Люблю я цепи синих гор,
Когда, как южный метеор,
Ярка без света и красна
Всплывает из-за них луна,
Царица лучших дум певца
И лучший перл того венца,
Которым свод небес порой
Гордится, будто царь земной.
На западе вечерний луч
Еще горит на ребрах туч
И уступить все медлит он
Луне — угрюмый небосклон;
Но скоро гаснет луч зари...
Высоко месяц. Две иль три
Младые тучки окружат
Его сейчас... вот весь наряд,
Которым белое чело
Ему убрать позволено́.
Кто не знавал таких ночей
В ущельях гор иль средь степей?
Однажды при такой луне
Я мчался на лихом коне
В пространстве голубых долин,
Как ветер волен и один.
Туманный месяц и меня,
И гриву, и хребет коня
Сребристым блеском осыпал;
Я чувствовал, как конь дышал,
Как он, ударивши ногой,
Отбрасываем был землей,
И я в чудесном забытьи
Движенья сковывал свои,
И с ним себя желал я слить,
Чтоб этим бег наш ускори́ть.
И долго так мой конь летел...
И вкруг себя я поглядел:
Все та же степь, все та ж луна...
Свой взор ко мне склонив, она,
Казалось, упрекала в том,
Что человек с своим конем
Хотел владычество степей
В ту ночь оспоривать у ней!
МЕДЛЕННЫЕ СТРОКИ
Вершины белых гор
Под красным Солнцем светят.
Спроси вершины гор,
Они тебе ответят.
Расскажут в тихий час
Багряного заката,
Что нет любви для нас,
Что к счастью нет возврата.
Чем дальше ты идешь,
Тем глубже тайный холод.
Все — истина, все — ложь,
Блажен лишь тот, кто молод.
Нам скупо светит день,
А ты так жаждешь света.
Мечтой свой дух одень,
В ином не жди привета.
Чем выше над землей,
Тем легче хлопья снега,
С прозрачной полумглой
Слилась немая нега.
В прозрачной полумгле
Ни мрака нет, ни света.
Ты плакал на земле,
Когда-то, с кем-то, где-то.
Пойми, один, теперь: —
Нет ярче откровенья,
Как в сумраке потерь
Забвение мгновенья.
Мгновенье красоты
Бездонно по значенью,
В нем высшее, чем ты.
Служи предназначенью!
Взойди на высоту,
Побудь как луч заката,
Уйди за ту черту,
Откуда нет возврата!
1.
ТАНКИ НОЧЬЮ
Меня разбудят громы. Я открою
Окно, увижу: вновь по мостовой
Ребристые идут гора с горою
Бок о бок… И увижу: вестовой
Идет, высокий, статный, с донесеньем.
Так, родина, о славе возвестят
Сыны твои стальные в том весеннем
Ночном часу, когда поэты спят.
2.
ВОДИТЕЛЬ ГРУЗОВИКА
Полотнищем обтянут кумачовым
И хвойными ветвями убран кузов.
Но чем водитель скроет след ночевок
В пути своем среди снегов и грузов?
От сна в кабине словно стал сутулей
И много старше… Что еще заметим?
Правей руля, в стекле, пробитом пулей,
Дробится луч, — водитель свыкся с этим.
3.
КОННИЦА
Был воздух чище влаги родниковой
(Два-три в году — так редки эти дни).
Шла конница, притуплены подковы
Об острые карельские кремни.
Когда прошли по-боевому споро
Два скорбных, неоседланных коня,
Я шапку снял — почтил бойцов, которым
Не довелось прожить такого дня.
(Баллада).
Кто знает клятву лэди Норы:
— Скорей падут леса и горы,
Скорей затмится свет дневной,
Чем стану графа я женой!
Ценой безчисленных владений
И драгоценных украшений
И всех земель его ценой,—
Останься мы вдвоем на свете,
В своем уверена обете—
Не буду я его женой!—
— Не верьте клятвам никогда;
Сегодня: нет! а завтра: да!—
Сказал шутя Дуглас маститый.
— Обеты будут позабыты;
И прежде, чем на склонах гор
Цветущий вереска узор
Покроют снежные узоры—
Из уст прекрасной лэди Норы
Услышит граф ответ иной
И назовет ее женой.—
— Скорей, воскликнула она,
— Изсякнет моря глубина,
Скорее лебедь белокрылый
Окажется в гнезде орла,
И в ночь обрушится скала;
Скорей пред вражескою силой
Бежит позорно клан родной,
Забыв навек о славе ратной,
И потечет волна обратно,
Чем стану графа я женой!—
Попрежнему у светлых вод,
Где пышно лилия цветет,
Гнездо свивает лебедь белый;
Попрежнему безумно смелы
Бойцы Шотландии родной,
И над морскою глубиной
Вздымаются как прежде, горы…
Но что же клятва лэди Норы?..
Она дала обет иной:
Быть графу доброю женой!
Земля, ты так любви достойна, за то что ты всегда иная,
Как убедительно и стройно все в глуби глаз, вся жизнь земная.
Поля, луга, долины, степи, равнины, горы и леса,
Болота, прерии, мареммы, пустыни, Море, Небеса.
Улыбки, шепоты и ласки, шуршанье, шелест, шорох, травы,
Хребты безмерных гор во мраке, как исполинские удавы,
Кошмарность ходов под землею, расселин, впадин и пещер,
И храмы в страшных подземельях, чей странен сказочный размер.
Дремотный блеск зарытых кладов, целебный ключ в тюрьме гранита,
И слитков золота сокрытость, что будет смелыми отрыта.
Паденье в пропасть, в мрак и ужас, в рудник, где раб — как властелин,
И горло горного потока, и ряд оврагов меж стремнин.
В глубоких безднах Океана — дворцы погибшей Атлантиды,
За сном потопа — вновь под Солнцем — ковчег Атлантов, Пирамиды,
Землетрясения, ужасность — тайфуна, взрытости зыбей,
Успокоительная ясность вчера лишь вспаханных полей.
Тайно везде и всегда
грезится скорбному взору
гор недоступных гряда,
замок, венчающий гору.
Кровью пылает закат,
башня до облак воздета…
Это — святой Монсальват,
это — твердыня завета!
Ангельским зовом воззвал
колокол в высях трикраты,
к башням святым Монсальвата
близится строгий хорал.
Руки сложив на груди,
шествуют рыцари-братья
по двое в ряд; впереди
старец предносит Распятье.
Шествуют к вечным вершинам,
где не бывал человек,
под золотым балдахином
кроя священный ковчег.
«Сладостен сердце разящий
древка святого удар,
радостен животворящий
неиссякающий дар.
Кровью и пламенем смело,
страшный свершая обряд.
с сердца омоем и с тела
Змея старинного яд.
Да победит чистота!
С нами молитвы Марии,
все страстотерпцы святые
и легионы Христа!»
Крепнет их голос, и снова
хор их молитвенно тих,
старец седой и суровый,
молча, предводит других.
И, растворяясь приветно,
их принимают Врата…
Миг — и исчезла мечта,
сон дорогой и заветный.
Седящ, увенчан осокою,
В тени развесистых древес,
На урну облегшись рукою,
Являющий лице небес
Прекрасный вижу я источник.Источник шумный и прозрачный,
Текущий с горной высоты,
Луга поящий, долы злачны,
Кропящий перлами цветы,
О, коль ты мне приятен зришься! Ты чист — и восхищаешь взоры,
Ты быстр — и утешаешь слух; Как серна скачуща на горы,
Так мой к тебе стремится дух,
Желаньем петь тебя горящий.
Когда в дуги твои сребристыГлядится красная заря,
Какие пурпуры огнисты
И розы пламенны, горя,
С паденьем вод твоих катятся! Гора в день стадом покровенну
Себя в тебе, любуясь, зрит;
В твоих водах изображенну
Дуброву ветерок струит.
Волнует жатву золотую.Багряным брег твой становится,
Как солнце катится с небес;
Лучом кристалл твой загорится,
В дали начнет синеться лес,
Туманом море разольется.О! коль ночною темнотою
Приятен вид твой при луне,
Как бледны холмы над тобою
И рощи дремлют в тишине,
А ты один, шумя, сверкаешь! Сгорая стихотворства страстью,
К тебе я прихожу, ручей:
Завидую пиита счастью,
Вкусившего воды твоей,
Парнасским лавром увенчанна.Напой меня, напой тобою,
Да воспою подобно я,
И с чистою твоей струею
Сравнится в песнях мысль моя,
А лирный глас с твоим стремленьем.Да честь твоя пройдет все грады,
Как эхо с гор сквозь лес дремуч:
Творца бессмертной «Россиады»,
Священный Гребеневский ключ,
Поил водой ты стихотворства.
Долго шёл между горами
И с раската на раскат…
Горы! тесно между вами;
Между вами смертный сжат; Тесно, сердце воли просит,
И от гор, от их цепей,
Лёгкий конь меня уносит
В необъятный мир степей.
Зеленеет бархат дерна —
Чисто; гладко; ровен путь;
Вдоволь воздуха; просторно:
Есть, где мчаться, чем дохнуть.
Грудь свободна — сердце шире!
Есть, где горе разнести!
Здесь не то, что в душном мире:
Есть, чем вздох перевести! Бездна пажитей пространных
Мелким стелется ковром;
Море трав благоуханных
Блещет радужно кругом.
Удалой бурно — крылатый
Вер летит: куда лететь?
Вольный носит ароматы:
Не найдёт, куда их деть.
Вот он. Вот он — полн веселья —
Прах взвивает и бурлит
И, кочуя, . от безделья
Свадьбу чёртову крутит. Не жалеет конской мочи
Добрый конь мой: исполать!
О, как весело скакать
Вдаль, куда смотрят очи,
И пространство поглощать! Ветер вольный! брат! — поспорим!
Кто достойнее венка?
Полетим безводным морем!
Нам арена широка.
Виден холм из — за тумана,
На безхолмьи великан;
Видишь ветер — вон курган —
И орёл летит с кургана:
Там ристалищу конец;
Там узнаем, чей венец:
Конь иль ветр — кто обгонит? Мчимся: степь дрожит и стонет;
Тот и этот, как огонь,
И лишь ветр у кургана
Зашумел в листах бурьяна —
У кургана фыркнул конь.
Лей полнее, лей смелее
И по-русски — духом, вмиг!
Пьем за то, что всех милее,
Пьем за крепкий русский штык! Пьем — и весело, по-братски
Прокричим обычный крик:
«Здравствуй, наш товарищ хватский!
Здравствуй, крепкий русский штык!»Прочь с косами! Прочь с буклями!
К черту пудреный парик!
Дай нам водки с сухарями,
Дай нам крепкий русский штык! Что нам в пудре? Что в помаде?
Русский бабиться не свык;
Мы красивы, мы в наряде,
Если с нами русский штык! Пушки бьются до последа,
Штык кончает дело вмиг;
Там удача, там победа,
Где сверкает русский штык.И с Суворовым штыками
Окрестили мы Рымник.
Ставь хоть горы над горами —
Проберется русский штык.Штык не знает ретирады
И к пардонам не привык.
Враг идет просить пощады,
Лишь почует русский штык.И на Альпах всю дорогу
Враг обставил лесом пик, —
Мы сперва к святому богу,
А потом за русский штык.Мы пробили Апеннины,
В безднах грянул русский крик:
Чрез ущелья, чрез теснины
Пролетел наш русский штык.Нет штыка на свете краше,
С ним не станем мы в тупик;
Все возьмем, все будет наше —
Был бы с нами русский штык!
1
Один, один средь гор. Ищу Тебя.
В холодных облаках бреду бесцельно.
Душа моя
скорбит смертельно.
Вонзивши жезл, стою на высоте.
Хоть и смеюсь, а на душе так больно.
Смеюсь мечте
своей невольно.
О, как тяжел венец мой золотой!
Как я устал!.. Но даль пылает.
Во тьме ночной
мой рог взывает.
Я был меж вас. Луч солнца золотил
причудливые тучи в яркой дали.
Я вас будил,
но вы дремали.
Я был меж вас печально-неземной.
Мои слова повсюду раздавались.
И надо мной
вы все смеялись.
И я ушел. И я среди вершин.
Один, один. Жду знамений нежданных.
Один, один
средь бурь туманных.
Всё как в огне. И жду, и жду Тебя.
И руку простираю вновь бесцельно.
Душа моя
скорбит смертельно.
Сентябрь 1901
Москва
2
Из-за дальних вершин
показался жених озаренный.
И стоял он один,
высоко над землей вознесенный.
Извещалось не раз
о приходе владыки земного.
И в предутренний час
запылали пророчества снова.
И лишь света поток
над горами вознесся сквозь тучи,
он стоял, как пророк,
в багрянице, свободный, могучий.
Вот идет. И венец
отражает зари свет пунцовый.
Се — венчанный телец,
основатель и Бог жизни новой.
Май 1901
Москва
3
Суждено мне молчать.
Для чего говорить?
Не забуду страдать.
Не устану любить.
Нас зовут
без конца…
Нам пора…
Багряницу несут
и четыре колючих венца.
Весь в огне
и любви
мой предсмертный, блуждающий взор.
О, приблизься ко мне —
распростертый, в крови,
я лежу у подножия гор.
Зашатался над пропастью я
и в долину упал, где поет ручеек.
Тяжкий камень, свистя,
неожиданно сбил меня с ног —
тяжкий камень, свистя,
размозжил мне висок.
Среди ландышей я —
зазиявший, кровавый цветок.
Не колышется больше от мук
вдруг застывшая грудь.
Не оставь меня, друг,
не забудь!..
Там, где гор взнеслися груды,
Где живут и любят Жмуды, —
И живут, и умирают, —
Есть высокая гора.
Анафеляс называют
Эту срывность, и вещают,
Что кому пришла пора,
Кто дойдет до завершенья
И помрет,
Тот, как белое виденье,
К этой срывности идет.
Должен кверху он взбираться,
По уступам вверх цепляться,
Чтобы в жизни дать отчет.
Чем богаче, тем труднее,
Потому что тяжелее.
Чем беднее, тем скорей,
Меньше тяжесть — легче с ней.
Вот богатый изловчился,
Наготовил лестниц он,
В когти-крючья нарядился,
Он когтями наделен,
Вот подполз и уцепился,
И для скорости, в запас,
Он коней пригнал как раз.
Но, взойдя до половины,
Он услышал звоны струн,
И заржал, летя с стремнины,
Конский вспугнутый табун.
Когти-крючья подломились,
И пока летел он вниз,
В звероликого вонзились,
И шипами в нем зажглись.
Без когтей он должен снова
В трудный тот ползти предел.
А бедняк, не молвя слова,
Словно перышко взлетел.
Змей Визунас под горою,
На вершине Бог в заре.
Счастье там возьмет без бою
Кто восходит — лишь собою.
И ведет борьбу с змеею
Кто сорвался на горе.
Не уезжай, лезгинец молодой;
Зачем спешить на родину свою?
Твой конь устал, в горах туман сырой;
А здесь тебе и кровля и покой,
И я тебя люблю!..
Ужели унесла заря одна
Воспоминанье райских двух ночей;
Нет у меня подарков: я бедна,
Но мне душа создателем дана
Подобная твоей.В ненастный день заехал ты сюда;
Под мокрой буркой, с горестным лицом;
Ужели для меня сей день, когда
Так ярко солнце, хочешь навсегда
Ты мрачным сделать днем; Взгляни: вокруг синеют цепи гор,
Как великаны, грозною толпой;
Лучи зари с кустами — их убор:
Мы вольны и добры; — зачем твой взор
Летит к стране другой? Поверь, отчизна там, где любят нас;
Тебя не встретит средь родных долин,
Ты сам сказал, улыбка милых глаз:
Побудь еще со мной хоть день, хоть час,
Послушай! час один! — Нет у меня отчизны и друзей,
Кроме булатной шашки и коня;
Я счастлив был любовию твоей,
Но всё-таки слезам твоих очей
Не удержать меня.Кровавой клятвой душу я свою
Отяготив, блуждаю много лет:
Покуда кровь врага я не пролью,
Уста не скажут никому: люблю.
Прости: вот мой ответ.
Девочке медведя подарили.
Он уселся, плюшевый, большой,
Чуть покрытый магазинной пылью,
Важный зверь
с полночною душой.Девочка с медведем говорила,
Отвела для гостя новый стул,
В десять
спать с собою уложила,
А в одиннадцать
весь дом заснул.Но в двенадцать,
видя свет фонарный,
Зверь пошел по лезвию луча,
Очень тихий, очень благодарный,
Ножками тупыми топоча.Сосны зверю поклонились сами,
Все ущелье начало гудеть,
Поводя стеклянными глазами,
В горы шел коричневый медведь.И тогда ему промолвил слово
Облетевший многодумный бук:
— Доброй полночи, медведь! Здорово!
Ты куда идешь-шагаешь, друг? — Я шагаю ночью на веселье,
Что идет у медведей в горах,
Новый год справляет новоселье.
Чатырдаг в снегу и облаках.— Не ходи,
тебя руками сшили
Из людских одежд людской иглой,
Медведей охотники убили,
Возвращайся, маленький, домой.Кто твою хозяйку приголубит?
Мать встречает где-то Новый год,
Домработница танцует в клубе,
А отца — собака не найдет.Ты лежи, медведь, лежи в постели,
Лапами не двигай до зари
И, щеки касаясь еле-еле,
Сказки медвежачьи говори.Путь далек, а снег глубок и вязок,
Сны прижались к ставням и дверям,
Потому что без полночных сказок
Нет житья ни людям, ни зверям.
(Баллада)
Кто знает клятву леди Норы:
— Скорей падут леса и горы,
Скорей затмится свет дневной,
Чем стану графа я женой!
Ценой бесчисленных владений
И драгоценных украшений
И всех земель его ценой, —
Останься мы вдвоем на свете,
В своем уверена обете —
Не буду я его женой! —
— Не верьте клятвам никогда;
Сегодня: нет! а завтра: да! —
Сказал шутя Дуглас маститый.
— Обеты будут позабыты;
И прежде, чем на склонах гор
Цветущий вереска узор
Покроют снежные узоры —
Из уст прекрасной леди Норы
Услышит граф ответ иной
И назовет ее женой. —
— Скорей, воскликнула она,
— Иссякнет моря глубина,
Скорее лебедь белокрылый
Окажется в гнезде орла,
И в ночь обрушится скала;
Скорей пред вражескою силой
Бежит позорно клан родной,
Забыв навек о славе ратной,
И потечет волна обратно,
Чем стану графа я женой! —
По-прежнему у светлых вод,
Где пышно лилия цветет,
Гнездо свивает лебедь белый;
По-прежнему безумно смелы
Бойцы Шотландии родной,
И над морскою глубиной
Вздымаются как прежде, горы…
Но что же клятва леди Норы?..
Она дала обет иной:
Быть графу доброю женой!
1895 г.
Так в полдень бывает, лишь в горы
Поднимется лето, как мальчик
Со взором усталым и жгучим,
И с нами беседу заводит,
Мы речь его видим, но знойно
Дыханье малютки, так знойно.
Как ночью дыханье горячки!..
И ель, и ледник, и источник
На лепет его отвечают,
Но мы их ответ только видим!
Со скал низвергаясь в долину,
Колонной дрожащею встанет
Вдали водопад, и темнее
Мохнатые кажутся ели;
Тогда меж камней, льда и снега
Вдруг свет засверкает знакомый,—
Не так ли у мертвого очи
Нежданно блеснут на мгновенье,
Когда его нежно малютка,
В слезах обнимая, целует…
И взор угасавший промолвит:
«Дитя, я люблю тебя крепко!»
Все шепчет вкруг, страстно пылая:
«Дитя, тебя крепко мы любим!»
А он, этот нежный малютка,
Со взором горячим, усталым,
Целует их, полный печали,
И греет последнею лаской,
И шепчет: «Прощайте навеки,
Я юным, друзья, умираю!..»
Потом, испуская дыханье,
Он слух напрягает тревожно,—
Все тихо, все птички замолкли…
Но вдруг по горам пробегает,
Как молнии блеск, содроганье,
И вновь все вокруг замолкает…
Так в полдень бывает, лишь в горы
Поднимется лето, как мальчик,
Со взором усталым и жгучим!..
Перевод Якова Козловского
Наездник спешенный, я ныне,
По воле скорости самой,
Лечу к тебе в автомашине:
— Встречай скорее, ангел мой!
Там, где дорога неполога,
Давно ли, молод и горяч,
В седло я прыгнуть мог с порога,
Чтоб на свиданье мчаться вскачь?
Был впрямь подобен удальцу я,
Когда под вешнею хурмой
Коня осаживал, гарцуя:
— Встречай скорее, ангел мой!
Случись, потянет ветром с луга
И ржанье горского коня
Вдруг моего коснется слуха,
Вновь дрогнет сердце у меня.
Хоть в небесах извечный клекот
Над головой еще парит,
В горах все реже слышен цокот
Железом венчанных копыт.
Но все равно в ауле кто-то
С коня под звездной полутьмой
Ударит плетью о ворота:
— Встречай скорее, ангел мой!
И до сих пор поет кавказец
О предке в дымной вышине,
Как из чужих краев красавиц
Он привозил на скакуне.
В конях ценивший резвость бега,
Надвинув шапку на чело,
Во время чуткого ночлега
Он клал под голову седло.
И помню, старец из района
Сказал, как шашку взяв подвысь:
— Коль из машины иль вагона
Коня увидишь — поклонись!
И все мне чудится порою,
Что я коня гоню домой,
И вторит эхо над горою:
— Встречай скорее, ангел мой!
Как часто ночью в тишине глубокой
Меня тревожит тот же дивный сон:
В туманной мгле стоит дворец высокий
И длинный ряд дорических колонн,
Средь диких гор от них ложатся тени,
К реке ведут широкие ступени.И солнце там приветливо не блещет,
Порой сквозь тучи выглянет луна,
О влажный брег порой лениво плещет,
Катяся мимо, сонная волна,
И истуканов рой на плоской крыше
Стоит во тьме один другого выше.Туда, туда неведомая сила
Вдоль по реке влечет мою ладью,
К высоким окнам взор мой пригвоздила,
Желаньем грудь наполнила мою.
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонила
На темный дол свой животворный взгляд, -
Тогда взойдет огнистое светило,
В алмазных искрах струи заблестят,
Проснется замок, позлатятся горы
И загремят невидимые хоры.Я жду, но тщетно грудь моя трепещет,
Лишь сквозь туман виднеется луна,
О влажный берег лишь лениво плещет,
Катяся мимо, сонная волна,
И истуканов рой на плоской крыше
Стоит во тьме один другого выше.
А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.Спой нам, ветер, про дикие горы,
Про глубокие тайны морей.
Про птичьи разговоры,
Про синие просторы,
Про смелых и больших людей! Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет! А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.Спой нам, ветер, про чащи лесные,
Про звериный запутанный след,
Про шорохи ночные,
Про мускулы стальные,
Про радость боевых побед! Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет! А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.Спой нам, ветер, про славу и смелость,
Про ученых, героев, бойцов,
Чтоб сердце загорелось,
Чтоб каждому хотелось
Догнать и перегнать отцов! Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет! А ну-ка, песню нам пропой, веселый ветер,
Веселый ветер, веселый ветер!
Моря и горы ты обшарил все на свете
И все на свете песенки слыхал.Спой нам песню, чтоб в ней прозвучали
Все весенние песни земли,
Чтоб трубы заиграли,
Чтоб губы подпевали,
Чтоб ноги веселей пошли! Кто привык за победу бороться,
С нами вместе пускай запоет:
Кто весел — тот смеется,
Кто хочет — тот добьется,
Кто ищет — тот всегда найдет!
Перевод Наума Гребнева
Когда я, объездивший множество стран,
Усталый, с дороги домой воротился,
Склонясь надо мною, спросил Дагестан:
«Не край ли далекий тебе полюбился?»
На гору взошел я и с той высоты,
Всей грудью вздохнув, Дагестану ответил:
«Немало краев повидал я, но ты
По-прежнему самый любимый на свете.
Я, может, в любви тебе редко клянусь,
Не ново любить, но и клясться не ново,
Я молча люблю, потому что боюсь:
Поблекнет стократ повторенное слово.
И если тебе всякий сын этих мест,
Крича, как глашатай, в любви будет клясться,
То каменным скалам твоим надоест
И слушать, и эхом в дали отзываться.
Когда утопал ты в слезах и крови,
Твои сыновья, говорившие мало,
Шли на смерть, и клятвой в сыновней любви
Звучала жестокая песня кинжала.
И после, когда затихали бои,
Тебе, Дагестан мой, в любви настоящей
Клялись молчаливые дети твои
Стучащей киркой и косою звенящей.
Веками учил ты и всех и меня
Трудиться и жить не шумливо, но смело,
Учил ты, что слово дороже коня,
А горцы коней не седлают без дела.
И все же, вернувшись к тебе из чужих,
Далеких столиц, и болтливых и лживых,
Мне трудно молчать, слыша голос твоих
Поющих потоков и гор горделивых».
На вершинах — туман, над долиною — ночь,
И не в силах мы сон роковой превозмочь,
По веленью врага, длится он без конца,
Ослабела рука, охладели сердца.
И наследственный меч паутиной обвит,
И позорно в углу тут же ржавеет щит;
Если выстрел в горах и раздастся, как встарь —
Упадут от него только лось иль глухарь.
И без краски стыда ни один из певцов
Не дерзнет воспевать нам деянья отцов;
Да умолкнет навек с отзвучавшей струной
Да умолкнет оно — эхо славы родной.
Но проходят часы: от тяжелого сна
Пробуждается вновь понемногу страна,
Над вершинами гор, ярким блеском горя,
Занимается вновь молодая заря.
Вам героев сыны, этот яркий рассвет
Не сулит ли зарю долгожданных побед!
Вам не нужен певца вдохновенный напев,
Что б в сердцах пробудить жажду мщенья и гнев.
Поднимайтесь, бойцы — из долин, из-за гор,
Заблистала вдали сталь широких клеймор,
И волынка гудит, но сзывает собой
Не к ловитве она — а в отчаянный бой.
Высоко над холмом развевается стяг,
Но не дремлет в тиши выжидающий враг,
Вы низвергнуть должны чужеземную власть,
И, как ваши отцы, победить или пасть!
1895 г.
Ты — герой
И в горних сенях
Ты к горе пришел горой…
Сохранив в своих коленях,
Как и в струнах, горный строй… Обессиленный цепями,
Вновь стоишь ты среди нас…
Держишь облако, как знамя,
Щуря выколотый глаз.И когда мы гроб открыли,
Где царили
Тлен и смерть,
Распластав над нами крылья,
Семь орлов вспарили
В твердь… Незадаром ждали песни
Скалы с облачной межи —
Снова,
Как листва, воскреснет
Слово
Певчее Важи… Мелкий щебень, теплый гравий
Растолкает в грудь тебя,
Снова кости ты расправишь
В пене горного ручья.Смертью скованные длани
Схватит дикий можжевель,
И в лице твоем проглянет
Снова розовый апрель.Вон высоко
И далеко
Гор тигриная семья,
И над нею слышен клекот —
Песня трубная твоя.И когда одно лишь слово
С высоты обвал стряхнет,
В камнях тур круглоголовый
Новым рогом прорастет… Это слово, нет, не слово:
Это — крупный частый град!
Это звон
Знамен
Багровых,
Это блеск и водопад! Нас оно, как дождь, взрастило,
Нам скрепило
Костяки,
Дало сердцу радость, силу
Влило
В мускулы руки.Это слово было
Криком,
Этародина — тюрьмой…
Но, сойдя в цепях в могилу,
Ты под знаменем великим
Возвращаешься домой.
На ветру осыпаются листья лещины
И, как яркие птицы, несутся в простор.
Покрываются бронзой сухие лощины
И горбатые древние выступы гор.
Над кривым дубняком, на крутом перевале,
Опереньем сверкая, взлетает фазан.
В окаймленье вершин, как в гранитном бокале,
Беспокойное озеро — светлый Хасан —
Расшумелось у сопок, шатая утесы,
Поднимая у берега пенный прибой.
И волна, рассыпая тяжелые слезы,
Бьется глухо о камни седой головой.
Так о сыне убитом, единственном сыне,
Плачет старая мать, будто волны у скал,
И в глазах ее выцветших долгая стынет
Напоенная скорбью великой тоска.
Молчаливые горы стоят над Хасаном,
Как тяжелые створы гранитных дверей,
И повиты вершины белесым туманом,
И разбиты утесы огнем батарей.
И на склонах исхлестанной пулями сопки,
На камнях обомшелых, в покое немом,
Под косыми камнями ржавеют осколки
Отвизжавших снарядов с японским клеймом.
Угасает закат, ночь идет на заставы.
Грозовое молчанье тревогу таит.
Нерушимой вовек, будто памятник славы,
Высота Заозерная гордо стоит.
1
Дно — оврага.
Ночь — корягой
Шарящая. Встряски хвой.
Клятв — не надо.
Ляг — и лягу.
Ты бродягой стал со мной.
С койки затхлой
Ночь по каплям
Пить — закашляешься. Всласть
Пей! Без пятен —
Мрак! Бесплатен —
Бог: как к пропасти припасть.
(Час — который?)
Ночь — сквозь штору
Знать — немного знать. Узнай
Ночь — как воры,
Ночь — как горы.
(Каждая из нас — Синай
Ночью…)
2
Никогда не узнаешь, что́ жгу, что́ трачу
— Сердец перебой —
На груди твоей нежной, пустой, горячей,
Гордец дорогой.
Никогда не узнаешь, каких не—наших
Бурь — следы сцеловал!
Не гора, не овраг, не стена, не насыпь:
Души перевал.
О, не вслушивайся! Болевого бреда
Ртуть… Ручьёвая речь…
Прав, что слепо берешь. От такой победы
Руки могут — от плеч!
О, не вглядывайся! Под листвой падучей
Сами — листьями мчим!
Прав, что слепо берешь. Это только тучи
Мчат за ливнем косым.
Ляг — и лягу. И благо. О, всё на благо!
Как тела на войне —
В лад и в ряд. (Говорят, что на дне оврага,
Может — неба на дне!)
В этом бешеном беге дерев бессонных
Кто-то на́смерть разбит.
Что победа твоя — пораженье сонмов,
Знаешь, юный Давид?
Синие горы Кавказа, приветствую вас!
вы взлелеяли детство мое;
вы носили меня на своих одичалых хребтах,
облаками меня одевали,
вы к небу меня приучили,
и я с той поры все мечтаю об вас да о небе.
Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи,
кто раз лишь на ваших вершинах творцу помолился,
тот жизнь презирает,
хотя в то мгновенье гордился он ею!..
Часто во время зари я глядел на снега и далекие льдины утесов;
они так сияли в лучах восходящего солнца,
и в розовый блеск одеваясь, они,
между тем как внизу все темно,
возвещали прохожему утро.
И розовый цвет их подобился цвету стыда:
как будто девицы,
когда вдруг увидят мужчину купаясь,
в таком уж смущеньи,
что белой одежды накинуть на грудь не успеют.
Как я любил твои бури, Кавказ!
те пустынные громкие бури,
которым пещеры как стражи ночей отвечают!..
На гладком холме одинокое дерево,
ветром, дождями нагнутое,
иль виноградник, шумящий в ущелье,
и путь неизвестный над пропастью,
где, покрываяся пеной,
бежит безымянная речка,
и выстрел нежданный,
и страх после выстрела:
враг ли коварный иль просто охотник…
все, все в этом крае прекрасно.
Воздух там чист, как молитва ребенка;
И люди как вольные птицы живут беззаботно;
Война их стихия; и в смуглых чертах их душа говорит.
В дымной сакле, землей иль сухим тростником
Покровенной, таятся их жены и девы и чистят оружье,
И шьют серебром — в тишине увядая
Душою — желающей, южной, с цепями судьбы незнакомой.
Мне говорят: «Дарсан», — и я смотрю с волненьем
На светлый профиль сказочной горы.
Каких цветов здесь радует горенье?
Какой здесь клад неведомый зарыт?
Ночуют на плечах Дарсана грозы,
Спит тишина, задумчивость храня,
И бродят непричесанные козы
В обветренных, облизанных камнях.
Огни цветов мне просятся в ладони,
Ползет к ногам широкая трава…
И… «Розпрягайте, хлопни, коней
Та й лягайте спочивать»…
Откуда взяться этой песне в горах?
Ее в Донбассе напевал я сам!
И что за люди, с песенным задором
Штурмующие солнечный Дарсан?
И, не успев в волненьи удивиться,
Я тоже улыбаюсь и пою.
По бронзовым и вдохновенным лицам,
По песне, без конца готовой литься,
Я земляков-шахтеров узнаю.
Так вот в чем тайна строгого Дарсана!
Ее не в зелени берег апрель:
Он мне друзей на горную поляну
Привел сюда, за тридевять земель.
И песнею, как дружбою, согреты,
Мы вниз идем в расплавленный закат.
Воркует море. И ко мне с приветом
Протянута знакомая рука.
В старину Святогор-богатырь,
Чуя силу в себе дерзновенную,
В час недобрый надумал рукой
Приподнять-опрокинуть вселенную.
И на борзом своем скакуне
Он поехал в путину немалую, —
Едет тягу земную искать,
Видит гору вдали небывалую…
«Уж не здесь ли?!.» И плеткой коня
Он ударил рукою могучею, —
Конь взлетел, словно птица, наверх
И как вкопанный встал по-над кручею…
Слез с седла богатырь Святогор, —
Хоть бы птица кругом перелетная!
Ни души… Только смотрит: пред ним
Словно сумка лежит перемётная…
Поклонился земле богатырь,
Хочет сумку поднять — не ворохнется…
Что за диво! Ни взад, ни вперед,
А вокруг ветерок не шелохнется…
Понатужился — пот в три ручья
Покатился с лица загорелого,
И тревога за сердце взяла
Святогора, воителя смелого…
«Что за нечисть!.. Так нет же, умру,
А не дам надругаться над силою!..»
И опять приналег богатырь —
И гора стала силе могилою:
Где стоял, там он в землю ушел,
Не сдержав богатырского норова,
Вместе с тягой земною в руках…
Там — и место теперь Святогорово!..
На горе на крутой до сих пор —
Там, где бездна-овраг разверзается, —
Камень-конь своего седока
Больше тысячи лет дожидается…
А кругом — только ветер шумит,
Ветер песню поет неизменную:
«Не хвалился бы ты, Святогор,
Приподнять-опрокинуть вселенную!..»
Мы на паре горячих буланых
Норовистых ее лошадей,
В чарах вечера благоуханных,
Возвращались домой из гостей.
Утрамбованный путь был извилист,
Пролегавший полями меж гор.
Вдалеке небеса озарились —
То зажег фонари Морибор.
Ночь, в разгаре словенского лета,
Упояла прохладным теплом,
С колокольни Святая Марьэта
За своим наблюдала селом.
Чуть шуршала в тиши кукуруза,
Дальний замок стоял на горе,
Где из «Тоски» — умерший Карузо
В граммофоне брал верхнее «ре».
Но слова, — ими все не расскажешь, —
Приблизительны и далеки.
Вот над нашим блестят экипажем
Пролетающие светляки.
Точно взят из тропической сказки
Этот путь удивительный наш.
На проселок, от гравия вязкий,
Поворачивает экипаж.
Чужд нам город, исчадье азарта,
Узаконенный переполох.
С колокольни Святого Ленарта
Хрипловатый доносится вздох.
За горами Святая Барбара
Откликается глухо ему:
Раз удар и еще два удара
Упадают в душистую тьму.
А за нами, пред нами, над нами,
В отраженьи возникшей реки,
Вьются — в явь превращенные снами
Размечтавшиеся светляки.
Как четвертого числа
Нас нелегкая несла
Горы отбирать.Барон Вревский генерал
К Горчакову приставал,
Когда подшофе.«Князь, возьми ты эти горы,
Не входи со мною в ссору,
Не то донесу».Собирались на советы
Все большие эполеты,
Даже Плац-бек-Кок.Полицмейстер Плац-бек-Кок
Никак выдумать не мог,
Что ему сказать.Долго думали, гадали,
Топографы всё писали
На большом листу.Гладко вписано в бумаге,
Да забыли про овраги,
А по ним ходить… Выезжали князья, графы,
А за ними топографы
На Большой редут.Князь сказал: «Ступай, Липранди».
А Липранди: «Нет-с, атанде,
Нет, мол, не пойду.Туда умного не надо,
Ты пошли туда Реада,
А я посмотрю…»
Вдруг Реад возьми да спросту
И повел нас прямо к мосту:
«Ну-ка, на уру».Веймарн плакал, умолял,
Чтоб немножко обождал.
«Нет, уж пусть идут».Генерал же Ушаков,
Тот уж вовсе не таков:
Всё чего-то ждал.Он и ждал да дожидался,
Пока с духом собирался
Речку перейти.На уру мы зашумели,
Да резервы не поспели,
Кто-то переврал.А Белевцев-генерал
Всё лишь знамя потрясал,
Вовсе не к лицу.На Федюхины высоты
Нас пришло всего три роты,
А пошли полки!.. Наше войско небольшое,
А француза было втрое,
И сикурсу тьма.Ждали — выйдет с гарнизона
Нам на выручку колонна,
Подали сигнал.А там Сакен-генерал
Всё акафисты читал
Богородице.И пришлось нам отступать,
Р… же ихню мать,
Кто туда водил.
Луна над рекой, и туманы кругом,
И с именем клан, хоть без имени днем.
Сбирайтесь, сбирайтесь! Макгрегор, ура!
Макгрегор, nopa!
Заветный и славный наш клик боевой
Греметь осужден лишь ночною порой.
Идите ж, идите! Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Не ваши уж ныне тех гор вышины,
Гленлейона селы, Кильчурна сыны;
Изгнанники все мы!—Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Не знает наш клан и главой где прилечь;
Но клан наш сберег и свой дух, и свой меч.
Так смело же, смело! Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Нет крова, нет пищи, нет имени нам…
Огню же их домы, их трупы орлам!
На битву, на битву! Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Быть листьям в дубраве, быть пене в реке,
Быть нам в их владеньях с булатом в руке.
Спешите, спешите! Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Скакать через море придется коню,
Корабль поплывет на крутом Бенвеню,
Растает гранит по горам вековым,
Но мы не забудем, но мы отомстим.
Сбирайтесь, сбирайтесь! Макгрегор, ура!
Макгрегор, пора!
Слуху милые названья,
Зренью милые места!
Светлой цепью обаянья
К нам прикована мечта.
Вот Ливадия, Массандра!
Благозвучные слова!
С древних берегов Меандра
Их навеяла молва.
Гаспра тихая! Красиво
Расцветающий Мисхор!
Орианда, горделиво
Поражающая взор!
Живописного узора
Светлый, свежий лоскуток —
Кореиз, звездой с Босфора
Озаренный уголок!
Солнце, тень, благоуханье,
Гор Таврических краса,
В немерцающем сиянье
Голубые небеса!
Моря блеск и тишь, и трепет!
И средь тьмы и тишины
Вдоль прибрежья плач и лепет
Ночью плещущей волны!
Поэтической Эллады
Отголоски и залог
Мира, отдыха, услады,
Пристань, чуждая тревог!
Здесь, не знаяся с ненастьем,
Жизнь так чудно хороша,
Здесь целебным, чистым счастьем
Упивается душа.
С нашим чувством здесь созвучней
Гор, долин, лесов привет,
Нам их таинства сподручней,
Словно таинства в них нет.
Здесь нам родственным наречьем
Говорит и моря шум;
С детским здесь простосердечьем
Умиляется наш ум.
И с природою согласно
Свежесть в мыслях и мечтах,
Здесь и на сердце так ясно,
Как в прозрачных небесах.
Первая
Попался мне один рыбак:
Чинил он весел сети!
Как будто в рубище, бедняк,
Имел златые горы!
И с песнью день и ночи мрак
Встречал беспечный мой рыбак.
Я ж поклялась ему давно,
Что все сердит меня одно…
Однажды рыбу он ловил,
И клад ему попался;
Клад блеском очи ослепил,
Яд черный в нем скрывался.
Он взял его к себе на двор:
И песен не было с тех пор! Другие две
Он взял врага к себе на двор:
И песен не было с тех пор! Первая
И вот где он: там пир горой,
Толпа увеселений;
И прочь, как с крыльями, покой
Быстрей умчался тени.
Не знал безумец молодой,
Что деньги ведьмы — прах пустой! Вторая и третья
Не знал, глупец, средь тех минут,
Что наши деньги в ад ведут!.. Первая
Но бедность скоро вновь бежит,
Друзья исчезли ложны;
Он прибегал, чтоб скрыть свой стыд,
К врагу людей, безбожный!
И на дороге уж большой
Творил убийство и разбой…
Я ныне близ реки иду
Свободною минутой:
Там он сидел на берегу,
Терзаясь мукой лютой!..
Он говорил: «Мне жизнь пуста!
Вы отвращений полны,
Блаженства, злата!., вы мечта!..»
И забелели волны.Три ведьмы.— Неточный перевод (с сокращениями) отрывка из трагедии У. Шекспира «Макбет», переработанной Ф. Шиллером (1829; акт I, явление 4).
Неизмеримую вселенну
Обтекши, колесо времен
Взвело веками поглощенну
Чреду ужасных перемен:
Сыны Титеи вновь родились,
Против небес вооружились.
Тифон и буйный Енкелад,
Вращая исступленны взоры,
На горы возметают горы
И срынуть трон богов грозят.
Неистовы сии Титаны
Среди Европы восстают;
Как раскаленные волканы,
Пылая, ось земли трясут,
Кипящу лаву извергают,
Под пеплом грады погребают.
И кто горящего жерла
Потушит пагубны пожары?
Молва гласит, как громы яры:
«Крыло полнощного Орла».
Лети ж, орел! как вихрь с снегами!
Россиян бранный дух, лети!
Орла вечернего с птенцами,
Европу страждущу спасти.
Пари — и в молненном полете
Яви того, кто в полном свете
Блестящую Луну затмил,
Низверг твердыни сопостатов
И наглой вольности сарматов
Рога строптивы сокрушил.
Взносись — и грозные Титаны
Твоим перуном да падут.
Восстанови закон попранный,
Реки цареубийцам суд,
Креста не дай дробить на части
И буйств против законной власти
Неистову прерви борьбу.
Всевышний небо преклоняет,
Весы тебе и меч вручает:
Царей и царств реши судьбу.
…И Агнец снял четвертую печать.
И услыхал я голос, говоривший:
«Восстань, смотри!» И я взглянул: конь бледен,
На нем же мощный всадник — Смерть. И Ад
За нею шел, и власть у ней была
Над четвертью земли, да умерщвляет
Мечом и гладом, мором и зверями.
И пятую он снял печать. И видел
Я под престолом души убиенных,
Вопившие: «Доколе, о Владыко,
Не судишь ты живущих на земле
За нашу кровь?» И были им даны
Одежды белоснежные, и было
Им сказано: да почиют, покуда
Сотрудники и братья их умрут,
Как и они, за словеса Господни.
Когда же снял шестую он печать,
Взглянул я вновь, и вот — до оснований
Потрясся мир, и солнце стало мрачно,
Как вретище, и лик луны — как кровь;
И звезды устремились вниз, как в бурю
Незрелый плод смоковницы, и небо
Свилось, как свиток хартии, и горы,
Колеблясь, с места двинулись; и все
Цари земли, вельможи и владыки,
Богатые и сильные, рабы
И вольные — все скрылися в пещеры,
В ущелья гор, и говорят горам
И камням их: «Падите и сокройте
Нас от лица сидящего во славе
И гнева Агнца: ибо настает
Великий день его всесильной кары!»
О, книга книг! Кто не изведал,
В своей изменчивой судьбе,
Как ты целишь того, кто предал
Свой утомленный дух — тебе! В чреде видений неизменных,
Как совершенна и чиста —
Твоих страниц проникновенных
Младенческая простота! Не меркнут образы святые,
Однажды вызваны тобой:
Пред Евой — искушенье Змия,
С голубкой возвращенной — Ной! Все, в страшный час, в горах, застыли
Отец и сын, костер сложив;
Жив облик женственной Рахили,
Израиль-богоборец — жив! И кто, житейское отбросив,
Не плакал, в детстве, прочитав,
Как братьев обнимал Иосиф
На высоте честей и слав! Кто проникал, не пламенея,
Веков таинственную даль,
Познав сиянье Моисея,
С горы несущего скрижаль! Резец, и карандаш, и кисти,
И струны, и певучий стих —
Еще светлей, еще лучистей
Творят ряд образов твоих! Какой поэт, какой художник
К тебе не приходил, любя:
Еврей, христианин, безбожник,
Все, все учились у тебя! И сколько мыслей гениальных
С тобой невидимо слиты:
Сквозь блеск твоих страниц кристальных
Нам светят гениев мечты.Ты вечно новой, век за веком,
За годом год, за мигом миг,
Встаешь — алтарь пред человеком,
О Библия! о книга книг! Ты — правда тайны сокровенной,
Ты — откровенье, ты — завет,
Всевышним данный всей вселенной
Для прошлых и грядущих лет!
Прямая дорога, большая дорога!
Простору немало взяла ты у бога,
Ты вдаль протянулась, пряма как стрела,
Широкою гладью, что скатерть, легла!
Ты камнем убита, жестка для копыта,
Ты мерена мерой, трудами добыта!..
В тебе что ни шаг, то мужик работал:
Прорезывал горы, мосты настилал;
Все дружною силой и с песнями взято, —
Вколачивал молот и рыла лопата,
И дебри топор вековые просек...
Куда как упорен в труде человек!
Чего он не сможет, лишь было б терпенье,
Да разум, да воля, да божье хотенье!..
А с каменкой рядом, поодаль немножко,
Окольная вьется, живая дорожка!
Дорожка, дорожка, куда ты ведешь,
Без званья ли ты иль со званьем слывешь?
Идешь, колесишь ты, не зная разбору,
По рвам и долинам, чрез речку и гору!
Немного ты места себе отняла:
Простором тележным легла, где могла!
Тебя не ровняли топор и лопата,
Мягка ты копыту и пылью богата,
И кочки местами, и взрежет соха...
Грязна ты в ненастье, а в ведро суха!..