Все, что душу собою живило,
Все, чем сердце усиленно билось —
В звуках песни с чудесною силой
Вдохновеньем живым отразилось.
Что изведано в счастье и муках,
Что царило, подобно кумиру —
Отраженное в красках и звуках,
Все художник поведает миру.
Но во мгле исчезает бесследно,
Не оплакано им, не воспето —
Все, мелькнувшее в жизни поэта
Только тенью туманной и бледной.
Неясныя думы томят,
Неясныя грезы всплывают
И вылиться в звуки хотят—
И звуки в душе замирают…
Мелькают в мозгу чередой
Обрывки каких-то видений
Туманных, как пар над водой,
И грустных, как сумерек тени.
Чего-то далекаго жаль,
К чему-то я рвуся тоскливо
И—глубже на сердце печаль,
Яснее—безплодность порыва…
И хочется страстно понять,
Что̀ было досель непонятно,
Вернуть захотелось опять
Все то, что̀ ушло невозвратно!
Неясные думы томят,
Неясные грезы всплывают
И вылиться в звуки хотят —
И звуки в душе замирают…
Мелькают в мозгу чередой
Обрывки каких-то видений
Туманных, как пар над водой,
И грустных, как сумерек тени.
Чего-то далекого жаль,
К чему-то я рвуся тоскливо
И — глубже на сердце печаль,
Яснее — бесплодность порыва…
И хочется страстно понять,
Что было досель непонятно,
Вернуть захотелось опять
Все то, что ушло невозвратно!
1888 г.
Шесть лет назад, средь грома ликований,
Открылся нам твой памятник, поэт!
Казалося, в восторге упований,
Что после дней всеобщих ожиданий
Блеснет из мглы давно желанный свет.
И он блеснул! С тех пор иная эра
Для русского искусства началась,
Воскресли вновь: поэзия и вера,
Борьба враждебных партий улеглась…
Твой дух, поэт, как светлый ангел мира
Явился нам — как животворный луч;
Родную Русь твоя воспела лира
И звук ее бессмертен и могуч.
В нем все слилось: и смелый крик титана,
И новый мир, и грезы старины,
Русалки песнь и жалобы Татьяны,
Могучий взмах богатыря Руслана
И юности заманчивые сны…
В нем — ширина степей необозримых,
Небес родных сяющий простор,
Кипенье сил души несокрушимых,
Добру и злу правдивый приговор!
Сегодня — день печальной годовщины;
И в хижине и в княжеском дворце
Да будет он — днем скорби и кручины
Поминками по дорогом певце!
Безжалостно, нахально оскорбленный,
Преследуем клеветников толпой —
Ты пал, убит — злодейски умерщвленный
Бреттера светского рукой…
Шут пролил кровь священную поэта,
Она горит — но не на нем одном:
На лицах всех лжецов большого света,
Кем ссора их — искусно разогрета —
Зловещим вспыхнула огнем…
Ты пал, поэт! но творческое слово
Твое живит все лучшие сердца,
Оно — символ всего нам дорогого,
И Русь всегда откликнуться готова
На звук речей народного певца!
Сожжены полдневным зноем,
Лепестки свернули розы,
Над кустами вьются роем
Легкокрылые стрекозы.
Все заснуло в полдень знойный,
Из гнезда не слышно песен,
Затянула пруд спокойный
Изумрудом тусклым плесень.
Обессилены, повисли
Молодых ветвей изломы,
Все охватывает мысли
Безотчетным чувством дремы.
В полусне лежу я странном,
И картины из былого
Легким призраком туманным
Предо мной проходят снова.
Вижу взор очей любимых,
Слышу звук речей, мне милых,
Может быть невозвратимых,
Но что я забыть не в силах.
Эти образы и грезы
Так порой бывают живы,
Что глаза туманят слезы,
На устах дрожат призывы…
Позабыт покой бесстрастья,
Снова жизнь с мечтою в споре!
Было ль сном былое счастье,
Настоящее ли горе?..
Ясный день весенний был и днем разлуки.
Как я вспоминаю этот день весенний!
Взоры и улыбки, чуждые сомнений
И речей желанных дорогие звуки.
О, пускай все это — лишь мираж отрадный,
Пусть меня пугают горькою ошибкой —
Озарен надеждой сумрак непроглядный
И судьбе навстречу я иду с улыбкой.
Как язык отчизны — страннику в изгнанье,
Как священный пламень — для жрецов искусства,
Дорого мне это молодое чувство,
Дорого о счастье мне воспоминанье.
Не порывом страсти, бурным и мятежным,
Как лесные грозы — было чувство это:
От него мне веет чем-то милым, нежным,
Чем-то гармоничным, как мечта поэта.
Но пришла разлука, длится ожиданье…
Не было ли счастье слишком мимолетно?..
И страшусь я сердцем робким безотчетно —
После дней разлуки — нового свиданья.
(А. Н. Плещееву)
Каждою весною майскими ночами
Из дубравы темной, с звонкими ключами,
С тенью лип цветущих и дубов ветвистых,
С свежим ароматом ландышей росистых,
Разносясь далеко надо всей равниной—
Слышались раскаты песни соловьиной.
И внимали песне все лесные пташки,
Бабочки на ветках и в траве букашки,
И под звуки эти распускались розы,
Расцветали в сердце золотые грезы;
Легче всем жилося: звуки песни чудной
Облегчали многим бремя жизни трудной.
Но однажды как-то, вовсе без причины,
Раздражил лягушек рокот соловьиный,
Рассердился также и надменный дятел,
Что внимая песне, время даром тратил.
А за ними следом повторили галки, —
Что, мол, песни эти и скучны и жалки,
Что давно их слушать прочим надоело
И они мешают только делать дело…
Зрело недовольство с каждою минутой,
Соловья известность находя раздутой,
Наконец созвали общее собранье
И певцу решили обявить изгнанье.
Но беды не чуя, наш певец смиренный,
Изливая душу в песне вдохновенной,
Не видал, как злоба разрасталась глухо,
Как его повсюду принимали сухо, —
И когда впервые весть о приговоре
До него достигла — он, скрывая горе,
Выслушал спокойно злые нареканья
И не отвечая, улетел в изгнанье.
А друзья, что втайне о певце жалели,
Заявить об этом громко не посмели.
С соловьем расставшись, не шутя сначала
Темная дубрава вдруг возликовала.
Но недолго длилось это увлеченье,
Пробудилось смутно чувство сожаленья
И невольной скуки, многим очевидно
Стало вдруг неловко и как будто стыдно…
Не лились, как прежде летними ночами
Соловья напевы звучными волнами,
А с закатом солнца из лесной опушки
Резко и крикливо квакали лягушки,
Стрекотал кузнечик, и дрозды бесплодно
Подражать пытались песне благородной,
Песне соловьиной… Заскучали розы,
Лепестки роняя на траву, как слезы…
Сумрачно и пусто стало в этой чаще
Без знакомой песни, звучной и бодрящей.
Тут, сначала втайне, а потом и гласно
Раздалися крики, что совсем напрасно
Соловья изгнали; началися споры,
(Дело доходило до открытой ссоры),
И в конце решили: слать гонца за море —
Соловью поведать о всеобщем горе,
Умолять вернуться будущей весною,
Примирясь навеки с чащею родною…
И певец вернулся. Он великодушно
Все простил душою, детски простодушной.
И по всей дубраве как его встречали,
Как неудержимо громко ликовали!
Как луга оделись пышною травою,
А дубы и липы — яркою листвою,
Как благоухали синие фиялки,
И в пылу восторга стрекотали галки,
Как ручьи журчали, и царицы-розы
С лепестков роняли радостные слезы!
1890 г.