Задебренные лесом кручи:
Когда-то там, на высоте,
Рубили деды сруб горючий
И пели о своем Христе.
Теперь пастуший кнут не свистнет,
И песни не споет свирель.
Лишь мох сырой с обрыва виснет,
Как ведьмы сбитая кудель.
Навеки непробудной тенью
Ресницы мхов опушены,
Тяжелой поступью проходят гномы.
Все ближе. Здесь. Вот затихает топ
В причудливых узорах дальних троп
Лесов в горах, куда мечты влекомы,
Студеные в фиордах водоемы.
Глядят цветы глазами антилоп.
Чьи слезы капают ко мне на лоб?
Не знаю, чьи, но как они знакомы!
Все жаждет, истомясь от зною;
Все вопиет: дождя, дождя.
И рады все, что солнце мглою
Покрылось, сумрак наводя.Влачится туч густых завеса,
Грозя нам ливнем и пыля;
Из-за синеющего леса
Прохладой веет на поля.Шуршит соломой рожь сухая,
Пыль зарывается в кусты, —
И только капля дождевая
Одна спадает с высоты.Дождя, дождя!.. Ужель обманут
Я заснул средь ночи. Тихо.
Звуков нет. Но в грёзе сна
Расцвела в полях гречиха
И цветочек синий льна.
Это таяла сосулька,
Капля звякнула в окно,
И затейница-рогулька,
Чу, вертит веретено.
«Что ж ты спишь? — мне прошептала. —
Выходи встречать весну…
— Кто сказал в начале?
Сколько слов? О чем?
— В роковом начале
Струны заиграли
В Небе золотом.
— Сколько капель в вале,
Пенистом, морском?
— Струны колдовали,
Капель не считали
На севере, в июле, после долгой разлуки,
Я увидал — задымился вдали,
Белой болотной ночью окутанный,
Родина, твой лик.
Поздно вернулся — могильный камень
Целовать устами скорбными
И роптать. Но молвил ангел:
«Что ты живого ищешь средь мертвых?
Она жива. Эти капли
Звенят.
К звену идет ведущее звено,
И капля к капле росы заблестели,
Чтоб травам было весело в апреле,
И небо было тучами полно.
Огнем верховным будет решено,
Чтоб в должный срок свой молнии запели,
И клочья всей разметанной кудели
Сплетут как мост цветное волокно.
Все в мире правда, в мире все обман.
,
. В основах мира
Закон разрыва нам глубинно дан.
Вместишь-ли в малой капле Океан?
И да, и нет. Среди веселий пира
Без плача звонкой может-ли быть лира?
Мост радуг упирается в туман.
Внемля ветру, тополь гнётся, с неба дождь осенний льётся,
Надо мною раздаётся мерный стук часов стенных;
Мне никто не улыбнётся, и тревожно сердце бьётся,
И из уст невольно рвётся монотонный грустный стих;
И как тихий дальний топот, за окном я слышу ропот,
Непонятный странный шёпот — шёпот капель дождевых.
Отчего так ветру скучно? Плачет, ноет он докучно, —
И в ответ ему стозвучно капли бьются и бегут;
Я внемлю́, мне так же скучно, грусть со мною неразлучна,
Додумать не дай, оборви, молю, этот голос,
Чтоб память распалась, чтоб та тоска раскололась,
Чтоб люди шутили, чтоб больше шуток и шума,
Чтоб, вспомнив, вскочить, себя оборвать, не додумать,
Чтоб жить без просыпу, как пьяный, залпом и на пол,
Чтоб тикали ночью часы, чтоб кран этот капал,
Чтоб капля за каплей, чтоб цифры, рифмы, чтоб что-то,
Какая-то видимость точной, срочной работы,
Чтоб биться с врагом, чтоб штыком — под бомбы, под пули,
Чтоб выстоять смерть, чтоб глаза в глаза заглянули.
1.
Отныне
езды на паровозах нет.
2.
Дуракам, известно, закон не писан.
3.
Много в поезде мест, или мало, —
садятся как и на что попало.
4.
Паровоз, мол, не лошадь,
Как хорошо в цветах отединенье:—
Что̀ рознь, то рознь, хоть мир есть цельность сна.
Мне кровь как кровь, и лишь как кровь, нужна,
Не как дорога семиизмененья.
Семь струн моих, и в них едино пенье,
Но каждая есть вольная струна.
И медный уголь, и змея-волна,
И среброзлато, все есть опьяненье.
Как хорошо в цветах отединенье:
Что рожь, то рознь, хоть мир есть цельность сна.
Мне кровь как кровь, и лишь как кровь, нужна,
Не как дорога семиизмененья.
Семь струн моих, и в них едино пенье,
Но каждая есть вольная струна.
И медный уголь, и змея-волна,
И среброзлато, все есть опьяненье.
Тяжелыя капли все реже и реже
С зарею стучатся в стекло.
Как листья омытые ярки и свежи!
Как солнце сияет светло!
Природа, забыв о полдневной истоме,
Прохладою веет в лицо;
Роса—на куртинах, безмолвие—в доме,
Я тихо схожу на крыльцо.
В углу шуршали мыши,
Весь дом застыл во сне.
Шел дождь, и капли с крыши
Стекали по стене.
Шел дождь, ленивый, вялый,
И маятник стучал.
И я душой усталой
Себя не различал.
Я слился с этой сонной
Тяжелой тишиной.
Автору «Капли»Нет, не страшусь я гонителей гневных,
Стану пред ними я твердой скалой,
Вновь ободрен, укреплен похвалой,
Слышимой мною из уст псалмопевных,
Льющейся целым потоком огня
С арфы Давидовой вдруг на меня. Буду ли ранен с противными в споре?
Язв к исцеленью мне подал елей
Тот, кто в таинственной ‘капле’ своей,
Капле единой, глубокой, как море,
С дивным наитьем божественных сил
Моя душа во власти страха
И горькой жалости земной.
Напрасно я бегу от праха —
Я всюду с ним, и он со мной.
Мне в очи смотрит ночь нагая,
Унылая, как темный день.
Лишь тучи, низко набегая,
Дают ей мертвенную тень.
Свечение капель и пляска.
Открытое ночью окно.
Опять начинается сказка
на улице, возле кино.Не та, что придумана где-то,
а та, что течет надо мной,
сопутствует мраку и свету,
в пыли существует земной.Есть милая тайна обмана,
журчащее есть волшебство
в струе городского фонтана,
в цветных превращеньях его.Я, право, не знаю, откуда
(Гомбург. Октябрь)
Кокетничает осень с нами!
Красавица на западе своем
Последней ласкою, последними дарами
Приманивает нас нежнее с каждым днем.
И вот я, волокита старый,
Люблю ухаживать за ней
И жадно допивать, за каплей каплю, чары
Прельстительной волшебницы моей.
Тяжелые капли все реже и реже
С зарею стучатся в стекло.
Как листья омытые ярки и свежи!
Как солнце сияет светло!
Природа, забыв о полдневной истоме,
Прохладою веет в лицо;
Роса — на куртинах, безмолвие — в доме,
Я тихо схожу на крыльцо.
С первым птичьим криком Ночь сломалась,
Зеркало хрустальное разбилось,
Травы зашептались, чуть шурша.
В озере все Небо отражалось,
Полночь в безглагольном отразилась,
Тихая, в безгласном задержалась,
Капли звезд из звездного ковша.
Но рука незримая качнулась,
Звездное качнула коромысло,
За тучами солнце — не видно его!
Но там оно капли нашло дождевые
Вонзила в них стрелы огня своего, —
И по небу ленты пошли огневые. Дуга разноцветная гордо взошла,
Полнеба изгибом своим охватила,
К зениту державно свой верх занесла,
А в синее море концы погрузила. Люблю эту гостью я зреть в вышине:
Лишь только она в небесах развернется,
Протекшего сон вдруг припомнится мне,
Запрыгает сердце, душа встрепенется Дни прошлые были повиты тоской,
Мы сидим и смотрим в окна.
Тучи по небу летят.
На дворе собаки мокнут,
Даже лаять не хотят.
Где же солнце?
Что случилось?
Целый день течет вода.
На дворе такая сырость,
Что не выйдешь никуда.
Если взять все эти лужи
Братьям моим. Михаилу и Павлу
Ты кровь их соберешь по капле, мама,
И, зарыдав у Богоматери в ногах,
Расскажешь, как зияла эта яма,
Сынами вырытая в проклятых песках,
Как пулемет на камне ждал угрюмо,
И тот в бушлате, звонко крикнул: "Что, начнем?"
Как голый мальчик, чтоб уже не думать,
Над ямой стал и горло проколол гвоздем.
Светлый голос мандолины сладкой лаской прозвучал.
Точно кто-то поцелуй мой с поцелуем обвенчал.
Точно кто-то, властным словом, вызвав к жизни брызги струй,
Дал им литься, дал им слиться в долгий влажный поцелуй.
О, Неаполь! Волны Моря! Афродиты колыбель!
Легкий звон растет, лелея. Веет млеющий Апрель.
Белый снег в горах растаял, блеском влажности плывет.
Капля с каплей тесно слиты, ключ звенит, и ключ зовет.
Возвеличились, запели, закипели ручейки,
И в русле, как в колыбели, стало тесно для реки.
Жужжащий тонкий свист слепня,
То сказка зноя в звенящих крыльях.
Шуршанье шаткаго огня,
То пляска вспышек в их изобильях.
Свист крыльев сокола в ветрах,
Когда за быстрой он мчится цаплей,
Несхож со свистом бурь в горах,
Что сеют каплю за светлой каплей.
И свист есть в старом тростнике,
То Ночь бормочет, свой саван свея,
С жадностью всосаны
В травы и злаки
Последние капельки
Почвенной влаги.
Полдень за полднем
Проходят над степью,
А влаге тянуться
В горячие стебли.
Князю Гавриилу Константиновичу
Крошка, слезы твои так и льются ручьем
И прозрачным сверкают в глазах жемчугом.
Верно, няня тебя в сад гулять не ведет?
Погляди-ка в окно: видишь, дождик идет.
Как и ты, словно плачет развесистый сад,
Изумрудные капли на листьях дрожат.
Полно, милый, не плачь и про горе забудь!
Ты головку закинь: я и в шейку, и в грудь
Зацелую тебя. Слезы в глазках твоих
Красавица склонилась,
Шумит веретено.
Вещанье совершилось,
Уж Ночь глядит в окно.
Светлянка укололась,
И приговор свершен.
Красив застывший волос,
Красив глубокий сон.
От одного укола,
Как будто навсегда,
Сердце мое заштопано,
В серой пыли виски,
Но я выбираю Свободу,
И — свистите по все свистки!
И лопается терпенье,
И тыячи три рубак
Вострят, словно финки, перья,
Спускают с цепи собак.
Не прячьтесь от дождя! Вам что, рубашка
Дороже, что ли, свежести земной?
В рубашке вас схоронят. Належитесь.
А вот такого ярого сверканья
Прохладных струй, что льются с неба (с неба!),
Прозрачных струй, в себе дробящих солнце,
И пыль с травы смывающих,
И листья
Полощущих направо и налево,
Их вам увидеть будет не дано.
Когда я эти годы — ревущие сороковые –
Проходил, плащ-палатку как парус раскрыв над собой,
Градом капель бомбили и били дожди грозовые,
На лице оставляя воронки, как на поле — бой.От тоскующих губ ускользали любимые руки,
Коченели друзья, навсегда ничего не должны.
Каски вязли в земле… Вдоволь муки, да мало науки,
Потому и хожу второгодником в школе войны.Вдоволь было, порой оглянусь и не верю,
Капли ливня бегут, только давишь ресницами их.
Но теперь не хочу — ни слезы, ни одной на потерю, —
Чтоб скрипели глаза, повернувшись в глазницах сухих.Постарела война, улеглась под могильные камни.
Мудрецы говорят: описать нам Его невозможно,
Трижды темная Тайна, хоть Он — ослепительный Свет.
Лишь скажи утвержденье, — оно уж наверное ложно,
Все реченья о Нем начинаются с возгласа: «Нет».
Нет в Нем скорби, ни жизни, ни смерти, ни снов, ни движенья,
Но, скорбя со скорбящим, с живущим живет Он как брат.
И повсюду, во всем, ты увидишь Его отраженья,
Он в зрачках у тебя, Он твой первый, последний твой взгляд.
Не терзайся, душа, если речь рассказать неспособна
То, что, будучи Словом, бежит от несчетности слов.
Плик-плик!
Облака висят, как тряпки…
Ветер бросил нас охапкой
На проезжий грузовик…
Мокры крыши, стены, стекла,
Даль промокла,
На платанах, на каштанах
Листья в ржавых пестрых ранах…
Стонет мокрый паровик,
Под ногами ноет слякоть,
Ты, вставая, сказала, что — «нет»;
И какие-то призраки мы:
Не осиливает свет —
Не Осиливает: тьмы!..
Солнце легкое, — красный фазан,
Месяц матовый, — легкий опал…
Солнце, падая, — пало: в туман;
Месяц — в просерень матово встал.
Прошли — остывающие струи —
К теневым берегам —