У ног твоих я понял в первый раз,
Что красота обятий и лобзаний
Не в ласках губ, не в поцелуе глаз,
А в страсти незабвенных трепетаний, —
Когда глаза — в далекие глаза —
Глядят, как смотрит коршун опьяненный, —
Когда в душе нависшая гроза
Излилась в буре странно-измененной, —
Когда в душе, как перепевный стих,
Услышанный от властного поэта,
Дрожит любовь ко мгле — у ног твоих,
Ко мгле и тьме, нежней, чем ласки света.
И бездна нам обнажена,
С своими страхами и мглами…
Вот отчего нам ночь страшна.
Ф. ТютчевКак золото на черни,
Блестит, во мгле вечерней,
Диск маятника; стук
Минут в тиши размерной.
Невольно — суеверней
Глядишь во мрак, вокруг.
Ночь открывает тайны.
Иной, необычайный
Встал мир со всех сторон.
Безмерный и бескрайный…
И страхи не случайны,
Тревожащие сон.
Те страхи — груз наследий
Веков, когда медведи
Царили на земле;
Когда, копьем из меди
Наметив, о победе
Мы спорили во мгле;
Когда, во тьме пещеры,
Шагов ночной пантеры
Страшился человек…
И древние химеры,
В преданьях смутной веры,
Хранит доныне век.
Пылит и плачется: расплачется пурга.
Заря багровая восходит на снега.
Ты отошла: ни слова я… Но мгла
Легла суровая, свинцовая — легла.
Ни слова я… И снова я один
Бреду, судьба моя, сквозь ряд твоих годин.
Судьба железная задавит дни мои.
Судьба железная: верни ее — верни!
Лихие шепоты во мгле с лихих нолей.
Сухие шелесты слетают с тополей.
Ни слова я… Иду в пустые дни.
Мы в дни погребены: мы искони одни.
Мы искони одни: над нами замкнут круг.
Мой одинокий, мой далекий друг, —
Далек, далек и одинок твой путь:
Нам никогда друг друга не вернуть.
Из тумана и мглы, из собравшихся туч,
После ночи глухой, непроглядной,
Вновь блеснул предо мною живительный луч,
Луч любви и надежды отрадной.
Суждено ли вам сбыться, о счастьи мечты?
Прозвучит ли желанное слово?
Иль погибнете вы, словно в осень цветы,
Под дыханием стужи суровой?
Мне не нужно тогда сострадания слов,
Мне не нужно и слов утешенья,
От вернейших друзей и от лютых врагов
Утаить я сумею мученья.
В край далекий от них я уйду навсегда —
Где смолкают земные тревоги,
И откуда никто никогда, никогда
Не отыщет обратно дороги…
1886 г.
Целит вечернее безволие
Мечту смятенную мою.
Лучей дневных не надо более,
Всю тусклость мига признаю!
Пускай темнеют дали синие,
Я не зажгу во тьме свечи:
В душе ни смеха, ни уныния…
Ты, голос памяти, — молчи!
Обвили сладостными платами
Мне тени дышащую грудь.
Нависла сводами и скатами
Над взором тягостная муть.
Идут часы — мгновенья серые,
Царит всевластно темнота…
Иль позабыт во мгле пещеры я,
И все, что было, — лишь мечта?
Иль я лишь прах, во гробе тающий,
Я — чей-то призрак в бледной мгле,
К давно минувшему взывающий
И всем безвестный па земле!
Как тихо проплывают вереницы
Воздушной мглы, там в зеркале, точь в точь
Такой же, как вверху уходит прочь,
До тучевой цепляяся станицы.
Как шелест тих прочитанной страницы.
Душа, забыть тоску уполномочь.
Я слышу, как идет чуть слышно Ночь,
Тень медленной мне пала на ресницы.
Все пропасти закрылись синей мглой.
Все бывшее желанию искомым
В душе безгласной строит аналой.
Весь мир сомкнулся храмовым обемом.
Святая Ночь. Я брат. Будь мне сестрой.
Дай млечность снов. И в Вечность путь открой.
Померкло блюдечко во мгле,
все воском налитое…
Свеча, растаяв на столе,
не восстанавливается.
Рубанком ловких технарей
стих закудрявливается,
а прелесть пушкинских кудрей
не восстанавливается.
От стольких губ, как горький след,
лишь вкус отравленности,
а вкус арбузов детских лет
не восстанавливается.
Тот, кто разбил семью, к другой
не приноравливается,
и дружба, хрястнув под ногой,
не восстанавливается.
На поводках в чужих руках
народы стравливаются,
а люди — даже в облаках
не восстанавливаются.
На мордах с медом на устах
след окровавленности.
Лицо, однажды мордой став,
не восстанавливается.
Лишь при восстании стыда
против бесстыдности
избегнем страшного суда -
сплошной пустынности.
Лишь при восстании лица
против безликости
жизнь восстанавливается
в своей великости.
Детей бесстыдство может съесть -
не остановится.
А стыд не страшен. Стыд — не смерть.
Все восстановится.
Безмолвствуют высоты,
Застыли берега.
В безмерности дремоты
Нагорные снега.
Здесь были океаны,
Но где теперь волна?
Остались лишь туманы,
Величье, глубина.
Красивы и усталы,
В недвижности своей,
Не грезят больше скалы
О бешенстве морей.
Безжизненно, но стройно,
Лежат оплоты гор.
Печально и спокойно
Раскинулся простор.
Ни вздоха, ни движенья,
Ни ропота, ни слов.
Безгласное внушенье
Чарующих снегов.
Лишь мгла долин курится,
Как жертвы бледный дым.
Но этой мгле не слиться
С тем царством снеговым.
Здесь кончили стремленья
Стремительность свою.
И я как привиденье
Над пропастью стою.
Я стыну, цепенею,
Но все светлей мой взор.
Всем сердцем я лелею
Неизреченность гор.
Засветилася лампада
Пред иконою святой.
Мир далекий, мир-громада,
Отлетел, как сон пустой.
Мы в тиши уединенной.
Час, когда колокола
Будят воздух полусонный,
Час, когда прозрачна мгла.
Ласка этой мглы вечерней
Убаюкивает взгляд,
И уколы жгучих терний
Сердце больше не язвят.
Помолись в тиши безмолвной
Пред иконою святой,
Чтобы мир, страданьем полный,
Вспыхнул новою мечтой.
Помолись со мной, родная,
Чтобы жизнь светлей прошла,
Чтобы нас стезя земная
Вместе к гробу привела.
Над пучиной неизвестной
Пусть мы склонимся вдвоем,
Пусть чудесный гимн небесный
Вместе Богу мы споем.Год написания: без даты
Лишь вступит жизнь в такую пору,
Когда конец всё ближе к ней, —
Былое умственному взору,
Представши, видится ясней.И как страстей шумела буря,
И как боролась с правдой ложь, —
Седую голову понуря,
Припомнишь всё — и всё поймешь.На прожитое взглянешь прямо,
То с краской счастья, то стыда;
И пред тобой, как панорама,
Проходят дальние года… Так поздней осенью, порою,
Когда летит увядший лист
И, разрежен от мглы и зною,
Спокойный воздух свеж и чист, В часы, когда уж солнце низко, —
На озаренной им земле
Даль подступает к нам так близко,
Так ясно всё, что было в мгле.
Глядел я, стоя над Невой,
Как Исаака-великана,
Во мгле морознаго тумана,
Светился купол золотой.
Всходили робко облака
На небо зимнее, ночное,
Белела в мертвенном покое
Оледянелая река.
Я вспомнил, грустно молчалив,
Как в тех странах, где солнце греет,
Теперь на солнце пламенеет
Роскошной Генуи залив…
О, север, север-чародей!
Иль я тобою околдован?
Иль в самом деле я прикован
К гранитной полосе твоей?
О, если б мимолетный дух,
Во мгле вечерней тихо вея.
Меня унес скорей, скорее
Туда, туда, на теплый юг.
Два трупа встретились в могиле,
И прикоснулся к трупу труп,
В холодной тьме, в тюрьме, и в гнили,
Прикосновеньем мертвых губ.
Они, влюбленные, когда-то
Дышали вместе под Луной
Весенней лаской аромата
И шелестящей тишиной.
Они клялись любить до гроба.
И вот, по истеченьи дней,
Земная жадная утроба
Взяла их в пищу для червей.
Тяжелые, с потухшим взглядом,
Там, где повсюду мгла и мгла,
Они лежат так тесно рядом,
Зловонно-мягкие тела.
Для мелких тварей ставши пищей,
И разлученные с душой,
Они гниющее жилище,
Где новый пир, для них чужой.
И дико спят они в тумане,
И видят сказочные сны
Неописуемых дыханий
И необъятной тишины.
Перевод Якова Козловского
Захочет любовь, и в клубящейся мгле
Багряный цветок расцветет на скале,
И снег зажурчит на вершине.
Но в каменном сердце во все времена
Не в силах посеять она семена,
В нем терн прорастает поныне.
Смиряла любовь даже царственный гнев,
И кротким, как агнец, вдруг делался лев,
Лань рядом паслась, не робея.
Я видел воочию, как, зла не тая,
Под флейту факира танцует змея
На площади людной Бомбея.
И тихо любовь мне шепнула:
— Умей
Ты действовать, как заклинатели змей. —
И грустный напомнила случай:
Одна балерина в недавнем году,
Что с флейтой волшебной была не в ладу,
Змеей обернулась гремучей.
Словами любви, это помнит весь свет,
Великий целитель и славный поэт,
Недуги лечил Авиценна.
Завидная участь, счастливый удел,
Такие б стихи написать я хотел,
Где слово — лекарству замена!
Нимфея белая, нимфея голубая,
Нимфея радуга, сернистый цвет, заря,
Кроваво-звездная, и туберозно-злая,
Мерцали, меж собой дыханьем говоря.
Я слышал говор их над этой бледной влагой,
И в сердце раненый, внимательно молчал,
И многоцветною, многоименной сагой
Дух лотоса, дыша, весь воздух расцвечал.
Лились пахучие и заревные звоны
Бегоний пламенных, лиловых орхидей,
Томились пьяные в тумане анемоны,
Все губы жадные раскрылись для страстей.
И рододендроны, как сонмы юбок фейных,
Призывно зыблились, горячий рот маня,
И я застыл средь чар нимфейных, многозмейных,
И пыль цветочная огнем вошла в меня.
РомансЯ знаю край! там негой дышит лес,
Златой лимон горит во мгле древес,
И ветерок жар неба холодит,
И тихо мирт и гордо лавр стоит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда! Там светлый дом! на мраморных столбах
Поставлен свод; чертог горит в лучах;
И ликов ряд недвижимых стоит;
И, мнится, их молчанье говорит…
Там счастье, друг! Туда! Туда
Мечта зовет! Там сердцем я всегда! Гора там есть с заоблачной тропой!
В туманах мул там путь находит свой;
Драконы там мутят ночную мглу;
Летит скала и воды на скалу!..
О друг, пойдем! Туда! Туда
Мечта зовет!.. Но быть ли там когда?
В морозной мгле, как око сычье,
Луна-дозорщица глядит;
Какое светлое величье
В природе мертвенной сквозит.
Как будто в поле, мглой обятом,
Для правых подвигов и сил,
Под сребротканым, снежным платом
Прекрасный витязь опочил.
О, кто ты, родина? Старуха?
Иль властноокая жена?
Для песнотворческого духа
Ты полнозвучна и ясна.
Твои черты январь-волшебник
Туманит вьюгой снеговой,
И схимник-бор читает требник,
Как над умершею тобой.
Но ты вовек неуязвима,
Для смерти яростных зубов,
Как мать, как женщина, любима
Семьей отверженных сынов.
На их любовь в плену угрюмом,
На воли пламенный недуг,
Ты отвечаешь бора шумом,
Мерцаньем звезд да свистом вьюг.
О, изреки: какие боли,
Ярмо какое изнести,
Чтоб в тайниках твоих раздолий
Открылись торные пути?
Чтоб, неизбывная доселе,
Родная сгинула тоска,
И легкозвоннее метели,
Слетала песня с языка?
В этом мутном городе туманов,
В этой, тусклой безрассветной мгле,
Где строенья, станом великанов,
Разместились тесно по земле, —
Попирая, в гордости победной,
Ярость змея, сжатого дугой,
По граниту скачет Всадник Медный,
С царственно протянутой рукой;
А другой, с торжественным обличьем,
Строгое спокойствие храня,
Упоенный силой и величьем,
Правит скоком сдержанным коня;
Третий, на коне тяжелоступном,
В землю втиснувшем упор копыт,
В полусне, волненью недоступном,
Недвижимо, сжав узду, стоит.
Исступленно скачет Всадник Медный;
Непоспешно едет конь другой;
И сурово, с мощностью наследной,
Третий конник стынет над толпой, —
Три кумира в городе туманов,
Три владыки в безрассветной мгле,
Где строенья, станом великанов,
Разместились тесно по земле.
Spalonе gnиazdo bocиanие — nиеszczęścие
Сожженное гнездо аиста сулит несчастье.
(Польская народная примета)
Сгорело гнездо аиста
В моем родном селе,
И клекот птенцов долговязых
Не раздастся в летней мгле…
Что вещие птицы увидят,
Вернувшись из жаркого края?
Что в Польше увидят беженцы,
Возвратный путь свершая?
Spalonе gnиazdo bocиanие — nиеszczęścие
Сожженное гнездо аиста сулит несчастье.
(Польская народная примета)
Сгорело гнездо аиста
В моем родном селе,
И клекот птенцов долговязых
Не раздастся в летней мгле…
Что вещие птицы увидят,
Вернувшись из жаркого края?
Что в Польше увидят беженцы,
Возвратный путь свершая?
На меня ползли туманы
Заколдованного дня,
Чародейства и обманы
Выходили на меня,
Мне безликие грозили,
Мне полуденная мгла
Из дорожной серой пыли
Вихри зыбкие вила.Но таинственное слово
Начертал я на земле, -
Обаянья духа злого
Робко замерли во мгле.
Вез меча вошел я смело
В ту заклятую страну,
Где так долго жизнь коснела
И покорствовала сну.Вражья сила разливала
Там повсюду страх и тьму, -
Там царевна почивала,
Сидя с прялкой в терему,
Замерла у дивной пряхи
С нитью тонкою рука;
Ветер стих на буйном взмахе,
Ставнем двинувши слегка.Я вошел в ее светлицу,
Победитель темных сил,
И красавицу девицу
Поцелуем разбудил.
Очи светлые открыла
И зарделась вдруг она,
И рукой перехватила
Легкий взмах веретена.
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Перстень счастья ищущий во мгле,
Эту жизнь живу я словно кстати,
Заодно с другими на земле.
И с тобой целуюсь по привычке,
Потому что многих целовал,
И, как будто зажигая спички,
Говорю любовные слова.
«Дорогая», «милая», «навеки»,
А в уме всегда одно и то ж,
Если тронуть страсти в человеке,
То, конечно, правды не найдешь.
Оттого душе моей не жестко
Ни желать, ни требовать огня,
Ты, моя ходячая березка,
Создана для многих и меня.
Но, всегда ища себе родную
И томясь в неласковом плену,
Я тебя нисколько не ревную,
Я тебя нисколько не кляну.
Кто я? Что я? Только лишь мечтатель,
Синь очей утративший во мгле,
И тебя любил я только кстати,
Заодно с другими на земле.
Так ясно всё и так несложно:
Трудись и всё спеши домой
И всё тащи, как зверь берложный,
Иль праотец косматый мой.Из края в край корежь, ворочай
И не считай часы и дни
И только ночью, только ночью
Опомнись, вспомни и вздохни.За день-деньской, такой же мелкий,
Как все, устанешь, а не спишь.
И видишь: вытянулись стрелки
Недвижно усиками в тишь.И жизнь вся кажется ошибкой:
Из мглы идёшь, уходишь в мглу,
Не знаешь сам, когда же зыбку
Любовь повесила в углу.И всё простишь, всему поверишь,
Найдёшь разгадку и конец —
Сплелись три ветви, и теперь уж
Ты — мать, а я… а я — отец… И уж не больно и не жутко,
Что за плечами столько лет:
Что на висках ложится след,
Как бодрый снег по первопутку.
Ужасом в сердце высечен
Желтый поволжский год.
Сколько их, сколько… тысячи! —
Улицей снятых сирот.
В грязном, дырявом рубище,
В тине вечерней мглы —
Сколько их, дня не любящих…
Эй, прокричите, углы!..
Слышите крик рыдающий, —
Мерьте отчаянья прыть!
Нам ли, судьбу уздающим,
Эту тоску забыть?
В бочке, под лодкой, под срубами
Будут ли вновь они?
Иерихонскими трубами,
Помощи голос, звени!
Сталью налитые — руки
К детским протянем рукам.
Ужас голодной муки,
Нет, позабыть не нам!
В грязном, дырявом рубище,
В тине вечерней мглы —
Сколько их, дня не любящих…
Эй, прокричите, углы!..
Власть, времени сильней, затаена
В рядах страниц, на полках библиотек:
Пылая факелом во мгле, она
Порой язвит, как ядовитый дротик.
В былых столетьях чей-то ум зажег
Сверканье, — и оно доныне светит!
Иль жилы тетивы напрячь возмог, —
И в ту же цель стрела поныне метит!
Мы дышим светом отжитых веков,
Вскрывающих пред нами даль дороги,
Повсюду отблеск вдохновенных слов, —
То солнце дня, то месяц сребророгий!
Но нам дороже золотой колчан,
Певучих стрел, завещанный в страницах,
Оружие для всех времен и стран,
На всех путях, на всех земных границах.
Во мгле, куда суд жизни не достиг,
Где тени лжи извилисты и зыбки, —
Там дротик мстительный бессмертных книг,
Веками изощрен, бьет без ошибки.
Умрем в объятиях полночной тишины!
Я так утомлена, а ты однообразен,
Желании давно расплетены,
И разговор бессвязен.
Умрем в объятиях полночной тишины.
И вспомнится мне ночь… Немая мгла кругом.
Он также рядом спит с улыбкою беспечной…
Душа полна и страхом, и стыдом,
И скорбью бесконечной.
Кругом молчание, немая мгла кругом.
Идет за часом час — все ближе новый день.
Рассвет так страшен мне — так страшно пробужденье.
Закрыв глаза, я вся ложуся в тень,
Ищу минутного забвенья…
Рассвет неумолим — все ближе, ближе день.
О, если б ночь могла повиснуть навсегда!
О, если б и душа была бы тьмой одета!
Но день идет, мой первый день стыда,
Горят лучи рассвета.
Все кончено… он здесь… он здесь и навсегда!
30 апреля 1896
Смотри, диск солнечный задернут мраком крепа;
Окутайся во мглу и ты, моя Луна,
Курясь в небытии, безмолвна и мрачна,
И погрузи свой лик в бездонный сумрак склепа.
Зову одну тебя, тебя люблю я слепо!
Ты, как ущербная звезда, полувидна;
Твои лучи влечет Безумия страна,
Долой ножны, кинжал, сверкающий свирепо!
Скорей о пламя люстр зажги мои зрачки!
Свои желания зажги о взор упорный!
Всегда желанна ты во мгле моей тоски,
Ты — розовый рассвет; ты — Ночи сумрак черный,
Все тело в трепете, всю душу полнит гул, —
Я вопию к тебе, мой бог, мой Вельзевул!
Кость сожженных страстью — бирюза —
Тайная мечта…
Многим я заглядывал в глаза:
Та или не та?
В тихой пляске свились в легкий круг —
Тени ль? нити ль мглы?
Слишком тонки стебли детских рук,
Пясти тяжелы…
Пальцы гибки, как лоза с лозой,
Заплелись, виясь…
Отливает тусклой бирюзой
Ожерелий вязь.
Слишком бледны лица, профиль чист,
Нежны ветви ног…
В волосах у каждой аметист —
Темный огонек.
Мгла одежд туманит очерк плеч
И прозрачит грудь;
Их тела, как пламенники свеч,
Может ветр задуть…
…И я сам, колеблемый, как дым
Тлеющих костров,
Восхожу к зелено-золотым
Далям вечеров.
Заткало пряжею туманной
Весь левый склон береговой.
По склону поступью чеканной
Советский ходит часовой.Во мгле туманной берег правый.
За темной лентою Днестра
Припал к винтовке враг лукавый,
В чьем сердце ненависть остра.Кто он? Захватчик ли румынский?
Иль русский белый офицер?
Иль самостийник украинский?
Или махновский изувер? Пред ним, дразня его напевом
Рабочей песни боевой,
На берегу на том, на левом,
Советский ходит часовой.Лукавый враг — стрелок искусный,
Послал он пулю, знал куда.
Но не ушел убийца гнусный
От справедливого суда: В кругу ль убийц, ему подобных,
Наедине ли, все равно,
Под вихрь и чувств и мыслей злобных
Ему мерещится одно: Там, над Днестром, во мгле туманной,
Все с той же песнью боевой,
Все той же поступью чеканной
Советский ходит часовой!
Город Змеи и Медного Всадника,
Пушкина город и Достоевского,
Ныне, вчера,
Вечно — единый,
От небоскребов до палисадника,
От островов до шумного Невского, —
Мощью Петра,
Тайной — змеиной! В прошлом виденья прожиты, отжиты
Драм бредовых, кошмарных нелепостей;
Душная мгла
Крыла злодейства… Что ж! В веке новом — тот же ты, тот же ты!
Те же твердыни призрачной крепости,
Та же игла
Адмиралтейства!
Мозг всей России! с трепетом пламенным,
Полон ты дивным, царственным помыслом:
Звоны, в веках,
Славы — слышнее…
Как же вгнездились в черепе каменном,
В ужасе дней, ниспосланных Промыслом,
Прячась во прах,
Лютые змеи?
Вспомни свой символ: Всадника Медного!
Тщетно Нева зажата гранитами.
Тщетно углы
Прямы и строги:
Мчись к полосе луча заповедного,
Злого дракона сбросив копытами
В пропасти мглы
С вольной дороги!
Был ослеплен Самсон, был Господом обижен,
Был чадами греха поруган и унижен
И приведен на пир. Там, опустив к земле
Незрячие глаза, он слушал смех и клики,
Но мгла текла пред ним — и в этой жуткой мгле
Пылали грозные архангельские лики.
Они росли, как смерч, — и вдруг разверзлась твердь,
Прорезал тьму глагол: «Восстань, мой раб любимый!»
И просиял слепец красой непостижимой,
Затрепетал, как кедр, и побледнел, как смерть.
О, не пленит его теперь Ваала хохот,
Не обольстит очей ни пурпур, ни виссон! —
И целый мир потряс громовый гул и грохот:
Зане был слеп Самсон.
Кругом легли ночные тени,
Глубокой мглой окутан сад;
Кусты душистые сирени
В весенней неге мирно спят.
Склонясь зелеными ветвями,
Осока дремлет над прудом,
И небо яркими звездами
Горит в сиянье голубом.Усни, забытый злой судьбою,
Усни, усталый и больной,
Усни, подавленный нуждою,
Измятый трудною борьбой!
Пусть яд безжалостных сомнений
В груди истерзанной замрет
И рой отрадных сновидений
Тебя неслышно обоймет.
Усни, чтоб завтра с силой новой
Бороться с безотрадной мглой,
Чтоб не устать в борьбе суровой,
Чтоб не поддаться под грозой,
Чтоб челн свой твердою рукою
По морю жизни направлять
Туда, где светлою зарею
Едва подернулась гладь,
Где скоро жаркими лучами
Свет мысли ласково блеснет
И солнце правды над водами
В красе незыблемой взойдет.
Грустно смотрю я на жизнь, как в окно на ненастную осень…
Словно холодный туман, всю природу сокрывший от взора,
Нравственной мглы пелена облекает весь мир наш духовный.
Разума яркое солнце не может лучом благотворным
Эту мглу пронизать и достигнуть до нашей юдоли.
Помню: когда-то простор расстилался красиво пред нами;
Помню: виднелися нам нас зовущие вдаль горизонты…
Ныне ж: взгляну ли вокруг — ничего ниоткуда не видно,
Кроме безжизненной, серой, отвсюду нахлынувшей мути.
Жизни явленья застыли. Недвижны крылатые мысли.
Сердце любить опасается. Замерло вещее слово…
Страшно подумать, что жизнью зовется подобие смерти!
Жутко, в себя заглянув, сознать, что одни за другими
Все отлетели, поблекнув, живые когда-то надежды,
Словно в ненастную осень последние с дерева листья!..
Мой дух не изнемог во мгле противоречий,
Не обессилел ум в сцепленьях роковых.
Я все мечты люблю, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих.Я возносил мольбы Астарте и Гекате,
Как жрец, стотельчих жертв сам проливал я кровь,
И после подходил к подножиям распятий
И славил сильную, как смерть, любовь.Я посещал сады Ликеев, Академий,
На воске отмечал реченья мудрецов;
Как верный ученик, я был ласкаем всеми,
Но сам любил лишь сочетанья слов.На острове Мечты, где статуи, где песни,
Я исследил пути в огнях и без огней,
То поклонялся тем, что ярче, что телесней,
То трепетал в предчувствии теней.И странно полюбил я мглу противоречий
И жадно стал искать сплетений роковых.
Мне сладки все мечты, мне дороги все речи,
И всем богам я посвящаю стих…
Очаровательный удел,
Овитый горестною дрожью…
Мой конь стремительно взлетел
На мировое бездорожье,
Во мглу земного бытия,
И мгла с востока задрожала.
И слава юная моя
На перекрестках отставала.Но муза мчалася за мной
То путеводною звездою,
Сиявшей горней глубиной,
То спутницею молодою,
Врачуя влагою речей
Приоткрывавшиеся раны
От неоправданных мечей
Среди коварного тумана.И годы быстрые цвели
Прозрачной белизной черёмух…
Мы песни звонкие несли
Среди окраин незнакомых;
В ещё незнаемой земле
Переходили хляби моря;
На вечереющем челе
Горели ветреные зори.Облитый светом заревым,
В томленьи сладостном и строгом,
Венчанный хмелем огневым —
Я подошёл к твоим чертогам.Не изменила, муза, ты,
Путеводительная муза,
Венцом нетленной чистоты
Чело отрадного союза
Благословенно оплела,
Разлившись песней величаво.
И только тут к нам подошла
Отставшая в дороге слава.
Нашей ПартииЯ в жизни всем тебе обязан,
Мне без тебя дороги нет.
И я навек с тобою связан
С далеких юношеских лет.И там еще, под отчей крышей,
И знал, и сердцем чуял я,
Что не бывает цели выше,
Чем цель высокая твоя.Ты — ум и правда всех народов,
Заря, взошедшая во мгле;
И мир, и счастье, и свободу
Ты утверждаешь на земле.И этот путь свой необычный
С тобой лишь мог пройти народ —
Путь от лучины горемычной
И до космических высот.И не мечта уже, не призрак
Маячит нам во мгле глухой —
Живое пламя коммунизма
Зажгли мы собственной рукой; Зажгли огонь неугасимый
На благо всех людей труда.
И затемнить его не в силах
Уже никто и никогда.И я, твой сын, и горд и счастлив,
И благодарен я тебе,
Что хоть немного, но причастен
К твоим делам, к твоей судьбе.
Приснилось мне, приснилось мне —
Снегами полон шар земной.
Кричит метель в моем окне
И нет тебя со мной.
Приснилось мне, что нет весны,
Вокруг зима, зима, зима.
Глаза домов темным-темны,
В метель ушли дома.
А где весна? И как же так, не быть весне!
Она в тебе, она звенит во мне.
Такого сна ночной поре я не прощу.
Люблю тебя и наяву ищу!..
Приснилось мне: в такую рань
Стучится в дверь, гудит пурга.
Идет январь, потом февраль
Несет свои снега.
Приснилось мне, что нет весны,
Сказала мгла: весне не быть!
Сказала мгла, что мы должны
Любовь свою убить!..
А где весна? И как же так, не быть весне!
Она в тебе, она звенит во мне.
Такого сна ночной поре я не прощу.
Люблю тебя и наяву ищу!..