Хоть Москва в руках Французов:
Это, право, не беда! —
Наш Фельдмаршал Князь Кутузов
Их на смерть впустил туда.
Вспомним, братцы, что Поляки
Встарь бывали также в ней:
Но не жирны кулебаки —
Ели кошек и мышей.
Сует мирских во удаленьи,
Во сумраке и тишине,
Лишь солнца ярка в озареньи
Молельный храм открылся мне.
Лик ангельский доходит слуху,
Небесну манну в пищу духу
Мне каплет с высоты Сион,
Что се? — не светла ль сень Фавора,
Иль храмина тех лиц собора,
На челах чьих сиял огонь?
Уношу князю Ростиславу
затвори Днепр темне березе.
Слово о полку Игореве.
Князь Ростислав в земле чужой
Лежит на дне речном,
Лежит в кольчуге боевой,
С изломанным мечом.
Днепра подводные красы
Лобзаться любят с ним
Вдоль по берегу полями
Едет сын княжой;
Сорок отроков верхами
Следуют толпой.
Странен лик его суровый,
Всё кругом молчит,
И подкова лишь с подковой
Часто говорит.«Разгуляйся в поле», — сыну
Говорил старик.
Знать, сыновнюю кручину
Здравия полный фиал Игея сокрыла в тумане,
Резвый Эрот и хариты с тоскою бегут от тебя:
Бледная тихо болезнь на ложе твое наклонилась,
Сон сменяется стоном, моленьем друзей — тишина.
Тщетно ты слабую длань к богине младой простираешь,
Тщетно! — не внемлет Игея, молчит, свой целительный взор
Облаком мрачным затмила, и Скорбь на тебя изливает
С колкой улыбкою злобы болезни и скуки сосуд.
Не растеклась еще
Кровь Иисусова.
Над безнапраслинкой —
Времячко Бусово.Черная кровь
Из-под ножа.
Бусом — любовь,
Бусом — божба.Знать не дошла еще
Кровь Голубина.
Озером — Жаль,
Полем — Обида. (Уж не тебя ль,
Вьются тучи, как знамена,
Небо — цвета кумача.
Мчится конная колонна
Бить Емельку Пугача.А Емелька, царь Емелька,
Страхолюдина-бандит,
Бородатый, пьяный в стельку,
В чистой горнице сидит.Говорит: «У всех достану
Требушину из пупа.
Одного губить не стану
Православного попа.Ну-ка, батя, сядь-ка в хате,
Вопль стародавний,
Плач Ярославны —
Слышите?
С башенной вышечки
Неперерывный
Вопль — неизбывный:
— Игорь мой! Князь
Игорь мой! Князь
Игорь!
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать.Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе.«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу».Собирались на советы
Все большие эполеты,
Даже Плац-бек-Кок.Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
Средь терема, в покое темном,
Под сводом мрачным и огромным,
Где тускло, меж столбов, мелькал
Светильник бледный, одинокий,
И слабым светом озарял
И лики стен, и свод высокий
С изображеньями святых, —
Князь Федор, окружен толпою
Бояр и братьев молодых.
Но нет веселия меж них:
Ай же ты, Микула Селянинович, Мужик,
Ты за сколько тысяч лет к земле своей привык?
Сколько долгих тысяч лет ты водил сохой?
Век придет, и век уйдет, вечен образ твой.
Лошадь у тебя была, некрасна на вид,
А взметнется да заржет, облако гремит.
Ходит, ходит, с бороздой борозда дружна.
Светел Киев, — что мне он? Пашня мне нужна.
Сколько долгих тысяч лет строят города,
Строят, нет их, — а идет в поле борозда.
Ужель встречать в воротах
С поклонами беду?..
На Сицкое болото
Батый привел орду.
От крови человечьей
Подтаяла река,
Кипит лихая сеча
У княжья городка.
В поле вишенка одна
Ветерку кивает.
Ходит юная княжна,
Тихо напевает:
— Что-то князя не видать,
Песенки не слышно.
Я его устала ждать,
Замерзает вишня…
Высока ли высота поднебесная,
Глубока глубота акиян-море,
Широко раздолье по всей земли,
Глубоки омоты Непровския,
Чуден крест Леванидовской,
Долги плеса Чевылецкия,
Высокия горы Сорочинския,
Темны леса Брынския,
Черны грязи Смоленския,
А и быстрыя реки понизовския.
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда только его черти не носили!
И однажды, как назло, повезло —
И совсем в чужое царство занесло.Слёзы градом — так и надо простофиле:
Не усаживайся задом на кобыле.
Ду-ра-чи-на! Посреди большого поля — глядь — три стула,
Дурачину в область печени кольнуло.
Сверху — надпись: «Для гостей», «Для князей»,
А на третьем — «Стул для царских кровей».Вот на первый стул уселся простофиля,
Потому что он от горя обессилел,
У Музы есть различные пристрастья,
Дары ее даются не равно;
Стократ она божественнее счастья,
Но своенравна, как оно.
Иных она лишь на заре лелеет,
Целует шелк их кудрей молодых,
Но ветерок чуть жарче лишь повеет —
И с первым сном она бежит от них.
Тем у ручья, на луговине тайной,
Нежданная, является порой,
«Послушай совета Свенельда младого
И шумным Днепром ты, о князь, не ходи;
Не верь обещаньям коварного грека:
Не может быть другом отчаянный враг.Теперь для похода удобное время:
Днепровские воды окованы льдом,
В пустынях бушуют славянские вьюги
И снегом пушистым твой след занесут».Так князю-герою Свенельд-воевода,
Главу преклоняя пред ним, говорил.
Глаза Святослава огнем запылали,
И, стиснув во длани свой меч, он сказал: «Не робкую силу правитель вселенной —
(Из романтической драмы «Мулат»)
Нет на нем алмазов, не блистает злато,
Повелитель негров убран небогато:
Брошена пантера на нагие плечи…
Он идет с охоты. Для веселой встречи
С кликами и песней двинулся народ.
Жрец, старик степенный, став перед толпою,
Поздравляет князя с первенцем-княжною,
Подает малютку, князь ее ласкает —
На месте священном, где с дедовских дней,
Счастливый правами свободы,
Народ Ярославов, на воле своей,
Себе избирает и ставит князей,
Полкам назначает походы
И жалует миром соседей-врагов —
Толпятся: кудесник явился из Чуди…
К нему-то с далеких и ближних концов
Стеклись любопытные люди.И старец кудесник, с соблазном в устах,
В толпу из толпы переходит;
Жил-был добрый дурачина-простофиля.
Куда его только черти не носили!
Но однажды, как назло,
повезло
И совсем в чужое царство занесло.
Слезы градом — так и надо
Простофиле!
Не усаживайся задом
На кобыле,
«Великй Бог Сил!… Победа!» пишет
Герой к Монарху и Отцу.
Кто верой к Богу в брани дышеш,
Начало приведет к концу.
Царь небом кротким вдохновенный,
Живительный, благословенный,
Свет на стенящих излиет.
Убоги сетовать престанут,
От брани падшие возстанут;
Все паки в мире процветет.
В стольном Киеве великом
Князь Владимир пировал;
Окружен блестящим ликом,
В светлой гридне заседал.
Всех бояр своих премудрых,
Всех красавиц лепокудрых,
Сильных всех богатырей
Звал он к трапезе своей.
За дубовый стол сахарных
Без отдыха пирует с дружиной удалой
Иван Васильич Грозный под матушкой-Москвой.
Ковшами золотыми столов блистает ряд,
Разгульные за ними опричники сидят.
С вечерни льются вины на царские ковры,
Поют ему с полночи лихие гусляры,
Поют потехи брани, дела былых времен,
Середи было Казанскова царства
Что стояли белокаменны полаты,
А из спал(ь)ны белокаменной полаты
Ото сна тут царица пробужалася,
Царица Елена Семиону-царю
она сон рассказала:
«А и ты встань, Семиен-царь, пробудися!
Что начесь мне, царице, мало спалося,
В сновиденьице много виделося:
Как от сильнова Московскова царства
ПисьмоБеллоны часто видев, не бледнея,
Уста кровавы и пламень суровый,
И чело многим покрыто имея
Листом победным, я чаял, ты новый
Начал род жизни; я чаял, ты, спелый
Плод многовидных трудов собирая,
В покое правишь крайние пределы
Пространна царства, что вблизи Китая.
Слава другую теперь весть мне трубит;
Слышу, что нужны труды твои судит
Вдоль по берегу полями
Едет сын княжой.
Сорок отроков верхами
Следуют толпой.
Странен лик его суровый,
Все кругом молчит,
И подкова лишь с подковой
Часто говорит.
Много лет тому назад жила на свете
Дама, подчинившая себя диете.
В интересных закоулках ее тела
Много неподдельного желания кипело.
От желания к желанию переходя,
Родилось у ней красивое дитя.
Год проходит, два проходит, тыща лет —
Красота ее все та же. Изменении нет.
Несмотря, что был ребенок
И что он вместо пеленок
Метелит черемуха нынче с утра
Пахучею стужею в терем.
Стеклянно гуторят пороги Днепра,
И в сердце нет места потерям, —
Варяжское сердце соловкой поет:
Сегодня Руальд за Олавой придет.
А первопрестольного Киева князь,
Державный гуляка Владимир,
Схватился с медведем, под зверем клонясь,
Эй! Господа!
Сюда! сюда!
Для деловых людей и праздных
Есть тьма у нас оказий разных:
Есть дикий человек, безрукая мадам!
Взойдите к нам!
Добро пожаловать, кто барин тароватый,
Извольте видеть — вот
Рогатый, нерогатый
И всякий скот:
Как ныне сбирается вещий Олег
Щита прибивать на ворота,
Как вдруг подбегает к нему человек
И ну шепелявить чего-то.«Эх, князь, — говорит ни с того ни с сего, —
Ведь примешь ты смерть от коня своего!»Ну только собрался идти он на вы —
Отмщать неразумным хазарам,
Как вдруг прибежали седые волхвы,
К тому же разя перегаром.И говорят ни с того ни с сего,
Что примет он смерть от коня своего.«Да кто ж вы такие, откуда взялись?! —
Дружина взялась за нагайки. —
От учения уставши,
Наконец пришел к себе,
И все книги побросавши,
Растянулся на софе.
Прочитать хотел Рамбаха,
Чтоб немного отдохнуть,
Но игранье Зегельбаха
Приказало мне заснуть.Я заснул, но мне приснился,
Други, пречудесный сон:
Предо мной будто явился
У Музы есть различныя пристрастья,
Дары ея даются не равно;
Стократ она божественнее счастья,
Но своенравна, как оно:
Иных она лишь на заре лелеет,
Целует шелк их кудрей молодых,
Но ветерок чуть жарче лишь повеет,
И с первым сном она бежит от них.
I
Там, вблизи от пышных гридниц,
Где князья в кругу бесстыдниц —
Полюбовниц правят пир,
Где истомны горностаи
И блестят при люстрах стаи
Безалаберных рапир,
Там разбросились избушки
На темнеющей опушке
У заросшего пруда.
1«В деснице жива еще прежняя мочь,
И крепки по-прежнему плечи;
Но очи одела мне вечная ночь —
Кто хочет мне, други, рубиться помочь?
Вы слышите крики далече?
Схватите ж скорей за поводья коня,
Помчите меня
В кипение сечи!»2И отроки с двух его взяли сторон,
И, полный безумного гнева,
Слепой между ними помчался Гакон
Как жизни общие призывы,
Как увлеченья суеты,
Понятны вам страстей порывы
И обаяния мечты;
Понятны вам все дуновенья,
Которым в море бытия
Послушна наша ладия:
Вам приношу я песнопенья,
Где отразилась жизнь моя:
Исполнена тоски глубокой,