Милый, младой наш певец! на могиле, уже мне грозившей,
Ты обещался воспеть дружбы прощальную песнь; Так не исполнилось! Я над твоею могилою ранней
Слышу надгробный плач дружбы и муз и любви!
Бросил ты смертные песни, оставил ты бренную землю,
Мрачное царство вражды, грустное светлой душе!
В мир неземной ты унесся, небесно-прекрасного алчный;
И как над прахом твоим слезы мы льем на земле,
Ты, во вратах уже неба, с фиалом бессмертия в длани,
Песнь несловесную там с звездами утра поешь!
_______________________
— Покойный Дельвиг, во время опасной моей болезни, в дружеских разговорах, обещал написать стихи в случае смерти моей.
Помещик Балабан,
Благочестивый муж, Христу из угожденья,
Для нищих на селе построил дом призренья,
И нищих для него наделал из крестьян.
Порочный, не смей подходить к сей гробнице:
Твой бич, Кантемир здесь лежит.
Ты ж, добрый, к могиле приникни спокойно
И, если захочешь, усни.
Кто на земле не вкушал жизни на лоне любви,
Тот бытия земного возвышенной цели не понял;
Тот предвкусить не успел сладостной жизни другой:
Он, как туман, при рождении гибнущий, умер, не живши.
Ты прав, Дурин, лицом я не пригож;
Но об уме кто ж судит по лицу?
А если так, благодаря отцу,
Я на тебя, мой ангел, не похож.
Пушкин, Протей
Гибким твоим языком и волшебством твоих песнопений!
Уши закрой от похвал и сравнений
Добрых друзей;
Пой, как поешь ты, родной соловей!
Байрона гений, иль Гете, Шекспира,
Гений их неба, их нравов, их стран —
Ты же, постигнувший таинство русского духа и мира,
Пой нам по-своему, русский баян!
Небом родным вдохновенный,
Будь на Руси ты певец несравненный.
Известно, граф, что вам приятель Аполлон.
Но если этот небожитель
(Знать, есть и у богов тщеславие свое)
Шепнул вам, будто он
Семеновой учитель,
Не верьте, граф, ему: спросите у нее.
Цвела и блистала
И радостью взоров была;
Младенчески жизнью играла
И смерть, улыбаясь, на битву звала;
И вызвав, без боя, в добычу нещадной,
С презрением бросив покров свой земной,
От плачущей дружбы, любви безотрадной
В эфир унеслася крылатой душой.
Радость детей, любовь,
Вас к выраженью — слов
Мы не найдем!
Мы их движения,
В день восхищения,
С гласом моления
К Богу прольем:
Боже, услышь детей!
Знаешь, о чем душей
Молят они:
Всеми почтенную,
Нам драгоценную,
Мать несравненную,
Боже, храни!
На память дружбы мне Любимец Аонид
Чернильницу дарит,
Прекрасную, но без чернил, пустую_.
О, дар красноречив! Пускай же мой Поэт
И от меня бумагу не простую,
Британскую, но чистую приймет.
Квитаюсь искренно, и н_е_льзя лучше сладить;
Друг друга мы дарим как честные друзья:
Писав стихи, чернил не должен тратить я;
А ты их не писав, не должен время тратить.
К NNКогда из глубины души моей угрюмой,
Где грусть одна живет в тоске немой,
Проступит мрачная на бледный образ мой
И осенит чело мне черной думой, —
На сумрачный ты вид мой не ропщи:
Мое страдание свое жилище знает;
Оно сойдет опять во глубину души,
Где, нераздельное, безмолвно обитает.
Амбра, душистая амбра, скольких ты и мух и червей
Предохраняешь от тленья!
Амбра — поэзия: что без нее именитость людей?
Блеск метеора, добыча забвенья!
Друг, до свидания!
Скоро и я наслажусь моей частью:
Жил я, чтобы умереть;
скоро умру, чтобы жить!
Как? Вы хотите знать, что грации внушали
Любимцу аонид?
Ужель они вам сами не сказали?
Нет тайн между харит.
Пушкин, прийми от Гнедича два в одно время привета:
Первый привет с новосельем; при нем, по обычаю предков,
Хлеб-соль прийми ты, в образе гекзаметрической булки;
А другой привет мой — с счастьем отца, тебе новым,
Сладким, прекрасным и самой любви удвояющим сладость!
Любовью пламенной отечество любя,
Всё в жертву он принес российскому народу:
Богатство, счастье, мать, жену, детей, свободу
И самого себя!..
В альбомах и большим и маленьким девицам
Обыкновенно льстят; я к лести не привык;
Из детства обречен Парнасским я царицам,
И сердце — мой язык.
Мои для Машеньки желанья
И кратки и ясны:
Как детские, невинные мечтанья,
Как непорочные, младенческие сны,
Цвети твоя весна под взором Провиденья,
И расцветай твоя прекрасная душа,
Как ароматом цвет, невинностью дыша;
Родным будь ангел утешенья,
Отцу (могу ль тебе я лучшего желать),
Отцу напоминай ты мать.
Скупец, одиножды на сундуках сидевши
И на замки глядевши,
Зевал — зевал,
Потом и задремал.
Заснул — как вдруг ему такой приснился сон,
Что будто нищему копейку подал он_.
Со трепетом схватился —
Раз пять перекрестился —
И твердо поклялся уж никогда не спать,
Чтоб снов ему таких ужасных не видать.
Дорогой скучною, погодой все суровой,
Тащу я жизнь мою сегодня сорок лет.
Что ж нахожу сегодня, в год мой новой?
Да больше ничего, как только сорок лет.
Душе моей грустно! Спой песню, певец!
Любезен глас арфы душе и унылой.
Мой слух очаруй ты волшебством сердец,
Гармонии сладкой всемощною силой.Коль искра надежды есть в сердце моем,
Ее вдохновенная арфа пробудит;
Когда хоть слеза сохранилася в нем,
Прольется, и сердце сжигать мне не будет.Но песни печали, певец, мне воспой:
Для радости сердце мое уж не бьется;
Заставь меня плакать; иль долгой тоской
Гнетомое сердце мое разорвется! Довольно страдал я, довольно терпел;
Устал я! — Пусть сердце или сокрушится
И кончит земной мой несносный удел,
Иль с жизнию арфой златой примирится.
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Ничьей не ласкаем рукою,
От детства я рос одинок, сиротою:
В путь жизни пошел одинок;
Прошел одинок его — тощее поле,
На коем, как в знойной ливийской юдоле,
Не встретились взору ни тень, ни цветок;
Мой путь одинок я кончаю,
И хилую старость встречаю
В домашнем быту одинок:
Печален мой жребий, удел мой жесток!
Сменяйтесь времена, катитесь в вечность годы,
Но некогда весна бессменная придет.
Жив Бог! Жива душа! И царь земной природы,
Воскреснет человек: у Бога мертвых нет!