Полно! Прислушайся к песне...
Может быть, в душу твою
Ласковых звуков порядок
Мирную пустит струю.
Может быть, если смиришься,
Будет покой тебе дан,
Если вышучивать бросишь
Жгучесть печалей и ран.
Ты запой, ребенок милый,
Песню... Как ее слова?
Ту, что, помнишь, мать певала,
Как была она жива.
Я той песни, славной песни,
Забываю склад и лад,
Ты же всю, малютка помнишь...
Пой, дитя, я слушать рад.
И они в звуках песни, как рыбы в воде,
Плавали, плавали!
И тревожили ночь, благовонную ночь,
Звуками, звуками!
Вызывала она на любовь, на огонь,
Голосом, голосом,
И он ей отвечал, будто вправду пылал,
Тенором, тенором!
А в саду под окном ухмылялась тайком
Парочка, парочка, —
Помню: я дерево в землю сажал;
Птичий концерт по кустам грохотал!
Ежели листья теперь так шумят,
Это — те песни опять голосят.
В чуткую, смутную душу твою, —
Чуть только песню свою запою, —
Мысли о счастье, как зерна, кладу...
Каждое шепчет: «В свой срок я взойду!»
«Пара гнедых» или «Ночи безумные»,
Яркие песни полночных часов, —
Песни такие ж, как мы, неразумные,
С трепетом, с дрожью больных голосов!..
Что-то в вас есть бесконечно хорошее...
В вас отлетевшее счастье поет...
Словно весна подойдет под порошею,
В сердце — истома, в душе — ледоход!
Светлой искоркой в окошко
Месяц к девушке глядит...
«Отвори окно немножко», -
Месяц тихо говорит.
«Дай прилечь вдоль белых складок
Гостю, лунному лучу,
Верь мне, все придет в порядок,
Чуть над сердцем посвечу!
В лиственной чаще шумливо,
Если пахнет ветерок;
Шепчет по-своему живо,
Каждый — да, каждый — листок.
Но не сравнить с этим шума,
Ежели дрогнет хвоя́!
В каждой игле — своя дума,
В каждой — и песня своя...
Задумавшись стою над спящею водою.
Заката бледная темнеет полоса;
Я вижу, кораблей недвижных предо мною
В прозрачном сумраке повисли паруса.
Сегодня полный штиль. Ни ветра, ни волненья.
Вдали маяк горит над гладью водяной.
Как дорог мне теперь покой отдохновенья.
Чу... песня слышится за баркой дровяной.
Жаль, слов не разобрать, но воздух так спокоен,
Что звуки дальние понятны мни и так.
На Украйне жил когда-то,
Телом бодр и сердцем чист,
Жил старик, слепец маститый,
Седовласый бандурист.
В черной шапке, в серой свитке
И с бандурой на ремне,
Много лет ходил он в людях
По родимой стороне.
Из моих печалей скромных,
Не пышны, не высоки,
Вы, непрошены, растете,
Песен пестрые цветки.
Ты в спокойную минуту
На любой взгляни цветок...
Посмотри — в нем много правды!
Он без слез взрасти не мог.
Где нам взять веселых звуков,
Как с веселой песней быть?
Грусти дедов с грустью внуков
Нам, пока, не разобщить...
Не буди ж в груди желанья
И о счастьи не мечтай, —
В вечной повести страданья
Новой песни не рождай.
Пой о ней, голубушка певунья,
Пойте струны, ей в ответ звеня!
Улетай, родившаяся песня,
Вслед за светом гаснущего дня!
Ты лети созданьем темной ночи,
В полутьме, предшествующей ей,
За последним проблеском заката,
Впереди стремящихся теней...
Ходит ветер избочась
Вдоль Невы широкой,
Снегом стелет калачи
Бабы кривобокой.
Бьется весело в гранит,
Вихри завивает,
И, метелицей гудя,
Плачет да рыдает.
Все на свете, все бесспорно, —
Сто́ит только захотеть,
Вдохновению покорно,
Может петь и будет петь.
Камни, мхи, любовь и злоба,
Время, море, луч луны,
Смерть и сон — и врознь, и оба —
Будут петь и петь должны.
Скажите дереву: ты перестань расти,
Не оживай к весне листами молодыми,
Алмазами росы на солнце не блести
И птиц не осеняй с их песнями живыми;
Ты не пускай в земле питательных корней,
Их нежной белизне не спорить с вечной тьмою...
Взгляни на кладбище кругом гниющих пней,
На сушь валежника с умершею листвою.
Нет, жалко бросить мне на сцену
Творенья чувств и дум моих,
Чтобы заимствовать им цену
От сил случайных и чужих, —
Чтобы умению актера
Их воплощенье поручать,
Чтоб в лжи кулис, в обмане взора
Им в маске правды проступать;
Чтоб с завершеньем представленья,
Их трепет тайный, их стремленья —
Не трогают меня: ни блеск обычный дня,
Ни слезы неудач, не шум успехов разных —
Равно мне чуждые — не трогают меня!
Но если пред лицом обманов безобразных
Вдруг честность верх возьмет, осилит доброта,
И рухнут козни зла в их нападеньи дружном,
Или себя вконец измает суета,
Обманутся мечты лукавства, и в ненужном
Слепом стремлении насилье надорвет
Свою уверенность — мне кажется, что где-то,
Ты не гонись за рифмой своенравной
И за поэзией — нелепости оне:
Я их сравню с княгиней Ярославной,
С зарею плачущей на каменной стене.
Ведь умер князь, и стен не существует,
Да и княгини нет уже давным-давно;
А все как будто, бедная, тоскует,
И от нее не все, не все схоронено.