Как молчаливы здесь леса,
В них столько тени и прохлады!
Под сводом стройной колоннады
Здесь редки птичьи голоса.
Здесь редки бледные цветы,
Но это северное море
И солнца луч в сосновом боре —
Полны суровой красоты.
Как он трепещет на листах
И в глубине лесной аллеи!
Так на задумчивых устах
Улыбка нам всего милее.
Надо мною тихо веют
Тюрингенские леса
И приветливо синеют
Меж листвою небеса.
И напев особый слышен
В тихом шорохе ветвей:
Старый дуб, могуч и пышен,
О борьбе поет своей.
О печали шепчет ива
Полусонному ручью,
И лепечет сиротливо
Ясень исповедь свою.
Шелестят в раздумье сосны, —
Им с вечернею зарей
Дни любви, былые весны
Вспоминаются порой.
Лишь один зеленый ельник,
Наклонясь под гнетом дум,
Им внимает как отшельник —
И безмолвен, и угрюм.
Белый лес под ризой белой
И среди морозной мглы
В их красе оледенелой
Дремлют белые стволы.
Все безмолвно и безлюдно,
Позабыт весенний гул,
Так и мнится: непробудно
Старый бор навек заснул.
Саван снега — на поляне,
Лунный блеск и тишина,
И в серебряном тумане
Над землею — чары сна.
Лишь вдали порою что-то
Смутной тенью промелькнет,
Хрустнет ветка — и дремота
Снова чащу обоймет.
Нет простора упованьям,
В сердце нет заветных слов:
Веет смертью и молчаньем
В этом царстве зимних снов.
В лесу стоят седыя сосны;
Их меднокрасная кора
Покрыта слоем серебра;
Им грезятся былыя весны
И гомон радостный в лесах,
Броженье соков животворных
И звонкий бег ключей проворных,
С улыбкой солнца в небесах!
Но снеговыя облака
И снег, лежащий пеленою,
И стужа с мертвой тишиною—
Все говорит, что смерть близка.
И, потрясен до основанья,
Застонет глухо темный бор
Когда средь мертваго молчанья
Вдруг застучит в лесу топор.
И пробежит тревожный шорох
В вершинах сосен вековых,
Как весть о смертных приговорах
Неотвратимо роковых.
В лесу стоят седые сосны;
Их меднокрасная кора
Покрыта слоем серебра;
Им грезятся былые весны
И гомон радостный в лесах,
Броженье соков животворных
И звонкий бег ключей проворных,
С улыбкой солнца в небесах!
Но снеговые облака
И снег, лежащий пеленою,
И стужа с мертвой тишиною —
Все говорит, что смерть близка.
И, потрясен до основанья,
Застонет глухо темный бор
Когда средь мертвого молчанья
Вдруг застучит в лесу топор.
И пробежит тревожный шорох
В вершинах сосен вековых,
Как весть о смертных приговорах
Неотвратимо роковых.
Все отцветет и все кругом увянет,
Глухая ночь идет на смену дню,
Но пусть меня грядущее обманет —
Былому я вовек не изменю.
Оно ушло — быть может слишком скоро,
Ушло как все, чем жизнь была красна,
Но все же я не шлю ему укора,
В моей душе царит печаль одна.
Там иногда, благоуханным летом,
Во мгле ночей мы видим темный лес,
Как серебром, залитый лунным светом,
Струящимся с безоблачных небес.
И блещет он, в серебряном уборе
Красуяся, но вот проходит миг —
И лунный свет, дробясь в далеком море,
К волнам его ласкаяся приник.
Игрой лучей небрежно прихотливой
Прибрежных волн теперь коснулся он,
А темный лес по-прежнему тоскливо
Стоит, во мглу и сумрак погружен.
Над морем северным лежит покров тумана.
И монотонный гул катящихся валов —
Протяжный и глухой — звучит, как гром органа,
Немолчной жалобой, стенанием без слов.
И тут же море мне припомнилось другое:
Как за аккордом вслед идет другой аккорд —
Сменялись там валы в ликующем прибое,
И шум их был певуч, и радостен, и горд.
Тут — стон отчаянья, тяжелый и недужный,
И заглушенная бессильная борьба,
А там — свободы песнь, порыв восторга дружный,
И страсть могучая, и грозная борьба!
Хвойный лес — подобье зала,
Ярче пламени свечей
Ветви сосен пронизала
Сеть из пламенных лучей.
Тишина святого храма,
Купол — бледный небосклон,
Льются волны фимиама
От стволов — его колонн.
Здесь в лесу благоуханном
Дух стремится в вышину,
Море голосом органным
Нарушает тишину.
Всюду — трепет вдохновенья,
Даль светла и хороша,
И полна благоговенья —
Словно теплится душа.
Догорает блеск янтарный
Там, где виден неба край…
Только ты, огонь алтарный,
Ты в душе не догорай!
Хмурый день. Над темной далью леса
С пожелтевшей редкою листвой —
Опустилась серая завеса
Капель влаги дождевой.
Как дитя, осенье ненастье,
Не смолкая, плачет за окном —
О былом ли невозвратном счастье,
Промелькнувшем чудным сном?
О красе-ль благоуханной лета,
О весне-ль, царице молодой?
Но звучит во тьме рыданье это
Надрывающей тоской.
И под шум и стон осенней бури,
В бесконечно долгие часы,
Тщетно жду я проблесков лазури,
Как цветок — живительной росы.
И в мечтах, увы, неисполнимых,
Жажду сердцем солнечных лучей,
Как улыбки чьих-то уст любимых,
Как сиянья дорогих очей.
Сегодня после дней холодных и ненастных,
Победно разогнав гряду тяжелых туч,
Приветом летних дней, безоблачных и ясных,
Опять с небес сияет солнца луч.
Листва ласкает взор богатою окраской
И, позабыв туман и стужу, и дожди,
Что кажутся теперь несбыточною сказкой —
Невольно ждешь тепла и света впереди.
Сегодня, после дней тяжелых ожиданья,
Тревоги за тебя и ежечасных мук,
Читаю я слова заветного посланья
И отдыхаю вновь душою, милый друг.
Теперь недавний страх мне кажется ничтожным,
В душе, как в небесах становится ясней,
И снова счастие является возможным,
И верю я опять возврату прежних дней.
Леса еще шумят обычным летним шумом?
Могучим, радостным, задорно молодым,
И осень бледная в величии угрюмом
Их не обвеяла дыханием своим.
Все также полдень жгуч, но стали дни короче.
Среди последних роз на зелени куртин
Пестреют лепестки роскошных георгин;
Светлей — созвездия, и гуще — сумрак ночи.
Земля — в расцвете сил и пышной красоты,
И только кое-где своею желтизною,
Как преждевременной печальной сединою —
Смущают взор поблекшие листы.
Меж яркой зеленью таких листов немного,
Но, несмотря на свет, на солнце и тепло —
Мне что-то говорит, что лето уж прошло,
Что осень близится, а с нею — день итога.
(На мотив из А. Додэ).
На выставку спеша, весь поглощен
Стремлением к общественному благу,
Летел префект, парадно облечен
В мундир и шарф; не замедляя шагу
Неслися кони. Прогоняя сон,
Он разложил перед собой бумагу,
И, упоенный сладостью труда,
Вмиг начертал: — «Привет мой, господа!»
Но дальше что? Под знойными лучами
Иссяк, увы, блестящих фраз поток!
Сановник хмурился и пожимал плечами,
Но продолжать он речь свою не мог.
А лес манил зелеными ветвями,
В траве журчал так сладко ручеек —
И вдруг, его поддавшись красноречью,
Пошел префект туда с своею речью.
В лесу, блестя, кружились мотыльки,
Благоухали ветви дикой сливы…
Но он вошел — и стихли ручейки,
Замолкли пташек певчих переливы,
Цветы тотчас свернули лепестки —
(Сановник был невиданное диво
Средь них), и всех смутил вопрос один:
Кто б мог быть этот важный господин?
В тени дубков, где было так прохладно,
Улегся он, достав свой белый лист
(И расстегнув слегка мундир парадный).
Малиновка шепнула: «Он артист!»
— Скорее принц, ведь он такой нарядный; —
Решил снегирь, издав чуть слышный свист,
И, не сходяся никогда во мненьи, —
Между собой они вступили в пренья…
— «Ничуть не принц, он только наш префект»,
Вдруг произнес тут соловей бывалый,
И речь его произвела эффект.
— Но он не зол? — со страхом прошептала
Фиалка. — «Нет, прекраснейший субект!»
И успокоясь, словно не бывало
Его меж них, раскрылись вновь цветы,
И птичек хор раздался с высоты.
Стремяся труд свершить официальный,
Префект с пафосом начал: — «Господа!»
Но тотчас смех раздался музыкальный,
И, обернувшись, он узрел дрозда,
Что на ветвях качаяся нахально,
Кричал ему со смехом: — Ерунда!
— «Как ерунда?» воскликнул тот со страхом,
Прогнав дрозда руки сердитым взмахом.
Но, вот, цветы из травки изумрудной
Манят его, кивая головой,
И пенье птиц волной несется чудной,
И свод небес блистает синевой;
Мешать ему исполнить подвиг трудный
Здесь сговорилось все между собой,
И — ароматом рощи опьяненный,
Он позабыл к отчизне долг законный.
О, муза выставок, на этот раз
Тебе уйти приходится с позором!
Когда в лесу явился через час
Слуга — своим он не поверил взорам:
Префект лежал, небрежно развалясь,
И, недоступный совести укорам,
Он (да простит ему Господь грехи),
Он сочинял… любовные стихи!..
1885 г.
Повеяло покоем,
Безмолвием и сном,
Кружатся белым роем
Снежинки за окном.
И их полет не слышен,
И падают они,
Как цвет молочный вишен
От ветра по весне.
Земле куют морозы
Тяжелый гнет оков,
Но в сердце реют грезы,
Как стая мотыльков,
И в этой равнодушной,
Холодной тишине —
Они толпой воздушной
Слетаются ко мне.
В тишине темно-синей —
Бледный месяца рог,
И серебряный иней —
У окраин дорог.
Снеговая поляна,
Глубь ветвистых аллей —
В легкой ризе тумана
С каждым мигом — светлей.
С каждым мигом — властнее
В сердце жажда чудес,
И манит все сильнее
Очарованный лес.
Блещет искрами льдинок
Стройных елей наряд;
Много дивных тропинок
В путь — дорогу манят.
Но сомненье обемлет
Душу мраком своим,
Сердце вещее внемлет
Голосам неземным.
Ты, неведомый странник,
Ты пришелец, вернись!
Мира жалкого данник,
Что тебе эта высь?
Этот край заповедный?
Эта дивная тишь?
Тщетно, робкий и бледный,
На распутье стоишь!
Тщетно жаждешь ты чуда,
Откровения ждешь!
Ты дороги отсюда
Никогда не найдешь!
Залита лунным блеском,
За темным перелеском
Вздымалась к небу ель,
И ей шептала сказки,
Кружилась в вихре пляски
Лишь снежная метель.
Над ней в иные страны
Неслися караваны
Нависших низко туч,
И солнце ей светило,
И звездные светила,
И робкий лунный луч.
Но в темном перелеске
Ей грезилось о блеске
Сверкающих огней,
О пышном гордом зале,
О музыке на бале
В ночи мечталось ей.
За яркий миг веселья,
За краткое похмелье,
За ложь и мишуру —
Она отдать готова
Свет солнца золотого
И месяца игру.
Белый лес под ризой белой
И среди морозной мглы
В их красе оледенелой
Дремлют белые стволы.
Все безмолвно и безлюдно,
Позабыт весенний гул,
Так и мнится: непробудно
Старый бор навек заснул.
Саван снега — на поляне,
Лунный блеск и тишина,
И в серебряном тумане
Над землею — чары сна.
Лишь вдали порою что-то
Смутной тенью промелькнет,
Хрустнет ветка — и дремота
Снова чащу обоймет.
Нет простора упованьям,
В сердце нет заветных слов:
Веет смертью и молчаньем
В этом царстве зимних снов.
Я слышу зимний плач метели,
Неумолкающий и злой,
Дрова в камине догорели,
Огонь подернулся золой.
Лишь искры, вспыхнувши порою
В полуостынувшей золе,
Своей причудливой игрою
На миг засветятся во мгле.
И воскресают безотчетно
В душе виденья прежних дней,
Подобно искрам мимолетно
Перебегающих огней.
И вот — неслышными крылами
Навеяв сладостные сны,
Они слетаются — послами
Иной, нездешней стороны.
И за собою увлекают
В недосягаемую даль,
Иль в сердце смутно пробуждают
Благоговейную печаль.
И в плаче вьюги заунывном,
Неумолкающем и злом,
Звучит мне — голосом призывным
Все та же песня — о былом.
В лесу стоят седые сосны;
Их меднокрасная кора
Покрыта слоем серебра;
Им грезятся былые весны
И гомон радостный в лесах,
Броженье соков животворных
И звонкий бег ключей проворных,
С улыбкой солнца в небесах!
Но снеговые облака
И снег, лежащий пеленою,
И стужа с мертвой тишиною —
Все говорит, что смерть близка.
И, потрясен до основанья,
Застонет глухо темный бор
Когда средь мертвого молчанья
Вдруг застучит в лесу топор.
И пробежит тревожный шорох
В вершинах сосен вековых,
Как весть о смертных приговорах
Неотвратимо роковых.
Сизых тучек плывут караваны,
Опустилися низко к земле;
Непогода и мрак, и туманы,
Капли слез на стекле…
Потускнели блестящие краски,
И, как будто в несбыточном сне,
Вспоминаются старые сказки
О любви, о весне.
Вспоминаются летние грезы
Фантастических белых ночей.
Аромат распустившейся розы.
Тихий шепот речей.
В белой мгле затонувшие дали,
Вереницы безмолвных домов.
В сердце полном любви и печали —
Звуки песни без слов.
Где теперь эти милые тени
Фантастических белых ночей?
Все исчезло, как рой сновидений,
В блеске первых лучей.
Но с сознаньем мучительной боли
Помню я эти сны наяву.
Если нет и не будет их боле —
Для чего я живу?
Хмурый день. Над темной далью леса
С пожелтевшей редкою листвой —
Опустилась серая завеса
Капель влаги дождевой.
Как дитя, осеннее ненастье,
Не смолкая, плачет за окном —
О былом ли невозвратном счастье,
Промелькнувшем чудным сном?
О красе ль благоуханной лета,
О весне ль, царице молодой?
Но звучит во тьме рыданье это
Надрывающей тоской.
И под шум и стон осенней бури,
В бесконечно долгие часы,
Тщетно жду я проблесков лазури,
Как цветок — живительной росы.
И в мечтах, увы, неисполнимых,
Жажду сердцем солнечных лучей,
Как улыбки чьих то уст любимых,
Как сиянья дорогих очей.
Сегодня после дней холодных и ненастных,
Победно разогнав гряду тяжелых туч,
Приветом летних дней, безоблачных и ясных,
Опять с небес сияет солнца луч.
Листва ласкает взор богатою окраской
И, позабыв туман и стужу, и дожди,
Что кажутся теперь несбыточною сказкой —
Невольно ждешь тепла и света впереди.
Сегодня, после дней тяжелых ожиданья,
Тревоги за тебя и ежечасных мук,
Читаю я слова заветного посланья
И отдыхаю вновь душою, милый друг.
Теперь недавний страх мне кажется ничтожным,
В душе, как в небесах, становится ясней,
И снова счастие является возможным
И верю я опять возврату прежних дней.
Леса еще шумят обычным летним шумом —
Могучим, радостным, задорно молодым,
И осень бледная в величии угрюмом
Их не обвеяла дыханием своим.
Все также полдень жгуч, но стали дни короче,
Среди последних роз на зелени куртин
Пестреют лепестки роскошных георгин;
Светлей — созвездия, и гуще — сумрак ночи.
Земля — в расцвете сил и пышной красоты,
И только кое-где своею желтизною,
Как преждевременной печальной сединою —
Смущают взор поблекшие листы.
Меж яркой зеленью таких листов немного,
Но, несмотря на свет, на солнце и тепло —
Мне что-то говорит, что лето уж прошло,
Что осень близится, а с нею — день итога.
Какая тишь и красота,
Какою веет стариною!
Вот башня с древнею стеною,
Аркады старого моста.
Окно — подобие бойницы,
И тут же — зелени кайма,
Повсюду — кровель черепицы
И островерхие дома…
Окутана тумана ризой,
Слилася с небом цепь холмов,
И затонула в дымке сизой
Громада кровель и домов.
Как отблеск солнца на воде —
Так, сквозь туманные волокна,
Порой сверкают кое-где,
Озарены закатом окна.
Что за покой, какая тишь!
Стихают здесь порывы горя.
Внизу в тумане море крыш
Мне кажется подобьем моря.
Туман сгущается в долине;
Как синий дым, стоят леса,
Зари погасла полоса,
Все как и небо — темно-сине.
Но огонек, сквозь синий мрак,
Блеснул внезапно меж листвою,
Так зажигается светляк
Июльской ночью меж травою.
Внизу блеснули огоньки.
Один, другой — над гущей вязов,
Как цепь рассыпанных алмазов.
Отражены волной реки.
Они из тьмы сияют ярко,
Как в жизни сумрачной — мечта,
Волшебная двойная арка
Воздушно смелого моста!
Там жизнь кипит неутомимо,
И над земною суетой
С небес лишь месяц золотой
Сиянье льет невозмутимо.
Раздался мерный шаг солдат.
По каменным и гулким плитам,
Сияньем солнечным залитым,
Шаги отчетливо звучат.
Сверкает луч на касках медных
И золотит ближайший шпиц;
В толпе немало женских лиц —
И нежно-розовых, и бледных.
Рожок походный заиграл —
И выступают люди важно,
Меж тем, как песнь звучит протяжно,
Как католический хорал.
Ей чужды: удаль, тоска,
И жажда новой лучшей доли,
Она уносит против воли
В давно прошедшие века.
Надо мною тихо веют
Тюрингенские леса
И приветливо синеют
Меж листвою небеса.
И напев особый слышен
В тихом шорохе ветвей:
Старый дуб, могуч и пышен,
О борьбе поет своей.
О печали шепчет ива
Полусонному ручью,
И лепечет сиротливо
Ясень исповедь свою.
Шелестят в раздумье сосны, —
Им с вечернею зарей
Дни любви, былые весны
Вспоминаются порой.
Лишь один зеленый ельник,
Наклонясь под гнетом дум,
Им внимает как отшельник —
И безмолвен, и угрюм.
С благоговением, как бы под сводом храма,
Безмолвно мы прошли покоев длинный ряд;
Порою кое-где поблескивала рама,
Созданья гения приковывали взгляд.
Но как паломники, спешащие к святыне,
Шли дальше мы туда, к единственной картине.
И ты предстала нам грядущей в облаках —
С Христом, Божественным Младенцем на руках,
У ног маститый Сикст и юная Варвара,
А ниже — ангелов задумчивых чета
С очами полными молитвенного жара,
Казалось мне, что их невинные уста
Поют хвалу Тебе, Святая Красота,
Чей образ девственный, божественно прекрасный
И в кротости своей невыразимо ясный,
Меж небом и землей — единое звено
И связь их лишь Тебе восстановить дано.
Я иду тропой лесною.
И, сплетаясь надо мною,
Ветви тихо шелестят;
Меж узорчатой листвою
Блещет небо синевою
И притягивает взгляд.
У плотины в полдень знойный
Словно дремлет тополь стройный;
Где прозрачней и быстрей
Ручеек бежит в овраге —
Он купает в светлой влаге
Серебро своих кудрей.
На пруде волшебно сонном,
Камышами окаймленном,
Распустился ненюфар,
Тишине я внемлю чутко,
И таинственно, и жутко
Обаянье этих чар…
Меж зелеными лугами
И крутыми берегами
Дремлют тихие струи;
Словно в грезах сновиденья,
Ждешь невольно появленья
Очарованной ладьи.
Не причалит ли неслышно
К камышам расцветшим пышно
Челн волшебный, — и меня
Не умчит ли он с собою
В мир, за далью голубою —
В царство радостного дня?
Дни бывают… Сладкой муки
Сердце чуткое полно,
И заветных песен звуки
В сердце зреют, как зерно.
Засияв среди ненастья
Темной ночи грозовой,
В мертвый холод безучастья
Вторгся луч любви живой.
Все, что сердцу смутно снилось,
Что бесплодно я зову —
Предо мною все открылось,
Все предстало наяву.
Над собой не чую гнета,
Снова дышится вольней:
Что-то плачет, шепчет что-то
И поет в душе моей.
Ранней юности безумье
Здесь на память мне приходит;
Вновь печальное раздумье
На былое мысль наводит.
Предо мной оно всплывает
В бледном золоте заката,
Тихой грустью обвевает
В дуновеньях аромата.
Вновь отчетливо и ярко
Все воскресло: лица, речи…
И в густых аллеях парка
Словно жду я с кем-то встречи.
Что-то веет меж листвою,
И с надеждою во взорах —
Словно слышу за собою
Я шагов замолкших шорох.
Озираюсь я, — готово
Сердце вновь поверить чуду!
Но, увы, лишь тень былого
Вслед за мною бродит всюду.
Сумрачный день. Все в природе как будто заснуло,
Глухо звучат отголоски шагов,
Запахом сена с зеленых лугов потянуло,
С дальних лугов.
Светлое озеро в рамке из зелени дремлет,
Тополь сребристый в воде отражен;
То же затишье тревожную душу обемлет,
Чуткий, таинственный сон.
Грезятся сердцу несбыточно дивные сказки
Юных доверчивых лет;
Грезятся вновь материнские кроткие ласки,
Дружеский теплый привет.
Вмиг позабыты — суровой борьбы безнадежность,
Боль незаживших, всегда растравляемых ран,
В сердце воскресли любовь, прощенье, и нежность —
Солнечный луч, пронизавший холодный туман.
Светлой грезой, лаской нежной —
Веет давнее былое
И бежит души мятежной
Все холодное и злое.
Горечь мук, судьбы удары —
Забываются на время,
Отступают злые чары,
Легче — жизненное бремя.
Снова сердце чутко внемлет
Тихой речи примиренья,
Светлый мир его обемлет,
Принося успокоенье.
Образ милый и священный
Дышит кроткою мольбою,
Шепчет голос незабвенный:
— Успокойся! Я с тобою.
Из заоблачного края
Я схожу — лучем денницы,
С алой зорькой догорая,
Воскресая с песнью птицы.
В горький час печали жгучей
Я витаю здесь незримо,
Вместе с тучкою летучей
Проношусь неуловимо.
Я туманом легким рею
Над тобой во мраке ночи
И прохладой тихо вею
На заплаканные очи.
Удрученному сомненьем,
Истомленному борьбою,
Я шепчу с благословеньем:
— Не один ты! Я — с тобою!
Падают, как слезы, капли дождевые,
Жемчугом дробятся слезы на стекле,
Низко опустились тучи грозовые,
Даль как будто тонет в засвежевшей мгле.
Отблеском багровым молнии излома
Ярко озарился темный свод небес,
Глухо прогремели перекаты грома,
Вздрогнул, встрепенулся пробужденный лес.
Дрогнуло и сердце вместе с первым громом,
Рвется к заповедной радостной стезе,
И былое шепчет голосом знакомым:
— Кончено затишье… В сердце — быть грозе!
Ярче — зелень, дни — короче,
Лист виднеется сухой,
И во тьме безлунной ночи —
Близость осени глухой.
На заре в тумане влажном
Блещет моря полоса
И шумят о чем-то важном
И таинственном леса.
Не похож на вешний лепет
Однозвучный этот шум,
В нем — суровой силы трепет,
Отголоски зрелых дум.
Лето близится к исходу
И среди ненастной мглы
Грудью встретят непогоду
Величавые стволы.
Пусть развеет ураганом
Густолиственный убор —
Под грозою и туманом
Устоит дремучий бор.
И о том, прощаясь летом,
Тихо шепчется листва,
Но ловлю я в шуме этом
Сожаления слова.
И в душе, перед разлукой
С ярким светом и теплом,
Ощущаю с тайной мукой
Сожаленье о былом.
Листва желтеющая — реже,
С зарей — обильнее роса,
Утра́ безоблачны и свежи,
Прозрачно ярки небеса;
Как будто те же и не те же
Стоят задумчиво леса.
Так и былого обаянье
Становится с теченьем дней
Еще прекрасней, но — грустней.
Оно живет в воспоминанье,
Как ранней осени дыханье,
Как отблеск меркнущих огней.