По-над Доном сад цветёт,
Во саду дорожка;
На неё б я всё глядел,
Сидя, из окошка…
Там с кувшином за водой
Маша проходила,
Томный взор потупив свой,
Со мной говорила.
«Маша, Маша! — молвил я. —
Будь моей сестрою!
Я люблю… любим ли я,
Милая, тобою?»
Не забыть мне никогда,
Как она глядела!
Как с улыбкою любви
Весело краснела!
Не забыть мне, как она
Сладко отвечала,
Из кувшина, в забытьи,
Воду проливала…
Сплю и вижу всё её
Платье голубое,
Страстный взгляд, косы кольцо,
Лентой перевитое.
Сладкий миг мой возвратись!
С Доном я прощаюсь…
Ах, нигде уж, никогда
С ней не повстречаюсь!..
Как не любить румянец свежий
И губ едва заметный пух!..
Но с каждым новым днем все реже
От них захватывает дух… Черней виденье с каждым годом
И все безрадостнее явь…
Как тяжело дорогу бродом
Искать, где кинулся бы вплавь!.. А жизнь, столь полная терзанья,
Так коротка, так коротка…
И вот последнее признанье
Срываю с кровью с языка! Пусть будет эта кровь залогом
Судьбе с ее лихой игрой,
Когда она в пути убогом
Вновь брезжит розовой зарей… И пусть, как пахарь торопливый,
Морщину тяжкую судьба
Положит вперекос на ниву
Глубоко вспаханного лба… Так старец, сгорбленные плечи
Расправив и стуча клюкой,
Виденью юности навстречу
Спешит с протянутой рукой! И даже у ворот могилы,
Скользя перстами по холсту,
Как бы лаская образ милый,
Хватает жадно пустоту.
— Ты где была, Жемчужина, когда я ждал тебя?
— Я в раковине пряталась, и там ждала — любя.
— О чем же ты, Жемчужина, там думала в тиши?
— О радости, о сладости, о счастии души.
— И в чем же ты, Жемчужина, то счастие нашла?
— В дрожании сознания, что ввысь взойду — светла.
— А знала ль ты, Жемчужина, что терем твой сломлю?
— Он темен был, я светлая, я только свет люблю.
— А знала ль ты, Жемчужина, что после ждет тебя?
— Я отсвет Лун, я отблеск Солнц, мой путь — светить любя.
Люблю осеннюю Москву
в ее убранстве светлом,
когда утрами жгут листву,
опавшую под ветром.
Огромный медленный костер
над облетевшим садом
похож на стрельчатый костел
с обугленным фасадом.
А старый клен совсем поник,
стоит, печально горбясь…
Мне кажется, своя у них,
своя у листьев гордость.
Ну что с того, ну что с того,
что смяты и побиты!
В них есть немое торжество
предчувствия победы.
Они полягут в чернозем,
собой его удобрят,
но через много лет и зим
потомки их одобрят,
Слезу ненужную утрут,
и в юном трепетанье
вся неоправданность утрат
получит оправданье…
Парит, парит гусиный клин,
за тучей гуси стонут.
Горит, горит осенний клен,
золою листья станут.
Ветрами старый сад продут,
он расстается с летом.
А листья новые придут,
придут за теми следом.
O lacrimarum fons…
GrayЛюблю, друзья, ласкать очами
Иль пурпур искрометных вин,
Или плодов между листами
Благоухающий рубин.
Люблю смотреть, когда созданье
Как бы погружено в весне,
И мир заснул в благоуханье
И улыбается во сне!..
Люблю, когда лицо прекрасной
Весенний воздух пламенит,
То кудрей шелк взвевает сладострастный,
То в ямочки впивается ланит!
Но что все прелести пафосския царицы,
И гроздий сок, и запах роз
Перед тобой, святой источник слез,
Роса божественной денницы!..
Небесный луч играет в них
И, преломясь о капли огневые,
Рисует радуги живые
На тучах жизни громовых.
И только смертного зениц
Ты, ангел слез, дотронешься крылами —
Туман рассеется слезами,
И небо серафимских лиц
Вдруг разовьется пред очами.О источник слез… (лат.) Грей (англ.).
Прошла уже моя сладчайшая отрада
И миновалось все, что прежде льстило мне;
Уехала навек любимая из града,
В котором зрели с ней успехи мы одне.
Терзает грусть меня и рвет меня досада,
Прошедше счастие мне зрится как во сне;
Где нет возлюбленной, зрю пропасти там ада;
А где любезная, в той вижу рай стране.
Но тщетно жалобой тоска не уменьшится,
Мне рок определил любить и век кружиться,
Любить, и более возлюбленной не зреть.
Ну что ж? так должен я на что-нибудь решиться,
Когда драгих очей сулил мне рок лишиться:
На что мне в свете жить?.. Я должен умереть.
Я тоже служил на флоте!
Я тоже памятью пола
О той бесподобной работе —
На гребнях чудовищных волн.
Тобою — ах, море, море! —
Я взвинчен до самых жил,
Но, видно, себе на горе
Так долго тебе служил…
Любимая чуть не убилась, —
Ой, мама родная земля! —
Рыдая, о грудь мою билась,
Как море о грудь корабля.
В печали своей бесконечной,
Как будто вослед кораблю,
Шептала: «Я жду вас… вечно»,
Шептала: «Я вас… люблю».
Люблю вас! Какие звуки!
Но звуки ни то ни се, —
И где-то в конце разлуки
Забыла она про все.
Однажды с какой-то дороги
Отправила пару слов:
«Мой милый! Ведь так у многих
Проходит теперь любовь…»
И все же в холодные ночи
Печальней видений других
Глаза ее, близкие очень,
И море, отнявшее их.
Тебя любить, Господь, я не могу, не смею,
Душа погибшая трепещет пред Тобой,
Как роза, дышишь Ты святою чистотой,
Любви дыхание над головой Твоею!..
Ты — праведных сердца, Ты — ревностью своею
Израиль спас, нас всех Спаситель Ты благой!..
Как над цветком, едва раскрывшим венчик свой.
Ты над невинностью порхаешь, тихо рея…
А я — презренный трус с напыщенной душой.
И с ранних лет со злом сроднился разум мой
И осязание, и вкус, и слух, и взоры,
Надежды все мои и совести укоры,
Пылают лишь огнем безумства и страстей,
И до сих пор Адам живет в душе моей!..
Напротив тебя с тобою
Долго ль будет мне сидеть?
На приятность с красотою
Тщетно долго ли глядеть?
Мой весь разум помрачился,
Мой весь <уд> воспламенился,
Мне не можно уж терпеть;
Долго ль тщетно мне гореть?
Долго ль тщетно воздыхать
И отрады мне не знать?
Я гляжу на тя и млею,
Всех лишаюсь чувств и сил;
Ты смеешься мукой сею,
Прочь велишь чтоб отступил.
Я люблю, а ты не любишь;
Я ласкаю, а ты грубишь;
Я хочу тебя любить,
А ты думаешь терзать; (sиc!)
Только прелестьми маня,
Ты замучила меня.
Будь несклонна, будь сурова,
Не старайся мне платить;
Избери хотя другова,
Кого можешь ты любить;
Я отмщу тебе за муку
Поцалую твою руку:
Я отмщу тебе, отмщу.
Дух, цалуя, испущу
И престану боле жить;
Перестану и любить.
1776
Люблю октябрь, угрюмый месяц,
Люблю обмершие леса,
Когда хромает ветхий месяц,
Как половина колеса.
Люблю мгновенность: лодка… хобот…
Серп… полумаска… леса шпиц…
Но кто надтреснул лунный обод?
Кто вор лучистых тонких спиц?
Морозом выпитые лужи
Хрустят и хрупки, как хрусталь;
Дороги грязно-неуклюжи,
И воздух сковывает сталь.
Как бред земли больной, туманы
Сердито ползают в полях,
И отстраданные обманы
Дымят при блеске лунных блях.
И сколько смерти безнадежья
В безлистном шелесте страниц!
Душе не знать любви безбрежья,
Не разрушать душе границ!
Есть что-то хитрое в усмешке
Седой улыбки октября,
В его сухой, ехидной спешке,
Когда он бродит, тьму храбря.
Октябрь и Смерть — в законе пара,
Слиянно-тесная чета…
В полях — туман, как саван пара,
В душе — обмершая мечта.
Скелетом черным перелесец
Пускай пугает: страх сожну.
Люблю октябрь, предснежный месяц,
И Смерть, развратную жену!..
Нет, полно, полно! впредь не буду
Себя пустой надеждой льстить
И вас, красавицы, забуду.
Нет, нет! что прибыли любить?
Любил я резвую Плениру,
Любил веселую Темиру,
Любил и сердцем и душой.
Они шутили, улыбались,
Моею страстью забавлялись;
А я — я слезы лил рекой!
Нет, полно, полно! впредь не буду
Себя пустой надеждой льстить
И вас, красавицы, забуду.
Нет, нет! что прибыли любить?
Мне горы золота сулили;
«Надейся!» — взором говорили.
Пришло к развязке наконец…
И что ж? мне двери указали!
«Учись знать шутку, друг!» — сказали.
Они смеются!.. я глупец!
Нет, полно, полно! впредь не буду
Себя пустой надеждой льстить
И вас, красавицы, забуду.
Нет, нет! что прибыли любить?
Тот ввек несчастлив будет с вами,
Кто любит прямо, не словами.
Вам мило головы кружить,
Играть невинными сердцами,
Дарить нас рабством и цепями
И только для тщеславья жить.
Нет, полно, полно! впредь не буду
Себя пустой надеждой льстить
И вас, красавицы, забуду.
Нет, нет! что прибыли любить?
Ах! лучше по лесам скитаться,
С лапландцами в снегу валяться
И плавать в лодке по морям,
Чем быть плаксивым Селадоном,
Твердить увы печальным тоном
И ввек служить потехой вам!
Нет, полно, полно! впредь не буду
Себя пустой надеждой льстить
И вас, красавицы, забуду.
Нет, нет! что прибыли любить?
Сладостное чувств томленье,
Огнь души, цепь из цветов!
Как твое нам вдохновенье
Восхитительно, Любовь!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
Умножайся пламень нежный
Под железной латой сей;
Печатлейся вид любезный
В мыслях и душе моей!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
В бой иду, не ужасаюсь:
Честь любезной отомщу.
Соблещите, — ополчаюсь! —
Молньи, моему мечу!
Нет блаженнее той части,
Как быть в плене милой власти,
Как взаимну цепь носить,
Быть любиму и любить.
1799
Переулок. Снег скрипит. Идут обнявшись.
Стреляют. А им всё равно.
Целуются, и два облачка у губ дрожащих
Сливаются в одно.
Смерть ходит разгневанная,
Вот она! за углом! близко! рядом!
А бедный человек обнимает любимую девушку
И говорит ей такие странные слова:
«Милая! ненаглядная!»
Стреляют. Прижимаются друг к другу еще теснее.
Что для Смерти наши преграды?
Но даже она не сумеет
Разнять эти руки слабые!
Боже! Зимой цветов не найти,
Малой былинки не встретить —
А вот люди могут так любить
На глазах у Смерти!
Может, через минуту они закачаются,
Будто поскользнувшись на льду,
Но, так же друг друга нежно обнимая, —
Они к Тебе придут.
Может, в эти дни надо только молиться,
Только плакать тихо…
Но, Господи, что не простится
Любившим?
За рекой луга зазеленели,
Веет легкой свежестью воды;
Веселей по рощам зазвенели
Песни птиц на разные лады.
Ветерок с полей тепло приносит,
Горький дух лозины молодой…
О, весна! Как сердце счастья просит!
Как сладка печаль моя весной!
Кротко солнце листья пригревает
И дорожки мягкие в саду…
Не пойму, что душу раскрывает
И куда я медленно бреду!
Не пойму, кого с тоской люблю я,
Кто мне дорог… И не все ль равно?
Счастья жду я, мучась и тоскуя,
Но не верю в счастье уж давно!
Горько мне, что я бесплодно трачу
Чистоту и нежность лучших дней,
Что один я радуюсь и плачу
И не знаю, не люблю людей.
Нет, нет, я не жалею,
Что мне ты был рожден.
И я любя лелею
Твой безмятежный сон.
Дитя мое, я знаю,
Что ты услада дней,
Но все дороги к Раю
Забыты меж людей.
И мне так больно, больно
Того, что в жизни ждет.
Я думаю невольно,
Пусть лучше смерть придет.
И думать так не смею,
Ведь я люблю тебя.
И я твой сон лелею,
Мучительно скорбя.
Тебя благословляя,
Скорблю, в душе своей,
Что не найдешь ты Рая,
Вплоть до исхода дней.
Среди любовью слывшего
сплетенья рук и бед
ты от меня не слышала,
любима или нет.
Не спрашивай об истине.
Пусть буду я в долгу —
я не могу быть искренним,
и лгать я не могу.
Но не гляди тоскующе
и верь своей звезде —
хорошую такую же
я не встречал нигде.
Всё так,
но силы мало ведь,
чтоб жить,
взахлёб любя,
ну, а тебя обманывать —
обманывать себя;
и заменять в наивности
вовек не научусь
я чувства без взаимности
взаимностью без чувств…
Хочу я память вытеснить
и думать о своём,
но всё же тянет видеться
и быть с тобой вдвоём.
Когда всё это кончится?!
Я мучаюсь опять —
и брать любовь не хочется,
и страшно потерять.
Полно вам мысли в любви летати,
Кинь сердце ныне все суеты,
Не дай дни прежни воспоминати,
Не мучьте больше мя красоты.
Пленным не буду.
Вольным по всюду,
Вольность мя веселит,
И любить не велитъ;
Та моя часть,
Уж мой дух знает,
Как сердце тает,
Коль зло терпети,
Когда горети
Чрез ту напасть.Приятны очи другим скажите,
А меня взоры уже не пробьют,
Крепкое сердце не прострелите,
Пущенны стрелы разпропадуть.
И достав рану,
Травить не стану;
Пусть пленен вами свет,
Но в числе том меня нетъ;
Зло жить любя,
Хоть и лишаюсь,
Кем сокрушаюсь,
Я сердцем век моим.
На что владеть чужим,
Свое сгубя.
С каждым днём всё ближе дальний путь.
Дай-ка, милая, присядем отдохнуть.Небеса прозрачны и тихи,
Видно, Лермонтов читает им стихи.Пусть читает… Я хочу тебе сказать:
Начал я как будто уставать.Взгляд не тот, да нет того огня,
И товарищи сторонятся меня.Да, по правде, коль пошло на то, скажу —
Не печалюсь я об этом, — не тужу.Верь, усталости не знает только тот,
Кто не любит, не жалеет и не ждёт.Ну и нам — не раз с тобой в пути
И любить, и вянуть, и цвести.Не устанешь — и на свете скучно жить, —
А устанешь — стоит ли тужить? Что ж, смелей! Прижмись к моей груди,
Видишь — небо размечталось впереди.Скоро свет его застанет нас вдвоём.
Отдохнём ещё немного — и пойдём.
Век наш короток, да долги ночи,
Хлопотливы и быстры дни,
Наработаешься — ночью хочется
Ласку теплую и грудь рабочую
Ночью хочется соединить.
Поработаешь, и делать нечего,
Молодую не сдержишь прыть…
Оттого-то люблю я вечером,
Напирая на эти плечи вот,
Люблю я вечером поговорить.
Разговоры считать подите-ка,
Сосчитайте-ка говорунов…
Тут и девушки и политика,
В разговоре веселом вытекут
И политика и любовь…
Сердце мячиком тревожно прыгает
До двенадцати. А потом
Баловство я из мыслей выгоню
И засяду за теплой книгою —
«Капитала» последний том.
Небо глянет зажженным месяцем —
Бабьим цветом пестрит бульвар…
Я — подальше. Я до лестницы,
Где у клуба гуртом разместится
Комсомольская братва.
Я боюсь какой-то измены...
Приходите завтра с Сапуновым --
Вы всегда мне кажетесь новым.
Отчего вы не любите «Италии»?
Я поглажу вас пониже талии.
Отчего вы не любите «Метрополь»?
Вы гибки как ива и стройны как тополь.
Отчего вы не любите Кюба?
Я люблю вас dе haut jusquе еn bas!
Отчего вы не любите «Квисисаны»?
Уж не метите ль вы в Мопассаны?
Приходите завтра с Куприным, —
Кто увлекается мужчиной, а кто хрящиком свиным.
Приходите завтра с Каменским, —
В чем разница между мужским и женским?
Приходите завтра с Гиппиус, —
О, как женственны ваши тип и ус!
Приходите завтра с Соловьевым, —
Мы покроемся одеялом тканьевым.
Приходите завтра с Невядомским. —
Не заняться ль нам грехом содомским?
Приходите с Зиновьевой-Аннибал, —
Созовем уродов и устроим бал.
Приходите с Андреем Белым, —
Для любви вы мне кажетесь спелым.
Приходите с Александром Блоком, —
Ваша измена выйдет вам боком.
Приходите завтра со Скитальцем, —
Ох, не кончилась бы наша связь скандальцем!
Приходите завтра с Судейкиным, —
Предадимся страстям индейкиным.
Приходите завтра с Сологубом, —
Предоставим наслаждаться solo губам.
Приходите с Константином Бальмонтом, —
Как не вижу вас, реву мамонтом.
Приходите с Ликиардопуло, —
Поклонюсь вам до самого до пола.
Приходите завтра с Ауслендером, —
Я буду паровозом. А он—тендером.
(Посв. И. А. Гончарову.)
В день собранья винограда,
В дверь отвореннаго сада
Мы на праздник Вакха шли
И, любимца Купидона,
Старика Анакреона
На руках с собой несли.
Много юношей нас было,
Бодрых, смелых, каждый с милой,
Каждый бойкий на язык;
Но — вино сверкнуло в чашах —
Мы глядим, красавиц наших
Всех привлек к себе старик!
Дряхлый, лысый, весь разбитый,
Череп, розами покрытый, —
Чем им головы вскружил?
А оне нам хором пели,
Что любить мы не умели
Как когда-то он любил!
Ты, кто сейчас на балконе, в том доме дальнем и милом,
Где я когда-то любил, детским томленьем страдал, —
Ты, кто любуешься звездной торжественной, тихою ночью, —
Музыку слышишь ли ты? Слышишь простые слова?
День незабвенный и вечер второго августа! Сердце
Их сохранило и вот — их годовщиною чтит.
Помню: сегодня исполнилось двадцать лет незаметных,
Как я когда-то любил, как я когда то страдал.
Если б родимою ночью не ты, а я любовался, —
Понял бы музыку я, понял — простые слова.
Он был красив, как сто чертей,
Любил животных и детей,
Имел любовниц всех мастей
И был со всеми мил…
Да полно! Так ли уж права
Жестокая молва,
Швырнув в ответ ему слова:
«Он Пушкина убил!..»
Он навсегда покинул свет,
И табаком засыпал след
И даже плащ сменил на плед,
Чтоб мир о нём забыл.
Но где б он ни был тут и там –
При нём стихал ребячий гам,
и дети спрашивали мам:
«Он Пушкина убил?»
Как говорится, все течёт,
любая память есть почёт,
и потому на кой-нам чёрт
Гадать, каким он был?..
Да нам плевать, каким он был,
Какую музыку любил,
Какого сорта кофий пил…
Он Пушкина убил!
В этих душных ночах, в Итальянских ночах,
Вдруг крылатую взяв, я сжимаю тебя,
Утопивши глаза в потемневших очах,
И терзая тебя — и любя — и любя.
Этих нежных ступней ощутив красоту,
Поцелуй к ним прижал — восходил — восходил,
И, напевность любви, я узоры плету,
Сочетав поцелуй с воскуреньем кадил.
Мы узнали, что вот, это — слитные мы,
Две красы — две осы — два касания трав,
И читая в очах звездный сказ полутьмы,
Я пою про любовь двух расцветших купав.
Все море полно совершенства и блеска,
тревоги, любви,
и я не таю удивленные, детские
чувства свои.
Малы, незначительны, необязательны,
мы, может быть, с привкусом лжи,
но лики людские, как волны морские,
подвижны, свежи.
Художник дельфинов из пепельной глины
у моря лепил.
И звук окарины из белых дельфинов
над морем поплыл.
Но звук окарины и белых дельфинов
художник раздал по рублю.
А губы художника в пепельной глине
шептали: «Я море люблю.
Я море люблю, переливы марины
и профиль скалы Карадаг,
но вот сотворяю из глины дельфинов,
у нас, у людей, это так…
В свиданиях с морем искать воскресений,
молить о любви,
о тех, кто вдали и вдали совершенен,
но только — вдали».
В ребяческие дни любил я край родной,
Как векша — сумрак бора,
Как цапля — ил береговой,
Как ворон — кучу сора.
В дни юности любил я родину, как сын —
Родную мать, поэт — природу,
Жених — невесту, гражданин —
Права или свободу.
Но буду ль я по гроб мечтательно любить
Родной мой край?— не знаю.
Мать может сына оскорбить,
Невеста может изменить,
Народ свободу погубить,
Все может быть…
Но — нет,— не дай мне Бог простыть,—
Простыть к родному краю!
В ребяческие дни любил я край родной,
Как векша — сумрак бора,
Как цапля — ил береговой,
Как ворон — кучу сора.
В дни юности любил я родину, как сын —
Родную мать, поэт — природу,
Жених — невесту, гражданин —
Права или свободу.
Но буду ль я по гроб мечтательно любить
Родной мой край?— не знаю.
Мать может сына оскорбить,
Невеста может изменить,
Народ свободу погубить,
Все может быть…
Но — нет,— не дай мне Бог простыть,—
Простыть к родному краю!
Мы соблюдаем правила зимы.
Играем мы, не уступая смеху,
и, придавая очертанья снегу,
приподнимаем белый снег с земли.И, будто бы предчувствуя беду,
прохожие толпятся у забора,
снедает их тяжелая, забота:
а что с тобой имеем мы в виду.Мы бабу лепим, только и всего.
О, это торжество и удивленье,
когда и высота и удлиненье
зависят от движенья твоего.Ты говоришь: -Смотри, как я леплю.-
Действительно, как хорошо ты лепишь
и форму от бесформенности лечишь.
Я говорю: — Смотри, как я люблю.Снег уточняет все свои черты
и слушается нашего приказа.
И вдруг я замечаю, как прекрасно
лицо, что к снегу обращаешь ты.Проходим мы по белому двору,
мимо прохожих, с выраженьем дерзким.
С лицом таким же пристальным и детским,
любимый мой, всегда играй в игру.Поддайся его долгому труду,
о моего любимого работа!
Даруй ему удачливость ребенка,
рисующего домик и трубу.
Не люблю «голубых»,
Нарушающих заповедь Бога.
Искажающих то,
Что Всевышним предрешено:
Небеса — для орлов,
Для паломников к Богу — дорога.
И для встречи друзей —
Королевский прием и вино.
Не люблю «голубых»,
Унижающих женщин собою:
Их наряды у слабого пола
Взяты напрокат…
Как кощунственно пляску
Затеять в Соборе,
Так нелепо, когда у супруга
«Жена бородат».
Что б пришлось пережить
Василисе Прекрасной,
Если б юный царевич невесту свою
Поменял бы, — как солнечный день —
На ненастный,
На Добрыню Никитича или Илью.
Потому и в опасности наша планета,
Что беспечно живет в мираже голубом.
Но однажды спохватится вдруг,
Что бездетна,
И опять к обезьянам пойдет на поклон.
«Любовь живет любовью, а не тем,
Что называется благодеяньем».
О, пусть любовь окончится страданьем:
Так быть должно, тут слова нет: «зачем».
Пусть сердце будет радостно: не всем
Дано любить и жить хоть миг мечтаньем.
Ты дал любовь — душа полна звучаньем.
Ты отнял дар — дух благодарно нем.
Себя любить заставить — невозможно.
В любви все осторожно, все тревожно.
И изумительно — ее сберечь.
Противодействия она не терпит…
Любовь та, как луна: и на ущербе
Есть прелесть в ней. Дай ей свободно течь.
О, если б знали вы, как больно
Жить без подруги одному,
То к дому подошли б невольно
Вы моему.
И знали б вы, что взором сладко
Вам утешать меня дано,
Вы заглянули бы украдкой
Ко мне в окно.
Когда бы знали вы, как много
Я в жизни выстрадал своей,
Тогда вы сели б у порога
Моих дверей.
А знали б вы, что вас люблю я,
Как никому вас не любить,
Зашли бы, счастье мне даруя,
Вы, может быть.
Красное Село
14 июня 1888
На гибельной дороге
Последним злом греша,
В томительной тревоге
Горит Моя душа.
Святое озаренье
Унылых этих мест,
Сияло утешенье,
Яснейшая из звёзд.
Но, чары расторгая
Кругом обставших сил,
Тебя, надежда рая,
Я дерзко погасил.
И вот — подъемлю стоны,
Но подвиг Мой свершу:
Бессмертные законы
Бесстрастно напишу.
Творенья не покину,
Но, всё ко Мне склоня,
Дам заповедь едину:
Люби, люби Меня.
Венчан венцом терновым,
Несметные пути
Воздвигну словом новым,
Но всё — ко Мне идти.
Настал конец утехам,
Страдать и Мне пора, —
Гремят безумным смехом
Долина и гора.
Но заповедь едину
Бесстрастно Я простёр
На темную долину,
На выси гордых гор.
Приходи, мой мальчик гадкий,
К самой кроткой из подруг.
Я смущу тебя загадкой,
Уведу на светлый луг.
Там узнаешь ты, как больно
Жить рабыням бытия,
Кто мечтает своевольно
И безумно, так, как я.
Расскажу я, что любила
Я другого, не тебя,
Что другому изменила,
Всё-ж тебя не полюбя.
Новый милый мой способен
Оттолкнуть меня ногой.
Мы с другой прекрасны обе,
Но мечты его — другой.
И твоей любви мне надо,
Чтоб любимому отмстить,
Чтобы горькая досада
Стала грудь его томить.
Ну, не плачь, мой мальчик. Делай
Всё со мной, что хочешь ты,
Разорви одежды смело,
Брось нагую на цветы.
Собравшись за столиком чайным
Они о любви говорили;
Мужчины изящны, а дамы
Так нежны, чувствительны были. —
— Любить платонически должно!
Советник сказал свое мненье.
Советница только плечами
Пожала, с улыбкой презренья.
— Любить слишком пылко не надо,
Заметил пастор. Не здорово!
— Ну вот! поспешила девица
Вклеить в разговор свое слово.
Графиня промолвила томно:
Любовью я страсть называю!
Потом господину барону
Вздохнув, подала она чаю.
Твое лишь, за столиком чайным,
Местечко не занято было…
А как бы ты им рассказала
Мой друг — про любовь свою, мило!
«Мой милый! — ты сказала мне.
Зачем в душевной глубине
Ты будишь бурные желанья?
Всё, что в тебе, влечет меня.
И вот в душе моей, звеня,
Растет, растет очарованье!»
Тебя люблю я столько лет,
И нежен я, и я поэт.
Так как же это, совершенство,
Что я тебя своей не звал,
Что я тебя не целовал,
Не задыхался от блаженства?
Скажи мне, счастье, почему?
Пойми: никак я не пойму,
Зачем мы стали у предела?
Зачем не хочешь ты любить,
Себя в восторге позабыть,
Отдать и душу мне и тело?
Пойми, о нежная мечта:
Я жизнь, я солнце, красота,
Я время сказкой зачарую,
Я в страсти звезды создаю,
Я весь — весна, когда пою,
Я — светлый бог, когда целую!
Люби, пока любить ты можешь.
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем,
Ты над могилой дорогой.
О сторожи, чтоб сердце свято
Любовь хранило, берегло, —
Пока его другое любит
И неизменно и тепло.
Тем, чья душа тебе открыта,
О дай им больше, больше дай!
Чтоб каждый миг дарил им счастье —
Ни одного не отравляй!
И сторожи, чтоб слов обидных —
Порой язык не произнес;
О Боже! он сказал без злобы —
А друга взор ужь полон слез!
Люби — пока любить ты можешь —
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем,
Ты над могилой дорогой!
Вот ты стоишь над ней уныло;
На грудь поникла голова.
Все что любил — навек сокрыла,
Густая, влажная трава.
Ты говоришь, хоть на мгновенье
Взгляни: изныла грудь моя!
Прости язвительное слово,
Его сказал без злобы я!
Но друг не видит и не слышит,
В твои обятья не спешит. —
С улыбкой кроткою, как прежде,
„Прощаю все“ не говорит!
Да! ты прощен… но много, много
Твоя язвительная речь —
Мгновений другу отравила,
Пока успел он в землю лечь.
Люби — пока любить ты можешь,
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем
Ты над могилой дорогой!