинственным живем.
Их образ — как у птиц. Как глупые пингвины,
Они стоят во мгле, к стене притиснув спины
И чинно крылышки прижав к своим бокам;
Н. А. Григоровой1Мне грустно… Подожди… Рояль,
Как будто торопясь и споря,
Приоткрывает окна в даль
Грозой волнуемого моря.И мне, мелькая мимо, дни
Напоминают пенной сменой,
Что мы — мгновенные огни —
Летим развеянною пеной.Воздушно брызжут дишканты
В далекий берег прежней песней…
И над роялем смотришь ты
Неотразимей и чудесней.Твои огромные глаза!
Безмолвное море, лазурное море,
Стою очарован над бездной твоей.
Ты живо; ты дышишь; смятенной любовью,
Тревожною думой наполнено ты.
Безмолвное море, лазурное море,
Открой мне глубокую тайну твою.
Что движет твое необятное лоно?
Чем дышит твоя напряженная грудь?
Иль тянет тебя из земныя неволи
Дворцов и замков свет, дворцов и замков,
цветник кирпичных роз, зимой расцветших,
какой родной пейзаж утрат внезапных,
какой прекрасный свист из лет прошедших.
Как будто чей-то след, давно знакомый,
ты видишь на снегу в стране сонливой,
как будто под тобой не брег искомый,
а прежняя земля любви крикливой.
Еще не пал покров туманный
На заалевшие снега,
О свет вечерний, необманный,
Заливший жизни берега!
Ночная мгла еще покуда
Не охватила небеса,
И я туда гляжу, откуда
Сияет вечная краса.
Я жрец Изиды светлокудрой,
Я ученик во храме Фта,
И мне в потомстве имя — Мудрый,
Затем что жизнь моя чиста.
Но на пути годичном в Фивы
На палубе я солнца ждал.
Чуть Нил влачил свои проливы,
Там где-то плакался шакал.
Не часто радует поэта
Судьба, являя перед ним
Внезапно — столп живого света,
Над краем вспыхнувший родным!
Такой же столп, во время оно,
Евреев по пустыне вел:
Был светоч он и оборона,
Был стяг в сраженьях и глагол!
При блеске дня — как облак некий,
Как факел огненный — в ночи,
Я по дороге жизни этой
Скачу на черном скакуне,
В дали, густою мглой одетой,
Друзья, темно, не видно мне.
Со мною рядом что за лица?
Куда бегут? Зачем со мной?
Скучна их пестрая станица,
Несносен говор их пустой.
В моих руках моя подруга,
Одна отрада на пути,
Проносились над островом зимние шквалы и бури
То во мгле и дожде, то в сиянье небесной лазури,
И качались, качались цветы за стеклом,
За окном мастерской, в красных глиняных вазах, —
От дождя на стекле загорались рубины в алмазах
И свежее цветы расцветали на лоне морском.
Ветер в раме свистал, раздувал серый пепел в камине,
Градом сек по стеклу — и опять были ярки и сини
Средиземные зыби, глядевшие в дом,
А за тонким блестящим стеклом,
Когда на листья винограда
Слетала влажная прохлада
С недосягаемых вершин;
Когда вечерний звон Гелата
В румяных сумерках заката,
Смутив пустыни грустный сон,
Перелетал через Рион, —
Здесь, на кладбищах, позабытых
Потомством, посреди долин,
Во мгле плющами перевитых
Голубая Змея с золотой чешуей,
Для чего ты волнуешь меня?
Почему ты как Море владеешь Землей,
И кругом предстаешь как Эфир мировой,
С бесконечной игрою Огня?
Почему, для чего, Голубая Змея,
Ты горишь миллионами глаз?
Почему бесконечная сказка твоя,
Эти звенья, горенье, и мгла Бытия
Ты прости, что, временем пустая,
Жизнь моя
Варначества полна:
Это я
За молодость хватаюсь,
Как за берег —
Глупая волна…
Трудная и голубая
Мне страна мерещится во мгле…
Горит закат, блистает янтарями,
Чуть дышит ветер, облачко гоня,
И светлый вечер с темными кудрями
Прильнул к немым устам бледнеющего дня.
Безмолвие и мгла, четой влюбленной,
Приходят из долины отдаленной,
Приносят дню последний свой привет.
Покорны власти их необычайной
Лазурь, земля, движенье, звук и свет;
Летун отпущен на свободу.
Качнув две лопасти свои,
Как чудище морское в воду,
Скользнул в воздушные струи.Его винты поют, как струны…
Смотри: недрогнувший пилот
К слепому солнцу над трибуной
Стремит свой винтовой полет… Уж в вышине недостижимой
Сияет двигателя медь…
Там, еле слышный и незримый,
Пропеллер продолжает петь… Потом — напрасно ищет око:
Лечлэд, Глостершир.
Горит закат, блистает янтарями,
Чуть дышит ветер, облачко гоня,
И светлый вечер с темными кудрями
Прильнул к немым устам бледнеющего дня.
Безмолвие и мгла, четой влюбленной,
Приходят из долины отдаленной.
Приносят дню последний свой привет.
Покорны власти их необычайной
Умирал аромат засыпающих трав,
Замирали слова вдохновенных речей,
И, как скорбный напев в тишине отзвучав,
Отзывались в душе потрясенной моей
Отголоски печальных речей.
И вечерних огней догоравший костер
Побледнел и погас в наступающей мгле,
И презренья огнем загорался твой взор,
Ты бледнел, говоря о ликующем зле
Уж день на исходе, и тихо
На землю спускается мгла;
Как долу спускаются перья
В полете могучем орла.
Я вижу—огни по деревне
Мерцают, сквозь дождик блестя,
И чувству невольному грусти
Не в силах противиться я.
То чувство тоски и томленья,
И горю оно не сродни;
Как своенравный мотылек,
я здесь, всегда перед тобой
и от тебя всегда далек,
я — голубой
цветок!
Едва ты приотворишь дверь
туда, во мглу былых веков,
я говорить с тобой готов!
Ты верил прежде — и теперь
царю цветов
Уже впервые дымной мглою
Подернут был Едемский сад,
Уже пожелкнувшей листвою
Усеян синий был Ефрат,
Уж райская не пела птица —
Над ней орел шумел крылом,
И тяжело рычала львица,
В пещеру загнанная львом.
И озирал злой дух с презреньем
Добычу смерти — пышный мир
Вот, на каретных стеклах, в блеске
Огней и в зареве костров,
Из бледных линий и цветов
Мороз рисует арабески.
Бегут на смену темноты
Не фонари, а пятна света;
И катится моя карета
Средь этой мглы и суеты.
Огни, дворцы, базары, лица
И небо — все заслонено…
Когда позор и угнетенье
Царят над Францией моей
И с укоризною презренья
Повсюду говорят о ней;
Когда, республика святая,
Деяния твоих сынов
Поносит, дерзко осуждая,
Толпа лакеев и рабов;
Бордости голос, звенящий подобно трубе!
Отблеск пожара, враги в безпощадной борьбе,
Звезды из крови на золоте ратной кольчуги, —
Громко звучит он, смолкая подобно трубе.
Голос вражды! Заглушенный рыданием вьюги —
Колокол На море! В диком, безумном испуге
Мечется жизнь на своем берегу, а во мгле
Звон замирает в рыданиях бешеной вьюги.
Голос желаний! Гуляки… Вино на столе…
Призрак веселья, румянец на влажном челе…
Люблю Тебя, Ангел-Хранитель во мгле.
Во мгле, что со мною всегда на земле.
За то, что ты светлой невестой была,
За то, что ты тайну мою отняла.
За то, что связала нас тайна и ночь,
Что ты мне сестра, и невеста, и дочь.
За то, что нам долгая жизнь суждена,
Ровесница векам первовременным,
Твое чело дерзал я попирать!
Как весело питомцам жизни бренным
Из-под небес отважный взгляд бросать:
Внизу, как ад, во мгле овраг зияет,
В венце лучей стоит над ним скала
След вечности! здесь время отдыхает,
Его коса здесь жертвы не нашла.
О жизнь певцов, святое вдохновенье,
В темноте у окна,
на краю темноты
полоса полотна
задевает цветы.
И, как моль, из угла
устремляется к ней
взгляд, острей, чем игла,
хлорофилла сильней.
Оба вздрогнут — но пусть:
1Что порхало, что лучилось —
Отзвенело, отлучилось,
Отсверкавшей упало рекой…
Мотыльком живое отлетело.
И — как саван — укутал покой
Опустелое тело.Но бессонные очи
Испытуют лик Ночи:
«Зачем лик Мира — слеп?
Ослеп мой дух, —
И слеп, и глух
Вдали полыхнула зарница.
Качнулась за окнами мгла.
Менялась погода —
смениться
погода никак не могла.И все-таки что-то менялось.
Чем дальше, тем резче и злей
менялась погода,
менялось
строенье ночных тополей.И листьев бездомные тени,
в квартиру проникнув извне,
Ясный вечер, зимний и холодный,
За высоким матовым стеклом.
Там, в окне, в зеленой мгле подводной
Бьются зори огненным крылом.
Смутный час… Все линии нерезки.
Все предметы стали далеки.
Бледный луч от алой занавески
Оттеняет линию щеки.
Мир теней погасших и поблеклых,
Хризантемы в голубой пыли;
В замке пышном и старинном, где пустынный круг покоев
Освящен и облелеян грустной тайной тишины,
Дни следя, как свиток длинный, жажду жизни успокоив,
Я всегда мечтой овеян, я храню любовно сны.
Сны приходят в пестрой смене, ряд видений нежит душу,
Но одна мечта меж ними мне дороже всех других.
Ради милых умилений давней клятвы не нарушу,
Утаю святое имя, не включу в певучий стих!
Словно девушка стыдлива, шаловлива, как ребенок,
И как женщина желанна, предо мной встает она: