Балтийское море дымилось
И словно рвалось на закат,
Балтийское солнце садилось
За синий и дальний Кронштадт.И так широко освещало
Тревожное море в дыму,
Как будто еще обещало
Какое-то счастье ему.
Пароходы в море тонут,
Опускаются на дно.
Им в междупланетный омут
Окунуться не дано.Сухо шелестит омела,
Тянет вечностью с планет.,
…И кому какое дело,
Что меня на свете нет?
Плавают в море различные рыбы,
То в одиночку, то целой гурьбой.
Если тех рыбок поймать мы могли бы,
Были б мы сыты с тобой.Вялили, жарили, впрок бы солили,
Теплые шубки на рыбьем меху
К зимнему холоду сшили…
Голубизна чужого моря,
Блаженный вздох весны чужой
Для нас скорей эмблема горя,
Чем символ прелести земной.…Фитиль, любитель керосина,
Затрепетал, вздохнул, потух —
И внемлет арфе Серафима
В священном ужасе петух.
Уплывает в море рыбачий челнок,
Разбивается пена у ног, Зеленая ветка в закатном огне
Кивнула доверчиво мне.И птица запела о чем-то своем, —
О чем и мы, под сурдинку, поем, —
Когда грустить устаем: О том, что счастье длится века
И только жизнь коротка.
И мы напрасно тоскуем о том,
О чем забудем потом.
Над розовым морем вставала луна
Во льду зеленела бутылка винаИ томно кружились влюбленные пары
Под жалобный рокот гавайской гитары.— Послушай. О как это было давно,
Такое же море и то же вино.Мне кажется будто и музыка та же
Послушай, послушай, — мне кажется даже.— Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.
Мы жили тогда на планете другойИ слишком устали и слишком стары
Для этого вальса и этой гитары.
Сознанье, как море, не может молчать,
Стремится сдержаться, не может сдержаться,
Все рвется на все и всему отвечать,
Всему удивляться, на все раздражаться.Головокруженье с утра началось,
Всю ночь продолжалось головокруженье,
И вот — долгожданное счастье сбылось:
На миг ослабело Твое притяженье.…Был синий рассвет. Так блаженно спалось,
Так сладко дышалось…
И вновь началось
Сиянье, волненье, броженье, движенье.
Над морем северным холодный запад гас,
Хоть снасти дальние еще пылали красным.
Уже звучал прибой и гальционы глас
Порывом осени холодным и ужасным.В огромное окно с чудесной высоты
Я море наблюдал. В роскошном увяданьи,
В гармонии валов жило и пело ты,
Безумца Тернера тревожное созданье.В тумане грозовом дышалось тяжело…
Вдруг слава лунная, пробившись, озарила
Фигуру рыбака и парус, и весло,
И яростью стихий раздутое ветрило!
Не было измены. Только тишина.
Вечная любовь, вечная весна.Только колыханье синеватых бус,
Только поцелуя солоноватый вкус.И шумело только о любви моей
Голубое море, словно соловей.Глубокое море у этих детских ног.
И не было измены — видит Бог.Только грусть и нежность, нежность вся до дна.
Вечная любовь, вечная весна.
Грустно, друг. Все слаще, все нежнее
Ветер с моря. Слабый звездный свет.
Грустно, друг. И тем еще грустнее,
Что надежды больше нет.Это уж не романтизм. Какая
Там Шотландия! Взгляни: горит
Между черных лип звезда большая
И о смерти говорит.Пахнет розами. Спокойной ночи.
Ветер с моря, руки на груди.
И в последний раз в пустые очи
Звезд бессмертных — погляди.
Кружевницей я была,
Кружево плела. —
Я над жизнью не мудрила,
Друга милого любила,
Да беда пришла.Как всегда — встает луна,
Тянет с моря ветром свежим…
Только друг убит под Льежем.
Милая страна
Вся разорена.Ты плыви, луна, над морем…
Как-нибудь управлюсь с горем.
Не сбегу я и не спрячусь, —
Плакать — уж потом наплачусь,
А теперь — вперед,
Родина зовет.Милый, ты меня поймешь?
Я возьму отцовский нож,
Штуцер вычищу старинный.
До Намюра — путь не длинный, —
Там теперь враги…
Боже, помоги!
Мы вышли из комнаты душной
На воздух томящий и сладкий;
Глядели семьей равнодушной
С балкона лиловые братки.Звучали морские свирели,
Метались рубины по брызгам…
Мы долго бродили без цели
Меж камней на береге низком.О, кружево Вашего платья —
Так нежно, так дымчато-тонко,
Как газ у подножья распятья,
Как греза в молитве ребенка.Огнем неземных откровений
Сияли закатные дали,
И копья неясных томлений
Отверстую душу пронзали.Зари огнецветной порфира
Бледнела, медлительно блекла…
И стало туманно и сыро.
Мы — спрятались снова за стекла.
Развинченная балладаКто отплыл ночью в море
С грузом золота и жемчугов
И стоит теперь на якоре
У пустынных берегов? Это тот, кого несчастье
Помянуть три раза вряд.
Это Оле — властитель моря,
Это Оле — пират.Царь вселенной рдяно-алый
Зажег тверди и моря.
К отплытью грянули сигналы,
И поднялись якоря.На высоких мачтах зоркие
Неподкупные дозорные,
Бриг блестит, как золото,
Паруса надулись черные.Солнце ниже, солнце низится,
Солнце низится усталое;
Опустилось в воду сонную,
И темнеют дали алые.Налетели ветры,
Затянуло небо тучами…
Буря близится. У берега
Брошен якорь между кручами.Вихри, вихри засвистали,
Судно — кинули на скалы;
Громы — ужас заглушали,
С треском палуба пылала… Каждой ночью бриг несется
На огни маячных башен;
На носу стоит сам Оле —
Окровавлен и страшен.И дозорные скелеты
Качаются на мачтах.
Но лишь в небе встанут зори,
Призрак брига тонет в море.
Неправильный круг описала летучая мышь,
Сосновая ветка качнулась над темной рекой,
И в воздухе тонком блеснул, задевая камыш,
Серебряный камешек, брошенный детской рукой. Я знаю, я знаю, и море на убыль идет,
Песок засыпает оазисы, сохнет река,
И в сердце пустыни когда-нибудь жизнь расцветет,
И розы вздохнут над студеной водой родника. Но если синей в целом мире не сыщется глаз,
Как темное золото, косы и губы, как мед.
Но если так сладко любить, неужели и нас
Безжалостный ветер с осенней листвой унесет. И, может быть, в рокоте моря и шорохе трав
Другие влюбленные с тайной услышат тоской
О нашей любви, что погасла, на миг просияв
Серебряным камешком, брошенным детской рукой.
О, тайное томленье —
Весенняя тоска,
На душу умиленье
Наводят облака.Все дышит, плещет, тает,
Все в солнце и воде,
Подснежник расцветает
При утренней звезде.Вся Русь, как будто море
Кудесницы-весны,
А в небе птицы, зори
Янтарные и сны.О, первое томленье
Проснувшихся ветвей,
И боль, и умиленье
В тревожности твоей.А этот легкий холод
Растаявшего льда,
С тобою каждый молод
И счастлив навсегда.Я радостно-печальный
Путем своим иду.
Конца дороги дальней
Во веки не найду.Лишь белой ночью долгой
Припомню жизнь свою,
Над матушкой, над Волгой
Я песню пропою.Как море, широка ты,
Родимая земля,
От беломорской хаты
До славного Кремля.Мне сладостно бродяжить
В сермяге и с клюкой,
Никто меня не свяжет
Тревогой иль тоской.Иду и не скучаю —
И доли не кляну.
Я песнею встречаю
Кудесницу-весну.
Турецкая повесть
1
Право, полдень слишком жарок,
Слишком ровен плеск воды.
Надоели плоских барок
Разноцветные ряды.
Все, что здесь доступно взору —
Море, пристань, толкотня,
Пять бродяг, вступивших в ссору,
Черт возьми, не для меня!
Что скучней — ходить без дела,
Без любви и без вина.
Розалинда охладела.
Генриэтта неверна.
Нет приезжих иностранцев,
Невоспитанных южан,
Завитых венецианцев,
Равнодушных парижан.
И в таверне, вечерами,
Горячась, входя в азарт,
Я проворными руками
Не разбрасываю карт.
Иль прошла на свете мода
На веселье и вино,
Ах, крапленая колода!
Ах, зеленое сукно!
2
Что, синьор, нахмурил брови?
Горе? Вылечим сейчас!
Наша барка наготове,
Поджидает только вас.
Джон глядит: пред ним, в халате,
Негр, одетый, как раджа.
«Госпожа прекрасно платит,
Пылко любит госпожа.
Будь влюбленным и стыдливым,
Нежно страстным до зари,
Даже морю и оливам
Ни о чем не говори,
И всегда в карманах будут
Звякать деньги, дребезжа,
И тебя не позабудут
Ни Аллах, ни госпожа.
Лишь заря окрасит тополь,
Наш корабль отчалит вновь,
Поплывем в Константинополь,
Где довольство и любовь.
Если будешь нем и страстен,
Будешь славой окружен!»
И промолвил: «Я согласен», —
Зажигая трубку, Джон.
3
Зобеида, Зобеида,
Томен жар в твоей крови,
Чья смертельнее обида,
Чем обманутой любви.
Ты с шербетом сладким тянешь
Ядовитую тоску,
Розой срезанною вянешь
На пуху и на шелку.
Ах, жестокий, ах, неверный,
Позабывший честь и сан,
Где ты нынче, лицемерный,
Обольстительный Гассан,
Где корабль твой проплывает,
Волны пенные деля,
Чье блаженство укрывает
Неизвестная земля?
«Я ли страстью не палима,
Я ли слову не верна?» —
«Госпожа! — Пред ней Селима
Низко согнута спина.—
Госпожа, исполнен строгий
Вами отданный приказ,
Ожидает на пороге
Джон Вудлей — увидеть вас».
4
Нынче Джон, дитя тумана,
Краснощекий малый Джи,
Носит имя Сулеймана,
Кафешенка госпожи.
Взоры гордые мерцают,
И движенья горячи,
Возле пояса бряцают
Золоченые ключи.
Сладкой лестью, звонким златом
Жизнь привольная полна.
… Лишь порой перед закатом
Над Босфором тишина.
Ах, о радости чудесной,
Сердце, сердце, не моли,
Вот из Генуи прелестной
Прибывают корабли.
Прибывают, проплывают,
Уплывают снова вдаль.
И душой овладевает
Одинокая печаль.
Безнадежная тревога
О потерянной навек
Жизни, что из дланей Бога
Получает человек.