Ты мне свидетелем, поток шестиисточный,
Ты, Зевс, по воле чьей влекут в тиши полночной
И Рею шесть быков и Сумрак шесть коней,
Ты, великанов род, ты, племя наших дней,
Плутон, губящий нас, Уран, создатель света: —
Ту деву я люблю и слышал речь обета!
Внемли мне, Поссейдон, шум моря заглуша:
Я — человечества поющая душа!
И я люблю! Туман дрожит пред силой утра,
Дождь под лучом блестит как искры перламутра,
Я, как к женщинам, шел к городам.
Города, был обласкан я вами.
Но когда я любил Амстердам,
в Амстердаме я плакал о Хвамли.Скромным жестом богини ко мне
протянула ты руки, Эллада.
Я в садах твоих спал, и во сне
видел Хвамли я в день снегопада.О Эмпайр, по воле твоей
я парил высоко над Гудзоном.
Сумма всех площадей и полей
представлялась мне малым газоном.Но твердил я — О Хвамли, лишь ты,
Мужчины женщинам не отдаются
а их, как водку, судорожно пьют,
и если, прости Господи, упьются,
то под руку горячую их бъют.Мужская нежность выглядит как слабость?
Отдаться — как по-рабски шею гнуть?
Играя в силу, любят хапать, лапать,
грабастать даже душу, словно грудь.Успел и я за жизнь поистаскаться,
но я, наверно, женщинам сестра,
и так люблю к ним просто приласкаться,
и гладить их во сне или со сна.Во всех грехах я ласковостью каюсь,
«Не доверяй волшебным снам»,
Твердил мне голос постоянный,
Когда, во след моим мечтам,
Я уносился в край туманный.
«Не доверяй любви словам»,
Мне мудрость робкая шептала,
Когда душа, на зло годам,
Любить и чувствовать желала.
«Не доверяй морским волнам»,
Любовь мне тихо говорила:
Когда гляжу в глаза твои
Глазами узкими змеи
И руку жму, любя,
Эй, берегись! Я вся — змея!
Смотри: я миг была твоя,
И бросила тебя!
Ты мне постыл! Иди же прочь!
С другим я буду эту ночь!
Ищи свою жену!
Ступай, она разгонит грусть,
Хвалите, хвалите, хвалите, хвалите,
Безумно любите, хвалите Любовь,
Ты, сердце, сплети всепротяжные нити,
Крути златоцветность — и вновь,
От сердца до сердца, до Моря, до Солнца, от Солнца
до мглы отдаленнейших звезд,
Сплетенья влияний, воздушные струны, протяжность
хоралов, ритмический мост.
Из точки — планеты, из искры — пожары,
Цветы и расцветы, ответные чары,
Забуду ли ее? — Она вилась, как змейка,
Сверкая искрами язвительных очей,
А всё ж была добра мне милая злодейка,
И за свою любовь я благодарен ей.
Мою докучливость она переносила,
Мое присутствие терпела; даже грусть,
Грусть вечную мою, глубокую — щадила,
Страдать позволила и говорила: ‘Пусть!
Пускай он мучится! Страдание полезно.
Пусть любит он меня, хоть любит нелюбезно!
Мой милый! — ты сказал мне. —
Зачем в душевной глубине
Ты будишь бурные желанья?
Все, что в тебе, влечет меня.
И вот в душе моей, звеня,
Растет, растет очарованье!
Тебя люблю я столько лет,
И нежен я, и я поэт.
Так как же это, совершенство,
Что я тебя своей не звал,
Успокой смятенный дух,
И крушась не згарай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю, мой свет;
Ничево тебя миляй, ничево лучше нет.
Мысли все мои к тебе
Всеминутно хотят;
Сердце отнял ты себе,
Зима приближается. Сызнова
Какой-нибудь угол медвежий
Под слезы ребенка капризного
Исчезнет в грязи непроезжей.
Домишки в озерах очутятся,
Над ними закурятся трубы.
В холодных объятьях распутицы
Сойдутся к огню жизнелюбы.
Золото, убранство тайного ковчега,
Где хранят издревле благостные мощи,
Золото, добыча хищного набега,
Золото, ты символ сладострастной мощи,
И в твоем сверканьи медленная нега.
Серебро сияет тихо на иконе,
Мученице юной покрывает плечи,
Серебро так ясно в перелетном звоне,
Голос серебристый мне звучал предтечей
Прежде недоступных сладостных гармоний.
В его глазах прочел я скорбь немую,
Лишь он предстал впервые предо мной:
Семью и дом, и сторону родную
Покинул он для жизни боевой.
Прошли года. Всю силу молодую,
Весь рьяный пыл он в долг влагает свой.
Усердие и простоту святую —
Как не любить в солдате всей душой?
Цветут необозримые
Колхозные поля.
Огромная, любимая,
Лежит моя земля.
Как весело мне, граждане,
В моей большой стране, —
Пою я песни каждому,
И каждый вторит мне!
Вечер черные брови насопил.
Чьи-то кони стоят у двора.
Не вчера ли я молодость пропил?
Разлюбил ли тебя не вчера?
Не храпи, запоздалая тройка!
Наша жизнь пронеслась без следа.
Может, завтра больничная койка
Упокоит меня навсегда.
Князю Д.А. Чавчавадзе, брату Н.А. Грибоедовой.Я знаю, там, за вашими горами,
По старине, в саду, в тени кудрявых лоз,
Ты любишь пить с веселыми гостями
И уставлять ковры букетами из роз! И весело тебе, когда рабы сбирают
Ваш виноград — когда по целым дням
В давильнях толкотня — и мутные стекают
Струи вина, журча по длинным желобам… Ты любишь пулями встречать гостей незваных —
Лезгин, из ближних гор забравшихся в сады,
И любишь гарцевать, когда толпой на рьяных
Конях спешите вы на пир в Аллаверды.И весело тебе, что твой кинжал с насечкой,
О своенравная София!
От всей души я вас люблю,
Хотя и реже, чем другие,
И неискусней вас хвалю.
На ваших ужинах веселых,
Где любят смех и даже шум,
Где не кладут оков тяжелых
Ни на уменье, ни на ум,
Где, для холопа иль невежды
Не притворяясь, часто мы
Греми, вдохновенная лира,
О том сокровенном звеня,
Что лучшая женщина мира
Три года любила меня.Она подошла, молодая,
В глаза посмотрела, светла,
И тихо сказала: «Я знаю,
Зачем я к тебе подошла.Я буду единственной милой,
Отняв, уведя, заслоня…»
О, лучшая женщина мира
Три года любила меня.Сияли от неба до моря
Успокой смятенный дух,
И крушась не сгарай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю мой свет,
Ни чево тебя миляй, ни чево лутче нет,
Мысли все мои к тебе,
Всеминутно хотят;
Серце отнял ты себе;
Замолчи, замолчи, умоляю,
Я от слов твоих горьких устал.
Никакого я счастья не знаю,
Никакой я любви не встречал.
Не ломай свои тонкие руки.
Надо жизнь до конца дотянуть.
Я пою пои песни от скуки,
Чтобы только совсем не заснуть.
…Я бы хотела жить с Вами
В маленьком городе,
Где вечные сумерки
И вечные колокола.
И в маленькой деревенской гостинице —
Тонкий звон
Старинных часов — как капельки времени.
И иногда, по вечерам, из какой-нибудь мансарды —
Флейта,
И сам флейтист в окне.
Есть синий пламень в тлеющей гнилушке,
И скрытность красных брызг в немом кремне.
Огни и звуки разны в тишине,
Есть медь струны, и медь церковной кружки.
„На бой! На бой!“ грохочут эхом пушки.
„Убей! Убей!“ проходит по Войне.
„Усни! Усни!“ звенит сосна к сосне.
„Люби! Люби!“ чуть слышно на опушке.
Адриатические волны!
О, Брента!..
«Евгений Онегин»
Брента, рыжая речонка!
Сколько раз тебя воспели,
Сколько раз к тебе летели
Вдохновенные мечты —
Лишь за то, что имя звонко,
Брента, рыжая речонка,
Друзья, поверьте, не грешно
Любить с вином бокал:
Вино на радость нам дано,
Царь Соломон сказал.
Будь свят его закон!
Солгать не смел ты так в Библии дерзко,
Мудрец и певец Соломон!
Что ж Соломону вопреки
Глупцы вино бранят?
Успокой смятенный дух,
И крушась не сгорай!
Не тревожь меня пастух,
И в свирель не играй!
Я и так тебя люблю, люблю мой свет
Ничего тебя миляй, ничего лучше нет,
Мысли все мои к тебе
Всеминутно хотят;
Сердце отнял ты себе,
Мне вспомнить страшно, вспомнить стыдно
Мои безумные слова, —
Когда, качаясь серповидно,
Тень на стене была жива;
Когда клонилось к телу тело,
Уста искали влажных уст,
И грезе не было предела,
А внешний мир был странно-пуст.
Я верил, или я не верил?
Любил вполне, иль не любил?
Летят утки, летят утки и два гуся.
Ох, кого люблю, кого люблю — не дождуся.
Приди, милый, приди, милый, стукни в стену,
Ох, а я выйду, а я выйду, тебя встречу.
Мил уехал, мил уехал за Воронеж.
Ох, теперь его, теперь его не воротишь.
Роберто и Флер Калассо
И я когда-то жил в городе, где на домах росли
статуи, где по улицам с криком «растли! растли!»
бегал местный философ, тряся бородкой,
и бесконечная набережная делала жизнь короткой.
Теперь там садится солнце, кариатид слепя.
Но тех, кто любили меня больше самих себя,
больше нету в живых. Утратив контакт с объектом
Нынче — сердце ее страсти просит,
Завтра с ужасом скажет: не надо!
То неправды она не выносит,
То доверчивой правде не рада…
То клянется, что свет ненавидит,
То, как бабочка, в свете порхает…
Кто ее не любил,— тот не знает…—
Кто полюбит ее,— тот увидит…
Нынче — сердце ее страсти просит,
I
Не знаю, обманут ли был я,
Осмеян тобой или нет,
Но клянуся, что сам любил я,
И остался от этого след.
Заклинаю тебя всем небесным,
И всем, что не сбудется вновь,
И счастием мне не известным,
О, прости мне мою любовь.
II
Ты не любишь иммортелей?
А видала ты у кочки
На полянке, возле елей,
Их веселые пучочки?
Каждый пышный круглый венчик
На мохнатой бледной ножке,
Словно желтый тихий птенчик, —
А над ним — жуки и мошки…
Мох синеет сизой спинкой,
Муравьи бегут из щелей,
Полотенце с розовым цветком
Я храню в пробитом пулей ранце.
Если встанет дума о былом,
Если руки мне твои приснятся —
Я достану, я возьму из ранца
Полотенце с розовым цветком.
Посмотрю на чистое шитье,
Позабуду битвы на минуту —
Встанет предо мной лицо твое
Ужасный в сердце ад,
Любовь меня терзает;
Твой взгляд
Для сердца лютый яд,
Веселье исчезает,
Надежда погасает,
Твой взгляд,
Ах, лютый яд.
Несчастный, позабудь….
«Люблю ли я тебя?» Справляйся
И спрашивай — ответ мой прям:
«Люблю». Но как люблю, насколько,
Я этого не знаю сам.
Озер нагорных глубина
Без измерения ясна.
Я вправе был бы дать присягу,
Что мысль любая, шаг любой
И каждое биенье сердца
Над морем красавица-дева сидит;
И, к другу ласкаяся, так говорит: «Достань ожерелье, спустися на дно;
Сегодня в пучину упало оно! Ты этим докажешь свою мне любовь!»
Вскипела лихая у юноши кровь, И ум его обнял невольный недуг,
Он в пенную бездну кидается вдруг.Из бездны перловые брызги летят,
И волны теснятся, и мчатся назад, И снова приходят и о берег бьют,
Вот милого друга они принесут.О счастье! он жив, он скалу ухватил,
В руке ожерелье, но мрачен как был.Он верить боится усталым ногам,
И влажные кудри бегут по плечам…«Скажи, не люблю иль люблю я тебя,
Для перлов прекрасной и жизнь не щадя, По слову спустился на черное дно,
Прошли те дни, как был я волен;
Но я их не могу жалеть.
Неволей я своей доволен,
И сердцу не пречу гореть.
Твой взор со мной, мой дух питая,
Хоть где твоих не вижу глаз,
Люблю тебя, люблю, драгая,
И мышлю о тебе всяк час.
Взаимным жаром ты пылаешь;