Найдено стихов - 38.
На одной странице показано - 35.
Чтобы посмотреть как можно больше стихов из коллекции, переходите по страницам внизу экрана.
Стихи отсортированы так, что в начале Вы будете видеть более короткие стихи.
На последней странице Вы можете найти самые длинные стихи по теме.
Волна бежит. Волна с волною слита.
Волна с волною слита в одной мечте.
Прильнув к скалам, они гремят сердито.
Они гремят сердито: «Не те! Не те!»
И в горьком сне волна волне шепнула.
Волна волне шепнула: «В тебе — мечта.»
И плещут вновь: «Меня ты обманула!»
«Меня ты обманула. И ты — не та!»
Ко мне приходят юноши порой.
Я их пленяю ласковой игрой
Моих стихов, как флейта, лунно-нежных,
Загадкой глаз, из мира снов безбрежных.
Душа к душе, мы грезим, мы поем.
О, юноши, еще вы чужды грязи,
Которую мы буднями зовем.
Ваш ум — в мечте опаловой, в алмазе,
В кораллах губ, сомкнутых сладким сном.
Но вы ко мне приходите наивно,
Моя мечта лишь призрачно-призывна.
Зову, нo сам не знаю никогда,
В чем свет, мой свет, и он влечет — куда.
Но я таков, я с миром сказок слитен,
Как снег жесток, — как иней, беззащитен.
Ты была как оазис в пустыне,
Ты мерцала стыдливой звездой,
Ты Луною зажглась золотой,
И тебе, недоступной богине,
Отдавал я мечту за мечтой.
Я решился в желании смелом
По кремнистой дороге идти
И не медлить нигде на пути,
Ты казалась мне высшим пределом,
За который нельзя перейти.
И потом… О, какое мученье!
К недоступному доступ найден.
Я как жалкий ребенок смущен.
Где любовь, где восторг упоенья?
Все прошло, ускользнуло, как сон.
Я мечты отдавал не богине,
Ты все, ты — земля на земле,
Я один в удушающей мгле.
Я очнулся в бесплодной пустыне,
Я проснулся на жесткой скале.
Быть может, вся Природа — мозаика цветов?
Быть может, вся Природа — различность голосов?
Быть может, вся Природа — лишь числа и черты?
Быть может, вся Природа — желанье красоты?
У мысли нет орудья измерить глубину,
Нет сил, чтобы замедлить бегущую весну,
Лишь есть одна возможность сказать мгновенью: «Стой»!
Разбив оковы мысли, быть скованным — мечтой.
Тогда нам вдруг понятна стозвучность голосов,
Мы видим все богатство и музыку цветов,
А если и мечтою не смерить глубину, —
Мечтою в самых безднах мы создаем весну.
Отчего мне так душно? Отчего мне так скучно?
Я совсем остываю к мечте.
Дни мои равномерны, жизнь моя однозвучна,
Я застыл на последней черте.
Только шаг остается, только миг быстрокрылый,
И уйду я от бледных людей.
Для чего же я медлю пред раскрытой могилой?
Не спешу в неизвестность скорей?
Я не прежний веселый, полубог вдохновенный,
Я не гений певучей мечты.
Я угрюмый заложник, я тоскующий пленный,
Я стою у последней черты.
Только миг быстрокрылый, и душа, альбатросом,
Унесется к неведомой мгле.
Я устал приближаться от вопросов к вопросам,
Я жалею, что жил на Земле.Год написания: без даты
Моя душа — оазис голубой,
Средь бледных душ других людей, бессильных.
Роскошный сон ниспослан мне судьбой,
Среди пустынь, томительных и пыльных.
Везде пески. Свистя, бежит самум.
Лазурь небес укрылася в туманы.
Но слышу я желанный звон и шум,
Ко мне сквозь мглу подходят караваны.
Веселые, раскинулись на миг,
Пришли, ушли, до нового свиданья,
В своей душе лелеют мой двойник,
Моей мечты воздушной очертанья.
И вновь один, я вновь живу собой,
Мне снится радость вечно молодая.
Моя душа оазис голубой,
Мои мечты цветут, не отцветая.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце
И синий кругозор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце,
И выси гор.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть море,
И пышный цвет долин.
Я заключил миры в едином взоре.
Я властелин.
Я победил холодное забвенье,
Создав мечту мою.
Я каждый миг исполнен откровенья,
Всегда пою.
Мою мечту страданья пробудили,
Но я любим за то.
Кто равен мне в моей певучей силе?
Никто, никто.
Я в этот мир пришёл, чтоб видеть Солнце,
А если день погас,
Я буду петь… Я буду петь о Солнце
В предсмертный час!
В нас разно светит откровенье,
И мы с тобой не властны слиться,
Хотя мы можем на мгновенье
В лучах одной мечты забыться.
Не оскорбись, но оскорбленье
Я нанесу тебе невольно.
Мы два различные явленья,
Моей душе с твоею больно.
Ты, может быть, мой брат влюбленный,
Но, брат мой, ты мой враг заклятый.
И я врываюсь, исступленный,
В твои дремотные палаты.
Ты — успокоенный и сонный,
Ты ждешь так мудро над водою.
А я — стихийно-разрушенный,
Живу стремительной мечтою.
Ты иссушил источник жгучих
Правдиво-ярких заблуждений
А я всегда среди певучих
Сирено-гибельных видений.
Ты — в числах дробных и тягучих,
Ты весь — в рассекновеньях Мира.
Я — в вечно чувствующих тучах,
Я — в скоротечном блеске пира.
Я мечтою ловил уходящие тени,
Уходящие тени погасавшего дня,
Я на башню всходил, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.
И чем выше я шел, тем ясней рисовались,
Тем ясней рисовались очертанья вдали,
И какие-то звуки вдали раздавались,
Вкруг меня раздавались от Небес и Земли.
Чем я выше всходил, тем светлее сверкали,
Тем светлее сверкали выси дремлющих гор,
И сияньем прощальным как будто ласкали,
Словно нежно ласкали отуманенный взор.
И внизу подо мною уже ночь наступила,
Уже ночь наступила для уснувшей земли,
Для меня же блистало дневное светило,
Огневое светило догорало вдали.
Я узнал, как ловить уходящие тени,
Уходящие тени потускневшего дня,
И все выше я шел, и дрожали ступени,
И дрожали ступени под ногой у меня.Год написания: без даты
В моем саду мерцают розы белые,
Мерцают розы белые и красные,
В моей душе дрожат мечты несмелые,
Стыдливые, но страстные.
Тебя я видел только раз, любимая,
Но только раз мечта с мечтой встречается,
В моей душе любовь непобедимая
Горит и не кончается.
Лицо твое я вижу побледневшее,
Волну волос, как пряди снов согласные,
В глазах твоих признанье потемневшее,
И губы, губы красные.
С тобой познал я только раз, любимая,
То яркое, что счастьем называется,
О, тень моя, бесплотная, но зримая,
Любовь не забывается.
Моя любовь — пьяна, как гроздья спелые,
В моей душе — звучат призывы страстные,
В моем саду — сверкают розы белые
И ярко, ярко — красные.
Стекло Балтийских вод под ветром чуть дрожало,
Среди печальных шхер на Север мы неслись.
Невольно ты ко мне свой милый взор склоняла.
В двух молодых сердцах мечты любви зажглись.
Ты мне казалася волшебною загадкой.
Казался я тебе загадкою, — и мы
Менялись взорами влюблёнными, украдкой,
Под кровом северной вечерней полутьмы.
Как хороши любви застенчивые ласки,
Когда две юные души озарены
Мечтой минутною, как чары детской сказки,
Как очертания причудливой волны.
Ни слова мы с тобой друг другу не сказали,
Но был наш разговор без слов красноречив,
С тобой расстался я без муки, без печали,
Но сохранил в душе восторженный порыв.
…Теперь другую страсть, страсть знойную, лелея,
Я более пленён той чистою мечтой, —
Как бледный Север мне и ближе, и милее,
Чем светлый знойный Юг с своею красотой.
Я хотел бы тебя заласкать вдохновением,
Чтоб мои над тобой трепетали мечты,
Как струится ручей мелодическим пением
Заласкать наклонившихся лилий цветы,
Чтобы с каждым нахлынувшим новым мгновением
Ты шептала: «Опять! Это — ты! Это — ты!»
О, я буду воздушным и нежно внимательным,
Буду вкрадчивым, — только не бойся меня,
И к непознанным снам, так желанно-желательным,
Мы уйдем чрез слияние ночи и дня,
Чтоб угаданный свет был как будто гадательным,
Чтоб мы оба зажглись от того же огня.
Я тебя обожгу поцелуем томительным,
Несказанным — одним — поцелуем мечты,
И блаженство твое будет сладко медлительным,
Между ночью и днем, у заветной черты,
Чтоб, закрывши глаза, ты в восторге мучительном
Прошептала: «Опять! Ах опять! Это — ты!»
Как страшно-радостный и близкий мне пример,
Ты все мне чудишься, о, царственный Бодлер,
Любовник ужасов, обрывов, и химер!
Ты, павший в пропасти, но жаждавший вершин,
Ты, видевший лазурь сквозь тяжкий желтый сплин,
Ты, между варваров заложник-властелин!
Ты, знавший Женщину, как демона мечты,
Ты, знавший Демона, как духа красоты,
Сам с женскою душой, сам властный демон ты!
Познавший таинства мистических ядов,
Понявший образность гигантских городов,
Поток бурлящийся, рожденный царством льдов!
Ты, в чей богатый дух навек перелита
В одну симфонию трикратная мечта:
Благоухания, и звуки, и цвета!
Ты, дух блуждающий в разрушенных мирах,
Где привидения Друг в друге будят страх,
Ты, черный, призрачный, отверженный монах!
Пребудь же призраком навек в душе моей,
С тобой дай слиться мне, о, маг и чародей,
Чтоб я без ужаса мог быть среди людей!
Меж стен отсыревших, покрытых грибками,
В бездонном колодце, на дне, глубоко,
Мы ждем, притаившись, и дышим легко,
И звезды в Лазури сияют над нами, —
Лучистые звезды, горящие днем
Для тех, кто умеет во тьму опускаться,
Чтоб в царстве беззвучья полнее отдаться
Мечтам, озаренным небесным огнем.
Вдали от людского нестройного гула,
Не видя, как скользкая плесень растет,
Мечтой мы бежим все вперед и вперед. —
Вселенная сном безмятежным уснула.
И чище, чем свет суетливого дня,
Воздушней, чем звуки земных песнопений,
Средь звезд пролетает блуждающий Гений,
На лютне незримой чуть слышно звеня.
И в Небе как будто расторглась завеса,
Дрожит от восторженных мук небосклон,
Трепещут Плеяды, блестит Орион,
И брезжит далекий огонь Геркулеса.
Сплетаются звезды и искрятся днем
Для тех, кто умеет во тьму опускаться,
Для тех, кто умеет во тьме отдаваться
Мечтам, озаренным небесным огнем.
О, да, их имена суть многи,
Чужда им музыка мечты.
И так они серо-убоги,
Что им не нужно красоты.
Их дразнит трепет скрипки страстной,
И роз красивых лепестки.
Едва махнешь им тканью красной,
Они мятутся, как быки.
Зачем мы ярких красок ищем,
Зачем у нас так светел взгляд!
Нет, если вежлив ты, пред нищим
Скрывай, поэт, что ты богат.
Отдай свой дух мышиным войнам,
Забудь о бездне голубой.
Прилично ль быть красиво-стройным,
Когда уроды пред тобой!
Подслеповатыми глазами
Они косятся на цветы.
Они питаются червями,
О, косолапые кроты!
Едва они на Солнце глянут, —
И в норы прячутся сейчас:
Вдруг вовсе видеть перестанут,
И станут дырки вместо глаз.
Но мне до них какое дело,
Я в облаках моей мечты.
С недостижимого предела
Роняю любящим цветы.
Свечу и жгу лучом горячим,
И всем красивым шлю привет.
И я ничто — зверям незрячим,
Но зренью светлых — я расцвет!
Равнодушно я считаю
Безучастное тик-так.
Наслаждаюсь и страдаю,
Вижу свет и вижу мрак.
Я сегодня полновластен,
Я из племени богов.
Завтра, темный, я несчастен,
Близ Стигийских берегов.
И откуда я закинут
К этим низостям земли?
Все равно Огни остынут.
Я как все умру в пыли.
И откуда так упорно
Манит зов на высоту?
Все равно. Мечта узорна.
Я могу соткать мечту.
Роковое покрывало
Над Изидой вековой,
Все, от самого начала,
Дышит сказкою живой.
Вправо — духи, влево — тени,
Все сплетается в одно.
Ты восходишь на ступени,
Ты нисходишь, — все равно.
Только знай, что влево больно,
Влево — больно, вправо — нет.
Сердце бьется своевольно,
А в уме холодный свет.
Кто что любит, то и встретит:
Насладись и умирай.
Эхо быстрое ответит:
Отрекись и вниди в Рай.
Кто что любит, то и примет:
Хочешь это? Хочешь то?
Но свободы не отнимет
У стремления никто.
Духи, вправо, тени, влево!
Мерный маятник поет.
Все живет в волнах напева,
Всем созвучьям свои черед.
Над невестой молодою
Я держал венец.
Любовался, как мечтою,
Этой нежной красотою,
Этой легкою фатою,
Этим светлым «Наконец!»
Наконец она сумела
Вызвать лучший сон.
Все смеялось в ней и пело,
А с церковного придела,
С высоты на нас глядела
Красота немых окон.Мы вошли в лучах привета
Гаснущей зари.
В миг желанного обета,
Нас ласкали волны света,
Как безгласный звук завета: —
«Я горю, и ты гори!»И в руке у новобрачной
Теплилась свеча.
Но за ней, мечтою мрачной,
Неуместной, неудачной,
Над фатой ее прозрачной,
Я склонялся, у плеча.Вкруг святого аналоя
Трижды путь пройден.
Нет, не будет вам покоя,
Будут дни дождей и зноя,
Я пою, за вами стоя: —
«Дух кружиться присужден!»Да, я знаю сладость, алость,
Нежность влажных губ.
Но еще верней усталость,
Ожиданье, запоздалость,
Вместо страсти — только жалость,
Вместо ласки — с трупом труп.Вот, свершен обряд венчальный,
И закат погас.
Точно хаос изначальный,
В церкви сон и мрак печальный,
Ты вошла с зарей прощальной,
Ты выходишь в темный час.
Когда художник пережил мечту,
В его душе слагаются картины,
И за чертой он создает черту.Исчерпав жизнь свою до половины,
Поэт, скорбя о том, чего уж нет,
Невольно пишет стройные терцины.В них чувствуешь непогасимый свет
Страстей перекипевших и отживших,
В них слышен ровный шаг прошедших лет.Виденья дней, как будто бы не бывших,
Встают, как сказка, в зеркале мечты,
И слышен гул приливов отступивших.А в небесах, в провалах пустоты,
Светло горят закатным блеском тучи —
Светлее, чем осенние листы.Сознаньем смерти глянувшей могучи,
Звучат напевы пышных панихид,
Величественны, скорбны и певучи.Все образы, что память нам хранит,
В одежде холодеющих весталок
Идут, идут, спокойные на вид.Но, боже мой, как тот безумно-жалок,
Кто не узнает прежний аромат
В забытой сказке выцветших фиалок.Последний стон. Дороги нет назад.
Кругом, везде, густеют властно тени.
Но тучи торжествующе горят.Горят огнем переддремотной лени
И, завладев всем царством высоты,
Роняют свет на дольние ступени.Я вас люблю, предсмертные цветы!
Я встретил ведьму старую в задумчивом лесу.
Спросил её: «Ты знаешь ли, какой я грех несу?»
Смеётся ведьма старая, смеётся что есть сил:
«Тебя ль не знать? Не первый ты, что молодость убил.
Отверг живые радости и стал себе врагом,
И тащишься в дремучий лес убогим стариком.»
Я вижу, ведьма старая всё знает про меня,
Смеётся смехом дьявола, мечту мою кляня,
Мечту мою о праведном, безгрешном житии, —
И молвил ей: «А знаешь ли ты чаянья мои?
Я в лес вошёл, но лес пройду, прозрачен, как ручей,
И выйду к морю ясному божественных лучей.»
Смеётся ведьма старая: «Куда тебе идти?
Зашёл сюда, — конец тебе: зачахнешь на пути.
Сии леса — дремучие, от века здесь темно,
Блуждать вам здесь дозволено, а выйти не дано.
Ишь, выйду к морю светлому. Ты думаешь: легко?
И что в нём за корысть тебе? Темно и глубоко.»
И ведьма рассмеялася своим беззубым ртом:
«На море жить нельзя тебе, а здесь твой верный дом.»
И ведьма рассмеялася, как дьявол, егозя:
«Вода морская — горькая, и пить её — нельзя.»
Мой зверь — не лев, излюбленный толпою,
Мне кажется, что он лишь крупный пес.
Нет, желтый тигр, с бесшумною стопою
Во мне рождает больше странных грез.
И символ Вакха, — быстрый, сладострастный,
Как бы из стали, меткий леопард,
Он весь как гений вымысла прекрасный,
Отец легенд, зверь-бог, колдун и бард.
Еще люблю я черную пантеру,
Когда она глядит перед собой
В какую-то внежизненную сферу,
Как страшный Сфинкс в пустыне голубой.
Но, если от Азийских, Африканских
Святых пустынь мечту я оторву,
Средь наших дней, и плоских, и мещанских,
Моей желанной — кошку назову.
Она в себе, в изящной миньятюре,
Соединила этих трех зверей.
Есть искры у нее в лоснистой шкуре,
У ней в крови — бродячий хмель страстей
Она проходит в комнатах бесшумно,
Всегда свою преследуя мечту,
Влюбляется внезапно и безумно,
И любит ведьм и любит темноту.
В ее зрачках непознанная чара,
В них фосфор и круги нездешних сфер,
Она пленила страшного Эдгара,
Ей был пленен трагический Бодлер.
Два гения, влюбленные в мечтанья,
Мои два брата в бездне мировой,
Где нам даны безмерные страданья
И беспредельность музыки живой.
1
Вот и Солнце, удаляясь на покой,
Опускается за сонною рекой.
И последний блеск по воздуху разлит,
Золотой пожар за липами горит.
А развесистые липы, все в цвету,
Затаили многоцветную мечту.
Льют пленительно медвяный аромат,
Этой пряностью приветствуют закат.
Золотой пожар за тканями ветвей
Изменяется в нарядности своей.
Он горит как пламя новых пышных чар,
Лиловато-желто-розовый пожар.
2
Я отошедший день, каких немного было
На памяти твоей, мечтающий мой брат.
Я предвечернее светило,
Победно-огненный закат.
Все краски, сколько их сокрыто в силе света,
Я в мысль одну вложил, которая горит,
В огонь, рубиновый одета
И в нежно-дымный хризолит.
Многоразличные созвучия сиянья
По небу разбросав, я все их слил в одно:
В восторг предсмертного сознанья,
Что мне блаженство суждено.
Так пышно я горю, так радостно-тревожно,
В воздушных облаках так пламенно сквозя,
Что быть прекрасней — невозможно,
И быть блаженнее — нельзя.
Гляди же на меня, о, дух мечты печальной,
Мечтатели земли, глядите на меня:
Я блеск бездонности зеркальной
Роскошно гаснущего дня.
Любите ваши сны безмерною любовью,
О, дайте вспыхнуть им, а не бессильно тлеть,
Сознав, что теплой алой кровью
Вам нужно их запечатлеть.
Бледны и томительны все сны земного Сна,
Блески, отражения, пески, и глубина,
Пять пещер, в которые душа заключена.
В первую приходим мы из тайной темноты,
Нет в ней разумения, ни мысли, ни мечты,
Есть в ней лишь биение животной теплоты.
Рядом, с нею смежная, туманности полна,
Млечная и нежная в ней дышит белизна,
С миром созидающим связует нас она.
Третья и четвёртая и пятая горят,
Ароматом, звуками и светом говорят,
Нам дыханье радуют, пленяют слух и взгляд.
Быстро мы касаемся, для нас доступных, сфер,
Видим все сокровища пяти земных пещер,
Но земной неярок цвет, и скуден он, и сер.
Серые, томительно проходят наши дни,
Как неубедительно всё, что твердят они,
О, зажжёмте лучшие и высшие огни.
Победимте волею число земное — пять,
Только тот весь Мир поймёт, кто может семь обнять,
Глянь в глаза души своей, раз хочешь всё понять.
Кроме тех пяти пещер, есть в сердце глубина,
Есть для взора скрытого простор и вышина,
Примирись, что глубь и высь — только два звена.
Вознесёшься ль в небо ты, падёшь ли ты на дно,
Всюду цепь одной мечты, к звену идёт звено,
Жизнь прядёт живую ткань, шумит веретено.
Жизнь прядёт, шумит, поёт, к примеру льнёт пример,
Радуйся, о, мыслящий, ты гений высших сфер,
Во́льны крылья лёгкие, разбиты пять пещер.
(заговор)Все мне грезятся мысли о воле.
Выхожу я из дома сам-друг,
Выхожу я во чистое поле,
Прихожу на зеленый луг.
На лугу есть могучие зелья
В них есть сила, а в силе веселье.
Все цветы, как и быть надлежит, по местам
И, мечту затаив в себе смелую,
Три былинки срываю я там,
Красную, черную, белую.
Как былинку я красную буду метать
Так далеко, что здесь никому не видать,
За шумящее синее Море,
К краю мира, на самый конец,
Да на остров Буян, что в кипящем просторе,
Да под меч-кладенец.
Зашумит и запенится Море.
А былинку я черную бросить хочу
В чащу леса узорного,
Я ее покачу, покачу
Под ворона черного.
Он гнездо себе свил на семи на дубах,
А в гнезде том уздечка покоится бранная,
На лубовых ветвях,
Заклятая, для сердца желанная,
С богатырского взята коня.
Упадет та уздечка, блестя и звеня.
Вот былинка еще остается мне, белая,
Я за пояс узорчатый эту былинку заткну,
Пусть колдует она, онемелая,
Там завит, там зашит, зачарован колчан,
В заостренной стреле заложил я весну.
Трем былинкам удел победительный дан,
И мечта — как пожар, если смелая.
Мне от красной былинки есть меч-кладенец,
Мне от черной былинки есть взнузданный конь,
Мне от белой былинки — мечтаний конец —
Есть колчан, есть стрела, есть крылатый огонь.
О, теперь я доволен, я счастлив, я рад,
Что на свете есть враг — супостат!
О, на этом веселом зеленом лугу
Я навстречу бросаюсь к врагу!
1Моя душа — глухой всебожный храм,
Там дышат тени, смутно нарастая.
Отраднее всего моим мечтам
Прекрасные чудовища Китая.
Дракон — владыка солнца и весны,
Единорог — эмблема совершенства,
И феникс — образ царственной жены,
Слиянье власти, блеска и блаженства.
Люблю однообразную мечту
В созданиях художников Китая,
Застывшую, как иней, красоту,
Как иней снов, что искрится, не тая.
Симметрия — их основной закон.
Они рисуют даль — как восхожденье,
И сладко мне, что страшный их дракон —
Не адский дух, а символ наслажденья.
А дивная утонченность тонов,
Дробящихся в различии согласном,
Проникновенье в таинство основ,
Лазурь в лазури, красное на красном!
А равнодушье к образу людей,
Пристрастье к разновидностям звериным,
Сплетенье в строгий узел всех страстей,
Огонь ума, скользящий по картинам!
Но более, чем это всё, у них
Люблю пробел лирического зноя.
Люблю постичь сквозь легкий нежный стих
Безбрежное отчаянье покоя.2К старинным манускриптам в поздний час
Почувствовав обычное призванье,
Я рылся между свитков — и как раз
Чванг-Санга прочитал повествованье.
Там смутный кто-то, — я не знаю кто, —
Ронял слова печали и забвенья:
«Бесчувственно Великое Ничто,
В нем я и ты — мелькаем на мгновенье.
Проходит ночь — и в роще дышит свет,
Две птички, тесно сжавшись, спали рядом,
Но с блеском дня той дружбы больше нет,
И каждая летит к своим усладам.
За тьмою — жизнь, за холодом — апрель,
И снова темный холод ожиданья.
Я разобью певучую свирель.
Иду на Запад, умерли мечтанья.
Бесчувственно Великое Ничто,
Земля и небо — свод немого храма.
Я тихо сплю, — я тот же и никто,
Моя душа — воздушность фимиама».
В чисто поле я пойду,
Речь с Ветрами поведу: —
Ветры, Вихори, скорей,
Дайте власть мечте моей,
Буйны Вихори, яруйте,
По всему вы свету дуйте,
Распалите, разожгите,
Деву красную сведите
Вы со мной,
Душа с душой,
Тело с телом,
Онемелым,
Плоть же с плотью,
Хоть же с хотью,
Поскорей,
Ветры, к радости моей,
Счастья ради, страсти ради,
День в ее зажгите взгляде,
Вы в ее мечтах повейте,
Разогрейте, разомлейте,
Вы в ее застыньте слухе,
Не сроните слов присухи
Ни на воду, ни на лес,
Ни на землю — силен Бес: —
В воду сроните — вода
Вся иссохнет навсегда,
В лес — так лес шуметь не станет,
Лес засохнет, лес повянет,
А на землю — мир сгорит,
Все горя, возговорит: —
Ветры, Вихори, яруйте,
Только нас скорей задуйте,
А присуху поскорей
К милой мчите, будьте с ней,
Вы снесите, положите
Этот пламень в сердце ей,
В тело белое, живое,
В сердце девы ретивое,
В хоть и плоть,
В хоть и плоть! —
В чистом поле есть криница,
В чистом поле Чаровница,
Печь горит, а на печи
Кипь кипит, прядет лучи,
Кипь кипит, перекипает,
Все горит, перегорает,
Сохнет, сохнет на огне, —
Так бы дева обо мне
Ретивым своим кипела,
Кровью жгучею горела,
Без меня бы не умела
Ни забыться, ни любить,
Без меня ни жить, ни быть!
1
Ты благородней и выше других
Вечною силой стремленья.
Ты непропетый, несозданный стих,
Сдавленный крик оскорбленья.
Ты непостижность высокой мечты,
Связанной с тесною долей.
Жажда уйти от своей слепоты,
Жажда расстаться с неволей.
Ты проникаешь сознаньем туда,
Где прекращаются реки.
Другом не будешь ты мне никогда,
Братом ты будешь навеки.
2
Когда я думаю, любил ли кто кого,
Я сердцем каждый раз тебя припоминаю,
И вот, я знаю,
Что от твоей любви — в твоей душе — мертво.
Мертво, как в небесах, где те же день и ночь
Проходят правильно от века и доныне,
И как в пустыне,
Где та же мысль стоит и не уходит прочь.
И вдруг я вздрогну весь — о странный меж людей! —
И я тебя люблю, хоть мы с тобой далеки,
И эти строки
Есть клятва, что и я — не только раб страстей.
3
Я полюбил индийцев потому,
Что в их словах — бесчисленные зданья,
Они растут из яркого страданья,
Пронзая глубь веков, меняя тьму.
И эллинов, и парсов я пойму
В одних — самовлюбленное сознанье,
В других — великий праздник упованья,
Что будет миг спокойствия всему.
Люблю в мечте — изменчивость убранства,
Мне нравятся толпы магометан,
Оргийность первых пыток христиан,
Все сложные узоры христианства
Люблю волну … … …
… … … … … … … … …
4
Зачем волна встает в безбрежном море,
Она сама не знает никогда.
Но в ней и свет, и мрак, и нет, и да,
Она должна возникнуть на просторе.
В своем минутном пенистом уборе,
Уж новых волн стремится череда.
Бездонна переменная вода,
И все должно в согласьи быть, и в споре.
И потому вознесшийся утес,
Храня следы морских бесплодных слез,
Мне застит вид и кажется ненужным.
Я жду свершенья счастья моего.
Я жду, чтоб волны моря, бегом дружным,
Разрушили со смехом и его.
5
О, Христос! О, рыбак! О, ловец
Человеческих темных сердец!
Ты стоишь над глубокой рекой,
И в воде ты встаешь — как другой!
Широка та река, глубока.
Потонули в ней годы, века.
Потонули в реке и мечты
Тех, что были сильнее, чем ты.
О, Христос! О, безумный ловец
Неожиданно темных сердец!
Ты не знал, над какою рекой
Ты стоял, чтоб восстать, как другой!
В моем сознаньи — дымы дней сожженных,
Остывший чад страстей и слепоты.
Я посещал дома умалишенных, —
Мне близки их безумные мечты,
Я знаю облик наших заблуждений,
Достигнувших трагической черты.
Как цепкие побеги тех растений,
Что люди чужеядными зовут,
Я льнул к умам, исполненным видений.
Вкруг слабых я свивался в жесткий жгут,
Вкруг сильных вился с гибкостью змеиной,
Чтоб тайну их на свой повергнуть суд.
От змея не укрылся ни единый,
Я понял все, легко коснулся всех,
И мир возник законченной картиной.
Невинность, ярость, детство, смертный грех,
В немой мольбе ломаемые руки,
Протяжный стон, и чей-то тихий смех, —
Простор степей с кошмаром желтой скуки,
Оборыши отверженных племен.
Все внешние и внутренние муки, —
Весь дикий пляс под музыку времен,
Все радости — лишь ткани и узоры,
Чтоб скрыть один непреходящий сон.
На высшие я поднимался горы,
В глубокие спускался рудники,
Со мной дружили гении и воры.
Но я не исцелился от тоски,
Поняв, что неизбежно равноценны
И нивы, и бесплодные пески.
Куда ни кинься, мы повсюду пленны,
Все взвешено на сумрачных весах,
Творцы себя, мы вечны и мгновенны.
Мы звери — и зверьми внушенный страх,
Мы блески — и гасители пожара,
Мы факелы — и ветер мы впотьмах.
Но в нас всего сильней ночная чара:
Мы хвалим свет заката, и затем
Двенадцатого с башен ждем удара.
Создавши сонмы солнечных систем,
Мы смертью населили их планеты,
И сладко нам, что мрак-утайщик нем.
Во тьме полночной слиты все предметы.
Скорей на шабаш, к бешенству страстей.
Мы дьявольским сиянием одеты.
Мешок игральных шулерских костей,
Исполненные скрытого злорадства,
Колдуньи, с кликой демонов-людей,
Спешат найти убогое богатство
Бесплодных ласк, запретную мечту
Обедни черной, полной святотатства.
И звезды мира гаснут налету,
И тень весов качается незримо
На мировом таинственном посту.
Все взвешено и все неотвратимо.
Добро и зло два лика тех же дум.
Виденье мира тонет в море дыма.
Во мгле пустынь свирепствует самум.
Памяти князя А.И. УрусоваМне кажется, что каждый человек
Не потому оцениваться должен,
Как жил он в этой жизни на Земле,
А потому, как он ушел из жизни.
Пока мы здесь, мы видим смену дней,
И в этой смене разное свершаем.
Пока мы здесь, мы слушаем напевы
Своей мечты: в одном она нежней,
В другом — грубей; во всех она случайна,
И всем поет различно о различном.
А Смерть равняет всех, затем что властно
Стирает все различия мечты.
Пока живем пьянящею игрою,
Мы думаем, что жизни нет конца,
Но Смерть к нам неожиданно приходит
И говорит. «Ты должен умереть»
И только в этот миг разлуки высшей
Со всем, что было дорого для сердца,
Является величие души,
И разность душ видна неустранимо.
Иной в теченьи лет героем был,
И в миг один с себя свой блеск свергает
Другой всю жизнь казался еле видным,
И в миг один проснулся в нем герой.
Прекрасней всех кто, вечно светлый в жизни,
Не изменил себе, свой день кончая,
Но, озарив, последнюю черту,
Без жалобы угас, как гаснет Солнце.
Вот почему тот самый человек,
Чья тень теперь, невидимая, с нами,
Не только дорог жизнью мне своей,
Но тем, что был живым и в самой Смерти.
Своих друзей, свою работу, книги
Не разлюблял он до последних дней,
Он холодел лишь для телесной жизни,
Он отходил без ропота и страха,
И нам оставил радостный завет
В своем, как бы прощальном, восклицаньи.
Когда уж остывала кровь его,
И видел взор души — что может видеть
Лишь взор души, от пут освобожденной,
Он вдруг воскликнул, звучно, как поэт:
«Есть Бог хоть это людям непонятно!»
И снова повторил «Есть Бог! Есть Бог!»
Да, верю, знаю Ты сказал пред смертью,
Что каждый сознает в свой лучший миг.
Есть родина для всех живых созданий,
Есть Правда, что незримо правит Миром,
И мы ее достигнем на Земле,
И мы ее постигнем в запредельном.
Безгласности вещания внимания,
К незримому душою обратившись,
Я говорю вам. «Бог нас ждет! Есть Бог!»
1
История людей —
История войны,
Разнузданность страстей
В театре Сатаны.
Страна теснит страну,
И взгляд встречает взгляд.
За краткую весну
Несчетный ряд расплат.
У бешенства мечты
И бешеный язык,
Личина доброты
Спадает в быстрый миг.
Что правдою зовут,
Мучительная ложь.
Смеются ль, — тут как тут
За пазухою нож.
И снова льется кровь
Из темной глубины.
И вот мы вновь, мы вновь —
Актеры Сатаны.
2
Боже мой, о, Боже мой, за что мои страданья?
Нежен я, и кроток я, а страшный мир жесток.
Явственно я чувствую весь ужас трепетанья
Тысяч рук оторванных, разбитых рук и ног.
Рвущиеся в воздухе безумные гранаты,
Бывший человеческим и ставший зверским взгляд,
Звуков сумасшествия тяжелые раскаты,
Гимн свинца и пороха, напевы пуль звенят.
Сонмы пчел убийственных, что жалят в самом деле,
И готовят Дьяволу не желтый, красный мед,
Соты динамитные, летучие шрапнели,
Помыслы лиддитные, свирепый пулемет.
А далеко, в городе, где вор готовит сметы,
Люди крепковыйные смеются, пьют, едят.
Слышится: «Что нового?» Слегка шуршат газеты.
«Вы сегодня в Опере?» — «В партере, пятый ряд».
Широко замыслены безмерные мученья,
Водопад обрушился, и Хаос властелин,
Все мое потоплено, кипит, гудит теченье, —
Я, цветы сбирающий, что ж сделаю один!
3
«Кто визжит, скулит, и плачет?»
Просвистел тесак.
«Ты как мяч, и ум твой скачет,
Ты щенок, дурак!»
«Кто мешает битве честной?»
Крикнуло ружье.
«Мертвый книжник, трус известный,
Баба, — прочь ее!»
«Кто поет про руки, ноги?»
Грянул барабан.
«Раб проклятый, прочь с дороги,
Ты должно быть пьян!»
Гневной дробью разразился
Грозный барабан.
«Если штык о штык забился,
Штык затем и дан!»
Пушки глухо зарычали,
Вспыхнул красный свет,
Жерла жерлам отвечали,
Ясен был ответ.
Точно чей-то зов с амвона
Прозвучал в мечте.
И несчетные знамена
Бились в высоте.
Сильный, бодрый, гордый, смелый,
Был и я солдат,
Шел в безвестные пределы,
Напрягая взгляд.
Шло нас много, пели звоны.
С Неба лили свет
Миллионы, миллионы
Царственных планет.
1В жажде сказочных чудес,
В тихой жажде снов таинственных,
Я пришел в полночный лес,
Я раздвинул ткань завес
В храме Гениев единственных.
В храме Гениев Мечты
Слышу возгласы несмелые,
То — обеты чистоты,
То — нездешние цветы,
Все цветы воздушно-белые.2Я тревожный призрак, я стихийный гений,
В мире сновидений жить мне суждено,
Быть среди дыханья сказочных растений,
Видеть, как безмолвно спит морское дно.
Только вспыхнет Веспер, только Месяц глянет,
Только ночь настанет раннею весной, —
Сердце жаждет чуда, ночь его обманет,
Сердце умирает с гаснущей Луной.
Вновь белеет утро, тает рой видений,
Каждый вздох растений шепчет для меня:
«О, мятежный призрак, о, стихийный гений,
Будем жаждать чуда, ждать кончины дня!»3В глубине души рожденные,
Чутким словом пробужденные,
Мимолетные мечты,
Еле вспыхнув, улыбаются,
Пылью светлой осыпаются,
Точно снежные цветы, —
Безмятежные, свободные,
Миру чуждые, холодные
Звезды призрачных Небес,
Тех, что светят над пустынями,
Тех, что властвуют святынями
В царстве сказок и чудес.4Я когда-то был сыном Земли,
Для меня маргаритки цвели,
Я во всем был похож на других,
Был в цепях заблуждений людских.
Но, земную печаль разлюбив,
Разлучен я с колосьями нив,
Я ушел от родимой межи,
За пределы — и правды, и лжи.
И в душе не возникнет упрек,
Я постиг в мимолетном намек,
Я услышал таинственный зов,
Бесконечность немых голосов.
Мне открылось, что Времени нет,
Что недвижны узоры планет,
Что Бессмертие к Смерти ведет,
Что за Смертью Бессмертие ждет.5Ожиданьем утомленный, одинокий, оскорбленный,
Над пустыней полусонной умирающих морей,
Непохож на человека, а блуждаю век от века,
Век от века вижу волны, вижу брызги янтарей.
Ускользающая пена… Поминутная измена…
Жажда вырваться из плена, вновь изведать гнет оков.
И в туманности далекой, оскорбленный, одинокий,
Ищет гений светлоокий неизвестных берегов.
Слышит крики: «Светлый гений!.. Возвратись на стон мучений…
Для прозрачных сновидений… К мирным храмам… К очагу…»
Но за далью небосклона гаснет звук родного звона,
Человеческого стона полюбить я не могу.6Мне странно видеть лицо людское,
Я вижу взоры существ иных,
Со мною ветер, и все морское,
Все то, что чуждо для дум земных.
Со мною тени, за мною тени,
Я слышу сказку морских глубин,
Я царь над царством живых видений,
Всегда свободный, всегда один.
Я слышу бурю, удары грома,
Пожары молний горят вдали,
Я вижу Остров, где все знакомо,
Где я — владыка моей земли.
В душе холодной мечты безмолвны,
Я слышу сердцем полет времен,
Со мною волны, за мною волны,
Я вижу вечный — все тот же — Сон.7Я вольный ветер, я вечно вею,
Волную волны, ласкаю ивы,
В ветвях вздыхаю, вздохнув, немею,
Лелею травы, лелею нивы.
Весною светлой, как вестник Мая,
Целую ландыш, в мечту влюбленный,
И внемлет ветру Лазурь немая, —
Я вею, млею, воздушный, сонный.
В любви неверный, расту циклоном,
Взметаю тучи, взрываю Море,
Промчусь в равнинах протяжным стоном,
И гром проснется в немом просторе.
Но снова легкий, всегда счастливый,
Нежней, чем фея ласкает фею,
Я льну к деревьям, дышу над нивой,
И, вечно вольный, забвеньем вею.
Шумящий день умчался к дням отшедшим.
И снова ночь. Который в мире раз?
Не думай — или станешь сумасшедшим.
Я твой опять, я твой, полночный час.
О таинствах мы сговорились оба,
И нет того, кто б мог расторгнуть нас.
Подвластный дух, восстань скорей из гроба,
Раскрыв ресницы, снова их смежи,
Забудь, что нас раз единяла злоба.
Сплетенье страсти, замыслов, и лжи,
Покорное и хитрое созданье,
Скорей мне праздник чувства покажи.
О, что за боль в минуте ожиданья!
О, что за блеск в расширенных зрачках!
Ко мне! Скорее! Ждут мои мечтанья!
И вот на запредельных берегах
Зажглись влиянья черной благодати,
И ты со мной, мой блеск, мой сон, мой страх.
Ты, incubus таинственных зачатий,
Ты, succubus, меняющий свой лик,
Ты, первый звук в моем глухом набате.
Подай мне краски, верный мой двойник.
Вот так. Зажжем теперь большие свечи.
Побудь со мной. Диктуй свой тайный крик.
Ты наклоняешь девственные плечи.
Что ж написать? Ты говоришь: весну.
Весенний день и радость первой встречи.
Да, любят все. Любили в старину.
Наложим краски зелени победной,
Изобразим расцвет и тишину.
Но зелень трав глядит насмешкой бледной.
В ночных лучах скелетствует весна,
И закисью цветы мерцают медной.
Во все оттенки вторглась желтизна,
Могильной сказкой смотрит сон мгновенья,
Он — бледный труп, и бледный труп — она.
Но не в любви единой откровенье,
Изобразим убийство и мечту,
Багряность маков, алый блеск забвенья.
Захватим сновиденья налету,
Замкнем их в наши белые полотна,
Войну как сон, и сон как красоту.
Но красный цвет нам служит неохотно,
Встают цветы, красивые на вид,
Ложатся трупы, так правдиво-плотно, —
Но вспыхнет день, и нас разоблачит,
Осенний желтоцвет вольется в алость
И прочь жизнеподобие умчит.
На всем мелькнет убогая усталость,
В оттенках — полуглупый смех шута,
В движеньях — неумелость, запоздалость.
Во всем нам изменяет красота,
Везде мы попадаем в паутину,
Мы поздние, в чьем сердце — пустота.
Отбросим же фальшивую картину,
Неверны мы друг другу навсегда,
Как в разореньи слуги господину.
Мой succubus, что ж делать нам тогда?
Теперь-то и подвластны нам стихии,
Земля, огонь, и воздух, и вода.
Мы поняли запреты роковые,
Так вступим в царство верных двух тонов.
Нам черный с белым — вестники живые.
И днем и ночью — в них правдивость снов,
В одном всех красок скрытое убранство,
В другом — вся отрешенность от цветов.
Как странно их немое постоянство,
Как рвутся черно-белые цветы,
Отсюда — в междузвездное пространство.
Там дышит идеальность черноты,
Здесь — втайне — блеск оттенков беспредельных,
И слышен гимн двух гениев мечты:
«Как жадным душам двух врагов смертельных,
Как любящим, в чьем сердце глубина,
Как бешенству двух линий параллельных, —
Для встречи бесконечность нам нужна».
1
Огонь очистительный,
Огонь роковой,
Красивый, властительный,
Блестящий, живой!
2
Бесшумный в мерцаньи церковной свечи,
Многошумный в пожаре,
Глухой для мольбы, многоликий,
Многоцветный при гибели зданий,
Проворный, веселый, и страстный,
Так победно-прекрасный,
Что когда он сжигает мое,
Не могу я не видеть его красоты, —
О, красивый Огонь, я тебе посвятил все мечты!
3
Ты меняешься вечно,
Ты повсюду — другой.
Ты красный и дымный
В клокотаньи костра.
Ты как страшный цветок с лепестками из пламени,
Ты как вставшие дыбом блестящие волосы.
Ты трепещешь, как желтое пламя свечи
С его голубым основаньем.
Ты являешься в быстром сияньи зарниц.
Ты, застывши, горишь в грозовых облаках,
Фиолетовых, аспидно-синих.
Ты средь шума громов и напева дождей
Возникаешь неверностью молний,
То изломом сверкнешь,
То сплошной полосой,
То как шар, окруженный сияющим воздухом,
Золотой, огневой,
С переменными красными пятнами.
Ты в хрустальности звезд, и в порыве комет.
Ты от Солнца идешь и, как солнечный свет,
Согревательно входишь в растенья,
И будя, и меняя в них тайную влагу,
То засветишься алой гвоздикой,
То зашепчешь как колос пушистый,
То протянешься пьяной лозой.
Ты как искра встаешь
Из глухой темноты,
Долго ждешь, стережешь.
Кто пришел? Это ты!
Через миг ты умрешь,
Но пока ты живешь,
Нет сильней, нет странней, нет светлей красоты!
4
Не устану тебя восхвалять,
О, внезапный, о, страшный, о, вкрадчивый!
На тебе расплавляют металлы.
Близь тебя создают и куют,
Много тяжких подков,
Много кос легкозвонных,
Чтоб косить, чтоб косить,
Много колец, для пальцев лилейных,
Много колец, чтоб жизни сковать,
Чтобы в них, как в цепях, годы долгие быть,
И устами остывшими слово «любить»
Повторять.
Много можешь ты странных вещей создавать,
Полносложность орудий, чтоб горы дробить,
Чтобы ценное золото в безднах добыть,
И отточенный нож, чтоб убить!
5
Вездесущий Огонь, я тебе посвятил все мечты,
Я такой же, как ты.
О, ты светишь, ты греешь, ты жжешь,
Ты живешь, ты живешь!
В старину ты, как Змей, прилетал без конца,
И невест похищал от венца.
И как огненный гость много раз, в старину,
Ты утешил чужую жену.
О, блестящий, о, жгучий, о, яростный!
В ярком пламени несколько разных слоев.
Ты горишь как багряный, как темный, как желтый,
Весь согретый изменчивым золотом, праздник осенних листов.
Ты блестишь как двенадцатицветный алмаз,
Как кошачья ласкательность женских влюбляющих глаз,
Как восторг изумрудный волны Океана,
В тот миг как она преломляется,
Как весенний листок, на котором росинка дрожит и качается,
Как дрожанье зеленой мечты светляков,
Как мерцанье бродячих огней,
Как зажженные светом вечерним края облаков,
Распростерших свой траур над ликом сожженных и гаснущих дней!
6
Я помню, Огонь,
Как сжигал ты меня,
Меж колдуний и ведьм, трепетавших от ласки Огня.
Нас терзали за то, что мы видели тайное,
Сжигали за радость полночного шабаша,
Но увидевшим то, что мы видели,
Был не страшен Огонь.
Я помню еще,
О, я помню другое, горящие здания,
Где сжигали себя добровольно, средь тьмы,
Меж неверных, невидящих, верные, мы.
И при звуках молитв, с исступленными воплями,
Мы слагали хваленья Даятелю сил.
Я помню, Огонь, я тебя полюбил!
7
Я знаю. Огонь,
И еще есть иное сиянье для нас,
Что горит перед взором навеки потухнувших глаз.
В нем внезапное знанье, в нем ужас, восторг
Пред безмерностью новых глубоких пространств.
Для чего, из чего, кто их взял, кто исторг,
Кто облек их в лучи многозвездных убранств?
Я уйду за ответом!
О, душа восходящей стихии, стремящейся в твердь,
Я хочу, чтобы белым немеркнущим светом
Засветилась мне — Смерть!
В ней есть что-то лебединое,
Лебединое, змеиное,
И поет мечта несмелая: —
Ты ужалишь, лебедь белая? Б. ***
1
Мне нравятся нежные лепеты сказки,
И юность, и флейты, и ласки, и пляски,
И чуть на тебя я взгляну, — я ликую,
Как будто с тобой я мазурку танцую.
2
Я люблю из женщин тех,
В чьих глазах сверкает смех
Оттого и без огня
Зажигаешь ты меня.
3
Я люблю. И разве грех,
Что в тебе люблю я смех?
Утро можно ль не любить?
Солнце можно ли забыть?
4
Ты вся мне воздушно-желанна,
Ты вся так расцветно-нежна.
Ты — май. Неужели же странно,
Что весь пред тобой я — весна.
5
Ты вся мне воздушно-желанна,
Так как же тебя не любить?
Ты нежная польская панна,
Так как же мне нежным не быть?
6
Люди скрывают в себе боязливо
Нежное слово — люблю.
Глупые. Ежели сердце счастливо,
Разве я счастьем своим оскорблю!
7
В душе моей были упреки, ошибки,
Но ты предо мной, улыбаясь, предстала, —
И вдруг я услышал певучие скрипки,
И мы закружились в веселии бала.
8
В душе моей темное что-то боролось,
В душе моей было угрюмо, пустынно.
Но я услыхал твой девический голос,
И понял, как может быть сердце невинно.
9
Отчего душа проснулась?
Я спросил, тревожный, знойный,
Ты безмолвно усмехнулась,
И умчал нас танец стройный.
10
Это счастие откуда?
Но опять, одной улыбкой,
Ты сказала: «Радость чуда».
И помчал нас танец зыбкий.
11
Душа полна растроганности кроткой,
Я в сад вошел, и осчастливлен был
Нежданно-нежною находкой:
Вдруг вижу, вот, я полюбил.
12
Я нашел, весь пронзенный лучами, цветок,
И как тучка на небе, я медлю и таю,
Так желанен мне каждый его лепесток,
Что, смотря на расцвет, я и сам расцветаю.
13
В тебе музыкальные сны,
Зеркальность бестрепетных взоров,
Сверканье певучей струны,
Согласье манящих узоров.
14
Ты вся — светловодный ручей,
Бегущий средь мягких излучин,
Твой взор — чарованье лучей,
Твой смех упоительно-звучен.
15
Ты свет примирительный льешь,
Но вдруг, словно в ткани узорной,
Ты прячешься, дразнишь, зовешь,
И смотришь лукаво-задорной.
16
Будь вечно такою счастливой,
Что, если узнаешь ты горе,
Лишь легкой плакучею ивой
Оно б отразилось во взоре.
17
Когда ты в зеркальности чистой
Допустишь хоть трепет случайный,
В душе моей лик твой лучистый
Все ж будет бестрепетной тайной.
18
Я тебя сохраню невозбранно,
И мечты, что пленительно-юны,
О, воздушная польская панна,
Я вложу, в золотистые струны.
19
Когда ты узнаешь смущенность,
О, вспомни, что, нежно тоскуя,
Тебе отдавая бездонность,
В ответ ничего не прошу я.
20
Нежное золото в сердце зажглось.
Если кто любит блистающий свет,
Как же он Солнцу поставит вопрос?
В самой любви есть ответ.
21
О, Польша! Я с детства тебя полюбил,
Во мне непременно есть польская кровь:
Я вкрадчив, я полон утонченных сил,
Люблю, и влюблен я в любовь.
22
Твой нежный румянец,
И нежные двадцать два года —
Как будто ты танец
Красивого в плясках народа!
Корнями гнездится глубоко,
Вершиной восходит высоко,
Зеленые ветви уводит в лазурно-широкую даль.
Корнями гнездится глубоко в земле,
Вершиной восходит к высокой скале,
Зеленые ветви уводит широко в безмерную синюю аль.
Корнями гнездится глубоко в земле, и в бессмертном подземном огне,
Вершиной восходит высоко-высоко, теряясь светло в вышине,
Изумрудные ветви в расцвете уводит в бирюзовую вольную даль.
И знает веселье,
И знает печаль.
И от Моря до Моря раскинув свои ожерелья,
Колыбельно поет над умом, и уводит мечтание в даль.
Девически вспыхнет красивой калиной,
На кладбище горькой зажжется рябиной,
Взнесется упорно как дуб вековой.
Качаясь и радуясь свисту метели,
Растянется лапчатой зеленью ели,
Сосной перемолвится с желтой совой.
Осиною тонкой как дух затрепещет,
Березой засветит, березой заблещет,
Серебряной ивой заплачет листвой.
Как тополь, как факел пахучий, восстанет,
Как липа июльская ум затуманит,
Шепнет звездоцветно в ночах как сирень.
И яблонью цвет свой рассыплет по саду,
И вишеньем ластится к детскому взгляду,
Черемухой нежит душистую тень.
Раскинет резьбу изумрудного клена,
И долгою песней зеленого звона
Чарует дремотную лень.
В вешней роще, вдоль дорожки,
Ходит легкий ветерок.
На березе есть сережки,
На беляне сладкий сок.
На березе белоствольной.
Бьются липкие листки
Над рекой весенней, вольной
Зыбко пляшут огоньки.
Над рекою, в час разлива,
Дух узывчивый бежит
Ива, ива так красива,
Тонким кружевом дрожит.
Слышен голос ивы гибкой,
Как русалочий напев,
Как протяжность сказки зыбкой,
Как улыбка водных дев: —
Срежь одну из веток стройных,
Освяти мечтой Апрель,
И, как Лель, для беспокойных,
Заиграй, запой в свирель.
Не забудь, что возле Древа
Есть кусты и есть цветки,
В зыбь свирельного напева
Все запутай огоньки,
Все запутай, перепутай,
Наш Славянский цвет воспой,
Будь певучею минутой,
Будь веснянкой голубой.
И все растет зеленый звон,
И сон в душе поет: —
У нас в полях есть нежный лен,
И люб-трава цветет.
У нас есть папороть-цветок,
И перелет-трава.
Небесно-радостный намек,
У нас есть синий василек,
Вся нива им жива.
Есть подорожник, есть дрема,
Есть ландыш, первоцвет
И нет цветов, где злость и тьма,
И мандрагоры нет.
Нет тяжких кактусов, агав,
Цветов, глядящих как удав,
Кошмаров естества.
Но есть ромашек нежный свет,
И сладких кашек есть расцвет,
И есть плакун-трава.
А наш пленительник долин,
Светящий нежный наш жасмин,
Не это ль красота?
А сну подобные цветы,
Что безымянны как мечты,
И странны как мечта?
А наших лилий водяных,
Какой восторг заменит их?
Не нужно ничего.
И самых пышных орхидей
Я не возьму за сеть стеблей
Близ древа моего.
Не все еще вымолвил голос свирели,
Но лишь не забудем, что круглый нам год,
От ивы к березе, от вишенья к ели,
Зеленое Древо цветет.
И туча протянется, с молнией, с громом,
Как дьявольский омут, как ведьмовский сглаз,
Но Древо есть терем, и этим хоромам
Нет гибели, вечен их час.
Свежительны бури, рожденье в них чуда,
Колодец, криница, ковер-самолет.
И вечно нам, вечно, как сон изумруда,
Славянское Древо цветет.
(псалом)1
Восхвалим, братья, царствие Луны,
Ее лучом ниспосланные сны,
Владычество великой тишины.
Восславим, сестры, бледную Луну,
Лучистую полюбим глубину,
И тайну снов, ее, се одну.
2
Мне страшно, страшно как сумею
Царицу сердца восхвалить?
Как раб влюбленный, я пред нею
Блаженно гасну, цепенею,
И мысли лучшие не смею
Соткать в серебряную нить.
Да не сочтет за дерзновенье
Царица пышная, Луна,
Что, веря в яркое мгновенье,
В безумном сне самозабвенья,
Поет ей раб свое хваленье,
И да звенит его струна.
О, души бледные, внемлите,
Я стройный гимн пою Луне,
Со мной душой своей сплетите
Непогасающие нити,
Мечты влюбленные храните,
Любовь любите в сладком сне.
3
Наша царица вечно меняется,
Будем слагать переменные строки,
Славя ее.
Дух мой дрожащий любит, склоняется,
В лунном сияньи мы грезы, намеки,
Счастье мое.
Наша царица, бледная, ясная,
Светит сияньем зеленых очей.
Как же люблю я тебя, о, прекрасная,
Вечно нежданная, стройная, властная,
В самом бесстрастии пламенно-страстная,
Тайну познавшая лунных лучей.
Как это чувство, как называется?
Только тебя я везде замечаю,
Только одну.
Это лишь чувство не забывается,
Взорами взоры твои я встречаю,
Славя Луну.
Наша царица, бледная, снежная,
Гаснет, как ты, озаряется вновь,
Как называется боль безнадежная,
Сладкая пытка, мучительность нежная,
Трепетность зыбкая, радость безбрежная?
Милая! Милая! Это любовь!
4
Луна велит слагать ей восхваленья,
Быть нежными, когда мы влюблены,
Любить, желать, ласкать до исступленья,
Итак восхвалим царствие Луны.
Она глядит из светлой глубины,
Из ласковой прохлады отдаленья,
Она велит любить нам зыбь волны,
И даже смерть, и даже преступленье
Ее лучи как змеи к нам скользят,
Об ятием своим завладевают,
В них вкрадчивый неуловимый яд.
От них безумным делается взгляд,
Они, блестя, все мысли убивают,
И нам о бесконечном говорят.
5
Она меняется опять,
И нам так сладко повторять
Созвучно-стройные напевы.
Она возникла над водой,
Как призрак сказки золотой,
Как бледный лик неверной девы.
Она опальная мечта,
Она печальна и чиста,
Она один намек на нежность
Но вот сейчас, но вот сейчас
Огнем своих зеленых глаз
Она разрушит безмятежность.
Она холодный свет прольет,
И волю чарами убьет,
Она сибилла и колдунья
В душе раз ялась глубина,
Душе судьба ее видна,
В очарованьи новолунья.
6
О, вновь родясь, она пьянит сердца,
Внушая мысль, что жизнь одна влюбленность,
Когда же мы достигнем до конца,
Погаснув, мы находим обновленность.
Ущербная, устав лучом пленять,
Она наводит ужас на поэта,
И, сглазив душу, ей дает понять,
Что можно все, что нет ни в чем запрета.
Когда же закруглится по краям,
Она горит как чаша золотая,
В которой боги пить дают богам,
Там, где любовь бессмертно-молодая.
Еще, и вот — она, как рдяный щит,
Как полнота пылающего шара,
К болотам, к топям, вниз, спешит, спешит,
Горит за лесом заревом пожара.
Волнует жаб, меняет вид живых,
Их делает похожими на мертвых.
И в омутах двоится роковых,
В затонах, западнями распростертых.
Пугает беспредельной тишиной,
Вздымает безграничность океанов, —
И вновь горит блистательной Луной,
В одежде из серебряных туманов.
7
Итак, попавши в плен земной,
Возлюбим, братья, мир иной,
Следя за царственной — Луной.
Внемлите вкрадчивой струне,
И присягните молча мне
В повиновении — Луне.
Восславим, сестры, глубину,
Любовь к любви, любовь-волну,
Восхвалим ласки и — Луну.
Она одна, она одна
Для всех влюбленных нам дана,
Непобедимая — Луна!