Благословляю сладкий яд
В моей росе благоуханной.
Чаруя утомлённый взгляд
Мечтой о родине желанной,
Цветок, струящий сладкий яд,
Обвеян дрёмою туманной,
И если яд разлит в росе,
В его слезе благоуханной,
И утешение в красе
Безумной и внезапно странной,
Благословен в его росе
По воле сладостно избранный.
В его отравленной росе
Благословляю жребий вольный.
К его таинственной красе,
Безумно злой и безглагольной,
Я устремляю думы все
В моей задумчивости дольной.
И тихо наклоняюсь я,
Грустя в задумчивости дольной,
К последним склонам бытия,
К пределам жизни своевольной.
Вот, жизнь безумная моя,
Сладчайший яд для смерти вольной.
Сей день есть день суда и мщенья!
Сей грозный день земле явил
Непобедимость провиденья
И гордых силу пристыдил.Где тот, пред кем гроза не смела
Валов покорных воздымать,
Когда ладья его летела
С фортуной к берегу пристать? К стопам рабов бросал он троны,
Срывал с царей красу порфир,
Сдвигал народы в легионы
И мыслил весь заграбить мир.И где он?.. Мир его не знает!
Забыт разбитый истукан!
Лишь пред изгнанником зияет
Неумолимый океан.И все, что рушил он, природа
Уже красою облекла,
И по следам его свобода
С дарами жизни протекла! И честь тому — кто, верный чести,
Свободе меч свой посвятил,
Кто в грозную минуту мести
Лишь благодатию отметил.Так! честь ему: и мир вселенной,
И царские в венцах главы,
И блеск Лютеции спасенной,
И прах низринутой Москвы! О нем молитва Альбиона
Одна сынов его с мольбой:
«Чтоб долго был красой он трона
И человечества красой!»
Пришла весна; дарам ее богатым
Дивилися, ловя их нарасхват.
Несла она: дар пения — пернатым,
Лазурь — волне и розам — аромат.
Пришла весна, и вот, с ее возвратом,
Оделись вновь листвой зеленой — сад.
И даль лугов — в весенний свой наряд;
Повеяло красой и ароматом.
Когда ж поэт, весною обделен,
Предстал пред ней, — промолвила царица:
— Немногим здесь был каждый награжден,
Тебе, певец, даров моих кошница:
Разлитые кругом красу и свет —
Ты соберешь в душе своей, поэт!
1895 г.
Рабочие-други, наш радостен труд
Финляндии, матери нашей.
Мы мерим глубины озер и запруд,
Мы правим ремесла и пашем.
Упорным трудом
Мы ставим ей дом,
Чтоб мать не осталась на месте пустом,
В нужде не увяла,
Не стала рабой,
От нас получала
Свой хлеб и покой.
Рабочие-други, наш радостен труд
Финляндии, матери нашей.
Прекрасная мать в лучезарной красе
Нас крепко к груди прижимает,
И сердца биенья мы слушаем все,
Лишь только борьба затихает.
Чтоб долг отплатить,
Добро отдарить, —
Мать в жемчуг и в золото надо рядить.
В поток полноводный
Ей любо смотреть;
Нам — жить с ней, свободной,
И с ней умереть.
Прекрасная мать в лучезарной красе
Нас крепко к груди прижимает.
Тщетно свет всегда .... возносит,
Тщетно славит ..... красоту:
В ней мы видим лишь .... мечту;
Смерть иль старость ону .... скосит,
Время прелести ....... ее
Обратит ...... в небытие.
Если мы рассмотрим ..... ясно,
Что красы ..... произвели,
Узрим брани ..... на земли
И отмщение ..... ужасно;
Узрим тысячи там ..... бед,
Где мы их увидим ..... след.
Тщетно чаем ..... наслаждаться
Лестным ядом сих ..... минут,
Кои скоро ..... протекут
И принудят нас ..... терзаться
В долгие потом ..... часы
Исчезающей ..... красы.
Вот и степь с своей красою —
Необъятная кругом —
Развернулась предо мною
Зеленеющим ковром.Взглянешь влево, взглянешь вправо —
Всюду ширь, и тонет взор…
Степь, тебе и честь и слава
За могучий твой простор! Город шумный, город пыльный,
Город, полный нищеты,
Точно склеп сырой, могильный,
Бодрых духом давишь ты! Рад, что я тебя покинул,
Душный город, где я рос,
Где едва-едва не сгинул
В бездне горя, в море слез.Солнце там меня не грело
Золотым своим лучом, —
Здесь, в степи же, закипела
Снова жизнь во мне ключом.Нет вокруг толпы народной,
Горьких жалоб не слыхать,
И в груди моей холодной
Разгорелась кровь опять.Надо мной степные звуки
В вешнем воздухе царят,
Улеглись былые муки,
Скорби прежние молчат.Закипают думы смело,
Силы крепнут и растут, —
И я вновь готов на дело,
На борьбу и тяжкий труд.
Как яблонь цвет — краса твоя,
Как солнца свет — любовь моя.
Любить тебя,
Хранить тебя
Никто не сможет так, как я! Придет весна, уйдет весна —
Вечно цветет любовь одна! Что в мире выше снежных гор?
Что шире, чем небес шатер?
Я — выше всех,
Я — больше всех,
Когда я вижу милый взор! Придет весна, уйдет весна —
Вечно цветет любовь одна! С тобою как шутить начнешь?
Крутая бровь, как острый нож!
Я — пленник твой!
Я — сам не свой,
Едва ты бровью поведешь! Придет весна, уйдет весна —
Вечно цветет любовь одна! Твои глаза, как две луны,
Лучи ресниц, как ночь, темны,
Но для меня
Ты ярче дня,
Милее утра и весны! Придет весна, уйдет весна —
Вечно цветет любовь одна!
Когда б измена красу губила,
Моя Барина, когда бы трогать
То зубы тушью она любила,
То гладкий ноготь,
Тебе б я верил, но ты божбою
Коварной, дева, неуязвима,
Лишь ярче блещешь, и за тобою
Хвостом пол-Рима.
Недаром клятвой ты поносила
Родимой пепел, и хор безгласный
Светил, и вышних, над кем невластна
Аида сила…
Расцвел улыбкой Киприды пламень
И нимф наивность, и уж не хмуро
Глядит на алый точильный камень
Лицо Амура.
Тебе, Барина, рабов мы ро́стим,
Но не редеет и старых стая,
Себя лишь тешат, пред новым гостем
Мораль читая.
То мать за сына, то дед за траты
Клянут Барину, а девам сна нет,
Что их утеху на ароматы
Барины манит…
Рано утром под окном,
Подпершися локотком,
Дочка царская сидела,
Вдаль задумчиво глядела;
И порою, как алмаз,
Слезка капала из глаз.
А пред ней ширинкой чудной
Луг пестрелся изумрудный,
А по лугу ручеек
Серебристой лентой тек.
Воздух легкий так отрадно
Навевал струей прохладной!
Солнце утра так светло
В путь далекий свой пошло!
Все юнело, все играло,
Лишь царевна тосковала
Под косящатым окном,
Подпершися локотком.
Наконец она вздохнула,
Тихо ручками всплеснула,
И, тоски своей полна,
Так промолвила она:
«Всех пространней царство наше,
Всех девиц я в свете краше
Бела личика красой,
Темно-русою косой,
Нежной шеей лебединой,
Речью звонкой соловьиной;
Дочь единая отца,
Я краса его дворца…»
Об ней зарей и вечером об ней
Крушится он, и плачет, и стенает;
Так в темну ночь, тоскуя, соловей,
Когда ловец жестокий похищает
Его еще не вскормленных детей,
Поет и бор унывно оглашает.
Но, утомясь, невольно легким сном
Забылся он перед румяным днем.И та, о ком душа в тоске мечтала,
Чело в звездах, под светлой пеленой,
В чудесном сне очам его предстала,
Блистательна божественной красой,
Но и в красе небесной сохраняла
Знакомый вид любви его земной.
«О милый друг, взгляни, как я прекрасна,
Как весела: твоя печаль напрасна!
Ты дал мне всё: нетленным ты венцом
Меня венчал, — а меч обманут мглою.
Что бренный мир! Уж я перед творцом;
Я в жоре дев бессмертною, святою
Живу, люблю, молюся об одном
И жду тебя… и вечный пред тобою
Возблещет свет — и взор пленится твой
Красой небес, и в них моей красой.Стремися к нам душою неизменной;
Волненьям чувств упорствуй и живи;
Люблю тебя, друг сердца незабвенный,
И не таюсь теперь в моей любви!»
Рекла; в очах блеснул огонь священный,
Невиданный у смертных на земли, —
И вдруг, в своем сияньи утопая,
В лазурной тме исчезла дева рая.
Когда листы, поблекнув, облетели
И сном зимы забылось все в лесу,
Одни лишь вы, задумчивые ели,
Храните прежнюю красу.
И словно шепчете вы с тихой грустью:
«Спи, темный лес! Уснуло все кругом;
Струи ручьев, в живом стремленье к устью,
Застыли, скованные льдом;
Мороз дохнул; метель спугнула стаю
Жильцов твоих осиротелых гнезд,
И песнь ее к иному рвется краю,
Где ярче блеск полночных звезд;
Охваченный дремотой непробудной,
Ты изнемог под саваном зимы…
Нам не вздремнуть: одеждой изумрудной
Всегда равно пленяем мы.
Но минут дни, и сон стряхнувши зимний,
Ты зацветешь, взломают лед ручьи,
И прилетят под кров гостеприимный
Певцы крылатые твои.
Пускай тогда ты юною красою
Затмишь, о, лес, печальный наш наряд:
Твоих ветвей объятья нас от зною
Листвой душистой защитят».
Твоей красы здесь отблеск смутный, –
Хотя художник мастер был, –
Из сердца гонит страх минутный,
Велит, чтоб верил я и жил.
Для золотых кудрей, волною
Над белым вьющихся челом,
Для щечек, созданных красою,
Для уст, – я стал красы рабом.
Твой взор, – о нет! Лазурно-влажный
Блеск этих ласковых очей
Попытке мастера отважной
Недостижим в красе своей.
Я вижу цвет их несравненный,
Но где тот луч, что, неги полн,
Мне в них сиял мечтой блаженной,
Как свет луны в лазури волн?
Портрет безжизненный, безгласный,
Ты больше всех живых мне мил
Красавиц, – кроме той, прекрасной,
Кем мне на грудь положен был.
Даря тебя, она скорбела,
Измены страх ее терзал, –
Напрасно: дар ее всецело
Моим всем чувствам стражем стал.
В потоке дней и лет, чаруя,
Пусть он бодрит мечты мои,
И в смертный час отдам ему я
Последний, нежный взор любви!
Девка-запевало: Я вечор, млада, во пиру была,
Хмелен мед пила, сахар кушала,
Во хмелю, млада, похвалялася
Не житьем-бытьем — красной удалью.Не сосна в бору дрожмя дрогнула,
Топором-пилой насмерть ранена,
Не из невода рыба шалая,
Извиваючись, в омут просится, -Это я пошла в пляску походом:
Гости-бражники рты разинули,
Домовой завыл — крякнул под полом,
На запечье кот искры выбрызнул: Вот я —
Плясея —
Вихорь, прах летучий,
Сарафан —
Синь-туман,
Косы — бор дремучий!
Пляс — гром,
Бурелом,
Лешева погудка,
Под косой —
Луговой
Цветик незабудка! Парень-припевало: Ой, пляска приворотная,
Любовь — краса залетная,
Чем вчуже вами маяться,
На плахе белолиповой
Срубить бы легче голову! Не уголь жжет мне пазуху,
Не воск — утроба топится
О камень — тело жаркое,
На пляс — красу орлиную
Разбойный ножик точится!
Наконец-то я на воле!..
Душный город далеко;
Мне отрадно в чистом поле,
Дышит грудь моя легко. Наконец-то птицей вольной
Стал я, житель городской,
И вперёд иду, довольный,
Сбросив горе с плеч долой. Люб мне страннический посох,
Я душой помолодел;
Ум мой, в жизненных вопросах
Потемневший, просветлел. Я иду, куда — не знаю…
Всё равно, куда-нибудь!
Что мне в том, к какому краю
Приведёт меня мой путь! Я иду искать свободы,
Мира в сельской тишине —
Горе жизни и невзгоды
Истерзали душу мне. Я желаю надышаться
Свежим воздухом с полей,
Их красой налюбоваться,
Отдохнуть душой моей. Может быть, судьбе послушный,
Кину я полей красу…
Но зато я в город душный
Сил немало принесу, — Сил, окрепнувших на воле,
Не измученных борьбой, —
С ними вновь на скорбь и горе
Выйду с твёрдою душой.
Ты, что, в красе своей румяной,
Предмет восторженной молвы,
Всегда изящный, вечно рьяный,
Цветешь на берегах Невы, Когда к тебе недавно, сдуру,
Я обратил наивный зов
Держать из дружбы корректуру
Моих неизданных стихов, Едва их удостоив взгляда,
Должно быть полусонный, ты
С небрежной ленью Алкивьяда
Переворачивал листы.Сменив Буткова на Каткова,
Отверг ты всякий ложный стыд.
Тебе смысл здравый не окова,
Тебя нелепость не страшит.И я, тобою искаженный,
С изнеможением в кости,
Спешу, смиренный и согбенный,
Тебе спасибо принести; Для каждого стиха errata
С утра до вечера пишу,
С супружней кротостью Сократа
Твою ксантиппость я сношу.Ругню, вранье, толчки, побои
Приняв, безропотно стою,
Смиренно под твои помои
Склоняю голову мою, И в благодарности не шаток,
И твердо веря в связь сердец,
Плету тебе из опечаток
Неувядаемый венец.Они, роскошные, как злаки,
Пестрят читающего путь —
Подобно им, отличья знаки
Твою да испещряют грудь, И да цветут твои потомки,
На удивление стране,
Так многочисленны, так громки,
Так полновесны, как оне!
Вечер пришел безмолвный,
Над морем туманы свились;
Таинственно ропщут волны,
Кто-то белый тянется ввысь.
Из волн встает Водяница,
Садится на берег со мной;
Белая грудь серебрится
За ее прозрачной фатой.
Стесняет обятия, душит
Все крепче, все больней, —
Ты слишком больно душишь,
Краса подводных фей!
«Душу́ тебя с силою нежной,
Обнимаю сильной рукой;
Этот вечер слишком свежий,
Хочу согреться с тобой».
Лик месяца бледнеет,
И пасмурны небеса;
Твой сумрачный взор влажнеет,
Подводных фей краса!
«Всегда он влажен и мутен,
Не сумрачней, не влажней;
Когда я вставала из глуби,
В нем застыла капля морей».
Чайки стонут, море туманно,
Глухо бьет прибой меж камней, —
Твое сердце трепещет странно,
Краса подводных фей!
«Мое сердце дико и странно,
Его трепет странен и дик,
Я люблю тебя несказанно,
Человеческий милый лик».
До свиданья, белый город
С огоньками на весу!
Через степи, через горы
Мне на речку Бирюсу.
Только лоси славят в трубы
Там сибирскую весну.
Только валят лесорубы
Там ангарскую сосну.
Там, где речка, речка Бирюса,
Ломая лед, шумит-поет на голоса, —
Там ждет меня таежная
Тревожная краса…
Не березку, не осинку,
Не кедровую тайгу,
А девчонку-бирюсинку
Позабыть я не могу.
С ружьецом уйдет под ветер,
Не найдешь четыре дня.
…Может, в лося выстрел метил,
А ударил он в меня.
Пусть красивы городские —
У нее глаза синей.
Городские не такие,
Если сердце тянет к ней…
Перед этим синим взором
Я как парус на волне.
То ль ее везти мне в город,
То ль в тайге остаться мне.
Там, где речка, речка Бирюса,
Ломая лед, шумит-поет на голоса, —
Там ждет меня таежная
Тревожная краса…
Не плачь, мой друг, о счастьи отлетевшем,
Его, увы, слезами не вернуть!
Оно огням подобно догоревшим,
Тебя на миг, на кроткий миг согревшим —
Прости… забудь…
Забудь о том, как счастие нежданно
Тебя своим коснулося лучом,
И вместо мглы, холодной и туманной,
Повеяло весной благоуханной,
Пахнуло вновь и светом и теплом.
Забудь о том, как жизнь тебе предстала
В красе цветов и звуков и лучей,
Во всей красе былого идеала, —
И сердце вновь собой очаровала
Гармония и взоров и речей.
Забудь, каким страданьем и тоскою
Полна теперь измученная грудь,
Какой пришлось платить тебе ценою
За счастья миг, у жизни взятой с бою!
Забудь, забудь!
Прости, край родимый! Безумно любя,
Давно воспевал я и славил тебя,
Но час наступает, — и рокот струны
В тиши не сольется с журчаньем волны.
Простите, долины, холмы и леса,
Умрет не воспетою ваша краса;
Погаснут те взоры, умолкнут уста,
Которым была дорога красота.
По-прежнему, гордой отваги полны,
Врага одолеют отчизны сыны,
Но кто вдохновенною арфой своей
Бойцев обессмертит, прославит вождей?
Как пел я, отчизна, твоих дочерей,
Их чудные очи, волну их кудрей,
И вторило струнам биенье сердец,
Но тьма наступает и песне конец!
Струна отзвучала… Отчизна, прощай!,
Геройскою мощью навеки блистай,
Красой лучезарной, как прежде, цвети!
И ты, моя арфа, навеки прости! —
1895 г.
Пригожство лиц минется,
Проходит красота,
И только остается
Приятностей мечта.
Доколе поражают
Наш взор красы лица,
Красавиц обожают
Прельщенные сердца.
Но прелесть, прелесть вянет,
Подобно как цветы;
Разить она престанет,
Утратив красоты.
В мои цветущи лета
Любим, любим я был;
Всего дороже света
Возлюбленную чтил.
Мне день часом казался,
Когда бывал я с ней;
Я плакал и терзался,
Не зря ея очей.
Но прелести сокрылись,
Рассеялись красы,
И в годы превратились
Свиданья с ней часы.
Не старость превращает
Горячность нашу в лед;
Жар страсти ощущает,
Хоть кто и стар и сед.
Представь Анакреона
В горячности любви:
Он стар, и Купидона
Носил в своей крови.
Пригожство нас прельщает,
Привычка в плен влечет;
Нас время отвращает,
Когда красы ссечет.
На что же величаться
Своею красотой?
Ей скоро миноваться,
Пригожство — дар пустой.
Я не знаю, найду ли иль нет
Я подругу в житейской тревоге,
Совершу ли священный обет
И пойду ли вдвоем по дороге.Но подруга является мне
Не в немецком нарядном уборе,
Не при бальном потешном огне,
Не с безумным весельем во взоре.Не в движеньях иль глупо пустых,
Иль бесстыдных и ветренных танцев,
Не в толпе шаркунов молодых —
И своих и чужих иностранцев, Не под звуки музыки чужой,
Помогающей света злоречью,
Не с искусственной бальной душой,
Не с чужой иноземною речью.Нет, подруга является мне
Вдалеке от златого кумира,
В благодатной, святой тишине,
В светлой жизни семейного мира.Предстоит она в полной красе,
Обретенная сердцем заране,
С яркой лентою в томной косе,
В величавом родном сарафане, С русской песнию в алых устах,
Непонятной ушам иноверца,
С русской думою в ясных очах
И с любовию русского сердца, Красной девицей, с жизнью родной,
И с семьею, и с верою дружной,
С молодою девичьей красой
И с девичьей душою жемчужной.
Дубрава шумит;
Сбираются тучи;
На берег зыбучий
Склонившись, сидит
В слезах, пригорюнясь, девица-краса;
И полночь и буря мрачат небеса;
И черные волны, вздымаясь, бушуют;
И тяжкие вздохи грудь белу волнуют.
«Душа отцвела;
Природа уныла;
Любовь изменила,
Любовь унесла
Надежду, надежду — мой сладкий удел.
Куда ты, мой ангел, куда улетел?
Ах, полно! я счастьем мирским насладилась:
Жила, и любила… и друга лишилась.
Теките струей
Вы, слезы горючи;
Дубравы дремучи,
Тоскуйте со мной.
Уж боле не встретить мне радостных дней;
Простилась, простилась я с жизнью моей:
Мой друг не воскреснет; что было, не будет…
И бывшего сердце вовек не забудет.
Ах! скоро ль пройдут
Унылые годы?
С весною — природы
Красы расцветут…
Но сладкое счастье не дважды цветет.
Пускай же драгое в слезах оживет;
Любовь, ты погибла; ты, радость, умчалась;
Одна о минувшем тоска мне осталась».
Как бы стыдливая краса
Сребристым облаком прикрыта,
Луна взошла на небеса:
Земля сиянием облита.
И дочь счастливая небес,
На светло-яхонтовом лоне,
В огнисто-золотой корон.
Течет, златит и дол и лес,
Блестящей свитой окруженна.
Скажи ж, прекрасная луна,
В тончайший облак облеченна,
Что в небе делаешь одна,
Скрывая кроткое сиянье?
Идешь ли ты, как Оссиан,
Грустить в убежище страданья —
О дочь счастливых неба стран! —
И там сокрыть красы младые?
Несчастье знаемо ль тебе?..
Но вот: в лазурной вышине,
Одета в ткани золотые,
Катишься по вершинам гор,
Собой пленяешь снова взор!
Теки же долее над нами
И наши взоры восхищай!
И нас до утра озаряй
Твоими кроткими лучами!
Блестя на пурпурных крылах,
В зеленых Индии полях,
Дыша восточною весной,
Царевной воздуха живой,
Подруга мотылька летит,
Младенца за собой манит,
Пред ним порхает на цветах
И, вдруг теряясь в облаках,
Мелькая, вьется; утомлен,
Почти в слезах вздыхает он, —
Так юношу краса манит,
И так легка и так блестит;
Надежду в нем тревожит страх,
Безумье кончит он в слезах.
Удастся ль, — горе и тоска
Ждут и красу, и мотылька:
Покоя, счастья лишены,
Они бедам обречены:
Один — младенческой игрой,
А та — любовью роковой.
Едва желанное сбылось
И рьяной воле удалось
Достать пленительный
предмет, —
Уж в нем очарованья нет:
Прикосновеньем каждым он
Сиянья прежнего лишен,
И цвет, и прелесть потерял,
Забыт и брошен — и увял.
Без крыльев и томясь тоской,
Двум жертвам где найти покой?
Ах, мотылек уж не блестит,
С тюльпана к розе не летит!
Красе, которой нежный цвет
Увянет вмиг, — блаженства нет.
Где мотылек полуживой?
Не вьется их веселый рой;
И те, кто их милей, — и те
Без чувств к виновной красоте;
И, всякой тронуты бедой, —
Подруге не простят одной.
Краса нас счастия на самый верх возносит,
И сами боги чтят в созданье красоту.
О жизнь! когда ты сон, продли сию мечту,
Продлись, о сладкий сон, пока нас смерть не скосит,
И насладиться дай приятностьми ее,
Пока не обратит их смерть в небытие.
Иль только понимать свои несчастья ясно
Всесильны небеса нас в свет произвели,
И утешенья нет для смертных на земли?
Престанем размышлять о том, что нам ужасно,
Изыщем способы ко облегченью бед,
Оставим по себе мы сладкой жизни след.
Когда мы целый век не можем наслаждаться,
Потщимся хоть продлить приятность сих минут,
Без возвращения которы протекут,
И чтоб раскаяньем впоследок не терзаться,
Пусть наших радостей кратчайшие часы
Составят сладку жизнь, пока цветут красы.
«Мой суженый, мой ряженый,
Услышь меня, спаси меня!
Я в третью ночь, в последнюю,
Я в вещем сне пришла к тебе,
Забыла стыд девический!
Не волком я похищена,
Не Волгою утоплена,
Не злым врагом утрачена:
По засекам гуляючи,
Я обошла лесничего
Косматого, рогатого;
Я сбилася с тропы с пути,
С тропы с пути, с дороженьки
И встретилась я с ведьмою,
С заклятою завистницей
Красы моей — любви твоей.
Мой суженый, мой ряженый,
Я в вещем сне впоследнее
К тебе пришла: спаси меня!
С зарей проснись, росой всплеснись,
С крестом в руке пойди к реке,
Благословясь, пустися вплавь
И к берегу заволжскому
Тебя волна прибьет сама.
Во всей красе на береге
Растет, цветет шиповничек;
В шиповничке — душа моя:
Тоска-шипы, любовь-цветы,
Из слез моих роса на них.
Росу сбери, цветы сорви,
И буду я опять твоя».
— Обманчив сон, не вещий он!
По гроб грустить мне, молодцу!
Не Волгой плыть, а слезы лить!
По Волге брод — саженный лед,
По берегу заволжскому
Метет, гудет метелица!
Вот уж с час — к окну прикован,
Сквозь решетчатый навес
Я любуюсь, очарован,
Грозной прелестью небес.
Море туч, клубясь волнами,
Затопило горний свод
И шумит дождей реками
С отуманенных высот.
Гром рокочет, пламя молний
Переломанной чертой
Бороздит седые волны
Черной тучи громовой.
Чудодейственная сила
Здесь на темных облаках
Тайный смысл изобразила
В неизвестных письменах.
Счастлив тот, кто чистым оком
Видит мир, кому дана
Тайна — в помысле глубоком
Разобрать те письмена.
Не с боязнью суевера,
Не с пытливостью ума,
Но с смиреньем чистой веры
Он уловит смысл письма.
Чу, ударил гром летучий,
Гул по рощам пробежал,
И, краса лесов дремучих,
Кедр столетний запылал!
Старец дряхлый! Как прекрасна,
Как завидна смерть твоя!
Ты погиб в красе ужасной
От небесного огня.
Ты погиб, но, гордый, силу
В час последний сохранил
И торжественно могилу
Чудным блеском озарил.
Видя труп твой почернелый,
Зверь свирепый убежит
И далекие пределы
Диким воем огласит.
Думал ли давний строитель, когда воздвигал этот белый,
Строгий в своей простоте и величавости дом, —
Дом, озирающий ясно с холма и леса, и поляны,
Волгу меж ними внизу, — ныне сто семьдесят лет, —
Думал ли он о дальних, ему чужих поколеньях,
Или о благе людей, или о славе в веках?
Нет, он думал о жизни своей, о семье и о детях,
Как бы удобней прожить в милом привычно краю.
Но — поколенья сменились — и новые, дальние люди
Жизнью наполнили дом, жизни ему не придав:
Он, как прежде живой, и им о жизни вещает,
С древней своею красой — юную вечно красу
Им указует в себе и вокруг и жизни их учит:
Только живой для себя жизнью живет для людей.
О если б жить, как вы живете, волны,
Свободные, бесстрастие храня,
И холодом, и вечным блеском полны!..
Не правда ль, вы — счастливее меня!
Не знаете, что счастье — ненадолго…
На вольную, холодную красу
Гляжу с тоской: всю жизнь любви и долга
Святую цепь покорно я несу.
Зачем ваш смех так радостен и молод?
Зачем я цепь тяжелую несу?
О, дайте мне невозмутимый холод
И вольный смех, и вечную красу!..
Смирение!.. Как трудно жить под игом,
Уйти бы к вам и с вами отдохнуть,
И лишь одним, одним упиться мигом,
Потом навек безропотно уснуть!..
Ни женщине, ни Богу, ни отчизне,
О, никому отчета не давать
И только жить для радости, для жизни
И в пене брызг на солнце умирать!..
Но нет во мне глубокого бесстрастья:
И родину, и Бога я люблю,
Люблю мою любовь, во имя счастья
Все горькое покорно я терплю.
Мне страшен долг, любовь моя тревожна.
Чтоб вольно жить — увы! я слишком слаб…
О, неужель свобода невозможна,
И человек до самой смерти — раб?
Еt moи, jе vиеns aussи pronorиcеr d’unе
voиx foиblе quеlquеs mots aux pиеds!
dе la statuе.—Thom.
Друзья ума, таланта, славы!
Несите слезы и сердца,
На след и в гробе величавый,
Пред тень безсмертнаго Певца,
Который лирою златою
Всегда, как бог искусств, владел,
Хвалу гремел Царю-Герою (1),
И славил блеск народных дел (2);
Который с ней и в бурях света
Себе убежище творил;
В прекрасной участи Поэта
Для славы пел, для мира жил;
И свыше вдохновеаным даром
Как в цвете лет своих блистал,
И в поздных делах с сердечным жаром
Еще во струны огнь бросал;
Еще взыграл для нас на лире
Красу земли, красу небес (3),
Взыграл—и се гимном громким ве мире,
Под сенью вечности, изчез. . . . .
Ho ум его не мог затмиться;
Поэт в небесных гимнах жив,
В потомство эхо прокатится:
Сей глас в веках красноречив.
Корабль наш рассекал стекло морских равнин,
И сеял искрами бездонный мрак пучин.
Уж месяц пламенел, вздымался пар душистый,
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса
И волны, и эфир, и мрак, и небеса.
На палубе сидел, накинув плащ широкий,
Влюбленный юноша, красивый, черноокий;
Он думой тайною в родимый край летал,
Где брак с прекрасною счастливца ожидал.
Гитары трепетной со звонкими струнами
Сливал он песнь любви наш, тихими волнами;
Он пел, воспламенен девичьей красотой,
И встречу первую с невестой молодой,
И взгляды робкие, и лепет торопливый,
И буйный пламень свой, и жар ее стыдливый,
И грудь лилейную, и шелк ее кудрей,
И алые уста, и томный блеск очей.
Он пел, — а сердце в нем от неги замирало,
Одной невестою, одною ей дышало.
И мнилось: для нее, для их святой любви
Часы полночные так сладостно текли,
Для них вкруг корабля вздымался пар душистый,
И сноп серебряный дрожал в лазури чистой
Дремотных волн, и звезд лелеяла краса
И волны, и эфир, и мрак, и небеса.
Ангел веселья. Знакомо ль томленье тебе,
Стыд, угрызенье, тоска и глухие рыданья,
Смутные ужасы ночи, проклятья судьбе,
Ангел веселья, знакомо ль томленье тебе?
Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра,
Злобу и слезы, когда призывает возмездье
Напомнить былое, над сердцем царя до утра?
В ночи такие как верю в страдания месть я!
Ненависть знаешь ли ты, белый ангел добра?
Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред?
Видишь, изгнанники бродят в палатах больницы,
К солнцу взывая, стремясь отрешиться от бед…
Чахлые губы дрожат, как в агонии птицы…
Знаешь ли, ангел здоровья, горячечный бред?
Ангел красы! ты видал ли ущелья морщин,
Старости страх и уродство, и хилость мученья,
Если в глазах осиянных ты встретишь презренье,
В тех же глазах, где ты раньше бывал палладин?
Ангел красы, ты видал ли ущелья морщин?
Радости, света и счастья архангел священный,
Ты, чьего тела росой обнадежен Давид,
Я умоляю тебя о любви неизменной!
Тканью молитвы твоею да буду обвит,
Радости, света и счастья архангел священный!
Цвела лилея полевая,
Как яркий снег бела, нежна,
Красой душистою пленяя,
Цветком любви наречена.Долина ею любовалась,
Журчал приветно светлый ток,
Пчела к цветку не прикасалась,
Ее лелеял ветерок; Но буря вдруг, вдали чернея,
Одела мраком небеса, —
И с корнем вырвана лилея,
Поляны милая краса.Веселье взоров миновалось,
Уже лил ей не видать!
Листочка даже не осталось
Ее удел нам рассказать! Цвела Мальвина молодая
Ясней лилеи полевой,
В красе воздушной девы рая —
Любви пленительной звездой.В прелестном образе светлело
Душе понятное в мечтах,
И сердце нежное горело
В ее задумчивых очах.Но тщетно витязи искали
Соединиться с ней венцом:
Какой-то дивный мрак печали
Таился в сердце молодом.Она, как будто жить не смея,
Простяся с радостью земной, —
Сама прекрасная лилея,
Уже встревожена прозой.Иль грудь предчувствием теснима?
Бедой ли призрак ей грозил?
Изменой ли какой крушима? —
Но светлый ум в ней страх затмил.И ей ужасна тень ночная,
Она забыла сладкий сон,
И всё, тоскуя и мечтая,
Глядит на лунный небосклон.И бедную тоска убила!
И уж прелестной девы нет!
Взяла холодная могила
Младого сердца нежный цвет.И что безмолвный гроб скрывает,
Чем жизнь была отравлена, —
Увы, быть может, только знает
Одна полночная луна!
На смерть одной благородной девицы.
Ах, тебя ли зрю я, красота младая?
Ах, тебя ли зрю я
Под покровом гробным; бледну, бездыханну,
Всех красот лишенну?
Не венец венчальный на челе сияет, —
Диадима смерти; —
И не песнью брачной храм гремит священный,
Гимном погребальным.
Где краса и младость? Где любви улыбка?
Где во взорах пламень?
Смертною покрыты бледностью ланиты,
Свет очей затмился.
Льющий ароматы цвет лишь распустился,
Вдруг увял от хлада;
Так и ты красою разцвела лишь дева,
Смерти сном заснула!
Утра не пробудит глас тебя веселый;
Сон усопших крепок.
Спи, краса младая! Спи, не пробуждайся
До разсвета мертвых!
Се! в жилища горни, солнцев, звезд превыше
Дух парить блаженный;
Ангела земнаго, Ангелов небесных
Хор сретает светлый.
Сквозь эѳиры, солнцы, сквозь пространства звездны,
Зрит юдоль он плача,
Зрит сестер, мать, братий, сродников, пииту,
Смерть ея воспевша.
Зрит, и так вещает в слезы погруженным:
"Слез о мне не лейте!
"Я жива! лишь плоти рубищь совлеклася!
"Я стократ блаженна!
"Горней, вечноюной разцвела красою! —
"Паки не увяну! —
"Вечнаго блаженства лишь не возмущайте
«Горькими слезами!»
О! спокойся, горний дух благий!—спокойся
В вечности блаженной!
Промысла святаго чтимь святую волю,
Плакать не дерзаем!
С высоты небесной зря нас, и молися
Благости пред троном!
Зри, молясь, и буди гений наш хранитель
В сей юдоли слезной!
Н. Граматин.
Люблю я позднею порой,
Когда умолкнет гул раскатный
И шум докучный городской,
Досуг невинный и приятный
Под сводом неба провождать;
Люблю задумчиво питать
Мои беспечные мечтанья
Вкруг стен Кремлевских вековых
Под тенью липок молодых
И пить весны очарованье
В ароматических цветах,
В красе аллей разнообразных,
В блестящих зеленью кустах.
Тогда, краса ленивцев праздных,
Один, не занятый никем,
Смотря и ничего не видя,
И, как Султан, на лавке сидя,
Я созидаю свой Эдем
В смешных и странных помышленьях.
Мечтаю, грежу как во сне,
Гуляю в выспренних селеньях,
На солнце, небе и луне;
Преображаюсь в полубога,
Сужу решительно и строго
Мирские бредни, целый мир;
Дарую счастье миллионам,
<Весы правдивые законам.>
И между тем пока мой пир
Воздушный, легкий и духовный
Приемлет всю свою красу,
И я себя перенесу
Гораздо дальше Подмосковной.
Плывя, как лебедь, в небесах,
Луна сребрит седые тучи;
Полночный ветер на кустах
Едва колышет лист зыбучий;
И в тишине вокруг меня
Мелькают тени проходящих,
Как тени пасмурного дня,
Как проблески огней блудящих.