Когда-то стрелка часовая
На башне городской
Свои достоинства счисляя,
Расхвасталась собой,
И протчим часовым частям в пренебреженье,
Не должно ль, говорит: иметь ко мне почтенье?
Всему я городу служу как бы в закон;
Все что ни делают по мне располагают:
По мне работают, по мне и отдыхают;
По мне чрез колокольный звон
Не сразу все устроилось,
Москва не сразу строилась,
Москва слезам не верила,
А верила любви.
Снегами запорошена,
Листвою заворожена,
Найдет тепло прохожему,
А деревцу — земли.
Александра, Александра,
Этот город — наш с тобою,
Нет, я люблю тебя не яростной любовью,
Вскипающей, как ключ в безбрежности морской,
Не буду мстить тебе стальным огнем и кровью,
Не буду ждать тебя, в безмолвной тьме, — с тоской.
Плыви! ветрила ставь под влажным ветром косо!
Ты правишь жадный бег туда, где мира грань,
А я иду к снегам, на даль взглянуть с утеса.
Мне — строгие стези, ты — морем дух тумань.
Но, гребень гор пройдя, ущелья дня и ночи,
И пьян от всех удач, и от падений пьян,
Ариадниной мамочке.
Вуаль светло-зеленая с сиреневыми мушками
Была слегка приподнята над розовыми ушками.
Вуаль была чуть влажная, она была чуть теплая,
И ты мне улыбалася, красивая и добрая:
Смотрела в очи ласково, смотрела в очи грезово,
Тревожила уснувшее и улыбалась розово.
И я не слышал улицы со звонами и гамами,
И сердце откликалося взволнованными гаммами.
Шла ночь, шурша кокетливо и шлейфами, и тканями,
С.-Петербургское общество призрения животных
сообщило Пермской городской управе,
что вешать бродячих собак — не гуманно.
Удобнее пользоваться специальным удушливым газом.
Из газет«Барбос!» — «Трезор!»
«Ты что же смотришь истуканом?»
«Собачник, вижу я, бежит сюда с арканом!»
«Шмыгнём-ка под забор!»
Шмыгнули,
Улепетнули
Романс
О Нина, о мой друг! ужель без сожаленья
Покинешь для меня и свет и пышный град?
И в бедном шалаше, обители смиренья,
На сельский променяв блестящий свой наряд,
Не украшенная ни златом, ни парчою,
Сияя для пустынь невидимой красою,
Не вспомнишь прежних лет, как в городе цвела
И несравненною в кругу Прелест слыла?
Ты начисто притворства лишена,
когда молчишь со взглядом напряженным,
как лишена притворства тишина
беззвездной ночью в городе сожженном.
Он, этот город, — прошлое твое.
В нем ты почти ни разу не смеялась,
бросалась то в шитье, то в забытье,
то бунтовала, то опять смирялась.
И
Под асфальт сухой и гладкий,
Наледь наших лет,
Изыскательской палатки
Канул давний след…
Флаг Российский. Коновязи.
Говор казаков.
Нет с былым и робкой связи, —
Русский рок таков.
Инженер. Расстегнут ворот.
Погоди! Я раскошелюсь, Ира,
Свистом бурь и грохотом ветров.
Не страшись затейливого пира,
Мы с тобой пройдем дорогой мира
Вдоль крутых амурских берегов.
Не страшись! Разбросаны по склонам
Толщи бревен, камни на тропе.
Я могу назвать их поименно.
Как топор гулял неугомонно,
Расскажу без вымысла тебе!
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся Советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город, —
Сердце Родины моей! Кипучая,
Могучая,
Никем непобедимая, —
Надевает девятого мая сосед
На парадный пиджак ордена и медали.
(Я-то знаю — солдатам их зря не давали!)
Я шутливо ему козыряю: — Привет! —
Он шагает, медалями гордо звеня,
А за ним — батальоном идёт ребятня.
В нашем тихом дворе вдруг запахло войной.
Как волнует романтика боя ребят!
Лишь один в стороне — невесёлый, смурной.
— Что с тобою, Сергей? Может, зубы болят? —
Снятся усталым спортсменам рекорды.
Снятся суровым поэтам слова.
Снятся влюбленным
в огромном городе
необитаемые острова.
Самые дальние,
самые тайные,
ветру открытые с трех сторон,
необнаруженные,
Мне скажут — Армия… Я вспомню день — зимой,
январский день сорок второго года.
Моя подруга шла с детьми домой —
они несли с реки в бутылках воду.
Их путь был страшен, хоть и недалек.
И подошел к ним человек в шинели,
взглянул — и вынул хлебный свой паек,
трехсотграммовый, весь обледенелый,
и разломил, и детям дал чужим,
и постоял, пока они поели.
Над руинами храмов, над пеплом дворцов, академий,
Как летучая мышь, отенившая крыльями мир,
Ты растешь, торжествуя, глумясь над преданьями всеми,
Город - вампир!
Полный сладких плодов, цветодевственный рог изобилья
Скрыла Гея-Земля. Небо пусто давно, а под ним -
Только визги машин, грохотание автомобиля.
Только сумрак и дым.
…И вновь зима: летят, летят метели.
Враг все еще у городских ворот.
Но я зову тебя на новоселье:
мы новосельем
встретим Новый год.
Еще враги свирепый и бесцельный
ведут обстрел по городу со зла —
и слышен хруст стены и плач стекла, —
но я тебя зову — на новоселье.
Говорят, геолог пропадал в тайге,
в северном походе, на Юган-реке,
будто бы девчонка встретилась ему,
будто допустила к сердцу своему.
Где живешь, красавица? Говорит: «Пыть-Ях!»
Как зовут, красавица? Говорит: «Пыть-Ях».
Веселится, кружится, огонек в глазах.
Обнял юноша ее, вскрикнула; «Юнг-Ях!»
Ночь сгорает на кострах,
тает ягода в губах,
ПЕРЕД ШЛАГБАУМОМ.
Я помню, в старые года —
Свободной жизни враг заклятый —
Везде, при везде в города,
Торчал шлагбаум полосатый.
И каждый раз, когда к нему
Кто подезжал в те дни бывало,
Все—цепи, палку и тюрьму
Его глазам напоминало.
Весь город мрачно, как острог,
Летом столицы пустеют. Субботы и отпуска
уводят людей из города. По вечерам — тоска.
В любую из них спокойно можно ввести войска.
И только набравши номер одной из твоих подруг,
не уехавшей до сих пор на юг,
насторожишься, услышав хохот и волапюк,
и молча положишь трубку: город захвачен; строй
переменился: все чаще на светофорах — «Стой».
Приобретая газету, ее начинаешь с той
В том городе в мучительной земле
Настанет вновь, как встарь жилось кому-то,
И страшная, и горькая минута.
О, это солнце, скрытое во мгле!
О, этот крик в морях! О, вопль дубравный!
Как в старину, проснется не спеша,
Перерожденья кончивши, душа
И мир мир найдет, былому миру равный,
1
Зеленый исчерна свой шпиль Олай
Возносит высоко неимоверно.
Семисотлетний город дремлет мерно
И молит современность: «Сгинь… Растай…»
Вот памятник… Собачий слышу лай.
Преследуемая охотой серна
Летит с горы. Разбилась насмерть, верно,
И — город полон голубиных стай.
Ах, кто из вас, сознайтесь, не в восторге
Царя властительно над долом,
Огни вонзая в небосклон,
Ты труб фабричных частоколом
Неумолимо окружен.
Стальной, кирпичный и стеклянный,
Сетями проволок обвит,
Ты — чарователь неустанный,
Ты — не слабеющий магнит.
Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной.
Зеленела трава. На припеке во рву
Мак кропил огоньками траву.И сказал проводник: «Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это все, что осталося нам».Я спросил «На цветы?» И услышал в ответ:
«Господин! Это праотцев след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она».В полдень был я на кровле. Кругом подо мной,
Жили-были три красные девицы.
Все три родные сестрицы,
Все три веселые, молодые,
У всех на кудрях венцы золотые.
И наскучила им девичья доля,
Смотрят одна другой грустнее,
И пошли они в чистое поле.
А в поле лес стоит, чернея…
«Гой ты, лес дремучий, зеленый,
Высылай нам, старый, смерть навстречу,
Привет Вам! Снова все мы в сборе,
но нет ни луга, ни травы.
Художник и Садовник в ссоре,
зато не в ссоре я и Вы.
Надеюсь, Вас не раздражает,
что луг сменился мостовой?
Любой исконный горожанин
во сне вернется в городовой.
С. А. Толузакову
И скуден, и неукрашен
Мой древний град
В венце генуэзских башен,
В тени аркад;
Среди иссякших фонтанов,
Хранящих герб
То дожей, то крымских ханов —
Звезду и серп;
Жил человек рассеянный
На улице Бассейной.
Сел он утром на кровать,
Стал рубашку надевать,
В рукава просунул руки —
Оказалось, это брюки.
Вот какой рассеянный
С улицы Бассейной!
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые.
Тютчев
Н.А. О-ой
Меня, как реку,
Суровая эпоха повернула.
По небу
По небу тучи бегают,
дождями
дождями сумрак сжат,
под старою
под старою телегою
рабочие лежат.
И слышит
И слышит шепот гордый
вода
Была ночь, и Он был один.
И Он увидел вдали стены круглого города, и направился к этому городу.
И когда Он подошел ближе, услыхал Он в городе топот радостных ног и смех ликующих уст и громкие звуки многих лютней. И Он постучал в ворота, и некоторые из привратников отворили Ему.
И Он увидал дом из мрамора и красивые мраморные колонны перед ним. Колонны были обвиты гирляндами, и внутри и снаружи горели факелы из кедра. И Он вошел в дом.
И когда Он прошел через зал из халцедона и через зал из яшмы, и пришел в длинный пиршественный зал, Он увидел на пурпурном ложе человека, чьи волосы были увенчаны алыми розами и чьи губы были красны от вина.
И Он подошел к нему сзади, дотронулся до плеча его, и сказал:
— Почему ты живешь так?
И юноша обернулся и узнал Его, и сказал в ответ:
— Но ведь когда-то я был прокаженным, и Ты исцелил меня. Как же мне иначе жить.
И Он оставил дом этот и вышел снова на улицу.
Дамы, господа! Других не вижу здесь.
Блеск, изыск и общество — прелестны!
Сотвори Господь хоть пятьдесят Одесс —
Всё равно в Одессе будет тесно.
Говорят, что здесь бывала
Королева из Непала
И какой-то крупный лорд из Эдинбурга,
И отсюда много ближе
До Берлина и Парижа,
Кащей, ты дурно поступаешь,
Когда лишь в то живешь, что деньги собираешь
И первым их своим блаженством почитаешь.
Ну, если час такой найдет,
Что деньги есть, да хлеба нет?
Вот ты мне смехом отвечаешь,
Да смех твой, может быть, пройдет,
Дай только рассказать мне нечто наперед.
В каком-то городе два человека жили,
Ты грустна, ты страдаешь душою:
Верю — здесь не страдать мудрено.
С окружающей нас нищетою
Здесь природа сама заодно.
Бесконечно унылы и жалки
Эти пастбища, нивы, луга,
Эти мокрые, сонные галки,
Что сидят на вершине стога;
Ах ты гой еси, правда-матушка!
Велика ты, правда, широка стоишь!
Ты горами поднялась до поднебесья,
Ты степями, государыня, раскинулась,
Ты морями разлилася синими,
Городами изукрасилась людными,
Разрослася лесами дремучими!
Не объехать кругом тебя во сто лет,
Посмотреть на тебя — шапка валится!
В городе волки по улицам бродят,
Ловят детей, гувернанток и дам,
Люди естественным это находят,
Сами они подражают волкам.
В городе волки, и волки на даче,
А уж какая их тьма по Руси!
Скоро уж там не останется клячи…
Ехать в деревню? Теперь-то? Mеrcи!
Он лежит на траве
под сосной
на поляне лесной
и, прищурив глаза,
неотрывно глядит в небеса —
не мешайте ему,
он занят,
он строит,
он строит воздушные замки.
Галереи и арки,