Красота—это радостный возглас Природы,
Красота—это тихий восторг Вещества.
В изобильи разлитыя вешния воды,
Переходы скалы, что несчетные годы
Говорят безглагольныя руны-слова.
И в пещеру взойдешь лишь на краткость мгновенья,
Но так явственно знаешь—пещера жива,
Вот к звену зазмеилися новыя звенья,
Помолчишь, поглядишь, надвигается пенье,
Загораются мысли, колеблясь едва.
От пещеры к душе проскользнет откровенье,
И молчание скал отчеканишь в слова.
В пеньи звонкаго ручья
Переменность трепетанья.
В нем отдельность бытия,
Восхваленье мирозданья.
Он сорвался с высоты,
Возжелав безвестной дали.
Многоснежные хребты
В нем стремленье воспитали.
И покинув горный склон,
И себя любя без меры,
Весь вспенен, домчался он
До заманчивой пещеры.
В лабиринт ея проник.
Что там было? Что там стало?
Чей-то вскрик в тиши возник,
Так воздушно и устало.
Где-то алые цветы
Зашептались, закачались,
И виденья красоты
Поцелуем повстречались.
Поцелуй? Зачем? И чей?
Кто узнает! Это тайна…
Дальше, прочь бежит ручей,
Он в пещере был случайно.
Я входил в пещеры темныя,
Межь утесов, над рекой,
В углубленья их укромныя
Я входил с моей тоской.
В ропот мраков, где отшельники,
Где вертеп, что в камень врыт,
Где слезливые капельники
Возрощают сталактит.
Говорил во тьме с пещерником,
О превратностях души,
Был подземному придверником,
Громы чувствуя в тиши.
Переходы видел рытые,
Где рисунок без теней,
Развивал я судьбы свитыя,
Понимал теченье дней.
Бороздами—изсечения,
Слева вправо, полный ход,
И свеченье возвращения,
И чертеж наоборот.
Пашня рун, колосья знаками,
Дуги, взрывчатый потоп,
Клин-топор, игранье мраками,
Сказка крови, жизнь и гроб.
Атль-вода, узор зигзагами,
Змеи, вставшия жезлом,
Духи, шедшие оврагами,
В светомраке мировом.
Я читал их начертания,
Этих пращуров сих дней,
Дал им долю лучшей дани я
От живой души моей.
Но прикрытье это шлемное
Бранно-мыслящей Земли
Бросил,—бросил потаемное,
Сжег—к возврату—корабли.
Над подземностью вещающей,
Дух впивая свежих струй,
Я стою как жнец встречающий
Межь колосьев—поцелуй.
Лен две недели цветет,
Спеет четыре недели,
На седьмую же семя летит.
Лен — голубой небосвод,
Лен — во влюбленном Апреле
Звон предрассветной свирели,
В лунной ночи сталактит.
Лен — голубой он и белый,
Это есть два,
Лен в мировые уходит пределы,
Всюду сияет его синева,
Это четыре,
Ибо четыре есть таинства в Мире,
Север и Юг и Восток и Закат,
Белый и черный и красный и злат,
Если ж в пещеру мою, где горит
Лунное множество плит,
Если в пещеру
Лен поглядит,
Вот, мы исполнили меру,
Семь засветилось, живет сталактит.
Семя летит,
Светится нежная бледность лица,
Весь осиян голубой небосвод,
Девять в нем лун, —
Чтоб дополнился счет.
Лен две недели цветет,
Им же не будет конца.
Я входил в пещеры темные,
Меж утесов, над рекой,
В углубленья их укромные
Я входил с моей тоской.
В ропот мраков, где отшельники,
Где вертеп, что в камень врыт,
Где слезливые капельники
Возращают сталактит.
Говорил во тьме с пещерником,
О превратностях души,
Был подземному придверником,
Громы чувствуя в тиши.
Переходы видел рытые,
Где рисунок без теней,
Развивал я судьбы свитые,
Понимал теченье дней.
Бороздами — иссечения,
Слева вправо, полный ход,
И свеченье возвращения,
И чертеж наоборот.
Пашня рун, колосья знаками,
Дуги, взрывчатый потоп,
Клин-топор, игранье мраками,
Сказка крови, жизнь и гроб.
Атль-вода, узор зигзагами,
Змеи, вставшие жезлом,
Духи, шедшие оврагами,
В светомраке мировом.
Я читал их начертания,
Этих пращуров сих дней,
Дал им долю лучшей дани я
От живой души моей.
Но прикрытье это шлемное
Бранно-мыслящей Земли
Бросил, — бросил потаемное,
Сжег — к возврату — корабли.
Над подземностью вещающей,
Дух впивая свежих струй,
Я стою как жнец встречающий
Меж колосьев — поцелуй.
В дни как жил я жизнью горца, —
Покидая тайный грот,
Я с обветренных высот
Увидал Драконоборца.
Я шамана вопросил: —
«Как зовется этот храбрый?»
Тот сказал: «У рыбы жабры,
У людей же — звон кадил.
У небесных пташек — крылья,
У зверей свирепый лик.
Этот храбрый мой двойник,
Он сражает без усилья.
Мысль всегда, узнав конец,
Хочет внешнего, отметин.
Этот призрак беспредметен,
Если ж хочешь, то — Боец.»
Я ушел в свою пещеру,
Осудив его ответ.
Через двадцать сотен лет,
Как годам познал я меру,
Снова бросив тайный грот,
Глянул оком я дозорца,
И опять Драконоборца
Увидал с своих высот.
Тут я спрашивал сатира,
Как зовется он, — и сей
Мне ответствовал: «Персей,
Меткоруб во славу мира,
Убиватель он Горгон.»
Кто-то вдруг вскричал в восторге: —
«Лжет Сатир. Боец — Георгий.»
И пошел по миру звон.
Воздух горний, воздух дольний
Фимиамный принял чад,
Слышу, гномики бренчат,
Гул идет от колокольни.
В ульях бунт: украден воск.
Я ушел в свою пещеру,
Всяк свою да знает веру,
Из костей сосу я мозг.
А кухонные остатки
Я скопляю, как предмет
Изысканий дальних лет.
Знаю, игры мысли сладки.
Лет две тысячи пройдет,
И опять я оком горца
Поищу Драконоборца: —
Не означен масок счет.