Мной владеет жар тревоги,
Он ведет мою мечту.
Люди медлят на пороге,
Я сверкаю на лету.
Мной владеет дух тревожный,
Ранит, жалит, гонит прочь.
Миг касанья — праздник ложный,
Тут нельзя душе помочь.
Были когда-то три страстныя,
Были три вещих Сестры.
Старшую звали Ласкавицей,
Среднюю звали Плясавицей,
Младшую звали Летавицей,
Жили они для игры.
Жили они для веселия,
Взять, заласкать, заплясать.
Что жь, говорят, в самом деле я
Сердце-то буду вязать?
Я был в таинственных чертогах
Зачарования собой,
Молчит там стража на порогах,
И говорит полночный бой.
Лишь только в полночь, в час созвездный,
Пробьют старинные часы,
Я вижу там, над звездной бездной,
Встают две равных полосы.
На трех конях Властитель Солнца
Свершает выезд в Иванов день.
И конь один красней червонца,
И конь другой есть конь-игрень.
И третий конь весь белый, белый,
Как будто вылит из серебра.
Властитель Солнца, светлый, смелый,
Свершает выезд. — «В путь. Пора».
Ах, как длинны эти тени. Те косыя. Те кривыя. Без конца.
Были длинны. Все длиннее. Все темнее. Не разсмотришь их лица.
Солнце было. Грело жаром. Красным шаром закатилось там вдали.
Все-ль изжито? Звон подковы. Стук копыта. Путь далекий. Путь в пыли.
Ах, как воет этот ветер. Пыль наносит. Пылью кружит. Пыль метет.
Сколько их, песчинок малых. Сосчитать ли? Разгадать ли? Жуткий счет.
Еду. Еду. Кто я? Что я? Где я? Сплю я? Взор мой ищет по степям.
Изнутри себя я вижу. И не знаю, здесь ли я или вон там.
Странный свист несется сверху. Сонмы малых. Еле зримых смутный бег.
Ах, как длинны эти тени. Те косые. Те кривые. Без конца.
Были длинны. Все длиннее. Все темнее. Не рассмотришь их лица.
Солнце было. Грело жаром. Красным шаром закатилось там вдали.
Все ль изжито? Звон подковы. Стук копыта. Путь далекий. Путь в пыли.
Ах, как воет этот ветер. Пыль наносит. Пылью кружит. Пыль метет.
Сколько их, песчинок малых. Сосчитать ли? Разгадать ли? Жуткий счет.
Еду. Еду. Кто я? Что я? Где я? Сплю я? Взор мой ищет по степям.
Изнутри себя я вижу. И не знаю, здесь ли я или вон там.
Странный свист несется сверху. Сонмы малых. Еле зримых смутный бег.
Шелест. Шепот. Окаймленье. Паутина. Зов. Покров. Постель. Ночлег.
Эти звоны, антифоны, в царствии Твоем,
То на правом, то на левом клиросе поем.
Клирос — крылос, по-простому назовем его,
Тут — обилье, это — крылья духа Твоего.
Два их, два их, влево, вправо, царственный полет,
В нас — Твоя святая слава, голос Твой поет.
Ранним утром дух восходит ввысь по степеням,
У Престола Красоты
Все лазоревы цветы,
А еще есть белы,
А еще есть белы.
Тайно в сердце поглядим,
Там мы путь определим
В вышние пределы,
В вышние пределы.
Ты непостижная — как сон,
Моя любовь, любовь.
Твой голос эхом повторен,
И вновь к любви — любовь.
Я не могу в душе найти
Сравнений для очей,
Что стали звездами в пути,
И манят в мир лучей.
* * *
Уходит светлый май. Мой небосклон темнеет.
Пять быстрых лет пройдет, — мне минет тридцать лет.
Замолкнут соловьи, и холодом повеет,
И ясных вешних дней навек угаснет свет.
И в свой черед придут дни, полные скитаний,
Дни, полные тоски, сомнений и борьбы,
Когда заноет грудь под тяжестью страданий.
Когда познаю гнет властительной Судьбы.
От мужского сердца к женскому
Есть один заветный путь,
К единению вселенскому,
Чтобы счастием дохнуть.
Он небесными светилами
Предуказан навсегда: —
Меж двумя, друг другу милыми,
Две души — одна звезда.
По яйцевидному пути
Летит могучая комета.
О чем хлопочет пляской света?
Что нужно в мире ей найти?
Рисует вытянутый круг,
Свершает эллипс трехгодичный,
И вновь придет стезей обычной,
Но опрокинется на Юг.
Три ипостаси душ: познавшие, борцы,
И вскипы снов. Их три. Три лика душ, не боле.
Сплетаясь, свет и тьма идут во все концы,
Но им в конце концов — разлука, поневоле.
Сплетаются они, целуются они,
Любовные ведут, и вражеские речи,
Но вовсе отойдут от сумраков огни,
Увидев целиком себя в последней встрече.
Он глядел в глубинность вод.
Он глядел в немые зыби,
Где возможно жить лишь рыбе,
Где надземный не живет.
Он глядел в лазурность вод,
И она являла чудо,
Доходя до изумруда,
Что цветет, и вот, плывет.
Он глядел на дно. Оттуда
Восходила тайно власть,
А мы и не ходили
Просить кого-нибудь.
А мы и не просили,
Болела очень грудь.
Бог в правде, а не в силе.
Мы ждем. Есть путь. Есть путь.
Хоть долог путь терпенья,
Пробитым тем путем
Придет освобожденье.
ВНЕ ЗНАНИЯ.
Что знаем мы о мыслях муравья,
И разве говорили мы с пчелою?
Отсюда мы уразумеем Трою,
Но слепы в одиссее Бытия.
Издревле человеческое я
Признало Месяц, Солнце, гром с грозою,
Моря и Небо с дружной бирюзою,
Стучат. Стучат. Чей стук? Чей стук?
Удар повторный старых рук.
«Сыны. Вставайте.
Коней седлайте.
Скорей, доспехи надевайте».
Стучит, кричит старик седой.
«Идем, но что, отец, с тобой?»
«— Сын старший, средний, помоги,
Сын младший, милый, помоги,
Угнали дочерей враги».
А воистину ли там,
Где обрублен лед водой,
А воистину ли там
Праздник жизни золотой?
Не приснилось ли мечте,
Что когда-то был я там?
Не приснилось ли мечте,
Рай и Ева и Адам?
ВНЕ ЗНАНИЯ
Что знаем мы о мыслях муравья,
И разве говорили мы с пчелою?
Отсюда мы уразумеем Трою,
Но слепы в одиссее Бытия.
Издревле человеческое я
Признало Месяц, Солнце, гром с грозою,
Моря и Небо с дружной бирюзою,
ВЯЗЬ
Ты по цветам найдешь дорогу к Раю.Вячеслав Иванов.
И ты, кого, по существу, желаю
На жизненных путях встречать везде,
Кому, звездой, любя, пою звезде,
Мне говоришь, что возвращусь я к Раю.
Но я, прошедший весь свой путь по маю,
Я, знающий, как холодно воде,
Закурилися туманы
Над водой.
Пляшут пляску корриганы,
Светит месяц молодой.
Тени легкие мелькают,
К стану стан.
В быстрой пляске приникают
К корригане корриган.
Ключ и Море это — двое,
Хор и голос это — два.
Звук — один, но все слова
В Море льются хоровое.
Хор запевает,
Голос молчит.
«Как Небеса распростертые,
Крылья раскинуты птиц
Смотря в немой кристалл, в котором расцветали
Пожары ломкие оранжевых минут,
Весь летаргический, я телом медлил тут,
А дух мой проходил вневременныя дали.
Вот снова об утес я раздробил скрижали,
Вот башня к башне шлет свой колокольный гуд.
Вот снова гневен Царь, им окровавлен шут.
Вот резкая зурна. И флейты завизжали.
ВИДЕНИЕ
Пророк, с душой восторженной поэта,
Чуждавшейся малейшей тени зла,
Один, в ночной тиши, вдали от света,
Молился он, — и Тень к нему пришла.
Святая Тень, которую увидеть
Здесь на земле немногим суждено.
Тем избранным с ней говорить дано,
Что могут бескорыстно ненавидеть
Я стал как тонкий бледный серп Луны,
В ночи возстав от пиршества печалей.
Долг. Долг. Должна. Я должен. Мы должны.
Но я пришел сюда из вольных далей.
Ты, Сильный, в чье лицо смотрю сейчас,
Пытуй меня, веди путем ордалий.
В мои глаза стремя бездонность глаз,
Семь островов их, кроме Мангайи,
Что означает Покой,
Семь разноцветных светятся Солнцу,
В синей лагуне морской.
В сине-зеленой, в нежно-воздушной,
Семь поднялось островов.
Взрывом вулканов, грезой кораллов,
Тихим решеньем веков.
Строят кораллы столько мгновений,
Сколько найдешь их в мечте,
Посвящаю эти строки матери моей
Вере Николаевне Лебедевой-Бальмонт,
Чей предок был
Монгольский Князь
Белый Лебедь Золотой Орды.
Конь к коню. Гремит копыто.
Пьяный, рьяный, каждый конь.
Гей, за степь! Вся степь изрыта.
В лете коршуна не тронь.
Конь к коню. Гремит копыто.
Пьяный, рьяный, каждый конь.
Гей, за степь! Вся степь изрыта.
В лете коршуна не тронь.
Да и лебедя не трогай,
Белый Лебедь заклюет.
Гей, дорога! Их у Бога
Столько, столько — звездный счет.
Мать была. Двух дочерей имела,
И одна из них была родная,
А другая падчерица. Горе —
Пред любимой — нелюбимой быть.
Имя первой — гордое, Надмена,
А второй — смиренное, Маруша.
Но Маруша все ж была красивей,
Хоть Надмена и родная дочь.
Целый день работала Маруша,
За коровой приглядеть ей надо,
На темном влажном дне морском,
Где царство бледных дев,
Неясно носится кругом
Безжизненный напев.
В нем нет дрожания страстей,
Ни стона прошлых лет.
Здесь нет цветов и нет людей,
Воспоминаний нет.
На этом темном влажном дне
Нет волн и нет лучей.