Ты так любишь гулять;
Отчего ты опять
Робко жмешься?
Зори — нет их нежней,
И таких уж ночей
Не дождешься.— Милый мой, мне невмочь,
Истомилась, всю ночь
Тосковала.
Я бежала к прудам,
А тебя я и там
Не сыскала.Но уж дальше к пруду
Ни за что не пойду,
Хоть брани ты.
Там над самой водой
Странный, черный, кривой
Пень ракиты.И не вижу я пня,
И хватает меня
Страх напрасный, —
Так и кажется мне,
Что стоит при луне
Тот ужасный!
Тебя так любят все! Один твой тихий вид
Всех делает добрей и с жизнию мирит.
Но ты грустна; в тебе есть скрытое мученье,
В душе твоей звучит какой-то приговор;
Зачем твой ласковый всегда так робок взор
И очи грустные так молят о прощенье,
Как будто солнца свет, и вешние цветы,
И тень в полдневный зной, и шепот по дубравам,
И даже воздух тот, которым дышишь ты,
Все кажется тебе стяжанием неправым?
Я — гордый враг блистательной заразы
Тщеславия, которым полон мир, —
Люблю не вас, огнистые алмазы,
Люблю тебя, голубенький сапфир! Не розою, не лилиею томной
Любуюсь я в быту своем простом:
Мой ландыш мне и беленький и скромный
В уюте под ракитовым кустом. Прелестницы и жрицы буйной моды!
Вы, легкие, — неси вас прочь зефир!
Люблю тебя, дочь кроткая природы,
Тебя, мой друг, мой ландыш, мой сапфир!
Проклинайте молодость,
Осуждайте девственность, —
Нам в пороке холодно,
Любим мы естественность:
Небо и воды,
Пещерные своды,
Все раздолье природы.
Не хотим мы радостей
Духа бестелесного;
Счастливы мы сладостью
Земного, известного.
Мы любим сказки,
Заката краски,
Любовные ласки.
О дети заблудшие
Мира бездольного,
Что в мире лучше
Звона колокольного
В туманной тени
Ночи весенней,
В час молений?
В корыстолюбии себя ты упрекаешь,
Но бескорыстия являешь образец:
За бедные стихи ты щедро предлагаешь
Богатый дружбы дар. Но знай, что твой певец,
Тобою прозванный славянским Оссианом,
Любя небесных муз, не любит жить обманом:
Он дружбу добрую дает в придачу сам
Тебе к дурным своим стихам.
Солнечный? Лунный? О мудрые Парки,
Что мне ответить? Ни воли, ни сил!
Луч серебристый молился, а яркий
Нежно любил.
Солнечный? Лунный? Напрасная битва!
Каждую искорку, сердце, лови!
В каждой молитве — любовь, и молитва —
В каждой любви!
Знаю одно лишь: погашенных в плаче
Жалкая мне не заменит свеча.
Буду любить, не умея иначе —
Оба луча!
Побледнел мой камень драгоценный,
Мой любимый темный аметист.
Этот знак, от многих сокровенный,
Понимает тот, кто сердцем чист.
Робких душ немые властелины,
Сатанинской дерзкою игрой
Жгут мечту кровавые рубины,
Соблазняют грешной красотой!
Мой рубин! Мой пламень вдохновенный!
Ты могуч, ты ярок и лучист…
Но люблю я камень драгоценный —
Побледневший чистый аметист!
Вот и всё…
Уже вещи собраны.
Посидим на прощанье, мать.
И молчат твои руки добрые,
Хоть о многом хотят сказать.
Руки мамы.
Люблю их с детства.
Где б дорога моя ни шла,
Никуда мне от них не деться,
От душистого их тепла.
Руки мамы.
В морщинках, в родинках.
Сколько вынесли вы, любя…
С этих рук
Я увидел Родину,
Так похожую на тебя,
Мама…
В тумане волн и брызги серебра,
И стертые эмалевые краски…
Я так люблю осенние утра
За нежную невозвратимость ласки! И пену я люблю на берегу,
Когда она белеет беспокойно…
Я жадно здесь, покуда небо знойно
Остаток дней туманных берегу.А где-то там мятутся средь огня
Такие ж я, без счета и названья,
И чье-то молодое за меня
Кончается в тоске существованье…
Мне любить до могилы творцом суждено,
Но по воле того же творца
Всё, что любит меня, то погибнуть должно
Иль, как я же, страдать до конца.
Моя воля надеждам противна моим,
Я люблю и страшусь быть взаимно любим.
На пустынной скале незабудка весной
Одна без подруг расцвела,
И ударила буря и дождь проливной,
И как прежде недвижна скала;
Но красивый цветок уж на ней не блестит,
Он ветром надломлен и градом убит.
Так точно и я под ударом судьбы,
Как утес, неподвижен стою,
Но не мысли никто перенесть сей борьбы,
Если руку пожмет он мою;
Я не чувств, но поступков своих властелин,
Я несчастлив пусть буду — несчастлив один.
Люблю немецкий старый городок —
На площади липу,
Маленькие окна с геранями,
Над лавкой серебряный рог
И во всем этот легкий привкус
Милой романтики.Летний дождик каплет.
Люб мне бледно-красный цвет моркови
На сером камне.
За цветными стеклами клетчатая скатерть,
И птица плачет о воле,
О нежной, о давней.А в церкви никто не улыбнется, —
Кому молиться? Зачем?
И благочестивые уродцы
Глядят со стен.
Сторож тихо передвигает стулья.
Каплет дождик.
Уродцы уснули.
«Весна, весна, пора любви.»
ПушкинСолнце потухло, плавает запах
Юных берез
В воздухе сладком; лодка катится
Вниз по реке;
Небо прозрачно, плавает месяц
В ясной воде.Там, за рекою, звездною цепью
Блещут огни,
Тени мелькают, вторится эхом
Песнь рыбака; Здесь, над горою, к другу склонившись
Легкой главой,
Милая Мери с нежной улыбкой
Шепчет: «Люблю».Мери, ты любишь! Скоро умолкнет
Ночи певец,
Лист потемнеет, — будешь ли так же,
Мери, любить?..
В прошлом те, кого любишь, не умирают!
В прошлом они изменяют или прячутся в перспективу.
В прошлом лацканы уже; единственные полуботинки
дымятся у батареи, как развалины буги-вуги.
В прошлом стынущая скамейка
напоминает обилием перекладин
обезумевший знак равенства. В прошлом ветер
до сих пор будоражит смесь
латыни с глаголицей в голом парке:
жэ, че, ша, ща плюс икс, игрек, зет,
и ты звонко смеешься: «Как говорил ваш вождь,
ничего не знаю лучше абракадабры».
Ты не спрашивай, не распытывай,
Умом-разумом не раскидывай:
Как люблю тебя, почему люблю,
И за что люблю, и надолго ли?
Ты не спрашивай, не распытывай:
Что сестра ль ты мне, молода ль жена
Или детище ты мне малое? И не знаю я и не ведаю,
Как назвать тебя, как прикликати.
Много цветиков во чистом поле,
Много звезд горит по поднебесью,
А назвать-то их нет умения,
Распознать-то их нету силушки.
Полюбив тебя, я не спрашивал,
Не разгадывал, не распытывал;
Полюбив тебя, я махнул рукой,
Очертил свою буйну голову!
Я любимого нигде не встретила:
Столько стран прошла напрасно.
И, вернувшись, я Отцу ответила:
«Да, Отец! — Твоя земля прекрасна.
Не́жило мне тело море синее,
Звонко, звонко пели птицы томные.
А в родной стране от ласки инея
Поседели сразу косы тёмные.
Там в глухих скитах монахи молятся
Длинными молитвами, искусными…
Знаю я, когда земля расколется,
Поглядишь Ты вниз очами грустными.
Я завет Твой, Господи, исполнила
И на зов Твой радостно ответила,
На Твоей земле я всё запомнила,
И любимого нигде не встретила».
Я ее не люблю, не люблю…
Это — сила привычки случайной!
Но зачем же с тревогою тайной
На нее я смотрю, ее речи ловлю?
Что мне в них, в простодушных речах
Тихой девочки с женской улыбкой?
Что в задумчиво-робко смотрящих очах
Этой тени воздушной и гибкой?
Отчего же — и сам не пойму —
Мне при ней как-то сладко и больно,
Отчего трепещу я невольно,
Если руку ее на прощанье пожму?
Отчего на прозрачный румянец ланит
Я порою гляжу с непонятною злостью
И боюсь за воздушную гостью,
Что, как призрак, она улетит.
И спешу насмотреться, и жадно ловлю
Мелодически-милые, детские речи;
Отчего я боюся и жду с нею встречи?..
Ведь ее не люблю я, клянусь, не люблю.
Увижу ль я девушку,
Увижу ль я красную —
Забьется неволею
Сердечко удалое
Любовью сердечною.
«Полюбишь ли, девушка,
Полюбишь ли, красная,
Без модной учтивости
Любовию верною
Удалова молодца?
Ах, что же ты, девушка,
Ах, что же ты, красная,
Стыдишься? Аль, милая,
Любить не намерена
Удалова молодца?» —
«Любила б я молодца,
Любила б удалова;
Но мне ли, сироточке,
Бескровной и бедненькой,
Ласкаться любовию?
Желаю ль я, девушка,
Желаю ль я, красная,
Палат раззолоченных,
Искусством украшенных,
И блесков обманчивых?» —
«Люблю тебя, милую,
Люблю тебя, юную,
За характер добренький,
За стыдливость детскую,
Всем девицам сродную».
Молчим мы оба, и владеем тайной,
И говорим: «Ведь это — не любовь».
Улыбка, взгляд, приподнятая бровь —
Все кажется приметой не случайной.
Мы говорим о посторонних лицах:
«А. любит Б., Б. любит H., H. — А.», —
Не замечая в трепаных страницах,
Что в руки «Азбука любви» дана.
Ничего на свете мне не надо —
Всё тебе, любимой, подарю:
Небо звёздное,
Травы росные
И красавицу зарю.Ничего не жаль мне для любимой,
Я ведь очень, милая, богат —
Солнце вешнее,
Нивы здешние —
Всё тебе отдать бы рад.Только у тебя всё есть, родная.
На тебя смотрю я не дыша.
Зорька яркая,
Без подарков ты
Несказанно хороша.
На кладбище солнце, сирень и березки
и капли дождя на блестящих крестах.
Местами отлипли сквозные полоски
и в трубки свернулись на светлых стволах.Люблю целовать их янтарные раны,
люблю их стыдливые гладить листки…
То медом повеет с соседней поляны,
то тиной потянет с недальней реки.Прозрачны и влажны зеленые тени.
Кузнечики тикают. Шепчут кусты, —
и бледные крестики тихой сирени
кропят на могилах сырые кресты.
Что мне делать со смертью — не знаю.
А вы, другие, — знаете? Знаете?
Только скрываете, тоже не знаете.
Я же незнанья моего не скрываю.Как ни живи — жизнь не ответит,
Разве жизнью смерть побеждается?
Сказано — смертью смерть побеждается,
Значит, на всех путях она встретит.А я её всякую — ненавижу.
Только свою люблю, неизвестную.
За то и люблю, что она неизвестная,
Что умру — и очей её не увижу…
Любовь во все века неповторима,
Хотя слова мы те же говорим.
Для женщины, что любит и любима,
Весь мир любви ее неповторим.
Неповторимо ожиданье встречи,
В чужую ночь открытое окно.
И в той ночи неповторимы речи,
Что ни забыть, ни вспомнить не дано.
Неповторим и тот рассвет весенний,
Когда восходит сердце вместе с ним.
Неповторима боль ее сомнений
И мир надежд ее неповторим.
Люби, люби камея, кури им фимиам!
Лишь ими жизнь красна, лишь ими милы нам
Панорма небеса, Фетиды блеск неверный,
И виноградники богатого Фалерна,
И розы Пестума, и в раскаленный день
Бландузия кристалл, и мир его прохлады,
И Рима древнего священные громады,
И утром ранний дым сабинских деревень.
Под невыплакавшейся ивой
я задумался на берегу:
как любимую сделать счастливой?
Может, этого я не могу? Мало ей и детей, и достатка,
жалких вылазок в гости, в кино.
Сам я нужен ей — весь, без остатка,
а я весь — из остатков давно. Под эпоху я плечи подставил,
так, что их обдирало сучьё,
а любимой плеча не оставил,
чтобы выплакалась в плечо. Не цветы им даря, а морщины,
возложив на любимых весь быт,
воровски изменяют мужчины,
а любимые — лишь от обид. Как любимую сделать счастливой?
С чем к ногам её приволокусь,
если жизнь преподнёс ей червивой,
даже только на первый надкус? Что за радость — любимых так часто
обижать ни за что ни про что?
Как любимую сделать несчастной —
знают все. Как счастливой — никто.
Сонет из ШекспираЯ нежно вас люблю, но сердцем, не глазами:
Лишь недостатки зрит мой неподкупный взор,
А сердце любит их. Все то, что в вас, что с вами,
Оно клялось любить глазам наперекор.
Спокойный голос ваш мне слуха не чарует,
Блаженства не сулит пожатье ваших рук,
И чувственный восторг мне крови не волнует,
Когда наедине вас жду, мой строгий друг.
Но сердце ни уму, ни чувствам не подвластно.
Его желание — одной лишь вам служить.
И, гордость позабыв, безропотно и страстно
Любить я осужден, пока дано мне жить.
В страданиях моих одна лишь есть отрада:
Любовь — мой грех; в любви познал я муки ада.
В первой любила ты
Первенство красоты,
Кудри с налётом хны,
Жалобный зов зурны,
Звон — под конём — кремня,
Стройный прыжок с коня,
И — в самоцветных зёрнах —
Два челночка узорных.
А во второй — другой —
Тонкую бровь дугой,
Шёлковые ковры
Розовой Бухары,
Перстни по всей руке,
Родинку на щеке,
Вечный загар сквозь блонды
И полунощный Лондон.
Третья тебе была
Чем-то ещё мила…
— Что от меня останется
В сердце твоём, странница?
Героини испанских преданий
Умирали, любя,
Без укоров, без слёз, без рыданий.
Мы же детски боимся страданий
И умеем лишь плакать, любя.
Пышность замков, разгульность охоты,
Испытанья тюрьмы, —
Всё нас манит, но спросят нас: «Кто ты?»
Мы согнать не сумеем дремоты
И сказать не сумеем, кто мы.
Мы все книги подряд, все напевы!
Потому на заре
Детский грех непонятен нам Евы.
Потому, как испанские девы,
Мы не гибнем, любя, на костре.
Мы встретились холодною зимою
В селении, заброшенном в снегах,
И поняли: пришел конец покою —
Любовь опять забрезжилась в сердцах.
Я видел Вас всегда в своих мечтах,
И были Вы любимою мечтою.
— Я Вас люблю, — так думал я порою;
Что любите, — читал у Вас в глазах.
Любовь опять забрезжилась при встрече;
Смотрите: разрастается она,
Свободна, как могучая волна,
Весна зовет желания на вече;
Я знать хочу: что скажет им весна?
Какие им она нашепчет речи?
Так вот платаны, пальмы, темный грот,
Которые я так любил когда-то.
Да и теперь люблю… Но место дам
Рукам, вперед протянутым как ветви,
И розовым девическим стопам,
Губам, рожденным для святых приветствий.
Я нужен был, чтоб ведала она,
Какое в ней благословенье миру,
И подвиг мой я совершил сполна
И тяжкую слагаю с плеч порфиру.
Я вольной смертью ныне искуплю
Мое слепительное дерзновенье,
С которым я посмел сказать «люблю»
Прекраснейшему из всего творенья.
Хотя я судьбой на заре моих дней,
О южные горы, отторгнут от вас,
Чтоб вечно их помнить, там надо быть раз:
Как сладкую песню отчизны моей,
Люблю я Кавказ.В младенческих летах я мать потерял.
Но мнилось, что в розовый вечера час
Та степь повторяла мне памятный глас.
За это люблю я вершины тех скал,
Люблю я Кавказ.Я счастлив был с вами, ущелия гор,
Пять лет пронеслось: всё тоскую по вас.
Там видел я пару божественных глаз;
И сердце лепечет, воспомня тот взор:
Люблю я Кавказ!..
Я люблю эту девочку в шарфике тонком,
В красных варежках, взятых у зорьки взаймы,
Что явилась сияющим гадким утенком
Ни с того ни с сего посредине зимы.Я люблю эту женщину, ту, что проснулась
И открыла нежданно мне глаз глубину,
Ту, чья нежная и беспощадная юность
Молодит и торопит мою седину.Мы смеемся, бежим, окликая друг друга,
Друг от друга почти ничего не тая.
По снегам и болотам Полярного круга
Разнеслась лебединая песня моя.Время бьет каблуками в пружинистый камень,
Самолеты взвиваются, небо смоля….
…Ну и что же, любимая, если земля
Потихоньку горит у меня под ногами?
AD INFINITUM *В храме всё — как прежде было.
Слышен тихий взмах кадил.
«Я смеялся, я шутил.
Неужели ты любила?»Дымен смутный трепет свеч,
На иконах свет заемный.
Каждый хочет в церкви темной
От свечи свечу зажечь.В храме будет так, как было.
Слышен тихий звон кадил.
«А, неверный! Ты шутил.
Горе! Горе! Я любила».
______________________
* До бесконечности (лат.)
Мы все уйдем за грань могил,
Но счастье, краткое быть может,
Того, кто больше всех любил,
В земном скитаньи потревожит.
Любить и ближних и Христа —
Для бедных смертных — труд суровый.
Любовь понятна и проста
Душе неведомо здоровой.
У нас не хватит здравых сил
К борьбе со злом, повсюду сущим,
И все уйдем за край могил
Без счастья в прошлом и в грядущем.1 апреля 1900
В зимние сумерки нянины сказки
Саша любила. Поутру в салазки
Саша садилась, летела стрелой,
Полная счастья, с горы ледяной.
Няня кричит: «Не убейся, родная!»
Саша, салазки свои погоняя,
Весело мчится. На полном бегу
Набок салазки — и Саша в снегу!
Выбьются косы, растреплется шубка –
Снег отряхает, смеётся, голубка!
Не до ворчанья и няне седой:
Любит она её смех молодой…
Взор мой, мысль и сердце стали обольщенны,
Я люблю тебя, люблю мой свет.
Чувствы все тобою стали восхищенны,
Ничево тебя миляй мне нет.
Как с тобой не вижусь, те часы прелюты,
Ставлю ввек жизнью я пустой.
Чту прямою жизнью те одни минуты,
В кои я видаюся с тобой.