Тебе обязан я святою тишиной,
Столь непривычною душе моей больной;
Тобой единою вся эта тишина
Мне незаслуженно, как Божий дар, дана.
И если ангелы, чтоб на землю сойти,
Имеют тихие, заветные пути, —
Я верю, чувствую, — я сознавал не раз:
Они, незримые, проходят возле нас.
Обята полной тишиной,
Безмолвна ты, как храм пустой!
Все в храме есть: престол, иконы
Паникадила и амвоны,
На ценных люстрах ряд свечей —
Но нет огней в нем, нет людей...
На сиротеющий престол
Надет пылящийся чехол...
Одна святая тишина
Царить по храму призвана —
Царить везде, по всем углам,
Служа неведомым богам...
По шепоту глубокой тишины
Над нами ткут свои рисунки сны,
И все они на тот же самый лад
О счастьи мне, о светлом говорят.
Поведай мне, словечко оброни:
Такие ли и у тебя они,
Не тот же ли чуть слышный сердца бой
Рисует их в мечте и над тобой?
Что видишь в них, что жаждешь увидать?
Могу ли я вослед тебе мечтать?
Какая ночь волшебной тишины!..
О говори же мне скорей: что шепчут сны?
Приветной тишины и ясной неги полны,
Так ласковы вчера и тихи были волны...
Чуть слышно у бортов резвилася струя,
Мечты старинные свивая надо мною,
И солнечных лучей искристые края,
Купаясь, тешились алмазною игрою.
Но за ночь прошлую померкли небеса,
Во гневе страшные покрыты волны пеной,
Шумят и сердятчя прибрежные леса,
Ошеломленные внезапной переменой.
И мира нет в душе. Как в море, нет следа
В ней ясной тишины вчерашнего покоя;
Докучных помыслов несносная орда,
Как туча грозная, несется надо мною...
Недавно пылкие желанья стеснены,
Они замолкнули, бессильны и усталы;
Так птицы, бурею седой занесены,
Бессильно прячутся за смоченные скалы.
Смотрю на море я, внимаю шуму волн.
Быть может, этот гнев природе также нужен,
И, где-нибудь разбив в камнях отважный челн,
Он вынесет на свет сокровища жемчужин.
О, если бы всегда на совести людской,
По окончаньи бурь неистового воя,
Лежало б счастие, омытое тоской,
Жемчужины любви и светлого покоя!
Я здесь, в своих полях. Счастливая судьба
Меня над бездной вод щадила и ласкала,
И «в море сущего» далекого раба
Молитва чья-нибудь в путях оберегала.
Я невридим и жив. Вхожу под милый кров
По ветхим ступеням, скрипящим под ногами,
С душой, не павшею под бурею годов,
И сыслью тяжкою, воспитанной годами, —
Вхожу, задумавшись, с морщиной на челе,
Средь полной тишины, царящей на селе.
В душе моей светло. Я вам хочу сказать,
От детства милые сады, дубы, березы,
Что счастлив я теперь, что молодости розы
Цветут в моих мечтах, как некогда, опять,
Что где-то далеко задержанные слезы
Готовы вырваться на свет из тайника.
Мне хочется сказать, родные очертанья,
Что бережно хранил и нес издалека
Я вами родственно внушенные преданья
И, падая порой в окрестной темноте,
Я вам принес назад их в прежней чистоте!
В душе моей светло. Вхожу под милый кров...
Здесь все осталося без всякой перемены,
И мебель старая домашних мастеров,
И белой известью окрашенные стены,
И те же образа, и даже запах тот,
Что жил здесь некогда, теперь нще живет
На полках, между книг ненужных и забытых
И пылью времени, как саваном, покрытых...
Привет тебе, земля! Как много, много дней
Я вспоминал тебя в скитаньях непрестанных
По водам пенистым обманчивых морей
И в мирной тишине заливов чужестранных!
Как часто о твоей мне думалось судьбе,
Когда, не зная сна и позабыв о скуке,
По книгам избранных и родственных тебе
Учился я тебя сильней любить в разлуке.
И не по книгам, нет! Семья твоих детей,
Простых твоих сынов семья, ясней чем книги,
На тесной палубе, меж пушек и снастей,
Учила уважать и чтить твои вериги...
Нет, родина моя! Ты все еще сильна,
Ты все еще жива в спокойствии смиренном,
ак моря синего немая глубина,
Как мысль великая в величии нетленном.
В душе моей светло. Какая тишь кругом!
Какое грустное на сердце оживленье!
Кто здесь? Откликнитесь! Но нет! везде покой.
Среди безмолвных стен брожу я одиноко,
Но чую на себе внимательное око,
И кто-то ласково беседует со мной.