Туча.
Туча весною проходит по ясному небу;
Дождь из эфирных высот проливает на землю,
Силы свои истощая, и жизнь отдавая
Жаждущим детям ей чуждого дольнего мира…
Туча, завидно твое назначенье на небе!
Долу оно не понятно, иль может быть, чуждо:
Мне же завиден понятно твой жребий высокий,
В России странный век настал
Смягчилось Третье отделенье, ―
И вновь стал Майков либерал
С монаршего соизволенья.
Пусть будет стих его понятен и высок,
И блещет всех лучей сиянием чудесным;
Да примирится в нем все дольнее с небесным,
Да будет он меж нас как призванный пророк,
Чтоб мощной мыслию, как дланию Зевеса
Собою обнял он весь безграничный мир,
Чтоб в звуках зрели мы, прозрачных, как эфир,
И мрамор Фидия, и краски Апеллеса.
Нет, не змия Всадник медный
Растоптал, стремясь вперед, —
Растоптал народ наш бедный,
Растоптал простой народ.
Друзьями назвал ты всех пьяниц, всех шутов,
Всех парий нравственных и крикунов позорных...
Ужель ты дорожишь восторгами глупцов
И пискотней похвал безграмотных и вздорных?
Тебе сплели венок из листьев белены
И пенник и дурман несут на твой треножник
Лишь «Москвитянина» безумные сыны
Да с кругу спившийся бессмысленный художник.
Вникая в мир и в жизнь людей,
Да и в себя, как в человека,
Я вижу дичь в душе моей
И в ходе общества от века.
Все в небе стройности полно,
А нам и смысл отмерен скупо, —
Планеты движутся умно,
А люди движутся так глупо!
По высочайшему указу
На площади не свищет кнут,
И был он уничтожен сразу,
И палачи уж нас не бьют...
Но в прессе нашей либеральной,
Среди журнальных дикарей,
Еще царишь ты, кнут опальный,
Со всею прелестью своей!
Полухохол и полугрек,
Но Нежинский, а не Милетский,
Скажи: к чему ты в злобе детской
Свой жалкий коротаешь век?
Он Булгарин в «Арлекине»,
А в «Коляске» Дупельт он, —
Так исподличался ныне
Петербургский Аполлон.
Монтаньяры Вшивой Горки!
«Красный цвет лишь дурню мил!»
Так народ наш дальнозоркий
Этой меткой поговоркой
Вас навеки заклеймил.
Идеи с формой сочетанье
Явилось стройно и вполне,
Как в артистическом созданьи
В уродливом Головнине.
Терситом, Яго, Квазимодо —
Ну, как его б ты ни назвал
В своей сатире на урода, —
Ему все выйдет мадригал.
Хоть теперь ты ех-писатель,
Еx-чиновник, ех-делец
И казны ех-обиратель, —
Все же ты не ех-подлец.
Друг мошны буржуазии,
Он пиявку мужика
За трибуна всей России
Выдает откупщика.
Видя в том свои удобства,
Генерала скрыл он спесь —
Демократства и холопства
Удивительная смесь!
Я из мира сего многошумного
Помирился с могильною сенью,
Зане Корша там нет скудоумного,
С либеральной его дребеденью...
Еще Корш ведь пока не преставился,
(Ему ж годы прожить за годами)
Мне тот свет за одно б уж понравился.
Что с такими не жить дураками.
Когда-то Бога мы просили,
В молитвах пламенных своих,
Избавить нас от старой гнили —
От консерваторов тупых.
Теперь другое уж моленье,
И смысл ектении таков:
Избавь Россию, провиденье,
От прогрессивных дураков!
Он доказал, при возвышеньи быстром,
При дружбе со значительным лицом,
Что можно быть бездарнейшим министром
И даровитым подлецом.
(На одном из спиритических сеансов у генерала Болтина,
медиумы, вызывая разных духов, вызвали между прочим
и дух Фаддея Булгарина, как дух компетентный в мире
журналистов, чтобы предложить ему несколько вопросов
об Андрее Краевском и Илье Арсеньеве)
«Возвести нам, дух Фаддея,
Откровения свои:
Кто продажнее Андрея
И гнуснее Илии?..»
Будь в жизни прям и непритворен,
Враждуя с ложью и со злом,
И да не будет опозорен
Твой фрак звездою иль крестом.
Тепленько немцам у славян —
И немцы все славянофилы:
Немудрено, что наш кафтан
И мурмолка их сердцу милы…
Несли мы, Берг, почти что век
Опеку немцев не по силам…
Я слишком русский человек,
Чтоб сделаться славянофилом.