Блаженная Россия!
Среди твоих чудес
От высоты святыя
Еще залог небес
Прими и веселися,
Сугубым блеском осветися!
Се ныне дух Господень
На отрока сошел;
Прекрасен, благороден
И, как заря, расцвел
Он в пеленах лучами:
Дитя равняется с царями.
Родителям по крови,
По сану — исполин;
По благости, любови,
Полсвета властелин:
Он будет, будет славен,
Душой Екатерине равен.
1796
Сплывают ледяные своды.
Твое явилось через воды
Письмо с короной золотой.
Ко мне, простившись со столицей,
Примчались звучной вереницей
Стихи, пропетые тобой.Ужели жизнь опять приветна?
Ужель затихли безответно
И буря, и недуга злость?
Какая весть благоволенья!
Какая свежесть вдохновенья!
Какой в глуши высокий гость! Весной нежданной сладко веет,
В груди теплей, в глазах светлеет,
Я робко за тобой пою,
И сердце благодарно снова
За жар живительного слова,
За юность светлую твою.25 марта 1887
Теперь не то, что за полгода,
Теперь не тесный круг друзей -
Сама великая природа
Ваш торжествует юбилей…
Смотрите, на каком просторе
Она устроила свой пир -
Весь этот берег, это море,
Весь этот чудный летний мир…
Смотрите, как, облитый светом,
Ступив на крайнюю ступень,
С своим прощается поэтом
Великолепный этот день…
Фонтаны плещут тиховейно,
Прохладой сонной дышит сад -
И так над вами юбилейно
Петровы липы здесь шумят…
Над прохладною водою из криниц
Снимем платье с той, что краше всех девиц,
Тело нежное цветами опрядем,
По селениям Додолу поведем,
Осыпаем всех прохожих ячменем,
Князя-солнце нашей девице найдем,
Вон по небу, светел силою и лих,
Ходит, саблею играет князь-жених…
Уж ты саблей тучу наполы руби,
В рог златой по горним долам затруби!
Воструби — зови, а мы к тебе идем,
Во цветах Додолу красную ведем…
На, возьми ее, ожги ее огнем…
Мы над нею ветви сению согнем.
В те дни кроваво-роковые,
Когда, прервав борьбу свою,
В ножны вложила меч Россия —
Свой меч, иззубренный в бою, —
Он Волей призван был верховной
Стоять на страже, — и он стал —
И бой упорный, бой неровный —
Один — с Европой продолжал.
И вот двенадцать лет уж длится
Упорный поединок тот —
Иноплеменный мир дивится,
Но Русь легко его поймет.
Он, первый, угадал в чем дело, —
И им, впервые, Русский Дух
Союзной силой признан смело —
И вот венец его заслуг.
Мой любимый, мой князь, мой жених,
Ты печален в цветистом лугу.
Павиликой средь нив золотых
Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету
Бледно-белым прозрачным цветком.
Ты сомнешь меня в полном цвету
Белогрудым усталым конем.
Ах, бессмертье мое растопчи, —
Я огонь для тебя сберегу.
Робко пламя церковной свечи
У заутрени бледной зажгу.
В церкви станешь ты, бледен лицом.
И к царице небесной придешь, —
Колыхнусь восковым огоньком,
Дам почуять знакомую дрожь…
Над тобой — как свеча — я тиха,
Пред тобой — как цветок — я нежна.
Жду тебя, моего жениха,
Всё невеста — и вечно жена.26 марта 1904
Теперь не то, что за полгода,
Теперь не тесный круг друзей,
Но вся великая природа
Ваш торжествует юбилей.
Смотрите, на каком просторе
Она устроила свой пир,—
Весь этот берег, это море,
Весь этот чудный летний мир.
Смотрите, как, облитый светом,
Ступив на крайнюю ступень,
С своим прощается поэтом
Великолепный этот день…
Фонтаны брызжут тиховейно,
Прохладой сонной дышет сад,
И так над вами юбилейно
Петровы липы здесь шумят!
Князь! милый князь! ау! Вы живы?
Перебирая писем ряд,
Нашел я Ваше, и, счастливый
Воспоминаньем, как я рад!
Мне сразу вспомнилась и школа,
И детство, и с природой связь,
И Вы, мой добрый, мой веселый,
Мой остроумный милый князь!
В Череповце, от скуки мглистом,
И тривиальном, и пустом,
Вас называли модернистом
За Сологуба первый том…
Провинциальные кокетки
От князя были без ума,
И казначейша (лик конфетки!)
Была в Вас влюблена сама,
Ведь штраусовская «Электра» —
Не новгородская тоска!..
О, Вы — единственный директор,
Похожий на ученика!
И вот, когда Вы, поседелый,
Но тот же юный и живой,
Пришли на вечер мой, я целый
Мирок восставил пред собой.
И поздравленья принимая
От Вас, и нежно Вас обняв,
Я вспомнил дни иного мая
И шорохи иных дубрав…
В обоих округах целебный ключ течет
И тысячу чудес там каждый день творится.
Там есть целитель-князь, и вкруг него народ
Расслабленный, больной и день, и ночь толпится.
Князь скажет только: «Встань!» и, сделав первый шаг,
Калека побежит, легко, без затрудненья.
Он скажет: «Зри!» и свет сменяет вечный мрак,
И прозревают вдруг слепые от рожденья.
В водянке юноша стал князя умолять:
«Нельзя ли мне помочь, чтоб ожил я опять?»
И князь ему сказал: «Иди, будь сочинитель!»
В обоих округах «О, чудо!» все кричат
И с удивлением на юношу глядят:
Сложить уж девять драм помог ему целитель.
Гуманный внук воинственного деда,
Простите нам — наш симпатичный князь,
Что русского честим мы людоеда,
Мы, русские — Европы не спросясь…
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя призванью своему —
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе —
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокоен, невредим —
На зло врагам, их лжи и озлобленью,
На зло, увы, и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей —
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Сноп тяжел золотым зерном,
А рука могутною дрожью.
Размахнусь только раз цепом –
Гулкий ток весь засыплю рожью;
На лопату зерно приму,
Кину в ветер, чтоб снес мякину,
Чистый хлеб соберу в суму
И на плечи ту сумку вскину.
В гридни княжьи пойду, хвалясь:
Кто суму приподнимет, князь?
За столы, подбоченясь, сяду.
Приподнять никому невмочь,
И зовет князь невесту дочь,
Что гуляет в венце по саду.
Вот, Настасья, тебе жених!
Колокольни дрожат от гула,
И слепец запевает стих:
«Буди жив, богатырь Микула!»
Мы сегодня поем тебе славу.
И, наверно, поем неспроста, —
Зачинатель мощной державы
Князь Московский — Иван Калита.
Был ты видом — довольно противен.
Сердцем — подл… Но — не в этом суть:
Исторически прогрессивен
Оказался твой жизненный путь.
Ты в Орде по-пластунски лазил.
И лизал — из последних сил.
Покорял ты Тверского князя,
Чтобы Хан тебя отличил.
Подавлял повсюду восстанья…
Но ты глубже был патриот.
И побором сверх сбора дани
Подготавливал ты восход.
Правда, ты об этом не думал.
Лишь умел копить да копить.
Но, видать, исторически-умным
За тебя был твой аппетит.
Славься, князь! Все живем мы так же —
Как выходит — так и живем.
А в итоге — прогресс… И даже
Мы в историю попадем.
Увы, мой друг! Крепчайшими цепями
Прикован я к московским берегам.
Жду худшего: сидеть мне в темной яме
И там вздыхать по милым Липягам.
Но если бы и я был на свободе —
Могу ли голым ехать в дальний край?
Сие противно северной природе,
Да и жандарм в земной не верит рай.
А потому, покорствуя судьбине,
Здесь остаюсь покуда недвижим,
Но октября, надеюсь, в половине
Воспользуюсь призывом я твоим.
Осень 1892
Князь вынул бич и кинул клич —
Грозу охотничьих добыч,
И белый конь, душа погонь,
Ворвался в стынущую сонь.
Удар копыт в снегу шуршит,
И зверь встаёт, и зверь бежит,
Но не спастись ни в глубь, ни в высь,
Как змеи, стрелы понеслись.
Их лёгкий взмах наводит страх
На неуклюжих россомах,
Грызёт их медь седой медведь,
Но всё же должен умереть.
И, легче птиц, склоняясь ниц,
Князь ищет чёткий след лисиц.
Но вечер ал, и князь устал,
Прилёг на мох и задремал,
Не дремлет конь, его не тронь,
Огонь в глазах его, огонь.
И, волк равнин, подходит финн,
Туда, где дремлет властелин,
А ночь светла, земля бела,
Господь, спаси его от зла!
По Волхову струги бегут,
Расписаны, червленые…
Валы плеснут, щиты блеснут,
Звенят мечи каленые.
Варяжий князь идет на рать
На Новгород из-за моря…
И алая, на горе, знать,
Над Волховом горит заря.
Темны леса, в водах струясь.
Пустынны побережия…
И держит речь дружине князь:
«Сожгу леса медвежие.
Мой лук на Новгород согну,
И кровью город вспенится…»
…А темная по мху, по дну
Бежит за стругом ведьмица.
Над лесом туча — черный змей
Зарею вдоль распорота.
Река кружит, и вот над ней
Семь башен Нова-Города.
И турий рог хватает князь
Железной рукавицею…
Но дрогнул струг, вода взвилась
Под ведьмой, девой птицею.
Взлетела ведьмица на щегл,
И пестрая и ясная:
«Жених мой, здравствуй, князь и сокол.
Тебя ль ждала напрасно я?
Люби меня!..» — в глаза глядясь,
Поет она, как пьяная…
И мертвый пал варяжий князь
В струи реки багряные.
Меркнет свет в небесах.
Скачет князь мелколесьем, по топям, где сохнет осока.
Реют сумерки в черных еловых лесах,
А по елкам мелькает, сверкает — сорока.
Станет князь, поглядит:
Нет сороки! Но сердце недоброе чует.
Снова скачет — и снова сорока летит,
Перелесьем кочует.
Болен сын… Верно, хуже ему…
Погубили дитя перехожие старцы-калики!
Ночь подходит… И что-то теперь в терему?
Скачет князь — и все слышит он женские крики.
А в лесу все темней,
А уж конь устает… Поспешай, — недалеко!
Вот и терем… Но что это? Сколько огней!
Нагадала сорока.
Едут в поле чистом,
Едут семь князей, —
На конях косматых
Семь богатырей.
Едут за княжною
Третий раз в тот год...
Сватаются семь их,
А один возьмет...
Но в гробу хрустальном,
В путь снаряжена,
Словно восковая
Светится княжна.
И сидит над нею
Князь, старик седой,
Утирая слезы
Дряхлою рукой.
«Что-ж? Домой вернемся», —
Говорят князья, —
«Спорить нет причины,
С мертвой нет житья!»
«Лучше этой мертвой
В свете нет живых!» —
Отвечает громко
Младший князь-жених.
«Смерть тут не причина,
Всякому свое!
Что со мной сроднилось,
То — навек мое!
За мои к ней чувства,
За любовь мою,
Будем же считаться
В почестно́м бою!»
Сыплются с шеломов
Искры, что с огнив...
Шестеро убито.
Только младший жив.
Но он ран тяжелых
Скоро умер он
И с невестой рядом
Был похоронен...
Друг человечества и твердый друг закона,
Смиренный в почестях и скромный средь похвал,
Предстатель ревностный за древний град у трона —
Каких ты доблестей в себе не сочетал?
Любовь высокую к святой земле отчизны,
Самозабвение и непрерывный труд,
В день брани — мужество, в день мира — правый суд,
И чистоту души и жизнь без укоризны...
Вельможа-гражданин! тебе в потомстве мзда!
И зависти назло уже сияет снова
Знакомая Москве бессмертия звезда
Еропкина и Чернышова!
1
Князь! Я только ученица
Вашего ученика!
Колокола — и небо в тёмных тучах.
На перстне — герб и вязь.
Два голоса — плывучих и певучих:
— Сударыня? — Мой князь?
— Что Вас приводит к моему подъезду?
— Мой возраст — и Ваш взор.
Цилиндр снят, и тьму волос прорезал
Серебряный пробор.
— Ну, что сказали на денёк вчерашний
Российские умы?
2
Страстно рукоплеща
Лает и воет чернь.
Медленно встав с колен
Кланяется Кармен.
Взором — кого ища?
— Тихим сейчас — до дрожи.
Безучастны в царской ложе
Два плаща.
И один — глаза темны —
Воротник вздымая стройный:
— Какова, Жуан? — Достойна
Вашей светлости, Князь Тьмы.
3
Да будет день! — и тусклый день туманный
Как саван пал над мёртвою водой.
Взглянув на мир с полуулыбкой странной:
— Да будет ночь! — тогда сказал другой.
И отвернув задумчивые очи,
Он продолжал заоблачный свой путь.
Тебя пою, родоначальник ночи,
Моим ночам и мне сказавший: будь.
4
И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы — такую речь:
— Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
Так чего ж за нею белым днём
Ходишь-бродишь, речь заводишь под окном?
Отвечает Князю света — Тёмный князь:
— То не я хожу-брожу, Пресветлый — нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
То сама она мне вздоху не даёт,
Днём и ночью обо мне поёт.
И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:
— Ох, великий ты обманщик, Тёмный князь!
Ходит-бродит, речь заводит, песнь поёт?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмёт?
И пошёл тогда промеж князьями — спор.
О сю пору он не кончен, княжий спор.
1.
Севастопольский корреспондент «Матен» сообщает:
2.
«В Крыму упорные слухи о предстоящем венчаниина царство великого князя Михаила Александровича.
3.
Врангель-барон передаст ему всю полноту власти.
4.
16 октября в Севастопольском соборе состоялось молебствие о здравии «болярина Петра».
5.
Высокий красавец генерал Врангельпал на колени перед золотой иконой.
6.
А священник призывал народ покаяться в грехах революции
7.
и в «убиении любимого нашего батюшки-царя».
8.
Великий князь должен приехать 28 октября».
9.
Готовится белогвардейщина пролетарию на шею насесть на много годов.1
0.
Готовится Врангель. А ты, рабочий готов? 1
1.
Всё подобрал Врангель: и корону добыл и нацию.1
2.
А ты ему устрой коронацию!
Мой любимый, мой князь, мой жених,
Ты печален в цветистом лугу.
Повиликой средь нив золотых
Завилась я на том берегу.
Я ловлю твои сны на лету
Бледно-белым прозрачным цветком.
Ты сомнешь меня в полном цвету
Белогрудым усталым конем.
Ах, бессмертье мое растопчи,—
Я огонь для тебя сберегу.
Робко пламя церковной свечи
У заутрени бледной зажгу.
В церкви станешь ты, бледен лицом,
И к царице небесной придешь,—
Колыхнусь восковым огоньком,
Дам почуять знакомую дрожь…
Над тобой — как свеча — я тиха.
Пред тобой — как цветок — я нежна.
Жду тебя, моего жениха.
Все невеста — и вечно жена.
Гуманный внук воинственнаго деда,
Простите нам, наш симпатичный князь,
Что русскаго честим мы людоеда,
Мы, русские, Европы не спросясь!..
Как извинить пред вами эту смелость?
Как оправдать сочувствие к тому,
Кто отстоял и спас России целость,
Всем жертвуя народу своему;
Кто всю ответственность, весь труд и бремя
Взял на себя в отчаянной борьбе,
И бедное, замученное племя,
Воздвигнув к жизни, вынес на себе?..
Кто, избранный для всех крамол мишенью,
Стал и стоит, спокойно, невредим,
На зло врагам, их лжи и озлобленью,
На зло—увы!—и пошлостям родным.
Так будь и нам позорною уликой
Письмо к нему от нас, его друзей!
Но нам сдается, князь, ваш дед великий
Его скрепил бы подписью своей.
Князь взял тебя из дворницкой. В шелка
Одел дитя, удобное для «жмурок»…
Он для тебя-не вышел из полка,
А поиграл и бросил, как окурок.
Он роскошью тебя очаровал
И одурманил слабый ум ликером.
И возвратилась ты в родной подвал,
Не осудив любовника укором.
Пришел поэт. Он стал тебе внимать
И взял к себе в убогую мансарду,
Но у него была старуха-мать,
Язвившая за прежнюю кокарду.
И ты ушла вторично в свой вертеп,
А нищий скальд «сошел с тоски в могилу».
Ты не могла трудом добыть свой хлеб,
Но жить в подвале стало не под силу.
И ты пошла на улицу, склонясь
Пред «роком злым», с раскрытым прейскурантом.
И у тебя в мечте остался — князь
С душой того, кто грел тебя талантом.
С князем Павлом сладу нету!
Comprеnеz vous, дело в том,
Что к статс-даме он в карету
Под сиденье влез тайком!
Не качайте головами!
Ведь беды особой нет,
Если было той статс-даме
Только… только 20 лет!
Это было в придворной карете
С князем Павлом в былые года.
Это было при Елизавете
И не будет уж вновь — никогда!
И, прикрывши ножки тальмой,
Затряслась статс-дама: — «Ой,
Сколь вы прытки, государь мой,
И — сколь дерзостны со мной!»
Князь ей что-то тут невнятно
Прошептал… И — стихло там!..
Ведь любовь весьма приятна —
Даже… даже для статс-дам!
Это было в придворной карете
С князем Павлом в былые года.
Это было при Елизавете
И не будет уж вновь — никогда!
И, взглянув на вещи прямо,
Поборов конфуз и страх,
Очень долго та статс-дама
Пребывала в облаках!..
И у дома, спрыгнув наземь
С той заоблачной стези,
Нежно так простилась с князем
И промолвила: — «Мерси.»
Это было в придворной карете —
С князем Павлом в былые года.
Это было при Елизавете
И не будет уж вновь — никогда!
Ой вы, струночки — многозвончаты!
Балалаечка — многознаечка!
Уж ты спой нам весело
Свою песенку,
Спой нам нонче ты, нонче ты, нонче ты…
Как рязанский князь под замком сидит,
Под замком сидит, на Москву глядит,
Думу думает, вспоминает он,
Как людьми московскими без вины полонен,
Как его по улицам вели давеча,
Природного князя, Святославича,
Как глядел на него московский народ,
Провожал, смеясь, от Калужских ворот.
А ему, князю, подобает честь:
В старшинстве своем на злат-стол воссесть.
Вот в венце он горит, а кругом — лучи!
Поклоняются князья — Мономаховичи.
По и тех любить всей душой он рад,
В племени Рюрика всем старший брат.
Вот он кликнет клич, кто горазд воевать!
Па коне он сам поведет свою рать
Па Свею, на Литву, на поганый Крым…
(А не хочет кто, отъезжай к другим!)
Споют гусляры про славную брань,
Потешат, прославят древнюю Рязань.
Но кругом темно — тишина, —
За решеткой в окно Москва видна,
Не услышит никто удалый клич,
За замком сидит последний Ольгович.
Поведут его, жди, середи воров
На злую казнь на кремлевский ров.
Ой вы, струночки — многозвончаты!
Ой подруженька — многознаечка!
Спой нам нонче ты, спой нам нонче ты,
Балалаечка!
Тебе не наскучило каждому сниться,
Кто с князем твоим горевал на войне
О чем же ты плачешь, княгиня зегзица,
О чем ты поешь на кремлевской стене?
Твой Игорь не умер в плену от печали,
Погоне назло доконал он коня
А как мы рубились на темной Каяле —
Твой князь на Каяле оставил меня.
И впору бы мне тетивой удавиться,
У каменной бабы воды попросить.
О том ли в Путивле кукуешь, зегзица,
Что некому раны мои остудить?
Так долго я спал, что по русские очи
С каленым железом пришла татарва,
А смерть твоего кукованья короче,
От крови моей почернела трава.
Спасибо тебе, что стонала и пела.
Я ветром иду по горячей золе,
А ты разнеси мое смертное тело
На сизом крыле по родимой земле.
Все было днем… Беседы… Сходки…
Но вот армяк мужицкий снят,
И вот он снова — князь Кропоткин,
Как все вокруг — аристократ.
И вновь сам черт ему не страшен:
Он за бокалом пьет бокал.
Как будто снова камер-пажем
Попал на юношеский бал.
И снова нет беды в России,
А в жизни смысл один — гулять.
Как будто впрямь друзья другие
Не ждут к себе его опять…
И здесь друзья! Но только не с кем
Поговорить сейчас про то,
Что трижды встретился на Невском
Субъект в гороховом пальто.
И все подряд! Вчера под вечер,
Сегодня днем и поутру…
Приметы — тьфу!
Но эти встречи
Бывают только не к добру.
Пускай!
Веселью не противясь,
Средь однокашников своих
Пирует князь,
богач,
счастливец,
Потомок Рюрика,
жених.
Из-под копыт —
Грязь летит.
Перед лицом —
Шаль, как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!
Не дали воли нам
Отец и мать, —
Целое поле нам —
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт —
Это цыганская свадьба мчит!
Полон стакан.
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан:
Князем — цыган!
Цыганом — князь!
Эй, господин, берегись, — жжет!
Это цыганская свадьба пьет!
Там, на ворохе
Шалей и шуб, —
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ — мониста.
Свистнул под чьей-то рукою
Шелк.
Кто-то завыл как волк,
Кто-то — как бык — храпит.
Это цыганская свадьба спит.
Всюду бегут дороги,
По лесу, по пустыне,
В ранний и поздний час.
Люди по ним ходят,
Ходят по ним дроги,
В ранний и поздний час.
Топчут песок и глину
Страннические ноги,
Топчут кремень и грязь…
Кто на ветру — убогий?
Всяк на большой дороге —
Переодетый князь!
Треплются их отрепья
Всюду, где небо — сине,
Всюду, где Бог — судья.
Сталкивает их цепи,
Смешивает отрепья
Парная колея.
Так по земной пустыне,
Кинув земную пажить
И сторонясь жилья,
Нищенствуют и княжат —
Каторжные княгини,
Каторжные князья.
Вот и сошлись дороги,
Вот мы и сшиблись клином.
Темен, ох, темен час.
Это не я с тобою, —
Это беда с бедою
Каторжная — сошлась.
Что же! Целуй в губы,
Коли тебя, любый,
Бог от меня не спас.
Всех по одной дороге
Поволокут дроги —
В ранний ли, поздний час.
Перед вами нуль Тимковский!
В вашей славе он погас ;
Вы по совести поповской,
Цензуруя, жмете нас.
Славьтесь, Бируков, Красовский!
Вам дивится даже князь !
Член тюремный и Библейский ,
Цензор, мистик и срамец,
Он с душонкою еврейской,
Наш гонитель, князя льстец.
Славься, славься, дух лакейский,
Славься, доблестный подлец!
Вас и дух святый робеет:
Он, как мы, у вас в когтях;
Появиться он не смеет
Даже в Глинкиных стихах .
Вот как семя злое зреет!
Вот как все у вас в тисках!
Ни угрозою, ни лаской,
Видно, вас не уломать;
Олин и Григорий Спасский
Подозренье в вас родят.
Славьтесь цензорской указкой!
Таски вам не миновать.
Стихи, читанные на юбилее князя П.А. Вяземского 2 марта 1861 г.…Вы с Музой свадьбу золотую
Сегодня празднуете, князь. Когда напором исполинским
Враг угрожал стенам Москвы —
С войсками к лаврам бородинским
Назад полвека мчались вы… Душа, богатая любовью,
Стих — чадо бойкого пера,
Добрейший взгляд под строгой бровью
С улыбкой, вестницей добра… Но не шутя по жизни полю
Шли вы… И скорбь давалась вам на долю,
И терн вплетался в ваш венец. Ваш стих, что прежде так смеялся
. . . . . . . . . . . . . . . .
Потом глубоко отозвался
Беседой с таинством могил. …Упреков нет… Иль есть один,
Что князя Вяземского дети
От брака с Музою его —
Вразброд гуляют в белом свете,
Не зная дома своего… Пусть он к ним нежную приложит
Заботу, вкупе их сберег,
И их сторицею умножит,
И всех семейно в мир введет! И мир при кликах громогласных,
Приняв их заодно с отцом,
Покроет чад его прекрасных
Академическим венцом.
…Но злей тевтон, чем лютая змея.
К дарам он слеп, он глух к мольбе и стону.
Ни золотом, ни землями тевтону
Пасть не заткнут мазовские князья.
Презренный гад, исполнен вечной злобы,
Все не насытит яростной утробы.
Лишь в единеньи мы себя спасем.
Напрасно каждый год мы грозной лавой
Громим их замки и поместья жжем, —
Треклятый Орден, как дракон стоглавый,
Отращивает головы опять,
Одну снесешь—их вырастает пять!
Срубить их все—таков исход один!
Кто примирить нас хочет—безрассуден.
Не сыщется меж нами тот литвин,
Будь он купец, иль князь, иль простолюдин,
Кто б не изведал их коварных жал,
Как от чумы от них бы не бежал!
Не призывай на помощь супостата!
О, лучше пасть, их вызвав грудь на грудь,
Коснуться раскаленного булата.
Чем крестоносцу руку протянуть!
Перевод с польского Л. Ш.
Пускай, не знаясь с Аполлоном,
Поэт, придворный философ,
Вельможе знатному с поклоном
Подносит оду в двести строф;
Но я, любезный Горчаков,
Не просыпаюсь с петухами,
И напыщенными стихами,
Набором громозвучных слов,
Я петь пустого не умею
Высоко, тонко и хитро
И в лиру превращать не смею
Мое гусиное перо!
Нет, нет, любезный князь, не оду
Тебе намерен посвятить;
Что прибыли соваться в воду,
Сначала не спросившись броду,
И вслед Державину парить?
Пишу своим я складом ныне
Кой-как стихи на именины.
Что должен я, скажи, в сей час
Желать от чиста сердца другу?
Глубоку ль старость, милый князь,
Детей, любезную супругу,
Или богатства, громких дней,
Крестов, алмазных звезд, честей?
Не пожелать ли, чтобы славой
Ты увлечен был в путь кровавый,
Чтоб в лаврах и венцах сиял,
Чтоб в битвах гром из рук метал
И чтоб победа за тобою,
Как древле Невскому герою
Всегда, везде летела вслед?
Не сладострастия поэт
Такою песенкой поздравит,
Он лучше муз навек оставит!
Дай бог любви, чтоб ты свой век
Питомцем нежным Эпикура
Провел меж Вакха и Амура!
А там — когда стигийский брег
Мелькнет в туманном отдаленье,
Дай бог, чтоб в страстном упоенье
Ты с томной сладостью в очах,
Из рук младого Купидона
Вступая в мрачный чёлн Харона,
Уснул.,. Ершовой на грудях!
Колонный Эрмитажный зал
Привстал на цыпочках!.. И даже
Амуры влезли на портал!..
Сам Император в Эрмитаже
Сегодня польку танцевал!..
Князь N, почтен и сановит,
Своей супруге после танца
В кругу галантных волокит
Представил чинно иностранца,
Весьма приятного на вид: —
«Граф Калиостро — розенкрейцер,
Наимудрейший из людей!
Единственный из европейцев
Алхимик, маг и чародей!»
Прошло полгода так… И вот,
Княгине князь промолвил остро: —
«Вам надо бы продолжить род
Совсем не графа Калиостро,
Ну, а как раз — наоборот!»
Княгиня, голову склоня,
В ответ промолвила смиренно: —
«Ах, не сердитесь на меня,
Я не виновна совершенно!
Ну что ж могла поделать я?
Граф Калиoстро — розенкрейцер,
Наимудрейший из людей!
Единственный средь европейцев
Алхимик, маг и чародей!..»
Н. М. Карамзин
НА СМЕРТЬ КНЯЗЯ Г. А. ХОВАНСКОГО
Друзья! Хованского не стало!
Увы! нам в гробе всем лежать;
На всех грозится смерти жало:
Лишь тронет, должно умирать!
Иной сидел в златой короне,
Как бог величием сиял,—
Взгляни… венец лежит на троне,
Но венценосец прахом стал.
Гроза земли, людей губитель,
Как Зевс яряся в бурной мгле,
Взывал: «Я мира победитель!»
Но пуля в лоб—герой в земле.
Нарцисс гордился красотою
И жизнь любовью украшал;
Но вдруг скелет махнул косою…
Прости любовь! Нарцисс увял.
Другой сидел над сундуками,
От вора золото стерег;
Но, ах! за крепкими замками
Себя от смерти не сберег!
Она и в пору и не в пору
Велит нам дом переменять;
Младенцев, старцев без разбору
Спешит за гроб переселять.
Блажен, кто, жизнь свою кончая,
Еще надеждою живет
И, мир покойно оставляя,
Без страха в темный путь идет!
Друзья! так умер наш приятель.
Он верил, что есть бог сердец;
Он верил, что миров создатель
И здесь, и там для нас отец.
Чего же под его покровом
Бояться добрым в смертный час?
И там, и там, в жилище новом,
Найдутся радости для нас.—