Не чопорно и не по-светски —
По человечески меня
Встречали в Северодонецке
Семнадцать раз в четыре дня.
Сегодня выступал. Один!
Нет, не один — вдвоём с гитарой!
Виват! Завод шампанских вин,
Я ваш навек — поклонник старый!
Приехал я на выставку извне.
С неё уже другие сняли пенки.
Да не забудут те, что на стене,
Тех, что у стенки!
Н. С. ГумилевуМеж нами сумрак жизни длинной,
Но этот сумрак не корю,
И мой закат холодно-дынный
С отрадой смотрит на зарю.
У нас пока единый храм,
Мы братья в православной вере,
Хоть я лишь подошел к дверям,
Вы ж, уходя, стучитесь в двери.
К. Д. БальмонтуТому, кто зиждет архитрав
Над гулкой залой новой речи,
Поэту «Придорожных Трав»
Н_и_к_т_о — взамен банальной встречи.
Рекомендую, друг, тебе я книгу эту;
Читай ее, дивясь поэту,
Но ежели ее успеешь ты понять,
То и тебя черт может взять.
Я к вам обращаюсь, товарищи, дети:
Полезнее книги нет вещи на свете!
Пусть книги друзьями заходят в дома,
Читайте всю жизнь, набирайтесь ума!
В одно и то же время океан
Штурмует скалы севера и юга.
Живые волны — люди разных стран
О целом мире знают друг от друга.
Мне мило отвлеченное:
Им жизнь я создаю…
Я все уединенное,
Неявное люблю.
Я — раб моих таинственных,
Необычайных снов…
Но для речей единственных
Не знаю здешних слов…
Я переписывать не стану
Из книги Тютчева и Фета,
Я даже слушать перестану
Того же Тютчева и Фета,
И я придумывать не стану
Себя особого, Рубцова,
За это верить перестану
В того же самого Рубцова,
Но я у Тютчева и Фета
Проверю искреннее слово,
Глупую куклу со стула
Я подняла и одела.
Куклу я на пол швырнула:
В маму играть — надоело!
Не поднимаясь со стула
Долго я в книгу глядела.
Книгу я на пол швырнула:
В папу играть — надоело!
О сколько в этом доме книг!
Внимательно всмотрись –
Здесь тысячи друзей твоих
На полках улеглись.
Они поговорят с тобой
И ты, мой юный друг,
Весь путь истории земной
Как бы увидишь вдруг…
Из мудрой книги клич победный.
И в керубийнах дышет вера.
Бессмертьем полон мрамор бледный
Из мудрой книги клич победный,
И мощный Коллеони медный
Живей живого кондотьера.
Из мудрой книги клич победный,
И в керубийнах дышет вера.
1.
Интеллигент!
Красная Армия, дающая тебе возможность учиться, — сама без книг.
2.
Если у тебя есть лишняя книга —
3.
отдай фронту!
4.
Знающий победит!
Мне снится книга без ошибок —
О корректуры идеал!
За этот сон сказать спасибо, —
Когда поэзы без ошибок,
Мне хочется. Как сон мой гибок, —
Сон в смокинге, — без одеял:
Ведь в нем — и книги без ошибок,
И корректуры идеал…
Он не траурный, он не мрачный,
Он почти как сквозной дымок,
Полуброшенной новобрачной
Черно-белый легкий венок.
А под ним тот профиль горбатый,
И парижской челки атлас,
И зеленый, продолговатый,
Очень зорко видящий глаз.
1.
Крестьянин, ты даешь рабочему хлеба пуд.
2.
Рабочие тебе машины пришлют.
3.
Книги пришлют.
4.
Книга присланная тебя научит, как землю обрабатывать лучше.
5.
Ты эту книгу изучишь.
Н. Гумилеву
В ремешках пенал и книги были,
Возвращалась я домой из школы.
Эти липы, верно, не забыли
Нашей встречи, мальчик мой веселый?
Только, ставши лебедем надменным,
Изменился серый лебеденок.
А на жизнь мою лучом нетленным
Грусть легла, и голос мой незвонок.
Книга без заглавия со стихотворением на обложке:
«На все и время и пора,
Не мило нынче нам, что нравилось вчера…
Ступай без титла, книга в свет:
В семье не без урода».
Это же стихотворение повторено еще раз на заглавном листе книги, что всегда привлекало внимание истинных библиофилов.
…Да будет праведно возмездие
Судьбы — ив годах и в веках:
Так! создал новое созвездие
Ты на армянских небесах.
Пусть звезды малые и крупные
Тебя кропят, пронзая тьму:
Мы смотрим в сферы недоступные,
Дивясь сиянью твоему!
25 февраля 1916
Затхлый запах старых книг
Оживил в душе былое,
В злой тоске пережитое,
В тихом звяканьи вериг.
Дни, когда смиренный инок,
В келье тесной, близ икон,
Я молился, окружён
Тучей пляшущих пылинок,
И славянскую печать —
Прихотливые узоры —
Явился я на свет под знаком Водолея.
Читатель, не страшись и смело воду пей:
Она — не из меня, ее нашел в скале я,
Из камня истины выходит сей ручей.
1896(?)
Валентину КривичуВот книга странная,
Арена, где гиены и жирафы
Крадутся от страницы до страницы,
Раскидистые пальмы и платаны
Изгибами уходят за поля.
Вот книга странная
И скучная, быть может.
Что ж! Ласково всегда встречались
У Вас иные и ещё слабее.
Я эту книгу поручаю ветру
И встречным журавлям.
Давным-давно — перекричать разлуку —
Я голос сорвала.
Я эту книгу, как бутылку в волны,
Кидаю в вихрь войн.
Пусть странствует она — свечой под праздник —
Вот так: из длани в длань.
Я читаю книгу песен,
«Рай любви — змея любовь» —
Ничего не понимаю —
Перечитываю вновь.
Что со мной! — с невольным страхом
В душу крадется тоска…
Словно книгу заслонила
Чья-то мертвая рука —
Словно чья-то тень поникла
За плечом — ив тишине
Только детские книги читать,
Только детские думы лелеять,
Все большое далеко развеять,
Из глубокой печали восстать.
Я от жизни смертельно устал,
Ничего от нее не приемлю,
Но люблю мою бедную землю
Оттого, что иной не видал.
Ты говоришь, что книги — это яд,
Что глубь душевную они мутят,
Что после книг невыносима явь.
«Избавь от книг, — ты говоришь, — избавь…»
Не только в книгах яд, — он и в весне,
И в непредвиденном волшебном сне,
И в роскоши волнующих витрин,
В палитре струн и в музыке картин.
Когда-то в юности крылатой,
Которой сердцу не избыть,
Через восходы и закаты
С веретена бежала нить.Прошли года, и на страницы
Ложится солнце в поздний час…
Коль есть в них золота крупицы,
Пускай сверкнут они для вас.Здесь сердце билось и сгорело,
Стремя в грядущее полет.
Все, что от книги, — потускнело,
Все, что от жизни, — то живет!
Когда скучна развернутая книга
И, обездоленные, мы мечтаем,
Кружки кармина, кубики индиго
Становятся затейливым Китаем.На глянцевитой плоскости фарфора,
Дыша духами и шурша шелками,
Встает пятиугольная Аврора
Над буколическими островками.И журавли, на север улетая,
Кричат над плоскогорьем цвета дыни,
Что знали о поэзии Китая
Лишь в Мейссене, в эпоху Марколини.
Что отдал — то твоё.
Шота Руставели
Из-под каких развалин говорю,
Из-под какого я кричу обвала,
Как в негашёной и́звести горю
Под сводами зловонного подвала.
Крот мыши раз шепнул: «Подруга! ну, зачем
На пыльном чердаке своем
Царапаешь, грызешь и книги раздираешь:
Ты крошки в них ума и пользы не сбираешь?»
— «Не об уме и хлопочу,
Я есть хочу».
Не знаю, впрок ли то, но эта мышь уликой
Тебе, обрызганный чернилами Арист.
Зубами ты живешь, голодный журналист.
Да нужды жить тебе не видим мы великой.Июль или август 1809
Прими сей труд.
Он красотой напоминает чай.
Читай его.
Скорби.
Надейся.
Изучай.
Но пожалей несчастного меня,
Смиренного редактора Макара,
За то, что вместо пышного пучка огня
Я приношу тебе лишь уголь тлеющий из самовара.
Георгию ИвановуМилый мальчик, томный, томный
Помни — Хлои больше нет.
Хлоя сделалась нескромной,
Ею славится балет.Пляшет нимфой, пляшет Айшей
И грассирует «Ca y est»,
Будь смелей и подражай же
Кавалеру де Грие.Пей вино, простись с тоскою,
И заманчиво-легко
Ты добудешь — прежде Хлою,
А теперь Манон Леско.