Игра природы в нём видна,
Язык трибуна с сердцем лани,
Воображенье без желаний
И сновидения без сна.
Мундирный фрак и лавр артиста
Внести хотел он в свой девиз,
И в наказанье он повис
Немою жертвой трубочиста.
Под беломраморным обличьем андрогина
Он стал бы радостью, но чьих-то давних грез.
Стихи его горят — на солнце георгина,
Горят, но холодом невыстраданных слез.
Тоска глядеть, как сходит глянец с благ,
И знать, что всё ж вконец не опротивят,
Но горе тем, кто слышит, как в словах
Заигранные клавиши фальшивят.
В нем Совесть сделалась пророком и поэтом,
И Карамазовы и бесы жили в нем, —
Но что для нас теперь сияет мягким светом,
То было для него мучительным огнем.
Там на портретах строги лица,
И тонок там туман седой,
Великолепье небылицы
Там нежно веет резедой.
Там нимфа с таицкой водой,
Водой, которой не разлиться,
Там стала лебедем Фелица
И бронзой Пушкин молодой.Там воды зыблются светло
И гордо царствуют березы,
Там были розы, были розы,
Пускай в поток их унесло.
Там всё, что навсегда ушло,
Чтоб навевать сиреням грезы. . . . . . . . . . . . . . .Скажите: «Царское Село» —
И улыбнемся мы сквозь слезы.